Страница 1

Виновный
Лайза Баллантайн


В одном из лондонских парков обнаружен труп ребенка, убитого с особой жестокостью. По подозрению в совершении преступления полиция задерживает одиннадцатилетнего Себастьяна Кролла. Мальчик отрицает вину, но его поведение настолько неадекватно, что даже Дэниелу Хантеру, его адвокату, становится временами не по себе. Пытаясь докопаться до истины, Хантер перебирает в памяти эпизоды из собственного детства. И сопоставляя того себя и нынешнего своего подзащитного, приходит к единственному решению…

Впервые на русском языке книга, вызвавшая всплеск эмоций в западном читающем мире и заставившая каждого из читателей внимательно приглядеться к себе и к людям, которые нас окружают.





Лайза Баллантайн

Виновный



The Guilty One

Lisa Ballantyne

Copyright © Lisa Ballantyne, 2012



© М. Нуянзина, перевод, 2013

© ООО «Издательская Группа„Азбука-Аттикус“», 2013

Издательство АЗБУКА®



Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.



© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru (http://www.litres.ru/))


Моей семье


Виновен не тот, кто грешит, а тот, кто порождает мрак.

    Виктор Гюго. Отверженные






Преступления





1


В Барнард-парке обнаружен труп ребенка.

Когда Дэниел вышел из метро на станции «Эйнджел»[1 - Ангел (англ.). – Здесь и далее прим. перев.] и направился к полицейскому участку района Ислингтон, в воздухе пахло порохом. Стоял август, и было нечем дышать, в налившемся предгрозовыми красками небе затерялась луна. День был на сносях, готовый в любую минуту разродиться бурей.

Дэниел едва свернул на Ливерпуль-роуд, как прогремел гром, и тут же с нудной неотвратимостью зашлепали тяжелые дождевые капли. Подняв воротник, он помчался мимо «Уэйтроуз» и «Сейнсбериз»[2 - Два самых популярных сетевых супермаркета в Великобритании.], лавируя между припозднившимися покупателями.

Он регулярно занимался бегом, поэтому не ощутил никакого напряжения ни в груди, ни в ногах, даже когда дождь усилился, насквозь промочив его пиджак и заставив нестись во весь дух.

Зайдя в участок, Дэниел отряхнул волосы и утерся ладонью. Смахнул брызги с портфеля. Когда он называл свое имя, стекло, отделявшее его от секретаря, запотело.

Дежурный, сержант Тернер, ожидал его и встретил рукопожатием, сухим и крепким. В кабинете Дэниел снял пиджак и повесил на спинку стула.

– Вы быстро добрались, – начал Тернер.

Дэниел инстинктивно шаркнул по столу визиткой. В лондонских отделениях полиции он был частым гостем, но в Ислингтон его еще не забрасывало.

– Партнер в «Харви, Хантер и Стил»? – с улыбкой спросил сержант.

– Это подросток, я правильно понял?

– Себастьяну одиннадцать.

Сержант посмотрел на Дэниела так, словно хотел прочесть в его лице ответ на невысказанный вопрос. Но тот всю жизнь тренировался отражать подобные взгляды и знал, что его темно-карие глаза ничего не выдадут.

Дэниел поднаторел в защите малолетних преступников: адвокат низшей инстанции, он представлял интересы пятнадцатилетних, стрелявших по собратьям-бандитам или промышлявших грабежами, чтобы купить наркоту. Но защищать мальчика такого возраста, совсем еще ребенка, ему не приходилось. У него даже знакомых детей практически не было. Единственное, на что он мог опереться, – это на собственный детский опыт.

– Он ведь не арестован?

– Еще нет, но что-то здесь не сходится. Сами увидите. Он точно знает, что случилось с тем малышом… Нутром чую. Его мать нашлась только после того, как мы вызвали вас. Приехала минут двадцать назад. Говорит, что все время была дома, но чувствовала себя плохо и звонков не слышала. Мы запросили ордер на обыск.

Дэниел уставился на многозначительно обвисшие пунцовые щеки Тернера и спросил:

– Значит, вы подозреваете его в убийстве?

– Да, черт побери.

Вздохнув, Дэниел достал из портфеля блокнот. Подрагивая в ознобе от мокрой одежды, он стал делать заметки, пока полицейский вкратце рассказывал о преступлении, свидетелях и деталях предварительной беседы с задержанным.

Себастьян был допрошен по факту обнаружения трупа мальчика по имени Бен Стокс, избитого, судя по всему, до смерти в зарослях на игровой площадке Барнард-парка в воскресенье днем. Лицо разбито всмятку кирпичом, выдавлен глаз. Убийца прикрыл кровавое месиво этим самым кирпичом, ветками и листьями. Тело было спрятано под деревянным игровым домиком в углу парка, и только в понедельник утром на него наткнулся работник детской площадки.

– Мать Бена заявила о его исчезновении ранним воскресным вечером, – продолжил Тернер. – Сказала, что после обе да сын вышел покататься на велосипеде по тротуару на Ричмонд-кресент. Никуда уезжать ему не разрешали, но, когда она выглян

Страница 2

ла в окно, чтобы узнать, все ли в порядке, ребенка там не оказалось.

– И вы решили допросить этого мальчика, потому что?..

– После обнаружения тела мы отправили на Барнсбери-роуд патрульную машину. Местный житель сообщил, что видел, как в Барнард-парке дрались два пацаненка, один из которых по описанию был похож на Бена. Мужчина крикнул им перестать, но второй мальчик улыбнулся и заверил его, что они просто играют. Когда мы описали матери Бена внешность этого второго, она указала на Себастьяна Кролла – сейчас он у нас – из дома номер десять, буквально в двух шагах от Стоксов. Сегодня около четырех на Ричмонд-кресент побывала пара полицейских, Себастьян находился дома один – или так им показалось. По его словам, мать куда-то отлучилась, а отец в командировке за границей. Мы тут же прислали за ним взрослого сопровождающего и привезли в участок. С самого начала стало понятно, что он что-то скрывает; социальный работник настояла, чтобы пригласили адвоката.

Дэниел кивнул и захлопнул блокнот.

– Я вас провожу, – вызвался Тернер.

Они пошли в комнату дознания, и Дэниела охватила привычная клаустрофобия, его постоянная спутница в полицейских участках. Коридоры были улеплены правительственными листовками против наркомании, пьянства за рулем и бытового насилия, а все жалюзи – измызганы и закрыты.

Кабинет оказался без окон, со светло-зелеными совершенно голыми стенами. Себастьян сидел прямо напротив вошедших. Полиция забрала у него одежду и выдала взамен белую робу, шуршавшую, когда тот ерзал на стуле. Костюм был слишком велик, отчего мальчик выглядел еще меньше и беззащитнее – явно младше одиннадцати лет. Он был поразительно красив, почти как девочка, с широким личиком в форме сердечка, изящным красногубым ртом и большими зелеными глазами, в которых сверкал интеллект. Бледную кожу на носу припорошили веснушки. Темно-каштановые волосы были аккуратно подстрижены. Он улыбнулся Дэниелу, и тот улыбнулся в ответ, изо всех сил стараясь скрыть шок. Ребенок казался ему таким маленьким, что он понятия не имел, как с ним разговаривать.

Сержант Тернер отрекомендовал всех собравшихся. Он отличался высоким ростом – даже выше Дэниела, – и комната явно была ему тесновата. Представляя Дэниелу мать Себастьяна, Шарлотту, он весь сгорбился.

– Большое спасибо, что приехали, – сказала она. – Вы очень выручили нас.

Дэниел кивнул и повернулся к мальчику:

– А тебя, значит, зовут Себастьян?

Он сел и открыл портфель.

– Да. Но можно просто Себ, если вам так больше нравится.

Искренность ребенка облегчала задачу.

– Отлично, Себ. Приятно познакомиться.

– И мне. Вы мой адвокат?

Себастьян довольно оскалился, и Дэниел вскинул бровь. Этот мальчик был самым юным из его клиентов, но держался увереннее, чем подростки, с которыми Дэниелу доводилось работать прежде. Проницательные зеленые глаза и живая, правильная речь Себастьяна окончательно его обезоружили. Мать, в дорогом наряде изысканного покроя, была увешана драгоценностями, на вид тяжелее, чем она сама. Она гладила Себастьяна по ноге, и кисть ее руки с узкими косточками напоминала порхающую птичку.

Открывая блокнот, Дэниел подумал, что этот малыш не может быть виновен.

Принесли кофе, чай и шоколадное печенье. Сержант Тернер вышел, оставив Дэниела наедине с юным клиентом и его матерью.

– Пожалуйста, можно мне одно? – спросил Себастьян, занося над печеньем хрупкие, как у Шарлотты, пальцы.

Дэниел кивнул, улыбаясь его вежливости. Когда-то он сам был трудным ребенком, бредущим наугад в мире взрослых, и теперь внезапно почувствовал ответственность за этого мальчика. Он бросил все еще мокрый пиджак на спинку стула и ослабил галстук.

Шарлотта поправила прическу, взглянула на свой маникюр и всплеснула руками. У родной матери Дэниела тоже были очень длинные ногти, и он на мгновение замер как завороженный.

– Извините. – Она подняла густо накрашенные веки и быстро их опустила. – А это надолго? Мне нужно выскочить позвонить отцу Себа, сообщить, что вы здесь. Он сейчас в Гонконге, но просил держать его в курсе. Я собиралась через минуту сбегать домой. Мне сказали, что я могу принести Себу одежду, перед тем как его опять начнут допрашивать. Поверить не могу, что они забрали все его вещи. Они даже взяли у него образец ДНК, понимаете, не поставив меня в известность…

Воздух густо пропитался запахом мокрой портфельной кожи и тяжелым мускусом духов Шарлотты. Себастьян потер ладони и выпрямился, словно присутствие Дэниела было для него особенно волнительно. Из прорези в папке он вытянул визитку адвоката и снова сел ровно, восхищенно ее разглядывая.

– Симпатичная. Вы партнер?

– Да.

– Значит, вы сможете меня спасти?

– Тебя еще ни в чем не обвиняют. Мы просто немного поболтаем, ты расскажешь, как все было, а потом полиция задаст свои вопросы.

– Они считают, что я убил того мальчика, ну-ну.

– Ты хочешь сказать, ты этого не делал, – прошептала Шарлотта, – что я тебе говорила?

Дэниел нахмурился, отметив про себя неуместный выпад матери.

Страница 3

– Хорошо, так ты мне расскажешь, что на самом деле случилось в воскресенье? – спросил он и принялся записывать, пока Себастьян излагал свою версию о том, как ходил играть с соседом, Беном Стоксом.

– Стоксы живут недалеко от нас, – добавила Шарлотта. – Наши дети иногда гуляют вместе. Бен – милый ребенок, очень умненький, но слишком мал для Себастьяна.

– Ему только восемь. – Мальчик с улыбкой кивнул Дэниелу, глядя ему прямо в глаза, и прикрыл рот рукой, подавляя смешок. – Или теперь нужно говорить «ему было восемь»? Ведь он же умер?

Дэниелу стоило усилий не вздрогнуть от этих слов.

– Это весело? – изумился он и посмотрел на мать Себастьяна, но та любовалась своими ногтями, будто ничего не слышала. – Ты знаешь, что с ним произошло?

Себастьян отвел взгляд:

– Наверное, на него кто-то напал. Может быть, педофил.

– Почему ты так думаешь?

– Ну, они же задавали мне все эти вопросы. Они считают, что с ним что-то случилось после того, как я видел его в последний раз, а поскольку он мертв, ему точно повстречался педофил, или серийный убийца, или что-то в этом роде…

Дэниел нахмурился, наблюдая за мальчиком, но тот спокойно рассуждал о смерти Бена, словно это была обычная задачка на сообразительность. Тогда Дэниел подробно расспросил Себастьяна о том, чем тот занимался накануне – до и после возвращения домой. Мальчик отвечал четко и последовательно.

– Ну и отлично, – сказал Дэниел.

Он чувствовал, что ребенок ему доверяет. И тоже ему поверил.

– Миссис Кролл? – обратился он к матери Себастьяна.

– Пожалуйста, зовите меня Шарлоттой. Мне никогда не нравилась фамилия мужа.

– Хорошо, Шарлотта, я хочу задать пару вопросов и вам тоже. Можно?

– Конечно.

От взгляда Дэниела не укрылось пятнышко губной помады у нее на зубах. Он развернулся к женщине всем торсом и заметил, как напряглась ее маленькая фигурка. Аккуратно подкрученные ресницы и ровная подводка на веках не могли замаскировать следов усталости вокруг глаз. Шарлотта как-то вымученно улыбнулась, и Дэниел подумал, что, если бы она узнала про помаду на зубах, это бы ее убило.

– Сегодня Себастьян был дома один, когда его навестила полиция?

– Нет, я была дома, только спала. У меня разыгралась мигрень, я приняла таблетку. И вырубилась.

– В полицейском отчете написано, что, когда Себастьяна уводили, он сказал, что не знает, где вы.

– О, это он дурачился. Понимаете, он так делает. Ему нравится заводить всех вокруг.

– Да я лишь хотел подшутить, – с готовностью откликнулся Себастьян. – Полицейские не могли тебя отыскать, поэтому они попросили прийти тетеньку из социальной службы…

– Я уже сказала, – тихо повторила Шарлотта, – я легла отдохнуть.

Дэниел сжал зубы. Интересно, что она скрывает? У него было больше доверия к мальчику, чем к его матери.

– А в воскресенье, когда Себастьян вернулся, вы были дома?

– Да, была, он пришел сразу после прогулки с Беном. Я никуда не выхожу…

– И вы не заметили ничего странного?

– Нет, совершенно ничего. Он просто пришел и… по-моему, сел смотреть телевизор.

– А в каком именно часу он вернулся?

– Около трех.

– Хорошо, – сказал Дэниел. – Себ, как ты себя чувствуешь? У полиции есть еще вопросы. Ты продержишься?

Шарлотта повернулась к Себастьяну и обняла его со словами:

– Уже поздно. Мы рады помочь, но, наверное, стоит перенести это на завтра.

– Я узнаю. Скажу, что мальчику нужно отдохнуть, но они вправе не согласиться. А если и согласятся, то могут отказать в залоге.

– Залог? Это еще зачем?

– Я буду о нем просить, но, скорее всего, напрасно, раз речь идет об убийстве.

– Себастьян не имеет к этому делу никакого отношения, – повысила голос Шарлотта, и у нее на шее напряглись жилы.

– Не волнуйтесь. Подождите меня здесь.



Было почти девять вечера, однако полиция намеревалась продолжить допрос. Шарлотта сбегала на Ричмонд-кресент за одеждой для сына, и он сменил белую робу на синие спортивные штаны с серой толстовкой. Его снова привели в комнату дознания.

Себастьян сидел между Дэниелом и матерью – все по одну сторону стола. Сержант Тернер расположился напротив Дэниела. Еще один полицейский, инспектор Блек с вытянутым лицом, сел напротив мальчика.

– Итак, Себастьян, ты задержан и не должен говорить ничего против своей воли, но все, что ты скажешь, будет считаться официальными показаниями.

Услышав такое вступление, Себастьян засопел, взглянул на Дэниела и натянул манжеты толстовки до кончиков пальцев.

– Приятно надеть чистое, да? – спросил второй полицейский. – Себ, ты ведь знаешь, зачем мы забрали твою одежду?

– Да, чтобы проверить на улики.

Себастьян говорил взвешенно, отчетливо и спокойно.

– Правильно, а какие улики, по-твоему, мы можем найти?

– Не знаю.

– Когда мы приехали за тобой сегодня, на твоих кроссовках были пятна. Похожие на кровь, Себ. Ты можешь объяснить нам, что это за пятна?

– Не знаю. Может, я порезался, когда играл, не помню. Или это просто грязь…

Сержант Тернер прокашлялся и спросил:

– Разве т

Страница 4

не запомнил бы, если бы порезался так, что закапал кровью кроссовки?

– Необязательно.

– Значит, ты думаешь, что на твоих кроссовках – кровь, но она – твоя собственная? – продолжил инспектор прокуренным голосом.

– Нет, я понятия не имею, что это за пятна. Когда я хожу гулять, я часто пачкаюсь. Я просто сказал, что если это кровь, то, наверное, оттого, что я порезался, когда играл.

– Как часто ты режешься?

– Может быть, когда падаю на камень или прыгаю с дерева. Меня могла поцарапать ветка.

– Вчера или сегодня ты много прыгал с деревьев?

– Нет, я почти все время смотрел телевизор.

– Ты ходил сегодня в школу?

– Нет, утром я плохо себя чувствовал. У меня болел живот, и я остался дома.

– Твоя учительница знает, что ты заболел?

– Обычно я просто приношу записку на следующий день…

– Себастьян, если сегодня ты никуда не выходил, то как твои кроссовки могли так запачкаться? Как на них попала кровь? – Задавая вопрос, сержант Тернер наклонился вперед, дохнув на Дэниела прогорклым кофе. – Эта кровь могла попасть на них вчера?

– Сержант, еще неизвестно, действительно ли его обувь запачкана кровью. Вы не могли бы перефразировать вопрос? – обратился Дэниел к полицейскому, подняв бровь.

Он знал, что мальчику расставят такие силки.

Тернер сердито подчинился:

– Себастьян, это те же самые кроссовки, которые ты надевал в воскресенье?

– Может быть. Я мог надеть те же самые. Не помню точно. У меня много обуви. Наверное, нужно подождать результата.

Дэниел взглянул на Себастьяна и попытался вспомнить себя в одиннадцать лет. Он помнил, что стеснялся смотреть взрослым в глаза. Помнил укусы крапивы и чувство, что он плохо одет. Помнил злость. Себастьян же был уверен в себе и ясно излагал свои мысли. Глаза мальчика блестели: ему нравилось, что его допрашивают, несмотря на резкость следователя.

– Конечно, мы подождем. Скоро будет ясно, что за пятна у тебя на кроссовках, и если это кровь, то кому именно она принадлежит.

– Вы взяли кровь у Бена?

В замкнутом пространстве имя погибшего мальчика всплыло неожиданно и резко, словно появившийся из ниоткуда и зависший в воздухе радужный мыльный пузырь. Дэниел затаил дыхание, но тут пузырь лопнул.

– Мы очень скоро узнаем, есть ли на твоих кроссовках его кровь, – почти шепотом ответил Тернер.

– Когда умираешь, – у Себастьяна был звонкий насмешливый голос, – кровь продолжает течь? Остается жидкой? Я думал, что она твердеет или что-то в этом роде.

Дэниел почувствовал, как волоски у него на руках поднялись дыбом, и увидел, как сузились глаза полицейских, когда разговор принял такой жуткий поворот. Дэниел почти читал их мысли, но по-прежнему верил мальчику. Он помнил, как в детстве тоже зависел от суждений взрослых и насколько те суждения были несправедливы. Себастьян, без сомнения, был очень умен, и какая-то часть Дэниела понимала его пытливый ум.



Было около одиннадцати, когда закончился допрос. Дэниел чувствовал себя выжатым как лимон. Он отрешенно наблюдал за Себастьяном, которому постелили в камере. Шарлотта склонилась над сыном, гладя его по волосам.

– Я не хочу спать здесь, – заявил Себастьян, повернувшись к Дэниелу. – Вы можете заставить их отпустить меня домой?

– Себ, все будет хорошо, – попытался успокоить его Дэниел. – Ты ведешь себя очень храбро, но рано утром тебе снова будут задавать вопросы. Проще поспать здесь. По крайней мере, будешь в безопасности.

Мальчик поднял глаза и улыбнулся:

– Вы сейчас пойдете осматривать тело?

Дэниел быстро покачал головой, надеясь, что полицейский рядом с камерой ничего не услышал, и напомнил себе, что дети воспринимают мир не так, как взрослые. Даже подростки постарше из числа его клиентов могли что-нибудь ляпнуть, и приходилось постоянно увещать их, чтобы они сначала думали, а потом говорили или делали. Он надел пиджак, вздрогнув от соприкосновения с этой до сих пор мокрой оболочкой, и сквозь зубы попрощался с Шарлоттой и Себастьяном, пообещав им увидеться утром.



Когда Дэниел, доехав до станции метро «Майл-энд», вынырнул на поверхность, приближалась полночь, по-летнему синее небо густо темнело. Дождь перестал, но в воздухе еще таилась гроза.

Глубоко вдохнув, Дэниел убрал галстук в карман рубашки с закатанными рукавами и перекинул пиджак через плечо. Обычно он добирался домой на автобусе: запрыгивал в триста тридцать девятый, если тот подворачивался. Но сегодня он пошел пешком вниз по Гроув-роуд, мимо старомодных парикмахерских и забегаловок с едой навынос, мимо баптистской церкви, пабов, в которые никогда не заходил, и современных жилых построек в глубине улицы. Впереди замаячил парк Виктория, и до дома было уже недалеко.

День оставил тягостный осадок: Дэниел надеялся, что мальчику не станут предъявлять обвинение, а судебная экспертиза снимет все подозрения. Система была чересчур сурова даже к взрослым, не говоря уже о детях. Дэниелу нужно было побыть одному – подумать спокойно, – и он был рад, что его последняя подружка уже пару месяцев как съехала

Страница 5

Войдя в пустую квартиру, он достал из холодильника пиво и, потягивая из бутылки, принялся разбирать почту. В самом низу стопки лежало письмо. Бледно-голубой конверт, подписанный чернильной ручкой. Дождь подмочил его, слегка размыв имя с адресом, но Дэниел все равно узнал почерк.

Он сделал большой глоток пива, потом просунул мизинец под клапан конверта и дернул.



Дорогой Денни!

Мне тяжело писать это письмо.

Я чувствую себя не очень хорошо, и мне осталось недолго. Не знаю, насколько еще хватит сил, поэтому и пишу. Я попросила медсестру отправить это, когда придет мой час. Не могу сказать, что предвкушаю его с нетерпением, но умереть мне не страшно. Пожалуйста, не волнуйся об этом.

Мне хотелось бы еще раз увидеть тебя, вот и все. Мне хотелось бы, чтобы ты был рядом. Я так далеко от дома и так далеко от тебя.

В моей жизни было много потерь, и ты, да благословит тебя Господь, лапушка моя, ты – одна из них, если не самая горькая из всех. Мне жаль, что я не смогла сделать для тебя больше и уберечь понадежнее.

Все эти годы я повторяла тебе и повторю еще раз: все, чего я хотела, – это защитить тебя. Мне хотелось, чтобы ты был свободным, счастливым и сильным, и знаешь что? Полагаю, у тебя все сложилось именно так.

Да, я поступила неправильно, но когда я думаю, как ты работаешь в Лондоне, это дает мне покой. Я скучаю по тебе, но это просто из эгоизма. Сердцем я чую, что у тебя все хорошо. Меня распирает от гордости, что ты юрист, но я ничуть этому не удивляюсь.

Оставляю тебе ферму, как она есть. Ты бы мог купить ее с потрохами на свой недельный заработок, но ведь она, пусть и недолго, была твоим домом. По крайней мере, мне хочется в это верить.

Я всегда знала, что ты добьешься успеха. Надеюсь, ты счастлив. Счастья добиться труднее. Возможно, ты так этого и не понял, но твое счастье – это все, чего я хотела. Я люблю тебя. Нравится тебе это или нет, но ты мой сын. Попробуй перестать ненавидеть меня за то, что я сделала. Отпусти мне этот грех, и я упокоюсь с миром.

С любовью,

    мама.

Он свернул письмо и вложил в конверт. Допил пиво и замер на секунду, прижав тыльную сторону ладони к губам. Его пальцы дрожали.




2


– Он у нас любит побегать, – обратилась к Минни сотрудница социальной службы Триша.

Дэниел стоял на кухне у Минни рядом с хозяйственной сумкой, в которой уместились все его пожитки. Здесь странно пахло: животными, фруктами и горелым деревом. Дом был тесный и темный, и Дэниелу не хотелось в нем оставаться.

Минни смотрела на него, уперев руки в бока. Дэниел сразу же понял, что она добрая. У нее были красные щеки и беспокойные глаза. Свисавшая до самых щиколоток юбка, мужские ботинки и длинная серая кофта, которую Минни все норовила запахнуть поплотнее. А еще большие груди, внушительных размеров живот и копна седых кудрей, стянутых в пучок на макушке.

– Сбегает при малейшей возможности, – устало пояснила сотрудница и громко сказала Дэниелу: – Хотя больше тебе бежать некуда, а, дружок? Маме твоей ведь совсем худо?

Триша протянула руку, чтобы потрясти Дэниела за плечо. Он увернулся и сел за кухонный стол.

Старая овчарка по кличке Блиц принялась лизать ему костяшки пальцев. Сотрудница прошептала Минни слово «передозировка», но Дэниел все равно услышал. Минни подмигнула ему, давая понять, что знает это.

Дэниел крепко сжал лежавшую в кармане цепочку. Ее подарила ему мама три года назад, в промежутке между парнями и запоями. Тогда они виделись в последний раз. В конце концов социальная служба запретила им безнадзорные свидания, но Дэниел всегда убегал к матери. И всегда находил ее, где бы она ни была. Он был ей нужен.

Указательным и большим пальцем он нащупал в кармане подвеску – первую букву ее имени: «С».

Еще в машине сотрудница социальной службы объяснила Дэниелу, что везет его в Брамптон, потому что это единственное место в окрестностях Ньюкасла, где его согласились взять.

– Это далековато, но, думаю, Минни тебе понравится, – сказала она.

Дэниел отвернулся. На вид Триша ничем не отличалась от других социальных работников, которым его подсовывали: волосы цвета мочи и безобразная одежда. Дэниел возненавидел эту женщину так же, как и всех остальных.

– У нее есть ферма, там она сама себе хозяйка. Никаких мужчин. Без мужчин тебе в самый раз, да, дружок? Не будет повода откалывать номера. Тебе повезло, что Минни согласилась. Такого, как ты, нелегко пристроить. Мальчик с твоим норовом никому не нужен. Посмотрим, как у вас пойдут дела, в конце месяца приеду тебя навестить.

– Я хочу к маме.

– Она нехорошо себя чувствует, дружок, поэтому к ней нельзя. Это в твоих же интересах. Ей нужно время, чтобы пойти на поправку, понимаешь? Ты же хочешь, чтобы ей стало лучше?



Триша уехала, и Минни повела его в комнату. С тяжелым стуком взбираясь вверх по лестнице, она опиралась то на одно бедро, то на другое. Дэниел тут же представил большущий барабан на груди мальчишки-музыканта и колотушки с меховыми наконечниками, отбивающие ритм. С

Страница 6

альня была под самой крышей, с узкой кроватью и окном на задний двор, где обитали куры и козел Гектор. Этот двор и был фермой Флинн.

Дэниел чувствовал то же, что и всегда, когда ему показывали новую комнату. Холод. Неловкость. Ему хотелось уйти, но вместо этого он поставил сумку на кровать. Розовое покрывало, обои в мелких розочках.

– Извини за цветовую гамму. Обычно мне достаются девочки.

Они посмотрели друг на друга. Минни забавно вытаращила глаза и улыбнулась:

– Если все пойдет хорошо, мы потом это поменяем. Выберешь такой цвет, какой захочешь.

Он уставился на свои ногти.

– Можешь сложить белье сюда, лапушка. А остальное повесь туда, – показывала Минни, с трудом перемещая свое грузное тело в ограниченном пространстве.

На окне заворковал голубь, и она стукнула по раме, чтобы его согнать.

– Терпеть не могу голубей. Только гадят везде.

Минни спросила, чего он хочет на ужин, но он только пожал плечами. Она предложила выбрать между картофельной запеканкой и тушенкой, и он предпочел запеканку. Еще она попросила его умыться перед едой.

Когда она ушла, он вытащил из кармана выкидной нож и спрятал его под подушку. В джинсах у него был еще один ножик, поменьше.

Дэниел сложил одежду туда, куда показала Минни. Носки и чистая футболка уместились по одну сторону выдвижного ящика. Он пододвинул их поближе друг к другу, чтобы ящик не выглядел таким пустым. Дно было выстелено странно пахнувшей бумагой в цветочек, и он забеспокоился, что все его вещи пропитаются этим запахом.

Закрывшись в узкой и длинной ванной комнате, Дэниел сел на край ванны. Она была ярко-желтая, а обои на стенах – голубые. Вокруг кранов разрослась плесень, пол был усыпан собачьей шерстью. Дэниел встал и принялся мыть руки, приподнявшись на цыпочки, чтобы увидеть себя в зеркале.

«Подлый выродок».

Он рассматривал свое лицо, короткие темные волосы, карие глаза, квадратный подбородок и вспоминал эти слова. Их сказал Брайан, последний в череде его приемных родителей. Дэниел проткнул ему шины и налил в аквариум с рыбками водки. Рыбки сдохли.

На полке он заметил маленькую фарфоровую бабочку. С виду она была старой и дешевой, раскрашенной в ярко-желтый и голубой – те же цвета, что и ванная комната. Дэниел положил ее в карман, вытер ладони о штаны и спустился вниз.

Пол на кухне был грязным, весь в крошках и следах от обуви. Собака лежала в корзине, вылизывая себя между ног. Обеденный стол, холодильник и полки-шкафчики были заставлены хламом. Дэниел смотрел на все это, прикусив губу. Горшки с цветами и шариковые ручки, маленькие садовые вилы. Мешок с галетами, штабеля огромных консервных жестянок, поваренные книги, склянки с торчащими из них спагетти, заварочные чайники трех размеров, пустые банки из-под варенья, засаленные рукавицы-прихватки, тряпье и посудины с отравой от насекомых. Рядом с переполненным мусорным ведром притулились две пустые бутылки из-под джина. Снаружи квохтали куры.

– А ты, похоже, не болтун? – заметила Минни через плечо, обрывая листья с кочана латука. – Иди сюда, поможешь мне с салатом.

– Я не люблю салат.

– Ничего страшного. Мы сделаем немного, только для меня. И латук, и помидоры – с моего огорода, знаешь ли. Салат не распробуешь, пока сам его не вырастишь. Давай-давай, не робей.

Дэниел подошел к ней. Его макушка была ей по плечо, и он почувствовал себя высоким. Минни положила перед ним разделочную доску и нож. Вымыла три помидора и освободила для них место возле миски, полной салатных листьев. Показала, как нужно нарезать.

– Хочешь попробовать? – спросила она, поднося сочный ломтик к его губам.

Дэниел помотал головой, и она сунула кусочек себе в рот.

Он покромсал первый помидор, наблюдая, как она бросила в высокий стакан кубики льда, выжала сверху лимон и залила это все джином, опустошив очередную бутылку. Ко гда она добавила тоник, лед растрескался и зашипел. Она наклонилась, пристраивая бутылку на полу, и снова встала рядом.

– Вот и отлично. У тебя здорово получилось.

Дэниел думал об этом с того момента, как она дала ему нож. Он не собирался причинять ей вред, просто решил напугать ее. Пусть с самого начала узнает о нем всю правду. Он повернулся и наставил нож ей в лицо: острие оказалось всего в паре сантиметров от ее носа. Лезвие было в томатном соке и семечках, словно в крови. Дэниелу хотелось увидеть, как ее рот скривится от страха, и услышать ее крик. Он уже опробовал этот прием на других и обожал чувствовать свою власть, когда они в ужасе судорожно отскакивали в сторону. Плевать, что она его последний шанс. Он не останется в ее вонючем доме.

Собака в корзине села и залаяла. Это произошло так внезапно, что Дэниел вздрогнул, но Минни даже не шелохнулась. Она сжала губы и тихо вздохнула:

– Ты, лапушка, нарезал только один помидор.

Взгляд ее изменился, стал не таким приветливым, как тогда, когда их глаза впервые встретились.

– Не боитесь? – спросил Дэниел, ухватываясь за рукоятку покрепче, отчего нож, наставленный ей в лицо, качнулся.

– Нет,

Страница 7

лапушка, если бы ты пожил с мое, тоже бы не испугался. А теперь дорежь-ка овощи.

– Я могу вас пырнуть.

– Мог бы…

Дэниел вонзил нож в доску один раз, второй, отвернулся и принялся за помидор. Ныло предплечье. Он потянул мышцу, когда тыкал ножом в дерево. Минни встала к нему спиной и, отхлебнув из стакана, опустила руку. Блиц покрутился около и начал облизывать ее пальцы.



Когда они сели ужинать, Дэниел уже умирал от голода, но виду не подавал. Ел он, положив локоть на стол и подперев ладонью лицо.

Минни болтала о ферме и о том, какие овощи выращивает.

– А откуда вы родом? – спросил он с набитым ртом.

– Ну, вообще-то, из Корка, но я живу здесь уже дольше, чем там. И еще какое-то время жила в Лондоне…

– А Корк – это где?

– Где Корк? Боже мой, разве ты не знаешь, что Корк – в Ирландии?

Он потупил глаза.

– Корк – это настоящая столица Ирландии. И размером в пол-Ньюкасла, чтоб ты знал, – сказала она, не глядя на него, потому что была занята салатом. Помолчав, добавила: – Мне жаль твою маму. У нее вроде бы сейчас неважно со здоровьем.

Дэниел перестал жевать. Сжал вилку кулаком и несильно воткнул ее в столешницу. На шее у Минни висел золотой крестик. Дэниел замер, восхищенно рассматривая вырезанного на нем крошечного мученика.

– Зачем же вы тогда сюда переехали? – Он качнул вилкой в ее сторону. – Ну, свалили из города? В дыру какую-то.

– Муж хотел жить здесь. Мы с ним познакомились в Лондоне. Я там работала медсестрой в психбольнице, когда прибыла из Ирландии. А он – электриком и еще много кем. Он был местный, из Брамптона. В то время мне было все равно, здесь жить или там. Ему хотелось вернуться, я и не возражала.

Она допила свой коктейль, и лед заклацал о стенки стакана. Взгляд у нее был такой же, как тогда, когда Дэниел наставил на нее нож.

– А что делают медсестры в психбольнице?

– Ухаживают за душевнобольными.

Дэниел на секунду посмотрел Минни в глаза и отвел взгляд.

– Значит, вы в разводе?

– Нет, муж умер, – ответила она и встала, чтобы вымыть за собой посуду.

Дэниел доедал ужин, пялясь ей в спину. Выскреб все, до последней крошки.

– Есть еще, если хочешь, – сказала она, по-прежнему не оборачиваясь.

Он был не против добавки, но не признался в этом и отдал тарелку, за что Минни поблагодарила его, и он заметил, что взгляд ее изменился, снова потеплел.

Закончив с посудой, Минни принесла ему полотенца и спросила, не нужно ли еще что-нибудь вроде зубной пасты или щетки.

Дэниел сидел на постели, рассматривая ковер с красными завитушками.

– Я оставлю тебе зубную щетку в ванной, – сказала она. – У меня есть парочка новых. Что-то еще?

Он молча покачал головой.

– Добра-то у тебя негусто. Наверное, нам придется купить одежду для школы.

Минни открыла шкаф и потрогала штанины одиноко висевшей там пары брюк.

Дэниел плюхнулся спиной на кровать. Засунул руки в карманы и, вытащив маленькую фарфоровую бабочку, принялся ее рассматривать. Минни что-то говорила ему, наклонялась, поднимала вещи с пола, закрывала окна. Нагибаясь, она вздыхала и покряхтывала.

– Что это у тебя там? – вдруг спросила она.

Дэниел сунул бабочку в карман, но Минни успела ее заметить. Он улыбнулся. Ему понравилось выражение ее лица. Оно дрожало от беспокойства. Она плотно поджала губы и, нахмурившись, встала у спинки кровати.

– Эта вещь не твоя.

Он поднял на нее глаза. Странно, на нож Минни даже не моргнула, а из-за какой-то дурацкой фарфоровой штучки ее всю проняло. Голос у нее был очень тихий. Дэниелу пришлось приподняться на локтях, чтобы ее расслышать. Он затаил дыхание.

– Дэниел, мы еще не успели толком с тобой познакомиться. Я знаю, что тебе жилось несладко, и сделаю все, что смогу, чтобы это исправить. Каких-то проблем нам не избежать. Иначе бы я этим не занималась. Но есть вещи, которые ты обязан уважать. Только так у нас что-то получится. Ты не можешь взять эту бабочку. Она много для меня значит. Когда почистишь зубы, положи ее обратно на полку.

– Нет, – упрямо заявил он. – Я хочу оставить ее себе. Она мне нравится.

– Что ж, понимаю. Если будешь обращаться с ней осторожно, можешь подержать ее у себя пару дней, но потом я хочу, чтобы ты вернул ее на полку в ванной, и мы будем любоваться ею вместе. Предупреждаю, что у тебя только два дня, считай это подарком на новоселье. Но если через два дня ты ее не вернешь, я тебе напомню.

Так с Дэниелом еще никто никогда не говорил. Он не мог понять, злится она или проявляет к нему снисхождение. Локти ломило от напряжения.

Минни плотнее закуталась в кофту и вышла из комнаты, унося с собой запах лимонного сока.




3


Дэниел поднялся в половине шестого утра и сделал десятимильный круг по парку Виктория и Южному Хэкни. Обычно на неделе он не совершал таких длинных пробежек, но сегодня без этого было не обойтись. Когда-то вся дистанция занимала у него час пять минут, но теперь он, если поднапрячься, укладывался и в час. Он поставил себе цель каждый год пробегать круг хотя бы на минуту бы

Страница 8

трее. Это достижение внушало ему иллюзию победы над смертью.

Бег давался Дэниелу легче, чем что-либо еще, а потому побег частенько казался ему самым логичным решением.

Он не спал ночь, но заставил себя держать темп, концентрируя внимание на разных мышцах. Напряг торс и почувствовал, как тот скручивается то в одну, то в другую сторону. Когда дорога пошла в гору, Дэниел сосредоточился на бедрах и приложил усилия, чтобы не сбавить скорость. Он жил в этом районе Ист-Энда уже почти восемь лет и знал наизусть каждый сантиметр парка, на который выходило окно его спаль ни. Он знал каждый древесный корень из тех, что корежили тропинки, словно пальцы готовых восстать мертвецов. Знал, где прохладно летом, где скользко зимой и где в дождливую пору застаивается вода.

В голову снова лезли мысли. Отбиваясь от них, Дэниел понял, что они сделали свое дело – темп он потерял.

Когда он повернул к дому, то думал уже только о письме. Трудно было поверить, что она действительно умерла.

Умерла. Дэниел споткнулся о камень и качнулся вперед. Не найдя, за что ухватиться, он рухнул во весь рост, до крови ободрав колено, предплечье и основание ладони.

– Черт, – громко выругался он, поднимаясь.

Старик с лабрадором, страдающим от ожирения, поприветствовал его, приподняв кепку:

– Сынок, с тобой все в порядке? Ты так сильно ушибся. В это время тут всегда темновато.

Дэниел не сразу справился с дыханием, чтобы ответить, но выдавил улыбку и помахал старику, дескать, ничего страшного. Он попытался продолжить пробежку, но по ладони текла кровь. Нехотя он заковылял вдоль Олд-Форд-роуд и вверх по ступенькам из желтоватого камня к себе в квартиру.

Там он принял душ и замотал руку бинтом, потом надел розовую рубашку с белым воротником и манжетами. Когда он застегивал запонки, в ране запульсировала кровь. Дэниел глубоко вздохнул. С тех пор как он познакомился со своим подзащитным и получил письмо, время словно ополчилось против него. Глядя на себя в зеркало, он расправил плечи, надеясь, что это поможет выбросить из головы ненужные мысли. Не следует сегодня думать о письме. Он чувствовал себя так же, как когда-то в детстве: растерянным, рассеянным, не имеющим понятия, как все это началось или почему разваливается на части.



С Шарлоттой Дэниел договорился встретиться в доме Кроллов и вместе пойти в участок. Ему показалось странным, что она проспала арест собственного сына, и потому возможность поговорить с ней была очень кстати.

Августовское солнце ярко освещало Ричмонд-кресент: над белыми карнизами блестели окна с подъемными рамами. Дэниел шагнул на крыльцо и ослабил галстук. Звонок дома номер десять был в фарфоровом, украшенном цветочным орнаментом корпусе. Дэниел нажал один раз и прокашлялся, оглядываясь через плечо на припаркованный у обочины старинный «бентли». Только он собрался позвонить снова, как дверь отворилась, за ней оказалась женщина средних лет в рабочем халате и с метелкой для пыли.

– Входите, пожалуйста, – произнесла она с акцентом, похожим на польский, и, опустив голову, удалилась в гостиную, тыча метелкой в сторону лестницы. – Миссис Кролл на кухне.

Оставшись один в коридоре, Дэниел отметил взглядом свежесрезанные ирисы, китайские вазы и шелкографию, антикварную мебель темного дерева. Не зная, куда точно идти, он сунул руку в карман и пошел на запах тостов вниз по обитым толстым кремовым ковром ступенькам, боясь наследить.

Шарлотта в солнечных очках, сутуля плечи, сидела с кофе над газетой. Кухню, даром что та занимала цокольный этаж, заливало солнце, отражаясь от сплошь белых поверхностей.

– Дэниел! – воскликнула Шарлотта, обернувшись. – Угощайтесь кофе. Мне нужна еще минутка. Простите, у меня раскалывается голова, а тут весь этот чертов свет в такую рань!

– День сегодня будет жаркий, – кивнул Дэниел из центра кухни, взявшись обеими руками за ручку портфеля.

– Садитесь, выпейте кофе.

– Спасибо, я пил только что.

– Муж позвонил еще до рассвета. В Гонконге было два часа дня.

Она приложила пальцы к виску, потягивая апельсиновый сок, и разъяснила:

– Он спросил, арестовали Себастьяна или все-таки нет. Наорал на меня. Я сказала, что вроде нет, правильно? То есть… это просто потому, что Себастьян знал Бена? Но они так серьезно все обставили…

– Мальчик под арестом без предъявления обвинения. Ему зачитали формальности и допрашивают по делу об убийстве, это может затянуться на несколько дней. Будьте к этому готовы. Думаю, на данном этапе понадобится ваша помощь. Посмотрим, как пойдет сегодня…

Лицо Шарлотты на секунду замерло. В ярком солнечном свете было видно, что морщинки вокруг ее рта плотно забиты тональным кремом.

– Мы просто должны помочь ему справиться с этим, – сказал Дэниел. – Ему не нужно себя оговаривать, но отвечать на вопросы следует как можно подробнее. Если сейчас он не расскажет чего-то, что потом окажется важным, это может быть использовано против него в суде…

– Боже, какая чушь… И бедный малыш должен пройти через все это. Надеюсь, дело не дойде

Страница 9

до суда?

– Только если у полиции окажется достаточно улик, чтобы предъявить ему обвинение. Сейчас он просто подозреваемый. Настоящих улик у них нет, но все решит судебно-медицинская экспертиза. Отчет может быть готов уже сегодня, и, надеюсь, он снимет все подозрения.

Дэниел откашлялся. Ему хотелось верить собственным словам.

– Себастьян никогда раньше не попадал в такие переделки? – спросил он.

– Нет, конечно. Это вздор, ужасная ошибка.

– И у него все в порядке в школе, никаких проблем ни с одноклассниками, ни с… учебой?

– Ну, не могу сказать, что он от школы в восторге. Муж говорит, что это потому, что Себ одаренный. Вроде как программа слишком легкая для него.

– Так проблемы есть?

Дэниел вопросительно поднял бровь и заметил, как напряглась шея у Шарлотты, когда она защищала сына.

– Себ часто расстраивается. Он действительно одаренный мальчик. Кен талдычит, что «весь в отца». В школе просто не знают, как с ним быть, как… раскрыть его способности. А вы… – Шарлотта замолчала, снимая солнечные очки, в ее глазах вдруг вспыхнула надежда. – Давайте я покажу вам его работы? Он уникальный ребенок. Понятия не имею, как я смогла родить такого.

Она вытерла ладони о брюки и поспешила вверх по лестнице, шагая через ступеньку. Дэниел последовал за ней. Ему пришлось приложить усилия, чтобы не отстать от нее по пути на первый этаж и еще выше – в комнату Себастьяна.

На втором этаже Шарлотта повернула медную ручку и открыла дверь. Дэниелу было неловко, но она кивнула ему, приглашая войти.

Комната оказалась совсем маленькой. Покрывало с Человеком-пауком, бледно-голубые стены. Здесь было тише, чем в кухне, и темнее, потому что окно выходило на север.

– Посмотрите на эту картину. – Шарлотта указала на пришпиленный к стене рисунок углем.

Дэниел увидел старуху со скрюченным носом. Местами уголь размазался, и казалось, что глаза женщины от чего-то предостерегают.

– Возможно, вы найдете сходство, – предположила Шарлотта. – Это его подарок мне на Рождество. У нас есть друзья-художники, так один из них сказал, что в этом рисунке рано проявился настоящий талант. Я не думаю, что она очень похожа на меня, но что-то характерное точно есть…

Дэниел кивнул. На кровати рядком сидели мягкие игрушки: бегемот с пожеванным ухом и белый медведь с кривой улыбочкой. Шарлотта подняла с пола школьный ранец Себастьяна и принялась вытаскивать из него тетради, пролистывая их в поисках похвальных отметок, прежде чем сунуть Дэниелу. Он мельком взглянул на открытые для него страницы и положил тетради на комод.

Потом Шарлотта нагнулась, чтобы собрать раскатившиеся по полу цветные фломастеры. Наблюдая за ней, Дэниел заметил, как аккуратно стоят тапочки у кровати и как сложены книги – стопкой, самая большая внизу, а маленькая сверху.

– Он необыкновенный мальчик, – заверила Шарлотта. – В математике у него практически не бывает ошибок, и он неплохо играет на пианино. Просто у него пальчики еще маленькие.

Дэниел вздохнул, вспомнив собственное детство и то, как его учили играть на пианино. Ему приходилось до боли тянуть пальцы, чтобы взять нужный аккорд.

В прихожей, готовясь к выходу, Шарлотта неторопливо повязала шелковый шарф. Дэниел снова отметил, насколько она хрупкая. Когда она нагнулась за сумкой, под одеждой четко обозначились все позвонки.

Вдвоем они пешком дошли до полицейского участка, который находился на противоположной стороне дороги к Барнард-парку. Эта часть парка хорошо просматривалась, там было много тропинок и футбольное поле. Единственным местом, где можно было скрыть насилие, был окаймленный кустами и деревьями детский городок, расположенный вдоль Копенгаген-стрит. Дэниел знал, что администрация Ислингтона уже предоставила полиции материалы с камер наблюдения, и ему не терпелось выяснить, что же удалось раскрыть. Угол Копенгаген-стрит, сразу за полицейским фургоном, был усыпан цветами в память Бена. Еще по пути к дому Кроллов Дэниел останавливался там, чтобы почитать записки.



Утреннее тепло и яркий свет не могли проникнуть в комнату дознания. Себастьян сидел во главе стола, а Дэниел с Шарлоттой – напротив следователей. Сержант Тернер пришел в сопровождении констебля Брауна, худого и вертлявого, чьи колени при каждом движении стукались о стол. Дэниел знал, что этот разговор слушает целая толпа сотрудников участка. Допрос записывали на видео и транслировали в соседний кабинет.

– Итак, Себастьян, – начал сержант Тернер, – в котором часу, по твоему мнению, ты увидел, как Бен катается на велосипеде?

– Не знаю.

– Можешь вспомнить, до обеда это было или после?

– После.

– Определенно после обеда, – вставила Шарлотта. – Я накормила его, перед тем как он пошел на улицу.

Констебль нахмурился и сделал пометку в блокноте.

– Кто из вас придумал пойти играть в парк?

Себастьян засунул в рот четыре пальца. Поднял свои мятно-зеленые глаза к потолку и стал водить ими из стороны в сторону.

– Я не помню.

– Ты не можешь не помнить, чья это была идея. Он был с велос

Страница 10

педом, а ты – нет. Это была твоя идея?

– Я же сказал, что не помню.

Дэниел увидел, как губы Себа едва заметно скривились от гнева, и в изумлении спросил себя, правильно ли понял, что это гнев. Из своего детства Дэниел лучше всего помнил злость – злость и страх. Он никогда не отличался самоуверенностью Себастьяна, но в мальчике было что-то, заставившее Дэниела вспомнить себя ребенком.

– Что у вас с рукой? – внезапно обратился к нему Себ.

Дэниел засомневался: ищет мальчик защиты от вопросов следователя или хочет отвлечься от собственных эмоций? Он взглянул на сержанта и ответил:

– Я упал… на пробежке.

– Больно было?

– Не очень.

– Хорошо, Себ, вернемся к твоему рассказу, – направил беседу в нужное русло сержант Тернер, – один из вас предложил пойти в парк. И что было дальше?

Себастьян сполз со стула, прижав подбородок к груди.

Шарлотта принялась гладить мальчика по ноге.

– Ему очень жаль, сержант, он просто устал. Этот допрос сильно выматывает, правда, милый? По-моему, все эти детали немного утомительны…

– Простите, миссис Кролл, но детали – это моя работа. Вы не могли бы сидеть тихо и не отвечать за сына?

Она кивнула.

– Так как вы попали в парк, Себ?

– Через главный вход…

– Понятно. Вы с Беном начали ссориться уже в парке?

Себастьян яростно замотал головой, словно пытался отогнать муху.

– Ты качаешь головой, но есть свидетель, который заявил, что видел, как два мальчика вашего возраста дрались у входа в парк. Кто-нибудь заговаривал с тобой, пока ты был с Беном, – просил тебя прекратить драку?

– Извините, – встряла Шарлотта, – но он только что сказал, что они с Беном не ссорились. Себ совсем не любит драться, правда, мой милый?

Сержант глубоко вздохнул и спросил Себастьяна, не хочет ли тот сделать перерыв и выпить сока. Когда мальчик в сопровождении констебля Брауна вышел в туалет, Тернер сцепил на столе руки. Кисти у него были мясисто-мягкие.

– Понимаю, что это трудно, миссис Кролл, но не могли бы вы не отвечать за него?

– Знаю, да, могу. Думаю, это просто моя вторая натура. Я вижу, что он выражается не так ясно, как мог бы, и просто хочу помочь во всем разобраться.

– Мы все этого хотим – во всем разобраться. Может быть, вы могли бы выйти ненадолго – выпить кофе, например, – пока я задам ему остальные вопросы?

Шарлотта выпрямилась на стуле и встретилась взглядом с Дэниелом.

– Решение за вами, – сказал он ей, – вы можете остаться, но молча. Вы имеете право быть здесь.

– Вы проследите, чтобы с ним все было в порядке? – спросила Шарлотта.

– Конечно.

Ожидая, пока ее проводят, она напряженно посмотрела на Дэниела – уход явно причинял ей боль.

Когда Себастьяна привели обратно, уже без матери, он сел поближе к Дэниелу и принялся ерзать на стуле, изредка задевая адвоката то рукой, то ногой.

– Так ты говоришь, что вы с Беном не ссорились?

– Нет, мы дрались понарошку. Мы играли в прятки и ловили друг друга, и он меня догнал, тогда мы покатились по траве и стали понарошку драться.

– Иногда драка понарошку может выйти из-под контроля. Так и случилось? Ты слишком увлекся?

Щеки Себастьяна вспыхнули от ярости.

– Нет. Я не увлекался, но Бен ударил меня пару раз по-настоящему больно, – может, у него так нечаянно вышло, – и я его отпихнул.

– Понятно. Ты отпихнул Бена. А что ты делал, когда человек с собакой кричал, чтобы вы перестали? Ты его бил?

– Нет.

Выражение лица у Себастьяна стало почти страдальческим.

– Сержант, вы твердите одно и то же. Думаю, вы согласитесь, что он уже ответил на эти вопросы. Может, пойдем дальше? – сказал Дэниел.

Себастьян вздохнул, Дэниел поймал его взгляд и подмигнул. Мальчик широко улыбнулся и попытался подмигнуть в ответ, сощурив оба глаза.

– У меня не получается, смотрите. – Он зажмурился. – Мне нужно тренироваться.

– Но только не сейчас, – вставил сержант. – После драки вы пошли на игровую площадку?

Себастьян довольно улыбался с крепко зажмуренными глазами, и сержант раздраженно посмотрел на Дэниела. Тот прокашлялся и осторожно дотронулся до руки Себастьяна:

– Я знаю, что ты устал, Себ, но потерпишь еще немного?

– Вам больно?

– Спасибо, уже нет.

– А кровь была?

– Все уже прошло.

– Кровь била фонтаном?

Мятно-зеленые глаза широко открылись.

Ошеломленный, Дэниел ощутил быстрое сердцебиение.

Он покачал головой, распрямляя плечи, и заметил, как полицейские облизывали губы, наблюдая за мальчиком.

– Что случилось, когда вы пришли на детскую площадку?

– Мы высоко залезли и играли на шинах, а потом я сказал, что хочу домой, потому что проголодался.

– У меня есть фотография этой площадки, покажешь, где вы лазили?

– Я хочу к маме.

– Потерпи немного, Себастьян. Мы попросили твою маму подождать снаружи, и ты увидишь ее, как только расскажешь нам, что произошло, – пообещал сержант.

Дэниел понимал, каково быть маленьким мальчиком, которому запрещено видеть мать. Он вспомнил собственное отчаяние и представил, что Себастьян чувствует то же сам

Страница 11

е.

– Покажи мне, где вы лазили? – настаивал сержант.

– Я не знаю, – захныкал Себастьян. – Я хочу к маме…

Дэниел выдохнул и мягко припечатал стол ладонью:

– Мой клиент ясно дал понять, что хочет, чтобы его мать вернулась.

– Она согласилась выйти, чтобы мы могли поговорить с ним без нее.

– По своему желанию мальчик имеет право на присутствие матери. Он не будет отвечать на вопросы, пока она не вернется.



Допрос прервали, и сотрудник участка отправился за матерью Себастьяна. Дэниел вышел в туалет, и сержант Тернер догнал его в коридоре:

– Послушай, сынок, понимаю, это твоя работа, но мы оба знаем, в чем дело. Не буду тебя учить. Ты стремишься показать Себа в лучшем свете, под лучшим углом зрения, что бы он ни сделал, – но паренек хочет выложить всю правду. Он маленький мальчик, и он сам хочет рассказать о том, что натворил, – ты должен ему это позволить. Это он, ему нужно только признаться. Ты не видел, как он расквасил тело того малыша, а я – видел. Я видел! Тебе не пришлось утешать…

– Притормозите, ладно? Верните его мать, и продолжим допрос. И смиритесь, если он затянется.

– Шеф полиции только что согласился еще на двенадцать часов.

Дэниел кивнул и сунул руки в карманы:

– Пока до четырех часов во вторник, но мы запросим у мирового судьи дополнительное время. Его у нас будет завались, даю слово, – сказал Тернер.

Войдя в комнату дознания, Дэниел открыл блокнот на чистой странице. Из противоположного угла за происходящим следил глаз видеокамеры.

– Твою маму сейчас приведут.

– Вы их отругали? Вы хороший адвокат.

– У тебя есть право увидеть маму, если ты так хочешь. Моя работа в том, чтобы объяснить тебе твои права.

Духи Шарлотты появились в комнате раньше ее самой. Она села по другую сторону от сержанта Тернера. Дэниел был уверен, что ее попросили занять место подальше от сына и держать рот на замке.

Когда сержант начал задавать Себастьяну вопросы, она сидела молча, почти не глядя на ребенка. Ее внимание сосредоточилось на браслете, перекочевало на юбку, на лунки ногтей, а потом на Дэниела. Записывая вопросы сержанта и скупые ответы Себастьяна, он чувствовал на себе ее взгляд.

Сержант Тернер вычеркнул что-то у себя в блокноте, а что-то, наоборот, обвел.

– Правильно. Давай вернемся к тому, с чего начали: к детской площадке. Расскажи мне еще раз про вашу с Беном ссору.

– Я уже говорил, – заявил Себастьян, снова показывая в оскале нижние зубы, – это была не ссора, это была дискуссия. Я сказал, что пойду домой, но он не хотел меня отпускать.

– Расскажи еще раз про вашу дискуссию.

Дэниел кивнул Себастьяну, чтобы тот отвечал на вопросы. Он хотел успокоить мальчика. Потеря самообладания выставляла Себа виновным, а Дэниел был против того, чтобы ребенок уличал сам себя. Так же как и полицейские, адвокат недоумевал по поводу внезапной ярости Себа, но хотел, чтобы показания были последовательными. Дэниел решил попросить перерыв, если Себ опять выйдет из себя.

– Мы забрались по шинам на самый верх деревянной лазалки, – продолжил Себастьян. – Там очень высоко. Я устал и думал про маму, что у нее болит голова. Я сказал, что мне пора домой, но Бен не хотел меня отпускать. Он заставлял меня остаться. Потом он разозлился и начал толкаться, и я сказал ему, чтобы он перестал.

– Он начал толкаться?

– Да, он хотел, чтобы я остался играть.

– Ты разозлился, когда он тебя толкнул? Ты толкнул его в ответ?

– Нет.

– Может быть, ты столкнул его с лазалки?

– Сержант, он ответил на ваш вопрос, – вмешался Дэниел, его голос прозвучал неожиданно громко для такого маленького помещения.

– Я не сталкивал его, но Бен решил спрыгнуть. Он хвастался передо мной. Я хотел пойти домой, а он хотел, чтобы я остался и посмотрел, как он спрыгнет.

– Бен был не таким большим, как ты. Вы забрались очень высоко. Ты уверен, что он решил спрыгнуть?

– Сержант, к чему вы клоните? – спросил Дэниел.

Тернер прокашлялся и положил ручку на стол.

– Себастьян, так все и было? – уточнил он.

– Да, – с раздражением выпалил мальчик и обмяк на стуле.

– Ты уверен, что не сталкивал его? Ты столкнул его, а потом начал с ним драться?

– Нет!

Щеки и губы ребенка вспыхнули от ярости.

– Ты злишься, Себ?

Себастьян сложил руки на груди и прищурился.

– Ты злишься на меня, потому что я все понял? – высказал догадку сержант. – Ты столкнул Бена вниз?

– Я никогда…

– Иногда, когда люди злятся, это значит, что они пытаются что-то скрыть. Понимаешь?

Вдруг Себастьян сполз вниз со стула, упал на спину посреди комнаты и завизжал. Дэниел вскочил от неожиданности. Себастьян кричал и выл, и его перекошенное, залитое слезами лицо поразило Дэниела.

– Я не толкал его! Я не толкал его!

– И как, по-твоему, он оказался на земле?

– Я не знаю, я не делал ему ничего плохого! Я… я никогда! – Себастьян взвизгнул так пронзительно, что Тернер зажал ухо рукой.

Дэниел не сразу понял, что смотрит на мальчика, открыв рот. В этой душной комнате его вдруг пробрал мороз по

Страница 12

коже – холод шел изнутри, поглощая внешние ощущения.

Тернер прервал допрос, чтобы Себастьян успокоился. Шар лотта осторожно приблизилась к сыну, оттопырив локти. Его зареванное лицо было багровым от гнева.

– Дорогой, пожалуйста, – запричитала Шарлотта, порхая ногтями над Себом. Руки у нее были красные, с проступившими капиллярами, пальцы дрожали. – Дорогой, что случилось? Пожалуйста, успокойся. Мамочке не нравится, что ты так расстроился. Пожалуйста, не расстраивайся так.

Дэниелу захотелось убежать, напрячь мышцы и унестись прочь от истошных криков мальчишки, прочь из казарменной тесноты кабинета. Он снова вышел в туалет, поплескал на лицо холодной водой и, опершись на раковину, стал изучать свое отражение в маленьком зеркале.

Его подмывало бросить это дело, но не из-за того, каким оно было сейчас, а из-за того, во что оно грозило превратиться. По тому, как полиция взялась за Себастьяна, он догадался, что из лаборатории пришли утвердительные результаты. Если мальчику предъявят обвинение, от прессы будет не скрыться. Дэниел не был к этому готов. Прошел всего год с тех пор, как его подзащитного, тоже несовершеннолетнего, обвинили в том, что он застрелил члена банды. Дело дошло до Олд-Бейли[3 - Центральный уголовный суд Лондона.], и мальчишку посадили. Он был очень впечатлительным, с тихим голосом и обкусанными ногтями. Дэниел до сих пор не мог примириться с мыслью, что тот в тюрьме. А теперь туда вот-вот попадет другой ребенок, только еще младше.



Дэниел стоял в приемной, когда туда вошел и взял его под локоть старший инспектор. Он был высокий и грузный, с седыми, коротко стриженными волосами. В светло-карих глазах таилось отчаяние.

– Не расстраивайтесь, – он похлопал Дэниела по плечу, – нам всем не по себе.

– Я в порядке.

Дыхание билось у Дэниела в горле, словно стайка бабочек. Каждый раз, когда одна из них вылетала, ему хотелось кашлять.

– Вы джорди?[4 - Джорди (англ. geordie) – акцент и диалект жителей Тайнсайда (а также они сами), многие годы считался показателем необразованности и низкого социального класса его носителей, а также их враждебности в общении с другими. Носители данного акцента очень им гордятся и ценят свое чувство национальной идентичности.]

Дэниел кивнул:

– А вы?

– Я из Халла. Но по вам трудно сказать, у вас лондонский выговор.

– Давно уже здесь.

Их прервал сержант Тернер, сообщив, что шеф полиции Маккрум хочет видеть Дэниела. Адвоката проводили в кабинет, тесный и темный, куда дневной свет сочился из окошечка под потолком.

– Перенервничали? – поприветствовал Дэниела шеф полиции.

Дэниел, входя, не собирался вздыхать, так получилось, но Маккрум услышал и тихо рассмеялся:

– Нам всем это не впервой, а никак не привыкнем.

Кашлянув, Дэниел кивнул. Он вдруг почувствовал, что этот человек с ним на одной волне.

– Самое тяжелое из того, с чем приходится иметь дело, – видеть эту бедняжку, как она смотрит на своего малыша, убитого так зверски. Самое тяжелое, Дэниел… У вас есть дети?

Дэниел покачал головой.

– У меня двое. Как подумаешь о таком, черт, мурашки по коже.

– Ситуация…

– Ситуация изменилась. Скорее всего, мы предъявим Себастьяну обвинение в убийстве Бена.

– На каком основании? Насколько мне известно…

– Он дрался с Беном – есть свидетели, и мы практически сразу нашли мальчика мертвым. Устный отчет экспертов подтверждает наличие крови Бена на изъятой у Себастьяна обуви и одежде. Нам нужно несколько часов, чтобы допросить его по этим фактам. Если к двум часам дня у нас не будет признания, запросим у мирового судьи дополнительное время. Сегодня утром мы получили ордер на обыск в доме Кроллов, и судмедэксперты до сих пор там… Кто знает, что еще они накопают?

– А что с данными камер видеонаблюдения?

– Продолжаем отсматривать.




4


Утром Дэниел встал, оделся и спустился вниз. Минни там не было, и он задержался на кухне, обдумывая, что делать. Он не выспался. И не поставил фарфоровую бабочку на место, когда чистил зубы, а спрятал в комнате. Он решил, что никогда ее не отдаст. Ему хотелось оставить ее себе только потому, что Минни сказала, чтобы он ее вернул. Сначала он не знал, зачем ее взял, но теперь она обрела для него ценность.

– Вот ты где, дружок. Есть хочешь?

Минни втащила в коридор ведро с кормом для скотины.

– Я сварю овсянку, а потом покажу тебе все. Объясню, какие у тебя будут обязанности. Здесь у каждого есть работа.

Дэниел нахмурился. Она говорила так, словно у нее большая семья, но на самом деле, кроме нее самой и животных, на ферме никого не было.

Минни приготовила завтрак и освободила на столе место, чтобы им было куда присесть. За едой она издавала странный свист, будто вдыхала пищу в себя. Проглотив ложку каши, причмокивала, наслаждаясь вкусом. Эти звуки смущали Дэниела, поэтому он доел первым.

– Лапушка, есть добавка, если хочешь.

И снова он сказал, что наелся.

– Отлично, – заключила Минни. – Тогда пойдем. У тебя ведь нет резиновых сапог?

Дэниел помотал голово

Страница 13

.

– Ничего, – произнесла старуха. – У меня полно, на любой размер.

Они вышли из дома, и она открыла дверь сарая, приглашая мальчика войти. Внутри пахло влажной землей. Вдоль стены стояли в ряд резиновые сапоги, большие и маленькие, именно так, как она сказала. Десять или двенадцать пар. Некоторые были по размеру на младенца, но была и пара гигантских – мужских зеленых веллингтонов.

– Это все тех детей, которые у вас жили? – спросил Дэниел, примеряя сапоги.

– И их тоже, – ответила Минни, наклоняясь, чтобы поправить упавшие набок голенища.

Юбка у нее сзади подпрыгнула, выставив напоказ белые икры.

– И как давно вы уже берете приемных детей?

– Даже не знаю, милый. Лет десять.

– И вам грустно, когда они уезжают?

– Нет, если они уезжают в хорошее место. Одну или двух девочек удочерили прекрасные семьи…

– Но иногда надо вернуться к маме…

– Конечно. Иногда, если так лучше.

Сапоги были ему великоваты, но не сваливались. Он пошел за Минни, она открыла дверь курятника, и оттуда запахло мочой. Куры, кудахча, стали путаться у Дэниела под ногами, и он подумал, что неплохо бы их распинать, как голубей в парке, но удержался.

– Я ухаживаю за Гектором, – сказала Минни. – Он уже стар и бывает норовист. Я занимаюсь им сразу, как только встану. Ты будешь кормить кур и собирать яйца. Это самое важное дело. Гектор просто любимец, а на курах я зарабатываю. Я покажу тебе, как их кормить, а потом поищем яйца. Это несложно, ты быстро научишься и сможешь делать это каждое утро перед школой. Вот такая у тебя будет обязанность.

Курятник, отчасти крытый, был длиной в пятьдесят ярдов[5 - 1 ярд равен 91,4 см.], с двором, обнесенным сеткой. Дэниел сначала наблюдал, как Минни раскидывает зерна, а затем, подражая ей, разбросал корм по земле.

– Это кукуруза, – пояснила Минни. – Вымениваю у фермера по соседству на коробку яиц. И не сыпь слишком много. Одну-две пригоршни, не больше. Птицам идут отбросы с кухни, а еще они с удовольствием клюют сорняки. Сколько здесь кур, как ты думаешь?

– Где-то сорок.

Она обернулась и странно посмотрела на Дэниела, приоткрыв рот.

– Ну надо же, да ты просто умничка. Их тридцать девять. Как ты угадал?

– Просто на вид столько.

– Отлично, теперь, когда они заняты кормом, мы поищем яйца. Возьми это… – Она вручила мальчику картонный лоток, и они зашли в крытую часть курятника. – Ты сразу поймешь, где они сидели. Смотри сюда. Одно есть. И какое большое, загляденье!

Дэниелу были не по душе ферма и дом, но ему вдруг понравились его обязанности. Находя яйцо, он чувствовал легкий толчок радости. Яйца были грязные, заляпанные куриным пометом и облепленные перьями, но он ими любовался. Ему не хотелось их уничтожить, как хотелось разбить фарфоровую бабочку и распинать кур. Одно он оставил себе, спрятав в карман. Оно было маленькое, коричневое и еще теплое.

Закончив поиски, они сосчитали яйца. Набралось двадцать шесть. Минни вышла во двор и стала готовить корм для Гектора, разговаривая с курами, кудахтавшими у нее под ногами.

У стены Дэниел заметил вилы и поднял их. Они оказались для него слишком тяжелыми, но он все равно занес их над собой, как штангист штангу, и не смог удержать. Вилы выскользнули вбок.

– Осторожно, милый.

Дэниел нагнулся и взялся за них снова. Минни стояла, наклонившись вперед, с задранной кверху толстой задницей, прикрытой подпрыгнувшей юбкой. Подняв вилы на уровень своих глаз, он шагнул и ткнул старуху в ягодицу.

– А ну-ка, – Минни вдруг выпрямилась, – опусти сейчас же.

У нее был странный акцент, особенно заметный в некоторых словах.

Дэниел осклабился и, помахав вилами, сделал шаг в ее сторону, потом еще один и еще, целя зубцами ей в лицо. Но она не отступила.

Внезапно он почувствовал сильный толчок, словно зад ему впечатали в позвоночник. Он выронил вилы, и тут все повторилось. Козел боднул его пониже спины. Дэниел качнулся и упал прямо на вилы, физиономией в грязь. Он тут же вскочил на ноги и обернулся, сжав кулаки, готовый к бою. Козел опустил голову, показывая отличные коричневые рога.

– Нет, Денни. – Минни взяла его за локоть и оттащила назад. – Не надо! Он проткнет тебя так быстро, что ты и глазом моргнуть не успеешь. Этот старый козел ко мне неравнодушен. Ему бы не понравилось то, что ты задумал. Оставь его в покое. Налетишь на рог – и тебе конец.

Дэниел позволил себя оттащить и поплелся к дому, но не напрямик, а зигзагом, чтобы не терять козла из виду. Дойдя до порога, он показал Гектору язык. Козел опять пошел в атаку, и Дэниел забежал внутрь.



Минни заставила его пойти умыться, а сама осталась на кухне складывать яйца в коробки.

Он поплескал водой на лицо и почистил зубы, а потом прокрался наверх. Яйцо в кармане уцелело. Дэниел положил его в ящик комода рядом с кроватью. Постелил вниз перчатку, а вокруг разместил три носка – гнездом, чтобы согреть яйцо. Закрыл ящик и уже хотел было спуститься вниз, но, вспомнив о чем-то, вернулся в комнату, вытащил цепочку матери из-под подушки и тоже положил в

Страница 14

гнездо, рядышком с яйцом. Проверил спину и ягодицы – нет ли там царапин от козлиных рогов. Ладони были в ссадинах после падения.

Когда он спустился, Минни наматывала на шею вязаный розовый шарф. На ней была та же серая юбка и ботинки, что и накануне. Поверх длинной кофты она надела зеленое пальто. Оно было слишком узкое, чтобы его застегнуть, и Минни пошла нараспашку, с болтающимся туда-сюда шарфом.

Они отправились записать Дэниела в местную школу, а потом купить ему одежду, в которой не стыдно было бы появляться на людях.

– Пойдем пешком, – заявила Минни, когда они проходили мимо ее машины, темно-красного «рено» с паутиной на правом боковом зеркале. – Все равно нужно показать тебе дорогу.

Дэниел пожал плечами и пошел следом.

– Ненавижу школу. Меня выгонят. Всегда выгоняют, – сказал он.

– Ну, с таким-то отношением – ничего удивительного.

– Как это?

– Думай о хорошем. Вот увидишь, все изменится, сам удивишься.

– Типа маме лучше – и тогда ей станет лучше по-настоящему?

Минни промолчала. Он шел на шаг позади нее.

– Я желал этого много лет, но так ничего и не исполнилось.

– Думать о хорошем – не значит «желать». То, о чем ты говоришь, – это просто желание.

Они удалились на пятьдесят футов от дома, прежде чем вышли на нормальную тропу. Минни сказала, что до школы идти двадцать минут.

Сначала их путь лежал через частные владения, потом через парк, потом через поле с коровами. По дороге Минни рассказывала Дэниелу про Брамптон, хотя он и буркнул, что ему плевать. Он все равно надолго тут не останется.

Она сообщила, что Брамптон всего в двух милях к югу от Адрианова вала. Узнав, что Дэниел никогда о таком не слышал, она пообещала как-нибудь свозить его посмотреть. Вал находился в десяти милях от Карлайла и в пятидесяти пяти – от Ньюкасла.

«Пятьдесят пять миль», – подумал Дэниел, шагая за ней.

– Ты в порядке, дружок? Какой-то ты молчаливый сегодня.

– Все хорошо.

– Что тебе нравится? Я не привыкла к мальчикам, ничего о них не знаю. Тебе придется меня просветить. Так что ты любишь, а? Футбол?

– Не знаю.

Когда они шли через парк, Дэниел обернулся посмотреть на качели. На них одиноко качался какой-то толстяк, слегка отталкиваясь ногой.

– Хочешь туда? Давай, мы не торопимся.

– Там этот парень, – сказал Дэниел и, сощурившись, посмотрел на солнце, которое было уже высоко в небе.

– Это Билли Эдвардс. Он тебя не тронет. Любит качаться. Всегда любил. Он хороший. Мухи не обидит. Здесь, лапушка, все друг друга знают. И хуже ничего нет, потом поймешь почему. Но хорошо то, что, как только ты поймешь, из какого теста они сделаны, тебе нечего бояться. В Брамптоне секретов нет.

Дэниел задумался: никаких секретов, и каждый знает, из какого ты теста. Он знал, что такое жить в маленьком городке. Успел побывать уже в нескольких – в приемных семьях, когда мама болела. Они ему не нравились. Вот Ньюкасл – другое дело. Здорово было бы жить в Лондоне. Дэниелу не хотелось, чтобы все знали, из какого он теста.

– Так тебе нравится Ньюкасл? – Она словно прислушивалась к его мыслям.

– Ага.

– Тебе хотелось бы туда вернуться?

– Я хочу жить в Лондоне.

– В самом деле? Что ж, идея замечательная. Мне там очень нравилось. Если ты переедешь в Лондон, когда вырастешь, кем бы ты хотел быть?

– Карманником.

Дэниел ждал, что она его выбранит, но она повернулась и легонько толкнула его локтем:

– Как Фейгин?

– А кто это?

– Ты не смотрел «Оливера Твиста»?[6 - Имеется в виду фильм по одноименному роману Ч. Диккенса.]

– Может, и смотрел. Да, вроде.

– Там был один старик, карманник, который плохо кончил.

Дэниел распинал ногой камни у тропинки. Шедшая неподалеку корова свернула с дорожки и направилась в его сторону. Он слегка подпрыгнул и спрятался за Минни.

Она рассмеялась:

– Ах, милый, корова ничего тебе не сделает. Бояться нужно быков. Постепенно всему научишься.

– А как отличить корову от быка?

– Тебе повезло, что ты теперь в Брамптоне. Город набит фермерами – у них и спросишь.

– Но это корова, да?

– Да.

– Старая корова, как ты.

Минни остановилась, развернулась и посмотрела на него. Она немного запыхалась, и ее щеки раскраснелись от ходьбы. Свет в ее глазах опять потух. Сердце у Дэниела заколотилось так, как когда он возвращался домой к маме после очередной приемной семьи. Оно начинало колотиться, как только он брался за дверную ручку, не зная, что обнаружит внутри.

– Я хоть раз оскорбила тебя за то время, что ты здесь?

Дэниел посмотрел на нее, приоткрыв рот.

– Оскорбила?

Он помотал головой.

– Скажи вслух.

– Нет.

– И все, чего я прошу, – это чтобы ты тоже был со мной вежлив. Понятно?

Он кивнул.

– И раз уж у нас зашел такой разговор, знай, что твое время с бабочкой скоро выйдет.

– О чем вы?

– Я сказала, что ты можешь оставить ее себе на несколько дней, но теперь я хочу, чтобы ты ее вернул. Сегодня же вечером, когда будешь умываться и чистить зубы, понял?

Он снова кивнул, но она уже повернулась

Страница 15

к нему спиной.

– Ты понял?

– Да, – ответил Дэниел.

У него вышло громче, чем он рассчитывал.

– Хорошо. Я рада, что мы понимаем друг друга. А теперь давай забудем об этом.

Он шел следом, наблюдая за бредущими по траве ботинками и забрызганным грязью подолом юбки. Его руки словно занемели, и он потряс ими, чтобы сбросить неприятное ощущение.

– Посмотри! – Она остановилась и ткнула пальцем в небо. – Видишь?

– Что?

– Пустельга! Видишь птицу с острыми крыльями и длинным хвостом?

Птица выписала в небе широкую дугу и уселась на макушку дерева. Дэниел поднял ладонь к глазам, чтобы рассмотреть пустельгу получше.

– Красивые птицы, – сказала Минни. – Цыплят иногда таскают, но такие элегантные, согласен?

Дэниел пожал плечами.



Школа располагалась в старом здании, окруженном ветхими лачугами. Дэниелу все это не понравилось, но он поднялся по ступенькам вслед за Минни. Она не предупредила об их визите заранее, поэтому пришлось подождать. Дэниела воротило от школ, и теперь он испытывал такое чувство, будто потолок вот-вот его раздавит. И снова ему показалось, что Минни понимает его состояние.

– Все хорошо, дружок, – шепнула она, склонившись к нему. – Сегодня не придется идти на уроки. Нам просто нужно тебя записать. А после зачисления в класс мы купим обновки. Сможешь сам выбрать, в пределах разумного. Повторяю, в пределах разумного, у меня деньги в огороде не растут.

От нее исходил почти цветочный аромат. К нему примешивался душок выпитого накануне джина, приглушенный лимоном, запах влажной шерсти, курятника и – едва различимый – летней травы, по которой они шли в школу. Вдыхая всю эту смесь, Дэниел на секунду ощутил, насколько они с Минни близки.

Наконец директор был готов их принять. Дэниел думал, что останется ждать снаружи, но Минни притянула его к себе за локоть, и они шагнули в кабинет вместе. Там оказался мужчина средних лет, в очках с толстыми стеклами. Дэниел возненавидел его, еще не успев сесть.

Минни потребовалось немало времени, чтобы устроиться на стуле рядом с Дэниелом, напротив директорского стола. Она размотала шарф, сняла пальто и неторопливо расправила кофту с юбкой. Дэниел заметил следы от ее ботинок, перекочевавшие из приемной в кабинет.

– Минни, – поприветствовал ее мужчина, – всегда рад вам.

Дэниел увидел на столе треугольную табличку, сообщавшую, что директора зовут мистер Ф. В. Харт.

Минни кашлянула и повернулась к Дэниелу.

– И кого вы нам сегодня привели? – спросил Харт.

– Дэниела. Дэниела Хантера.

– Понятно. Сколько тебе лет, Дэниел?

– Одиннадцать.

В стенах кабинета его голос прозвучал странно, словно девчачий. Дэниел перевел взгляд на ковер и заляпанные грязью ботинки Минни.

– Одиннадцать? Ты маловат для своего возраста, – заметил директор, и Дэниел чуть не вспылил.

Но тут подоспела Минни:

– Пусть он ростом не вышел, зато с умом все в порядке.

Мистер Харт сощурился. Разговор шел коротким тактом, два барабана в унисон с цимбалами. Минни открыла сумку и положила перед директором лист бумаги. Это был документ из социальной службы. Харт взял его и одновременно запалил трубку, крепко прикусив ее за кончик и раскуривая, пока в сторону Минни с Дэниелом не повалил тяжелый дым.

– Похоже, у нас нет документов из его последней школы. Где он учился?

– Может, у него спросите? – сказала Минни. – Он же прямо перед вами.

– Дэниел?

– В школе Грейвз в Ньюкасле, сэр.

– Понятно. Мы направим им запрос. Ну, что скажешь, какой ты ученик?

– Не знаю.

Услышав дыхание Минни, Дэниел подумал, что старуха посмеивается над ним, но, обернувшись, он увидел, что она на него даже не смотрит.

Директор поднял брови, и мальчику пришлось добавить:

– Не самый лучший.

– Почему-то мне кажется, что ты сейчас поскромничал, – сказал Харт и снова раскурил трубку; из его носа пошел дым.

– Ты начинаешь новую жизнь, – объявила Минни, взглянув на Дэниела. – И с этого дня будешь учиться только на «отлично».

Он повернулся к ней и улыбнулся, а потом кивнул Харту.



На следующее утро Дэниел проснулся, подавленный мыслями о новой школе, – они казались тяжелее одеяла. Сплошные новые школы. Во дворе кудахтали куры, на водостоках ворковали голуби. Ему приснилась мать. Она лежала на диване в их старой квартире, и Дэниел не мог ее разбудить. Он вызвал «скорую», но та все не ехала, и он пытался растормошить мать, сделать ей искусственное дыхание, как видел по телевизору.

Сон был очень близок к тому, что мальчик однажды пережил в реальности. Тогда Гэри, дружок матери, избил Дэниела и ее саму и ушел, прихватив с собой почти все деньги и бутылку водки. Мать потратила остатки пособия на очередную дозу, потому что хотела прийти в себя. Когда посреди ночи Дэниел вдруг проснулся, она лежала с полуоткрытыми глазами, свесившись с дивана. Он не смог ее разбудить и вызвал «скорую». В жизни «скорая» приехала очень быстро, и мать откачали. Дэниелу было пять лет.

Она снилась ему снова и снова. И каждый раз он не мог ее спасти.

Дэниел

Страница 16

овернулся на бок и дотянулся до выдвижного ящика. Нащупал яйцо, уже холодное, как камень, и согрел его в ладонях. Потом пошарил рукой, ища пальцами дешевую золотую цепочку, которую мать носила на шее и однажды подарила ему за то, что он хорошо себя вел. За то, что хорошо себя вел…

Цепочка исчезла.

Дэниел сел на кровати и вытащил ящик из тумбочки. Положил яйцо на подушку и принялся ворошить вещи. Перевернул ящик и вытряс носок, какие-то книжки, ручки и старые погашенные марки, оставшиеся от других детей. Цепочки не было.



– Я не могу пойти в школу, – заявил он Минни.

Одет Дэниел был в то, что она для него подготовила: белую майку, серые брюки и белую рубашку. Ее он застегивал впопыхах и перепутал все пуговицы.

Дэниел стоял на кухне насупившись, с всклокоченными волосами. Минни накладывала ему овсянку, попутно растворяя себе таблетку аспирина.

– Еще как можешь, лапушка. Я собрала тебе завтрак, – сказала она и подвинула в его сторону пакет с сэндвичами.

Он дрожал, зажав яйцо в правой руке. К чистым носкам липла с пола вся грязь.

– Ты украла мою цепочку? – Его хватило только на шепот.

Минни промолчала.

– Она была в ящике, а теперь ее нет. Сейчас же отдай.

Дэниел швырнул яйцо, и оно расквасилось, обдав все вокруг брызгами, от которых Блиц ретировался к себе в корзину.

Минни наклонилась, чтобы положить сэндвичи в ранец. Дэниел вырвал его из ее рук и бросил на пол вслед за яйцом. Она выпрямилась и сплела пальцы в замок перед собой:

– Тебе пора в школу. Если ты вернешь бабочку, то получишь цепочку.

– Если ты не отдашь мне цепочку, я разобью твою бабочку, ты, старая корова!

Минни повернулась к нему спиной. Дэниел подумал, не вытащить ли из кармана нож, но он уже пробовал это раньше, и нож ее не напугал. Мальчик опрометью побежал на второй этаж. Бабочка была спрятана под матрасом.

– Вот, – сказал он и положил ее на кухонный стол. – Вот твоя идиотская бабочка, теперь отдай мне мое.

Цепочка была на старухе. Он не мог в это поверить. Минни сняла ее с шеи и протянула ему. Бабочку положила себе в карман.

– Ну, Денни, что нового мы с тобой сейчас узнали? – спросила она, пока он пытался отдышаться.

– Что ты – грязная воровка!

– А по-моему, мы узнали, что у каждого из нас есть дорогие нам вещи. Если ты будешь уважать мои, я буду уважать твои. Ты помнишь дорогу в школу?

– Да пошла ты!

Дэниел сунул ноги в ботинки и хлопнул дверью, таща ранец волоком. По пути он пинал крапиву и одуванчики. Сгреб с земли несколько камней и швырнул их в коров, но те стояли слишком далеко. Билли Эдвардса на качелях не было, и Дэниел остановился и перекрутил веревки, чтобы никто больше не смог там качаться. Он опаздывал в школу, но ему было плевать.

Ему было плевать на последние шансы и новую жизнь. Пусть только все от него отстанут, оставят в покое.



В первый же день он скомпрометировал себя своим опозданием.

Учительницу звали мисс Прингл, и она напомнила ему злосчастную бабочку: бледно-голубой свитер, белокурые волосы ниже лопаток. На кармане узких джинсов вышита розочка. У него никогда не было такой молодой учительницы.

– Дэниел, хочешь сесть за синюю парту? – спросила мисс Прингл, наклонившись к нему и сложив ладони лодочкой.

Он кивнул и занял место за партой, примыкавшей к учительскому столу. Там уже сидели двое мальчиков и три девочки. Посередине парты был приклеен синий бумажный лист. Дэниел сцепил руки на коленях и уставился в пол.

– Ребята, мы рады приветствовать нового ученика. Скажем это вместе? – предложила мисс Прингл.

– Добро пожаловать в наш класс, Дэниел, – раздалось вразнобой.

Он сжался, ощутив на себе любопытные взгляды.

– Дэниел переехал в Брамптон из Ньюкасла, – объявила учительница. – А ведь всем нам нравится Ньюкасл?

В ответ дети стали выкрикивать реплики и вскакивать, гремя стульями.

Дэниел мельком поднял глаза на мисс Прингл. Казалось, она хотела расспросить его при всех, но потом передумала. Он был благодарен ей за это.



Все утро учительница поглаживала его по спине и сгибалась над ним, чтобы убедиться, что все в порядке. Он не стал выполнять никаких заданий, и она решила, что он их просто не понял.

Ребят за его партой звали Гордон и Брайан. Гордон сообщил, что ему понравился пенал с мотоциклом, который купила Минни. Дэниел перегнулся через стол и шепнул Гордону, что пырнет его, если тот тронет пенал. Прошипел, что у него есть нож. Девочки засмеялись, и Дэниел пообещал им его показать.

Девочек звали Сильвия и Бет.

– Мама сказала, что ты новый приемыш миссис Флинн, – заявила Сильвия.

Дэниел плюхнулся на свое место и склонился над тетрадкой, которую уже успел изрисовать пистолетами, хотя мисс Прингл попросила класс написать о своем хобби.

Бет извернулась и выхватила у Дэниела тетрадь.

– Отдай.

– Сколько ты уже здесь живешь? – поинтересовалась она с веселыми искорками в глазах, держа трофей так, чтобы Дэниел не мог дотянуться.

– Четыре дня. Отдай мою тетрадь, или пожалеешь.

– Если ты меня тр

Страница 17

нешь, я пну тебя по яйцам. Меня папа научил. Ты знаешь, что старуха Флинн – ирландская ведьма? Ты уже видел ее метлу?

Дэниел дернул Бет за волосы, но не слишком сильно, чтобы та не закричала. Потом потянулся через стол и отобрал тетрадь.

– Будь осторожен. Она делает из детей тушенку. Старуха съела свою дочку, а потом убила мужа кочергой от камина. Оставила его раненого в огороде за домом, у него вся кровь на траву и вытекла…

– Что здесь происходит? – строго спросила мисс Прингл, возвышаясь над ними.

– Дэниел дернул меня за волосы, мисс.

– Бет, не рассказывай сказки.



На большой перемене Дэниел вышел на школьную площадку, чтобы съесть приготовленные Минни сэндвичи с сыром и маринованным огурцом и посмотреть, как ребята играют в футбол. Он залез на ограду, сопя от порывов ветра и пытаясь поймать чей-нибудь взгляд. Покончив с ланчем, бросил мусор на землю. Ветер подхватил пустой пакет и унес на край футбольного поля, к проволочному забору. Дэниел сунул руки в карманы и сгорбился. Он озяб, но не знал, куда податься до конца перемены. Ему нравилось наблюдать за игрой.

– Хочешь с нами, пацан? Один раз?

Позвавший его мальчишка был такого же маленького роста, как Дэниел, с рыжими волосами и в забрызганных грязью серых брюках. Он утер нос рукавом, ожидая ответа.

Дэниел спрыгнул с ограды и пошел к нему, не вынимая рук из карманов.

– Можно и сыграть.

– А ты умеешь?

– Ага.

От игры его настроение улучшилось. После ссоры с Минни из-за цепочки он ощущал в животе мрачную тяжесть, а когда стал носиться по раскисшему футбольному полю, это чувство ненадолго рассеялось. Дэниелу хотелось забить гол, проявить себя, но шанса не выпало. Он старался изо всех сил и, когда прозвенел звонок, совсем выдохся.

Мальчик, который позвал его играть, подошел к нему, держа мяч под мышкой.

– У тебя хорошо получилось. Можешь прийти завтра, если Кев не вернется.

– Ага.

– Как тебя зовут?

– Денни.

– А меня – Дерек. Ты новенький?

– Ага.

Черноволосый мальчик попытался выбить мяч из рук Дерека.

– Отстань. Он мой, – возмутился Дерек. – Это Денни.

– Знаю. Ты приемыш с фермы Флинн, да? Мы живем на соседней ферме. Мама сказала, что ведьма Минни завела себе новенького, ага.

– Почему вы зовете ее ведьмой?

– Потому что так и есть, – ответил Дерек. – Будь настороже. Она убила свою дочь, а потом и мужа на лужайке возле дома. Об этом все знают.

Никаких секретов, вспомнил Дэниел. Каждый знает, из какого ты теста.

– Мама говорит, что увидела, как муж Минни умирает, и вызвала «скорую», но было уже поздно, – сказал черноволосый мальчик и осклабился на Дэниела щербатой ухмылкой.

– И почему это она ведьма? Может, просто убийца?

– Почему тогда ее так и не наказали? Отец говорит, что на нее раз посмотришь – и сразу поймешь, что с ней что-то не так. Можешь кончить, как ее последняя сиротка.

– Ты о чем?

– Она пробыла у Минни с месяц. Никто в школе даже не запомнил еще, как ее зовут. Тихоня была. А потом на площадке с ней случился приступ, и она умерла.

Черноволосый мальчик бросился на землю, изображая припадочного. Он лежал, широко раскинув ноги, и тряс руками, словно в конвульсиях.

Дэниелу вдруг захотелось его пнуть, но он удержался, пожал плечами и пошел к школьному крыльцу.




5


После пробежки Дэниел слегка замерз. Но он ценил эту прохладу, зная, что в метро снова будет душегубка. Поправляя галстук перед зеркалом, он посмотрел на отражение комнаты: утреннее солнце заливало ее потоком яркого света. Дэниела ждали в полицейском участке к половине девятого, чтобы следователи могли продолжить допрос, но он не торопился. Завязывая узел по всем правилам, он подавил зевок.

Накануне, полуночничая с пивом, он нашел номер городской больницы в Карлайле и даже записал его, хотя решил не звонить. Если Минни действительно тяжело больна, ее положили туда. Сама мысль о том, что она умирает, отозвалась острым уколом у него в груди, заставив задержать дыхание. Потом эта боль сменилась тлеющей яростью, застрявшей комом в горле, которая за все это время так никуда и не делась. Для него Минни умерла много лет назад.

Придя в комнату дознания, Дэниел вдохнул спертый воздух вчерашнего допроса и стал ждать Себастьяна. Пожилой сержант Тернер обвел кабинет мутным взглядом, потянул за уголки воротничок рубашки и расправил манжеты.

Дежурный офицер привел Себастьяна, мальчик выглядел уставшим. За ними вошла Шарлотта и, усевшись на стул, сняла солнечные очки – у нее дрожали пальцы.

Соблюдая регламент, сержант Тернер представился, назвал дату и время. Дэниел стянул колпачок с ручки и приготовился к допросу.

– Как ты, Себастьян, чувствуешь себя сегодня? – спросил сержант.

– Хорошо, спасибо. На завтрак были гренки. Но не такие вкусные, как Ольгины.

– Когда вернешься домой, Ольга обязательно тебе их приготовит, – сказала Шарлотта огрубелым, почти хриплым голосом.

– Себастьян, ты помнишь, что мы взяли твою одежду, чтобы отправить в лабораторию на анализ?

– Конечно по

Страница 18

ню.

– Из лаборатории нам прислали отчет, в котором сказано, что красные пятна на твоей рубашке – это кровь.

Себастьян сложил губы розочкой, словно собирался кого-то поцеловать, и откинулся на спинку стула.

– Ты знаешь, Себастьян, чья кровь могла быть на твоей рубашке?

– Птицы.

– Это еще почему, ты что, убил птицу?

– Нет, но я на днях видел уже дохлую и поднял ее. Она была еще теплой, и кровь у нее была липкая.

– Ты видел эту дохлую птицу в тот день, когда убили Бена?

– Я точно не помню.

– На самом деле кровь, которую нашли на твоей рубашке, была не птичья. Это человеческая кровь. Кровь Бена Стокса.

Себастьян обвел взглядом углы комнаты, и Дэниел мог поклясться, что мальчик улыбнулся. Это нельзя было назвать широкой улыбкой, но уголки его рта определенно поползли вверх. Дэниел слышал стук собственного сердца.

– Себастьян, ты знаешь, как кровь Бена могла попасть на твою рубашку?

– Может быть, он порезался, а когда мы играли, испачкал меня.

– Особые врачи, которые исследовали твои вещи, могут многое рассказать про обнаруженную кровь. Оказывается, кровь на твоей рубашке называется выдохнутой. Это кровь, которая шла у Бена из горла или носа…

Шарлотта закрыла лицо руками, зарывшись длинными ногтями в корни волос надо лбом.

– На твоих брюках и ботинках тоже нашли брызги крови. Брызги такого типа появляются только в результате применения силы…

Себастьян поднял брови и посмотрел в камеру. Дэниел на секунду обмер, потрясенный видом маленького мальчика, устремившего взгляд на облеченных властью, всех тех, кто тайно наблюдал за ним, сидя этажом выше, изучая детское личико и стараясь найти повод для обвинения. Дэниелу вспомнились святые, которым молилась Минни, перебирая мягкими толстыми пальцами бусины четок. Например, святой Себастьян, он выжил, когда в него стреляли из лука. Дэниел не мог вспомнить, как же все-таки умер этот мученик, но точно не своей смертью. Желание защитить мальчика крепло у адвоката по мере того, как полицейские предъявляли все больше доказательств вины. Нашелся ведь свидетель, который заявил, что Себастьян дрался с Беном на игровой площадке намного позже того времени, когда, по словам матери, Себ уже вернулся домой… Дэниела не пугало ни это, ни заключение судмедэкспертизы. Он хорошо знал, как дискредитировать такие доказательства.

Возбуждение полицейских нарастало. Дэниел чувствовал это и ждал, когда они переступят черту. Ему почти хотелось, чтобы они зашли слишком далеко, и тогда он бы остановил их.

– Себ, ты можешь объяснить, как кровь Бена попала на твою одежду? – повторил сержант Тернер, играя желваками. – Эксперты сказали, что по крови у тебя на одежде можно предположить, что ты ранил Бена и это вызвало кровотечение.

– Можно предположить, – произнес Себастьян.

– Что ты сказал?

– По крови можно предположить, что я его ранил. «Предположить» означает, что вы не знаете, как было на самом деле…

Лицо Тернера свело гневной судорогой. Детективы хотели сломать мальчика – потому и допрашивали так долго, – но Себастьян оказался сильнее их.

– Но ты-то знаешь, как было на самом деле, да, Себастьян? Расскажи нам, что ты сделал с Беном.

– Я уже сказал. – Себастьян недовольно выпятил нижнюю челюсть, обнажив зубы. – Я его не трогал. Он сам поранился.

– И как же он поранился?

– Он хотел произвести на меня впечатление и спрыгнул с лазалки, вот как. Он ударился головой, и у него из носа пошла кровь. Я спустился посмотреть, все ли с ним в порядке, и, наверное, тогда его кровь на меня и попала.

Несмотря на возбужденное состояние, Себастьян был явно рад выдать новую информацию. Он выпрямился на стуле и слегка кивнул, подтверждая свои слова.



Была среда, семь часов вечера, когда Себастьяну и его матери принесли в камеру рыбу с жареной картошкой. Дэниелу было тяжко на это смотреть, но мальчик испытал восторг от рыбного ужина. Шарлотта почти ничего не съела и вышла покурить, Дэниел отправился следом за ней. По-прежнему лил дождь. Дэниел поднял ворот пиджака и сунул руки в карманы. От запаха сигаретного дыма у него начались спазмы в желудке.

– Мне только что сообщили, что Себу предъявят обвинение, – сказал Дэниел.

– Он невиновен, вы же знаете.

В широко раскрытых глазах Шарлотты застыла мольба.

– Но ему предъявят обвинение.

Шарлотта отвернулась, и Дэниел увидел, что у нее дрожат плечи. Только услышав всхлип, он понял, что она плачет.

– Перестаньте. – Он испытывал к ней почти покровительственное чувство. – Скажем ему вместе? Ему нужно, чтобы вы были сильной.

Дэниел не совсем понимал, зачем произнес это, – обычно он держал с клиентами дистанцию. Может, потому, что где-то глубоко в нем засело воспоминание о попавшем в беду маленьком мальчике и о матери, которая не могла его защитить.

Шарлотта еще вздрагивала, но Дэниел отметил, что она расправила плечи и с силой вдохнула. В низком вырезе пуловера четко обозначились грудные ребра.

Она повернулась и улыбнулась ему с мокрыми от слез глазами:

– Сколько вам лет

Страница 19

Ее длинные ногти внезапно впились Дэниелу в предплечье.

– Тридцать пять.

– А выглядите моложе. Не пытаюсь вам польстить, но мне казалось, вам и тридцати нет. Хорошо выглядите. Я сомневалась, что вы достаточно взрослый для всего этого… в смысле, что вы знаете свое дело.

Дэниел рассмеялся и пожал плечами. Посмотрел себе под ноги, а подняв взгляд, увидел, что сигарета у нее намокла. В стоически залакированных завитках волос Шарлотты вязли теплые дождевые капли.

– Мне нравятся мужчины, которые следят за собой. – Она поморщилась на дождь. – Так ему предъявят обвинение, и что дальше?

Она решительно вдохнула сигаретный дым, втянув щеки. Ее слова прозвучали грубо, но Дэниел все еще видел ее дрожь. Казалось, женщина вот-вот сорвется. Муж в Гонконге, надо же, как он мог оставить ее одну в такой ситуации?

– Себ предстанет перед магистратским судом уже завтра утром. Дело будет передано в Королевский суд, поэтому где-то через две недели состоится слушание по иску защиты и ведению дела – процедурное слушание…

– По иску защиты? Но он же невиновен!

– Единственное, чего потребует обвинение, – это заключения на протяжении всего процесса, возможно в изоляторе. До суда может пройти несколько месяцев. Мы обязательно будем просить, чтобы его выпустили под залог, но в случаях с особо тяжкими преступлениями судья обычно выбирает содержание под стражей.

– В особо тяжких. В особо тяжких случаях. У нас есть деньги, вы же знаете. Мы заплатим, сколько бы это ни стоило.

– Я уже сказал, что найду вам хорошего судебного адвоката, который сделает все возможное, но нам нужно подготовиться к тому, что до суда Себ некоторое время проведет в заключении.

– А когда будет суд?

– Как получится. Думаю, где-то в ноябре…

– А защита?

– Мы свяжемся с теми, кто сможет выступить свидетелем защиты, и привлечем экспертов – психиатров, психологов, чтобы они подготовили нужные заключения…

– Боже, зачем?

– Они осмотрят Себастьяна, оценят его психическое здоровье.

– Не порите чушь, он совершенно здоров.

– Но речь пойдет и о самом преступлении. Они решат, достаточно ли Себастьян взрослый, чтобы понимать, в чем именно его обвиняют…

От сигареты остался жалкий окурок, но Шарлотта все равно умудрилась сделать последнюю затяжку, держа его наманикюренными ногтями, как пинцетом. К стене полицейского участка была прибита общественная пепельница. Шарлотта нагнулась, чтобы загасить окурок. Он был в помаде, а ее пальцы – в желтых пятнах от табака. Дэниелу снова вспомнилась мать. Он закрыл глаза и вздохнул.



В тот же вечер комнату дознания наполнил сладкий успокаивающий запах какао Себастьяна.

Сержант Тернер прокашлялся. Шарлотте с Дэниелом, пол номочным взрослым представителям Себастьяна, было вручено письменное уведомление в предъявлении обвинения.

– Себастьян Кролл, я арестую тебя по обвинению в убийстве Бенджамена Тайлера Стокса, совершенном в воскресенье, восьмого августа две тысячи десятого года.

– Хорошо, – ответил Себастьян и задержал дыхание, словно собрался нырнуть.

У Дэниела перехватило горло. Отчасти он восхищался мужеством мальчика, его наглостью, но другая его часть очень хотела понять, что же за этим кроется. Шарлотта легонько раскачивалась из стороны в сторону, обхватив себя за локти. Можно было подумать, что обвинение выдвинули ей, а не сыну.

Тернер запнулся, услышав ответ Себа, но продолжил:

– Ты знаешь, что это плохо – бить другого человека кирпичом и наносить увечья?

– Да, конечно, это плохо, но я этого не делал!

Себастьян повернулся к матери, и Шарлотта положила руку ему на ногу, чтобы успокоить. Он выпятил нижнюю губу и принялся ковырять ногти.

– У тебя есть что возразить на это обвинение? – спросил сержант. – Ты не обязан ничего говорить, если не хочешь, но все, что ты скажешь, будет записано и может быть использовано в суде.

– Я не убивал. Мама, я не убивал!

Он расплакался.



Без пяти девять на следующее утро Дэниел стоял в участке, скрестив руки на груди, и видел, как подъехавший полицейский фургон распахнул перед Себастьяном двери. Мальчика, в наручниках на тонких запястьях, вывели из камеры и посадили в зарешеченный задний отсек фургона. Шарлотта плакала, не снимая солнечных очков. Когда двери закрыли и заперли на замок, она схватила Дэниела за локоть.

– Мамочка, – позвал Себастьян. – Мамочка!

Его крики были похожи на шорох улитки, ползущей по металлической обшивке фургона. У Дэниела перехватило дыхание. Сколько его подзащитных прошли через то же самое – тех, за кого он хотел бороться, кем восхищался, и тех, кого он презирал! В этот момент он всегда был спокоен. Это было начало. Начало его дела, начало защиты.

Наблюдая, как за Себастьяном закрылись двери, Дэниел слышал в отчаянной мольбе мальчика собственный детский крик. Он помнил себя в том же возрасте: он был «проблемным». Был способен на преступление, однако что-то спасло его от такой судьбы. Фургон тронулся, но Дэниел с Шарлоттой по-прежнему слышали плач Себастьяна. Дэниел не зна

Страница 20

, виновен мальчик или нет. Он и верил, что Себастьян сказал правду, и с подозрением раздумывал о странном интересе ребенка к крови и о припадках, свойственных, скорее, детям более младшего возраста.

Впрочем, был или не был виновен Себастьян, к делу это не относилось. Дэниел не судил своих подопечных. Они все имели право на защиту, и он одинаково старался как для тех, кого недолюбливал, так и для тех, кем восхищался. С несовершеннолетними всегда было трудно. Даже если они преступили закон, как Тайрел, Дэниел хотел помочь им избежать тюрьмы. Он видел, что там происходит с малолетками: наркомания и повторные судимости. Им нужна была другая помощь, но политики считали ее слишком дорогим удовольствием. Они использовали систему уголовного правосудия, чтобы заработать очки у избирателей.



Дэниел сидел у себя в кабинете, выходившем окнами на Ливерпуль-стрит. Приглушив радио, он писал комментарии к делу Себастьяна.

Письмо лежало в боковом кармане портфеля. Бумага потрепалась от постоянного перечитывания, но Дэниел снова достал конверт. В больницу он пока так и не позвонил. Он отказывался поверить, что Минни умерла, и в сотый раз пробегал строчки глазами в поисках упущенного смысла. Видимо, это был такой жестокий трюк. Сначала многолетние звонки с мольбами о прощении, а теперь ей надоело и она просит о последней встрече.

Дэниел раздумывал, было ли это письмо ее очередной попыткой вернуть его в свою жизнь. Он решил, что она действительно заболела и теперь пытается им манипулировать.

В кабинете было тепло, осторожные лучи солнца пробивались сквозь окна с подъемными рамами, освещая пылинки в воздухе. Он снял трубку.

После всего, что он наговорил Минни, она все равно звонила каждый год, чтобы поздравить его с днем рождения, а иногда и с Рождеством. Он избегал ее звонков, но потом не мог уснуть, мысленно с ней споря. Казалось, годы ничуть не остудили его гнев. Те несколько раз, когда диалог все же случался, Дэниел отвечал односложно и держал дистанцию, не позволяя Минни вовлечь его в разговор, когда она спрашивала, нравится ли ему работа и есть ли у него подружка. Она рассказывала про ферму и животных, словно чтобы напомнить о доме. Он же вспоминал только о том, как она его предала. Иногда она повторяла, что сожалеет о том, что сделала, но он обрывал ее на полуслове. Просто вешал трубку.

Он не звонил ей больше пятнадцати лет.

После той их ссоры, когда он пожелал ей смерти.

Этого казалось мало. Он помнил, что хотел сделать ей еще больнее.

Тем не менее он набрал ее номер по памяти, даже не подумав заглянуть в записную книжку. Послышался гудок, и Дэниел глубоко вздохнул, прокашлялся и облокотился на письменный стол, не сводя глаз с двери кабинета.

Он представил, как она рывком поднимается с кресла в гостиной под настороженным взглядом очередной взятой из приюта дворняги. Он почти почувствовал запах джина и услышал ее вздохи. «Придержи лошадей, иду, иду же», – сказала бы она. Вызов переключился на автоответчик. Задумавшись, Дэниел на секунду приложил трубку к подбородку. Он не смог этого вынести и нажал отбой.

За окном бежал легкоатлет, худой и жилистый. Дэниел смотрел, как тот лавирует между машинами и пешеходами. По стилю и длине шага можно было определить, что спортсмен бежит достаточно быстро, но с такого расстояния казалось, что он еле движется. За стеклом блестели листвой деревья. Дэниел просидел в кабинете с самого раннего утра и ни разу не вышел на улицу, чтобы почувствовать на коже солнечную благодать.

В дверь заглянула Вероника Стил, старший партнер Дэниела:

– Ты занят?

– А что? – вздохнул он.

Вероника уселась на подлокотник кресла напротив:

– Просто хотела узнать, как идут дела.

Дэниел бросил карандаш на испещренный каракулями блокнот и развернулся к ней, заложив руки за голову и откинувшись в кресле.

– Все в порядке, – сказал он.

– Будешь продолжать?

– Да. – Он провел ладонью по волосам. – Не лучшее дело для карьеры, это точно. Будет много грязи. С одной стороны, я чувствую, что это мне не по зубам, но с другой – хочу попробовать его… спасти.

– Он настаивает на своей невиновности?

– Да, твердо стоит на своем. Мать подтверждает его показания.

– Ты в четверг ходил в Хайбери-Корнер?[7 - Адрес магистратского суда, часть района Ислингтон в Лондоне.]

– Да, в залоге отказали, как я и думал, так что мальчика отправят в следственный изолятор, в Парклендз-хаус.

– Боже, какой ужас! – воскликнула Вероника. – Он будет там самым маленьким.

Дэниел кивнул, потирая рукой подбородок.

– Кто твой королевский адвокат?[8 - В Великобритании уголовные преступления относятся к юрисдикции судов высшей инстанции, Королевских судов, выступать в которых имеют право барристеры – судебные адвокаты. Дэниел Хантер – солиситор и может выступать только в магистратских судах, а также готовить дело для барристера.] – спросила она. – Ирен ведь получила мантию?

– Да, ее включили в список в марте.

– Вот-вот, помню, что посылала ей поздравления.

– Я так удивил

Страница 21

я, что она согласилась, но она даже пришла в магистратский суд. Я очень рад. У нас есть шанс.

Зазвонил телефон, и Дэниел снял трубку, прикрыв ее рукой и извинившись перед Вероникой.

– Стеф, я же просил ни с кем меня не соединять.

– Знаю, Денни, прости. Но это личный звонок. Сказали, что это срочно. Я решила уточнить, может, ты захочешь ответить?

– Кто это?

– Юрист с севера. Говорит, что по семейному делу.

– Соедини, – вздохнул Дэниел, пожимая плечами.

Вероника улыбнулась и вышла из кабинета.

Дэниел снова прокашлялся. Все мышцы в теле вдруг напряглись, как пружины. У него было такое чувство, что он вот-вот рванет с места.

– Алло, это Дэниел Хантер? – спросил незнакомый голос в трубке.

– Да. Чем могу помочь?

– Меня зовут Джон Каннингем, я поверенный миссис Флинн. Дэниел, мне очень жаль, у меня для вас плохие новости. Ваша мать скончалась. Не знаю, сообщили ли вам уже… но она оставила мне инструкции…

– Она мне не мать.

Дэниел не смог сдержать злость в голосе.

На другом конце провода повисло молчание. Дэниел слышал только стук собственного сердца.

– Как я понимаю, Минни… усыновила вас в восемьдесят восьмом, – сказал поверенный.

– Послушайте, давайте к делу. У меня встреча.

– Простите, что отрываю. Может, мне перезвонить позже? Это касается похорон и завещания.

– Мне ничего от нее не нужно, – отрезал Дэниел.

– Она оставила вам все свое имение.

– Свое имение.

Дэниел встал. Он собирался рассмеяться, но смог только открыть рот.

– Если захотите приехать, то похороны во вторник, семнадцатого.

– У меня нет такой возможности, – еле выдохнул Дэниел.

– Понимаю, но наследство…

– Я уже сказал, что ничего не хочу.

– Хорошо, спешки никакой нет, – не стал спорить поверенный. – Думаю, продажа дома займет какое-то время. Я свяжусь с вами, когда…

– Послушайте, мне нужно идти, – перебил его Дэниел.

– Да, конечно. Мне перезвонить в среду, после похорон? Я оставил свои контакты вашей коллеге, на случай если вы захотите приехать.

– Замечательно. До свидания.

Дэниел повесил трубку и потер глаза.



Чтобы добраться до Парклендз-хауса, нужно было сойти на станции «Уайтчепел» и сесть на пригородный поезд. Когда Дэниел вышел в Энерли, улица пахла выхлопными газами и недавним дождем. Воздух был влажным, и низко нависшее небо словно давило к земле. Дэниел почувствовал, как у него надо лбом и между лопатками выступает пот.

Было утро пятницы. После первого слушания в магистратском суде в Хайбери-Корнер прошел всего один день, и Дэниел приехал на встречу с Себастьяном и его родителями. Отец мальчика вернулся-таки из Гонконга, и Дэниелу предстояло с ним познакомиться.

Необходимость снова увидеться с Себастьяном и его семьей странно тревожила Дэниела. Он не выспался. Утренняя пробежка получилась медленной, потому что он устал, едва выйдя из дома. Две ночи подряд он просыпался оттого, что ему снился Брамптон, дом Минни с грязными полами и курятником во дворе.

Через несколько дней ее похоронят, но он все еще не осознал своей потери.



Когда Дэниел прибыл в следственный изолятор, Кроллы были уже на месте. Дэниел заранее попросил встретиться с ними до того, как он будет говорить с Себастьяном. Они сидели за столом в ярко освещенной комнате с маленькими, высоко расположенными окнами.

– Дэниел, рад знакомству, – сказал отец Себастьяна и шагнул через комнату, чтобы пожать ему руку.

Он был примерно на дюйм[9 - 1 дюйм равен 2,54 см.] выше Дэниела, и тот, отвечая на рукопожатие старшего по возрасту, выпрямил спину и расправил плечи. Протянутая рука была сухой и теплой, но от ее силы у Дэниела слегка перехватило дыхание.

Кеннет Кинг Кролл поражал своей мощью. Настоящий тяжеловес: в глаза бросались его живот, двойной подбородок, красно-коричневая кожа и густые темные волосы. Он стоял, держась за бедра, и слегка покачивал тазом, будто подчеркивая собственное мужское превосходство. Паутина капилляров на щеках свидетельствовала о дружбе с лучшими сортами вин и виски. Его надменности и богатству позавидовал бы сам громовержец. Он всасывал в себя всю энергию в комнате, словно водоворот. Шарлотта сидела рядом, и ее взгляд следовал за каждым жестом супруга, стоило тому открыть рот или шевельнуть кистью.

Дэниел снял колпачок с перьевой ручки и передал через стол свою визитную карточку. Кеннет изучил ее, слегка приподняв уголки полных губ.

Шарлотта принесла из автомата водянистый кофе. Она была по-прежнему безупречна; всякий раз, как Дэниел ее видел, ее длинные ногти были выкрашены в новый цвет. Слегка дрожащими руками она поставила стаканчики на стол и сказала:

– Мне невыносимо думать, что он сидит здесь. Это гнусное место. Вы слышали, что на прошлой неделе один из ребят покончил с собой? Повесился. Даже подумать страшно. Дэниел, вы об этом знали?

Он кивнул. Его собственный подзащитный, Тайрел, пытался покончить с собой вскоре после приговора. Мальчика только что перевели во взрослую тюрьму, и Дэниел тревожился, что он повторит попытку.

Страница 22

аже тюрьмы для несовершеннолетних не обеспечивали того внимания, в котором, по мнению Дэниела, подростки особенно нуждались.

Шарлотта приложила дрожащие пальцы к губам, обдумывая услышанное.

– Ничего, выживет, – возразил Кеннет. – Дэниел, продолжайте, как обстоят наши дела?

– Я просто не хочу, чтобы Себ оставался здесь, – прошептала Шарлотта, пока Дэниел пролистывал свои записи.

Кеннет шикнул на нее.

В присутствии Кроллов мышцы Дэниела сжимались от напряжения. Он чувствовал, что под цветным лаком для ногтей, шелком и тонкой итальянской шерстью с этой семьей что-то не так.

– Я просто думал пройтись по некоторым пунктам, до того как мы встретимся с Себастьяном, – начал Дэниел. – Я хотел сказать… скорее, предупредить вас о возможном повышенном внимании прессы. Нам нужно сохранять осторожность, выработать стратегию и строго ее придерживаться, чтобы свести вмешательство к минимуму… Конечно, мы подадим заявление, чтобы гарантировать, что личность Себа не будет раскрыта… Мы до сих пор ждем копию обвинительного заключения от Королевской прокуратуры и, как только ее получим, – может, уже завтра – сможем передать информацию судебному адвокату. Барристером будет королевский адвокат Ирен Кларк, тогда вы с ней и познакомитесь… Она приходила на слушание в магистратский суд, но вряд ли вы ее видели.

– Сынок, сколько тебе лет? – вдруг спросил Кеннет Кролл.

Зажав визитку Дэниела между большим и указательным пальцем, он постукивал ею по столу.

– Какое это имеет значение?

– Прости, но на вид ты словно только что из университета.

– Я партнер в своей фирме. Занимаюсь уголовным правом почти пятнадцать лет.

Кролл моргнул в знак понимания, но постукивать карточкой не перестал.

– Мы надеемся получить бумаги из Королевской прокуратуры в течение нескольких дней, – сказал Дэниел. – На данный момент известно, что дело основано на данных, выявленных в результате экспертизы одежды Себастьяна, а также на показаниях свидетеля, который видел, как мальчики дрались как до, так и после того времени, когда, по словам Шарлотты, Себ уже был дома… Мы знаем, что в качестве свидетелей привлекут соседей и учителей, но они не так важны Ну и еще тот факт, что тело нашли на игровой площадке, куда Себастьян, по собственному признанию, ходил с Беном в день убийства…

– Ему одиннадцать, – прогудел Кролл, – куда еще он мог пойти, если не на чертову детскую площадку? Это смешно.

– Я считаю, что мы сможем выстроить очень крепкую аргументацию. Почти все улики – косвенные. Данные экспертизы их подкрепляют, но у Себастьяна есть обоснованная причина того, что его одежда испачкана в крови жертвы. После разговора с патологоанатомом и судмедэкспертами картина дополнится, но сейчас все выглядит просто: ребята подрались, у жертвы открылось носовое кровотечение, вследствие чего кровь забрызгала одежду Себастьяна. У вашего сына есть алиби – вы, Шарлотта, – с трех пополудни, а то, что мальчиков видели позже, не внушает доверия. У полиции нет никаких видеозаписей, подкрепляющих обвинение. Это было жестокое убийство, но Себастьян не вернулся домой в крови с головы до ног. Он этого не делал.

– Поймите, это просто ошибка, – сказала Шарлотта срывающимся голосом. – Даже с экспертизой полиция часто ошибается.

– А тебе почем знать? – прошипел Кролл. – Уедешь на две недели, так ты тут же подведешь его под арест. По-моему, тебе в это лучше не лезть, согласна?

Шарлотта резко выдохнула, и ее хрупкие плечи подпрыгнули чуть ли не до ушей. Даже под бронзовым тональным кремом было видно, как она покраснела от выпада Кролла. Адвокат поймал ее взгляд.

– Дэниел. – Голос Кролла прозвучал так громко, что Дэниел почти почувствовал, как у него под ладонью завибрировал стол. – Гм… Ты очень много сделал, и мы благодарны, что ты за это взялся. Спасибо за помощь в полицейском участке и все остальное, но у меня есть свои юристы. Думаю, защиту нужно передать другой команде. Глупо зависеть от воли случая. Не хочу показаться грубым, но интуиция мне подсказывает поставить на этом точку в нашем сотрудничестве. Я считаю, что у тебя недостаточно опыта, а он нам нужен… Понимаешь?

Пораженный, Дэниел открыл рот, чтобы объясниться. Сказать, например, что «Харви, Хантер и Стил» – одна из ведущих юридических фирм в Лондоне. Но передумал и встал со стула.

– Это ваше решение, – спокойно ответил он, пытаясь выдавить улыбку. – Все полностью в ваших руках. У вас есть право доверить защиту команде, которая вам больше подходит. Удачи, и вы знаете, где меня найти, если будет необходимость.

Выйдя на улицу, Дэниел снял пиджак и закатал рукава, щурясь на солнце. Уже много лет его не отстраняли от дела, и он силился вспомнить, случалось ли подобное так стремительно. Его задело, что Кеннет Кролл его уволил, но он не мог понять, больно ему от уязвленной гордости или от упущенной возможности защищать мальчика. Дэниел стоял на улице и смотрел на Парклендз-хаус. Жестокое название для тюрьмы[10 - «Дом в парке» (англ.).].

По пути на станцию он убеждал себя в том,

Страница 23

что дело выдалось бы очень непростым, особенно из-за неминуемого внимания СМИ, но на душе росла тревога. Нелегко было вот так все бросить. По-прежнему был безветренный и теплый день, но Дэниелу казалось, что он идет против ветра. Внутри словно перекатывался тяжелый шар, сбивая его с курса. Он уже давно не ощущал ничего подобного, но чувство было ему знакомо: чувство обреченности и потери.




6


После школы Дэниел пошел домой – к Минни. Он брел медленно, повесив ранец за спину и распустив галстук. Сбивал палкой траву по обочинам дорожки. Он устал и думал о маме, о том, как она сидела перед зеркалом в спальне и подводила глаза, спрашивая его, похожа ли она на Дебби Харри[11 - Американская актриса, певица и автор песен в жанре панк-рок и нью-вейв, пик ее популярности пришелся на 70–80-е годы XX века.]. С макияжем она была просто красавица.

Он дважды моргнул, вспомнив ее текущую по щеке подводку и кривую улыбку после вколотой дозы. Тогда она теряла всю свою привлекательность.

Подняв голову, Дэниел увидел пустельгу, парившую над вересковой пустошью. Он задержался, чтобы посмотреть, как она выхватила из травы мышь-полевку и понесла ее прочь.

К нему неслышно подкрались сзади. Кто-то сильно толкнул его в правое плечо, и он качнулся вперед. За спиной стояли трое мальчишек.

– Эй ты, новенький!

– Отвалите от меня.

Дэниел отвернулся, но его толкнули снова. Он сжал было кулаки, но остановился, поняв, что нарвется на грубость, если нападет первым. Их было слишком много. Он позволил ранцу упасть на землю.

– Хорошо живется со старой ведьмой?

Он пожал плечами.

– И за что ты на это согласился? Ты гомик? О-о-о! – заржал самый старший из мальчиков и завихлял бедрами, потирая ладонями грудь.

Нож Дэниела лежал в ранце, но достать его не было времени. Вместо этого Дэниел бросился на задиру, ударив головой в живот.

Обидчику было больно.

Мальчишка скрючился, словно его вот-вот вырвет, но двое приятелей уже свалили Дэниела на землю. Они пинали его куда попало, по спине, ногам и рукам. Дэниел прикрыл лицо локтями, но главарь, схватив его за волосы, дернул голову назад, поднимая подбородок и растягивая шею. Кулак мальчишки расквасил ему нос. Дэниел услышал хруст и почувствовал вкус крови.

Избитого, его бросили одного.

Дэниел лежал на траве, сжавшись в комок, пока не стихли их голоса. Рот был полон крови, все тело болело, а руки начали нестерпимо чесаться. Он покосился на предплечье и увидел, что оно покрыто белыми пупырышками. Вокруг были заросли крапивы. Дэниел перекатился на живот и встал на колени. Он не плакал, однако глаза были мокрые, и он вытер их о свежие волдыри на руке. Слезы успокоили зуд, но лишь на мгновение.

Мимо шел пожилой человек с собакой. Ротвейлер зарычал на Дэниела, капая слюной и морща нос. Услышав лай и звон цепи, мальчик вскочил на ноги.

– Эй, ты в порядке? – оглядываясь, спросил мужчина.

Дэниел отвернулся и побежал.

Он ринулся через железнодорожную ветку «Денди», ведущую к вокзалу в Брамптоне. У него не было денег ни на автобус, ни на поезд, но он знал дорогу в Ньюкасл. Он бежал по трассе, держась за бок, куда пришелся удар, потом переходил на шаг и снова пытался бежать.

Машины проносились мимо с такой скоростью, что он едва не терял равновесие. У него не было никаких мыслей, только болели нос и живот, хлюпала кровь в горле, отчаянно чесалась рука, и он казался себе невероятно пустым и легким, готовым взлететь, как сгоревшая в камине бумага. На подбородке запеклась кровь, и он ее стер. Он не мог дышать через нос, но не хотел до него дотрагиваться, боясь, что опять будет кровить. Ему было холодно. Он раскатал рукава и застегнул манжеты. Изжаленная крапивой, распухшая кожа терлась о хлопчатобумажную ткань рубашки.

Домой. К ней, где бы она ни была. Сотрудница социальной службы сказала ему, что мать выписали из больницы. Она встретит его на пороге и крепко обнимет, и он наконец-то будет дома. Дэниел почти повернул обратно, но она снова явилась ему. Он не замечал мчавшиеся машины и кровь в горле. Он вспоминал, как мама красилась и ее запах, запах тальковой пудры, которой она пользовалась после ванны. Это заставило его забыть об ознобе.

Хотелось пить. Язык прилип к нёбу. Дэниел старался преодолеть жажду, вызывая образы из прошлого, когда мама гладила его по голове. Как давно это было? С тех пор его уже несколько раз подстригали. Те волосы, что росли сейчас, – к ним она хоть раз прикасалась?

Он шагал, считая на пальцах месяцы разлуки, когда рядом затормозил фургон.

Дэниел остановился. За рулем сидел патлатый мужчина с татуировками. Высунувшись в окно, он прокричал:

– Тебе куда, паря?

– В Ньюкасл.

– Залезай.

Дэниел знал, что этот человек мог оказаться психом, но все равно сел в кабину. Ему хотелось увидеть маму. Водитель слушал радио, и звук был достаточно громким, чтобы Дэниел не чувствовал себя обязанным начинать разговор. Мужчина вел, скрестив на руле руки, под кожей перекатывались мускулы. От него воняло застарелым потом, и

Страница 24

кабине было грязно: повсюду смятые банки из-под напитков и пустые сигаретные пачки.

– Э-э, паря, ты бы накинул ремень?

Дэниел пристегнулся.

Водитель выбил из пачки на передней панели сигарету и попросил Дэниела подать зажигалку, валявшуюся на полу.

Мальчик наблюдал, как тот закуривает. На плече наколото изображение голой женщины, а на шее – шрам, как от ожога.

Опустив стекло, мужчина выдохнул дым в свистевший от скорости воздух и спросил:

– Хочешь?

Дэниел взял сигарету, кусая губы, зажег ее и открыл окно, подражая водителю. Он поставил ногу на сиденье, облокотившись левой рукой на раму[12 - В Великобритании левостороннее движение, руль у автомобилей расположен справа, место пассажира – слева.], и курил, смакуя свободу, горечь, возбуждение и одиночество. От дыма у него заслезились глаза. В голову шибануло, и он сел, расслабленно откинувшись. К горлу подступила тошнота, как всегда от курева, но он знал, что его не вырвет.

– И зачем тебе в Ньюкасл? – поинтересовался водитель.

– Мамку повидать.

– В потасовку ввязался, да?

Дэниел пожал плечами и сделал еще затяжку.

– Ну, раз ты домой, там и отмоешься.

– Ага, – согласился Дэниел.

– А что бы ты стал делать, если бы я не остановился?

– Шел бы дальше.

– Э-э, далековато, паря. Всю ночь бы топал.

– Да мне все равно, но спасибо, что подобрали.

Мужчина рассмеялся, и Дэниел не мог понять почему. Передние зубы у водителя были выбиты. Он докурил сигарету и щелчком выкинул ее из окна. Красные искры улетели вместе с ней. Свою Дэниел тоже хотел выбросить, но она была почти целая. Он подумал, что может нарваться на неприятности, если швырнет ее недокуренной. Сделав еще несколько затяжек, он пульнул ее в окно, когда водитель отвернулся, чтобы отхаркаться.

– Тебя мамка ужином-то накормит?

– Ага.

– И что она тебе готовит?

– Она… жаркое с йоркширским пудингом[13 - Пирог из бездрожжевого теста, запеченный в соке жарящегося над ним мяса. Обычно подается к ростбифу с мясной подливкой.].

Мать готовила ему только тосты. С сыром получались очень ничего.

– Жаркое на буднях? Ух ты, мне нужно переехать к вам. Неплохая идея? А где тебя высадить?

– Просто в центре. Где проще остановиться.

– А может, тебя до дома подбросить, а, паря? Я тут в Ньюкасле на всю ночь. Не опаздывать же тебе к жаркому? Куда едем?

– В Коугейт, это…

Мужчина опять засмеялся, и Дэниел нахмурился.

– Все путем, паря, – сказал водитель. – Что я, Коугейт не знаю? Сейчас отвезу.



Когда Дэниел оказался на месте, уже успело похолодать. Водитель высадил его на кольцевой развязке и погудел на прощание клаксоном.

Дэниел поднял плечи, чтобы согреться, и проделал остаток пути бегом: вниз по Понтленд-роуд, а потом вдоль Честнат-авеню на Уайтхорн-кресент. Последние два года его мать жила там, в доме номер двадцать три. Сам он по этому адресу пожить не успел. Это был белый дом в конце улицы, рядом с двумя другими, из красного кирпича, которые стояли заколоченными. Дэниел рванул вперед. Из носа снова пошла кровь, бежать было больно, поэтому он сбавил темп и потрогал лицо. Нос казался слишком большим, словно чужим. Даже с забитым кровью носом мальчик почувствовал на пальцах запах табака. Ранец за спиной подскакивал вверх-вниз, поэтому Дэниел снял его и побежал дальше, держа в руке.

Он остановился на дорожке возле дома. Все стекла были разбиты, а на втором этаже не было даже рамы и внутри зияла пустота. Он нахмурился – это было ее окно. Уже темнело, но оно казалось чернее всех остальных, хотя свет не горел нигде. Трава в палисаднике была ему по колено, вся дорожка заросла. Гигантскими шагами он рванул к боковой двери. Везде валялся хлам: помятый дорожный конус, перевернутая детская коляска, старый ботинок. Залаяла собака. Он тяжело дышал.

Дэниел помедлил на пороге, прежде чем повернуть ручку. Сердце у него бешено колотилось, и он прикусил губу. Никакого жаркого не будет. Но он все еще думал о том, как она распахнет дверь и обнимет его. Может быть, у нее там нет парня. Может быть, ее дружки не ошиваются поблизости. Может быть, она сейчас не колется. Может быть, она поджарит ему тостов и они вместе усядутся на диван смотреть «Суд Короны»[14 - Британский телесериал, судебная драма, выходил с 1972 по 1984 год.]. У него странно горело в груди. Он затаил дыхание.

Решившись, Дэниел шагнул в коридор, оттуда запахло сыростью и гарью. Он пытался разглядеть что-нибудь в гостиной, но там было черным-черно. Он не стал ее звать. Прошел дальше. Кухни не было. Он приложил руку к стене и посмотрел на испачканную сажей ладонь. Воздух был еще пропитан дымом, настойчиво лезшим в гортань. Диван в комнате выгорел до пружин. Дэниел пробрался на второй этаж. Под ногами хлюпала вода в ковре, перила обуглились. Ванна с раковиной были покрыты копотью. В одной из спален стоял шифоньер с разбитой зеркальной дверью, которую Дэниелу удалось немного сдвинуть. Там висела ее одежда, не тронутая огнем. Он проскользнул внутрь и прижался лицом к ее платьям. Потом медлен

Страница 25

о осел и, уткнувшись лбом в колени, замер посреди ее туфель и босоножек.



Он не знал, сколько времени просидел в шкафу, когда на лестнице послышались шаги. Кто-то ходил по комнатам и кричал:

– Здесь кто-нибудь есть?

Дэниелу хотелось выяснить, куда делась его мать, но, когда он вышел в коридор, какой-то мужчина схватил его за воротник и прижал к стене. Он был ненамного выше Дэниела, одет в белую спортивную майку. Соленый запах его пота перебивал гарь. Мужчина навалился на Дэниела животом:

– Ты какого черта тут делаешь? А ну проваливай отсюда.

– Где моя мама?

– Твоя мама? А она кто?

– Она здесь жила, вон ее одежда.

– Тут наркоманы все спалили. Под кайфом были все до единого. Даже не поняли, что пожар. Пожарных пришлось мне вызывать. Вся улица могла вспыхнуть.

– А что с моей мамой?

– Про твою маму ничего не знаю. Их вынесли на носилках, скорее всего, они были еще под кайфом, черт их дери. Один сгорел дотла. Мерзкое зрелище. Не знаю, кто это был, мужик или баба.

Дэниел вывернулся и рванул вниз по лестнице. Мужчина что-то закричал ему вслед, а он расплакался, поскользнулся и упал со ступенек. Ободрал руку, но почти ничего не почувствовал, поднялся и выскочил за дверь, на траву, запнувшись за дорожный конус. Ноги глухо стучали по тротуару. Дэниел не знал, куда бежит, но бежал изо всех сил. Его ранец где-то потерялся – в шкафу или на лестнице, и без его веса на плечах он чувствовал себя легким и быстрым. Он мчался вниз по Понтленд-роуд.



Когда к нему подошла женщина-полицейский, уже совсем стемнело, и он сидел на обочине Уэст-роуд. Он даже не взглянул на нее, но, когда она сказала ему идти за ней, он пошел, потому что смертельно устал. В участке позвонили его социальному работнику Трише, и она отвезла его обратно в дом Минни.

Они приехали в Брамптон в одиннадцатом часу вечера. В городе было очень темно, зелень полей под ночным небом превратилась в чернила. Глаза у Дэниела слипались, и он старался держать их открытыми, глядя в окно. Триша говорила с ним о побегах и о борстале[15 - В Великобритании: исправительное учреждение для подростков в возрасте от шестнадцати до двадцати одного года, совершивших правонарушения.], куда он отправится, если не сможет усидеть на месте. Она объясняла, но он даже не смотрел в ее сторону. От запаха ее духов у него болели нос и голова.

Минни стояла на пороге, плотно запахнув кофту. Когда Дэниел вылез из машины, к нему подбежал Блиц. Минни протянула навстречу руки, но он увернулся и вошел в дом. Овчарка последовала за ним. Дэниел сел на нижнюю ступеньку лестницы, дожидаясь, пока войдут женщины, и принялся играть с собачьими ушами, похожими на лоскуты бархата. Блиц улегся на спину, подставляя Дэниелу живот, и, несмотря на усталость, мальчик опустился на колени и почесал его. Белая шерсть на собачьем пузе была вся в грязи со двора.

Триша с Минни шептались за дверью: «Школа. Мать. Полиция. Пожар. Решение». Как Дэниел ни напрягал слух, ему удалось расслышать только эти слова. Он спрашивал о своей матери полицейских и социального работника. Полицейские палец о палец не ударили, чтобы что-нибудь выяснить, а Триша по пути в Брамптон ответила, что разузнает, что случилось, и, если будут новости, сообщит Минни.

– Почему ей, почему просто не сказать мне? – прокричал Дэниел.

– Если ты не будешь вести себя как положено, на следующий год отправишься в приют и до восемнадцати лет уже никуда не денешься.



Минни закрыла дверь и встала перед ним, уперев руки в бока.

– Что? – огрызнулся Дэниел.

– Ну и видок! День тяжелый был, не иначе. Давай я наберу тебе ванну.

Он думал, что она захочет сказать что-то еще. Готовился к суровой отповеди. Войдя в ванную комнату, сел на крышку унитаза, пока Минни взбивала пену. Зеркало запотело, и воздух запах чистотой.

Минни взяла полотенце для лица и намочила его в горячей воде.

– Нос у тебя прямо всмятку. Дай я смою кровь, прежде чем ты залезешь в ванну. Поздновато, конечно, но мы приложим лед. Мы же не хотим, чтобы твой нос стал кривым, как у боксера? Ты же такой симпатичный парень, это тебе не пойдет.

Дэниел позволил ей заняться его носом. Она прикасалась осторожно, смывая запекшиеся корочки, и от полотенца было тепло.

– Болит, лапушка?

– Не особо.

– У тебя храброе сердце.

Она наклонилась к нему, и он почувствовал в ее дыхании запах джина. Закончив, она провела рукой по его волосам и задержала ладонь на щеке.

– Хочешь мне рассказать?

Он пожал плечами.

– Ты думал найти маму?

– Ее там не было, – сказал он сорвавшимся голосом.

Минни осторожно притянула его к себе, и он почувствовал щекой грубую шерсть ее кофты. Он снова расплакался, хотя и не знал почему.

– Правильно, – она гладила его по спине. – Лучше не держать все в себе. Триша скажет мне, если о твоей маме что-нибудь выяснится. У тебя все будет хорошо. Знаю, тебе не верится, но я сразу поняла, что ты особенный мальчик, как только тебя увидела. Ты сильный и умный. Детство – это не навсегда. Что бы тебе ни го

Страница 26

орили, быть взрослым намного лучше. Ты будешь сам решать, где хочешь жить и с кем, и у тебя все будет отлично.

В ванной все было влажным от пара. Дэниел очень устал. Он плакал, положив голову к Минни на живот и обхватив ее за бедра. Сомкнуть руки у нее за спиной не удалось, но ему стало так хорошо, когда он прильнул к ней, поднимаясь и опускаясь в такт ее дыханию.

Успокоившись, он оторвался от нее и вытер глаза рукавом.

– Ну давай, – сказала Минни, – залезай и грейся, пока я соберу тебе поужинать. Грязную одежду брось на пол. Пойду принесу тебе пижаму.

Когда она вышла, Дэниел разделся и забрался в ванну. Вода была слишком горячей, и ему понадобилось время, чтобы окунуться полностью. Тихо шептались пузырьки. На его руки было страшно смотреть: все в ссадинах от лестницы и в синяках от побоев. Ребра тоже были в ушибах. В ванне ему стало лучше. Он лег на спину и погрузился с головой под воду. Ему было интересно, похоже ли это на смерть: тепло, тишина и плеск воды. Потом у него задавило в легких, и он сел. А когда стирал пену с лица, снова вошла Минни.

Она положила на крышку унитаза полотенце и пижаму. Рядом с ванной стояла табуретка, и Минни опустилась на нее, опершись на раковину.

– Ну как? Тебе лучше?

Он кивнул.

– И выглядишь ты получше, это точно. Как ты меня напугал своей кровищей! Что случилось? Посмотри, ты весь в синяках.

– Подрался в школе.

– С кем? Я в Брамптоне знаю всех. Они покупают у меня яйца. Я могу пожаловаться их мамашам.

Дэниел набрал побольше воздуха и уже почти сказал ей, что его побили из-за нее, но не решился. Он слишком устал, чтобы спорить, и она ему нравилась, совсем чуть-чуть, только сейчас, за то, что помогла ему с носом и набрала ванну.

– Ты, наверное, очень голоден?

Он молча кивнул.

– Я потушила на ужин мясо. Твоя порция в холодильнике. Если хочешь, я его разогрею.

Дэниел снова кивнул, трогая нос, чтобы проверить, не пошла ли кровь.

– Или поджарить тебе бутерброд с сыром, раз уже так поздно? С чашкой какао.

– Бутерброд с сыром.

– Вот и отлично. Сейчас приготовлю. Тебе уже пора вылезать. Если будешь долго лежать в ванне – простудишься.

– Минни? – Он положил руку на край ванны. – Та бабочка, почему она тебе так нравится? Она дорого стоит?

Старуха плотно запахнула кофту. Он не собирался дерзить. Он просто хотел узнать, но тут же почувствовал, как она закрылась для него.

– Она много для меня значит. – Минни уже уходила, но в дверях обернулась. – Мне ее дочка подарила.

Дэниел облокотился о бортик, чтобы увидеть ее лицо. Оно погрустнело на секунду, но она тут же вышла, и он услышал, как она вздыхает, грузно спускаясь по лестнице.

Потом, у себя в комнате, слушая, как дом, поскрипывая, погружается в сон, он проверил, чтобы мамина цепочка была на месте, а нож – под подушкой.




7


Дэниел ехал по шоссе М6, вдавив лопатки в спинку водительского сиденья. Он опустил стекло и высунул локоть наружу. Шум ветра практически заглушал радио, но Дэниелу нужен был свежий воздух. Север притягивал его, словно магнит. Он не планировал ехать на похороны, но выходные прошли тревожно, его попеременно терзали мысли о Себастьяне и Минни. В шесть утра он проснулся с головной болью, принял душ, оделся и сел в машину. Он был за рулем уже почти четыре часа, весь отдался езде, в полную силу давил на акселератор, мчась вперед и перебирая воспоминания.

Представляя, как приедет в Брамптон, Дэниел слегка замедлил ход, глядя на упрямую зелень полей и предчувствуя терпкий запах навоза. Он воображал, как подъедет к дому Минни и услышит лай очередной взятой из приюта собаки, которая подбежит к нему, – боксера, или дворняжки, или колли. Какую бы травму ни пережила эта собака в прошлом, она встанет как вкопанная и послушается, если Минни даст команду прекратить лай. Хозяйка скажет собаке, что Дэниел член семьи и нет нужды поднимать такой шум.

Семья. Кухонная дверь будет грязной, а замазка на окнах – исклеванной курами. Минни будет наполовину пьяна и предложит ему пригубить за компанию, и он согласится, и они будут пить джин до вечера, пока она не разрыдается, глядя на него, и не начнет причитать о том, что потеряла. Она расцелует его своими лимонными губами и скажет, что любит его. Любит. Что он почувствует? Они так давно не виделись, но ее запах оставался для него родным. Даже если в гневе он будет готов ее ударить, этот запах успокоит его, и они усядутся вместе в гостиной. Он будет наслаждаться ее обществом и смотреть на ее залившееся краской лицо. Он почувствует облегчение оттого, что сидит рядом с ней и слушает ее быстрый ирландский говор. Это будет все равно что креститься заново, и на него снизойдет спасение, промочит его до костей, как северный дождь, и смоет его вину перед ней, и он будет готов принять все, что сделал, и все, что сделала она. Он простит их обоих.

Дэниел заехал на заправку.

«Я никогда тебя не прощу!» – прокричал он когда-то Минни, уже очень давно.

«Я сама себя никогда не прощу, сынок. Как же мне требовать этого

Страница 27

от тебя?» – сказала она намного позже, по телефону, пытаясь заставить его понять.

В первые годы, когда он только перебрался в Лондон, она звонила часто, а потом все реже, – видимо, потеряла надежду, что он когда-нибудь ее простит.

«Я всего лишь хотела тебя защитить», – пыталась объяснить она. Но он отказывался слушать. Несмотря на все ее попытки, он так и не позволил ей высказаться. Есть то, что прощению не подлежит.



Дэниел купил себе кофе и размял ноги. До Брамптона оставалось всего двадцать миль. Стало прохладнее, и Дэниелу показалось, что он уже чувствует запах ферм. Поставив стаканчик с кофе на крышу машины, он сунул руки в карманы и втянул голову в плечи. От постоянного внимания на дорогу горели глаза. Приближалось время обеда, и напиток перекатывался в желудке, как ртуть. Дэниел отмахал полстраны и теперь не мог понять зачем. Если бы он не проделал уже большую часть пути, то повернул бы обратно.

Последние двадцать миль он ехал медленно, держась внутренней полосы и слушая, как шумит воздух в открытом окне. На развязке у Роузхилла он выбрал третий выезд и вздрогнул на повороте с указателем «Хексем, Ньюкасл».

Миновав форелевое хозяйство, Дэниел увидел замаячивший впереди Брамптон, сидящий между распаханных полей, словно необработанный драгоценный камень. Над обочиной дороги зависла пустельга и тут же пропала. Вот и теплый запах навоза, которого Дэниел так ждал и который сразу подарил ему спокойствие. После Лондона воздух здесь поражал свежестью. Муниципальные жилые дома из красного кирпича с аккуратными палисадниками оказались меньше, чем он их помнил. Городок был маленьким и тихим. Дэниел сбросил скорость и проехал сквозь него к ферме, где вырос, вверх по Карлайл-роуд.

Остановившись у дома Минни, он несколько минут просидел, держа руки на руле и прислушиваясь к собственному дыханию. И опять чуть не уехал прочь, но вместо этого вышел из машины и очень медленно направился к двери.

Пальцы у него дрожали, в горле пересохло. Ни лающей дворняги, ни хриплого петуха, ни кудахчущих кур. Ферма была заперта, но Дэниелу показалось, что он видит во дворе следы мужских ботинок Минни. Он поднял глаза на окно, за которым была его комната. Спрятанные в карманах руки сжались в кулаки.

Он обошел дом сзади. Курятник был на месте, только пустой. Дверь хлопала на ветру, на сетке трепетали несколько белых перьев. Козы не было, но Дэниел увидел в грязи отпечатки копыт. Неужели старые козы пережили ее? Дэниел вздохнул, подумав, что животные покидали Минни и сменялись другими, как приемные дети, которых она растила и отпускала, снова и снова.

Дэниел вытащил связку ключей. Вместе с ключом от лондонской квартиры на колечке болтался ключ от дома Минни. Тот самый медный йейл[16 - «Yale» (англ.) – американская марка замков, ставшая нарицательным именем.], который она вручила Дэниелу, когда тот был мальчишкой.

Он отпер дверь. В доме пахло сыростью и тишиной. Откуда-то из глубины по-старчески цепко потянулся холод. Дэниел проскользнул внутрь, одернув рукава джемпера, чтобы согреться. Здесь до сих пор стоял ее запах. На кухне Дэниел пробежал пальцами по завалам всякой всячины: от набора для шитья и коробок собачьего корма до спагетти и банок с монетами и пуговицами. На столе возвышалась кипа газет. По половицам бросились врассыпную осторожные паучки.

Еды в холодильнике было немного, но ее до сих пор не выкинули. Сморщенные помидоры щеголяли пушистыми серыми шапочками. Полбутылки молока пожелтело и свернулось. Салат поник, превратившись в водоросли. Дэниел закрыл дверцу.

Он прошел в гостиную, где на диване лежала оставленная хозяйкой газета. Судя по дате, последний раз Минни была дома во вторник. Дэниел ясно представил, как она сидит, вытянув ноги, и читает «Гардиан». Прикоснувшись к газете, он вздрогнул. Он чувствовал себя одновременно и близко, и далеко от Минни, словно она была отражением, которое можно увидеть в окне или в озере.

Ее старое пианино стояло открытым у окна. Дэниел подтянул табуретку и сел, прислушиваясь к скрипу дерева под собственным весом. Он осторожно нажал на педаль, тяжело уронив пальцы на клавиши, которые отозвались нестройными звуками. Иногда по ночам, в детстве, он пробирался вниз и сидел на ступеньках, грея ступни друг о дружку, – слушал, как она играет. Это были медленные, грустные классические пьесы, которых он не знал тогда, но выучил, становясь старше: Рахманинова, Эльгара, Бетховена, Равеля, Шостаковича. Чем сильнее она пьянела, тем громче звучало пианино и тем больше становилось пропущенных нот.

Он помнил, как прятался в холодном коридоре, наблюдая в приоткрытую дверь гостиной. Минни отчаянно била по клавишам, и казалось, что пианино протестует против ее ударов. Ее мозолистые босые ноги жали на педали, а пряди серых кудрей падали на лицо.

Дэниел улыбнулся, перебирая отдельные клавиши. Играть он не умел, хотя она пару раз пыталась его научить. Указательным пальцем он находил эти клавиши и слушал звук: холодный, дрожащий, одинокий. Он закрыл глаза, вспоминая;

Страница 28

в комнате все еще резко пахло псиной. А что стало с собакой, когда умерла Минни?



Каждый год с тех пор, как они познакомились, восьмого августа она напивалась до бесчувствия, бесконечно слушая одну и ту же пластинку. Ему эту пластинку трогать не разрешалось. Минни хранила ее в плотном конверте и доставала только один раз в году, чтобы поставить в проигрыватель, где тонкая игла находила на дактилоскопическом узоре диска нужную дорожку. Минни сидела в полутьме гостиной, освещенной только камином, и слушала Концерт для фортепьяно соль-мажор Равеля. Дэниел узнал название пластинки уже после того, как уехал в университет, хотя к тому времени успел выучить на память все до единой ноты этой композиции.

Однажды Минни разрешила ему посидеть с ней. Ему было тринадцать или четырнадцать лет, и он все еще пытался ее понять. Она велела вести себя тихо, сесть спиной к ней, лицом к проигрывателю, который процарапывал иглой дорогу к музыке. Сама она ждала, слегка покачивая подбородком вверх-вниз в предвкушении звуков и неизменно накрывавшей ее грусти.

Когда зазвучала музыка, он посмотрел на ее лицо, удивленный произведенным эффектом, и вспомнил, как мать вводила себе героин. Тот же экстаз, то же благоговейное внимание, то же смятение, хотя она и стремилась к нему.

Сначала Минни следовала за нотами взглядом, дыхание ее становилось глубже, грудная клетка вздымалась. Глаза наполнялись слезами, и Дэниел видел их блеск даже с другого конца комнаты. Она словно сошла с картины Рембрандта – светящаяся, грубоватая, вдавленная в фон. Пальцы на подлокотниках кресла отстукивали по нотам, хотя Дэниел никогда не слышал, чтобы она играла эту мелодию. Слушала – да, но никогда, никогда ее не играла.

Потом вступали диссонирующие ля и си-бемоль. И пока они звучали – бесконечно – у нее на щеке наливалась редкая слеза и, сверкая, падала вниз. Этот диссонанс попадал-таки в точку: озвучивал ее чувства.

Она стремилась к дисгармонии, как палец тянется расковырять рану.

Сколько раз в августе он просыпался от звука фортепьяно, крадучись спускался вниз по лестнице и видел, что она плачет. Рыдания прорывались у нее через силу. Казалось, что ее бьют в живот, снова и снова. Дэниел помнил, как, слушая, сжимался в комок, полный страха за нее, не понимая, что было не так, и чувствуя, что не может ее успокоить. В такие минуты он боялся войти в комнату. Он уже привык видеть Минни сильной, непроницаемой – храбрее и сильнее его матери. В детстве он не мог измерить глубину ее страданий. Он так никогда и не понял почему. Он успел полюбить ее крепкие голени, и мускулистые руки, и громкий, раскатистый смех. Ему было мучительно видеть ее такой: нерешительной, сломленной.

Но наутро, будьте уверены, она была в полном порядке. Две таблетки аспирина и омлет после того, как накормлены куры, – и до следующего года все было кончено. Но на будущее лето это повторялось. Ее боль все никак не ослабевала. Каждый год она лютовала по-прежнему, будто осенние заморозки.

Дэниел задержался на этой мысли. Судя по всему, Минни умерла девятого или десятого августа. Может, ее убило горе?

Он оглядел комнату. Дом придавил его своей тяжестью. Хранившиеся здесь воспоминания наваливались на Дэниела и пихали локтями. Он одновременно вспомнил слезы Минни и ее легкий, певучий смех, который когда-то так ему нравился. Потом память обожгла его болью от того, как с ним обошлись. Минни больше не было, но он по-прежнему не мог ее простить. Понять ее было уже что-то, но этого было мало.

Дэниел осторожно закрыл крышку инструмента и посмотрел на кресло Минни – вот она сидит в нем, поставив ноги на скамейку, и рассказывает всякие истории; в глазах у нее поблескивает огонь камина, а щеки раскраснелись от радости. Рядом с креслом стояла открытая коробка для документов. Дэниел поднял ее и сел в кресло, чтобы изучить содержимое. Ему на колени напуганными мотыльками слетелись вырезки из «Брамптон ньюс» и «Ньюкасл ивнинг таймс».




«ТРАГИЧЕСКАЯ СМЕРТЬ ШЕСТИЛЕТНЕГО РЕБЕНКА

Автомобильная авария с участием женщины и двоих детей стала причиной гибели шестилетней Делии Флинн из Брамптона, Камбрия. Второй ребенок получил легкие травмы, но был выписан из больницы в четверг вечером. Делия была госпитализирована в центральную больницу Карлайла, где умерла два дня спустя от тяжелых повреждений внутренних органов.

Мать ребенка, которая была за рулем машины и получила незначительные травмы, отказалась от комментариев».


Про автокатастрофу было еще две статьи, но внимание Дэниела привлекла другая, частично порванная, выдранная из газеты рядом с корешком.




«ФЕРМЕР НАЙДЕН МЕРТВЫМ – ВОЗМОЖНО САМОУБИЙСТВО

Местный житель, фермер из Брамптона, во вторник вечером был найден мертвым – причиной считается неосторожное обращение с оружием. Проводится расследование, но у полиции нет подозрений в том, что смерть была насильственной».


Дэниел молча сидел в холодной гостиной. В детстве он пытался расспрашивать у Минни о ее семье, но она всегда уходила от темы. Кроме газетн

Страница 29

х вырезок, в коробке хранились детские рисунки Делии: картинки, нарисованные пальцами, отпечатки листьев и мозаики из чечевицы и макарон. Сам не зная зачем, Дэниел свернул две прочитанные вырезки и сунул в задний карман.

Было холодно, и, расхаживая по дому, он притопывал ногами. Снял телефонную трубку – мертвая тишина. Зато мигал автоответчик, и Дэниел прослушал сообщения.

Женский голос с придыханием прошептал: «Минни, это Агнес. Слышала, что тебя не будет в воскресенье. Звоню сказать, что с удовольствием займу твое место на рынке. Надеюсь, у тебя все не так плохо. Еще созвонимся…»

Включилось следующее сообщение: «Миссис Флинн, это доктор Хардгрейвз. Пожалуйста, перезвоните мне. Пришли результаты консультации. Вы пропустили назначенный прием. Нам необходимо все обсудить, и я надеюсь, что вы придете. Спасибо».

«Сообщений больше нет», – объявил автоответчик.

В коридоре, на стуле рядом с телефоном, лежала стопка писем. Дэниел просмотрел конверты. Красные – со счетами за электричество и телефон, письма из Королевского общества по предотвращению жестокого обращения с животными и от Британской благотворительной ветеринарной службы, выпуски «Фермерского еженедельника». Дэниел смахнул их на пол и сел, прикрыв рот рукой.

В голове зловеще звенели диссонирующие ноты.

«Умерла. Умерла. Умерла».



Дэниел не смог остаться ночевать в стонущем доме Минни. Он нашел номер в местном отеле, где съел явно непрожаренный стейк и запил его бутылкой красного вина. Уснул, не раздеваясь, на покрывале из синтетики в сырой комнате, где пахло так, словно там умер кто-то из постояльцев. Каннингему, поверенному Минни, он позвонил еще по дороге. Как и предполагал, похороны были назначены на следующий день в крематории на улице Крохолл.

Наступил вторник. В Брамптоне было прохладнее, чем в Лондоне, солнце здесь не могло пробиться сквозь тучи. Дэниел чувствовал в воздухе запах деревьев, и их вездесущая зелень создавала гнетущее впечатление. Было очень тихо, и ему казалось, что люди оборачиваются на звук его шагов. Ему не хватало лондонской анонимности, спешки и шума.

Двери в часовню были открыты, и его провели внутрь. Зал был заполнен больше чем наполовину. Скорбящие были того же возраста, что и Минни. Дэниел сел на одну из пустых скамеек в конце зала. К нему подошел высокий, худой, лысеющий человек в сером.

– Вы Денни? – спросил он шепотом, хотя отпевание еще не началось.

Дэниел кивнул.

– Джон Каннингем, рад познакомиться.

Его рука была сухой и твердой, а у Дэниела – влажной от пота.

– Я так рад, что вы решили приехать, – сказал поверенный. – Пересядьте поближе. Так будет приличнее.

Как ни хотел Дэниел спрятаться сзади, он поднялся и пошел за Каннингемом вперед. Пока он усаживался, ему кивали женщины из детства – фермерши, торговавшие на рынке с Минни.

– После отпевания ничего не запланировано, ни напитков, ни еды, – прошептал Каннингем на ухо Дэниелу, и тот ощутил запах кофе с молоком. – Но если у вас будет минутка на разговор?..

Дэниел кивнул.

– Я скажу о ней несколько слов. А вы не хотите? Предупредить священника?

– Не надо, – ответил Дэниел и отвернулся.

Всю короткую панихиду он просидел сжав зубы – так крепко, что у него заболела правая щека. Спели несколько псалмов, и священник, по-карлайлски огубляя согласные, произнес соболезнования. Дэниел поймал себя на том, что не сводит глаз с гроба, до сих пор не веря, что она – внутри. Когда священник пригласил Джона Каннингема прочесть панегирик, Дэниел сглотнул.

Поднявшись на кафедру, поверенный Минни громко кашлянул в микрофон и начал читать со сложенного листа бумаги формата A4:

– Я горжусь быть одним из тех, кто сегодня собрался здесь воздать должное чудесной женщине, которая принесла свет в жизни всех нас и жизни многих, кого сегодня нет в этих стенах. Минни была для нас примером, и я надеюсь, что она гордилась всем, чего добилась сама. Я познакомился с Минни по долгу службы, после трагической смерти ее мужа и дочери, Нормана Флинна и Корделии Рей Флинн, да упокоятся они с миром…

Дэниел выпрямился и перевел дыхание. «Корделия Рей». Он никогда не слышал ее полного имени. В те редкие случаи, когда Минни о ней упоминала, ее звали Делией.

– …За прошедшие годы я стал ценить ее как друга и уважать как человека, который служит другим с тем рвением, что должно стать примером для всех нас. Минни была бунтаркой…

Кто-то сквозь слезы прыснул от смеха. Дэниел нахмурился. Он сидел чуть дыша.

– …Ей было все равно, что о ней думают. Она одевалась как хотела, делала что хотела и говорила что хотела, и если кому-то не нравилось… тем было хуже для них…

Снова смешок – словно звук выбиваемого ковра.

– …Но она была порядочна и добра, и именно эти качества сделали ее приемной матерью десяткам неблагополучных детей, а потом и настоящей матерью, когда, в восьмидесятых, она усыновила своего любимого сына, Денни, который, к счастью, сегодня с нами…

Дэниел почувствовал, как женщины справа оборачиваются в его сторону. К лицу по

Страница 30

ступила краска. Он нагнулся вперед, опершись на локти.

– …Большинство из тех, кто сегодня здесь, знали Минни как владелицу маленькой фермы – мы или работали бок о бок с ней, или покупали у нее продукты. И в этом она тоже проявляла любовь и внимание – тем, как заботилась о своей живности. Эта маленькая ферма была для нее не просто источником дохода. Животные были ей как дети, и она радела о них так же, как и обо всех, кто в ней нуждался. Именно такой я ее и запомню. Она была независимой, она была бунтаркой, она думала и поступала по своим убеждениям. Но превыше всего то, что она была любящим человеком, и мир без нее стал намного беднее. Да храни тебя Бог, Минни Флинн, и покойся с миром.

Женщины рядом склонили головы. Дэниел сделал то же самое, его щеки все еще пылали. Кто-то расплакался.

Каннингем вернулся на место, соседка справа похлопала его по плечу.

Священник обеими руками оперся о кафедру и сказал:

– Минни просила, чтобы во время ее погребения звучало произведение, которое много для нее значило. Земная жизнь Минни подошла к концу, и мы предаем ее тело земле. Земля к земле, пепел к пеплу, прах к праху, с верой в бесконечное милосердие Господа…

Дэниел затаил дыхание. Он поймал себя на том, что озирается по сторонам, пытаясь понять, откуда пойдет звук. Еще не раздались первые клавишные аккорды, но он уже знал, какое произведение она выбрала.

Напряжение, сковавшее его, на удивление ослабло, когда зазвучала музыка. Ритмичными, настойчивыми шагами она влекла его за собой, а над гробом Минни плавно опускался занавес. Время все замедляло ход, и, сидя в окружении незнакомцев, слушающих такую сокровенную для нее и для него самого музыку, он погрузился в воспоминания.

Память выталкивала на поверхность мгновения его жизни, и они растворялись в эфире, как ноты. Ля, а потом сибемоль, – потрясенный, Дэниел приоткрыл рот, чувствуя, что щеки горят огнем, а горло сдавило до боли.

Когда в последний раз он слышал весь концерт целиком? Должно быть, еще подростком; в памяти музыка звучала мучительнее, чем вживую, диссонанс был более острым. Теперь же его удивила спокойная безмятежность мелодии и то, как точно были в ней выверены гармония и хаос, создавая нечто целостное, законченное, завершенное.

Музыка пробудила в нем странное чувство. Он еще крепче сжал зубы и просидел так до самого конца, не желая уступать своему горю. Вспоминал теплые сильные пальцы Минни и мягкие седые кудри. Его кожа помнила шершавость ее рук. Именно от этого он весь напрягся, а лицо залилось краской. Он сдержал слезы; она их не заслуживала, но какой-то маленький кусочек его души был готов уступить и просил оплакать ее.



Над парковкой светило солнце. Дэниел снял куртку и пошел к машине. Он вдруг понял, что дико устал и совершенно не готов к семичасовому перегону до Лондона. Кто-то тронул его за плечо, и он обернулся. Это была пожилая женщина с осунувшимся, изможденным лицом. Дэниел не сразу, но узнал в ней сестру Минни, Херриет.

– Ты знаешь, кто я? – спросила она, и ее губы криво потянулись вниз.

– Конечно. Как поживаете?

– А кто я? Ну, как меня зовут?

Дэниел перевел дыхание:

– Вы Херриет, тетя Херриет.

– Явился, да? Теперь-то нашел время, когда она умерла?

– Я… Я не…

– Надеюсь, что тебе стыдно, парень, и что приехать тебя заставила совесть. Да простит тебя Бог.

Херриет удалилась, истово тыча тростью в булыжник парковки.

Дэниел облокотился о крышу машины. От похорон, тишины и запаха листвы у него кружилась голова. Растирая влагу на кончиках пальцев, он перевел дух и обернулся, когда его позвал Каннингем.

– Денни, у нас до сих пор не было возможности… Скажите, у вас найдется время на ланч или чашку чая?

Он бы с удовольствием послал Каннингема подальше и прыгнул за руль, но ему хотелось только одного – прилечь, поэтому он согласился.

В кафе Дэниел опустил голову и прикрыл лицо ладонью. Каннингем заказал чайник чая для них обоих и суп для себя. Дэниел от еды отказался.

– Наверное, вам сейчас нелегко, – посочувствовал ему поверенный, складывая руки на груди.

Дэниел кашлянул и отвел взгляд, смущенный собственными чувствами к Минни и резкими словами Херриет. Он не понимал, почему вдруг так разволновался, ведь он распрощался с Минни много лет назад.

– Она была золото, – вздохнул Каннингем. – Чистое золото. Прикоснулась к стольким судьбам.

– Она была ушлая старушенция, – ответил Дэниел. – Врагов у нее было столько же, сколько друзей…

– Мы бы устроили прощание в церкви, но она однозначно потребовала гражданскую панихиду и кремацию. Кремацию, можете поверить?..

– Она давно порвала с Богом.

– Знаю, – кивнул Каннингем, – она много лет не ходила в церковь. По правде, у меня самого на это нет времени, но я всегда считал, что вера много для нее значила.

– Она как-то призналась, что труднее всего ей было отказаться от ритуалов и символов, – пусть она и не верила в них, но полностью отречься не могла. Она говорила, что христианство для нее – это просто еще одна вредная п

Страница 31

ивычка. Вы, наверное, знаете, что она читала молитвы, когда напивалась, – вредные привычки идут рука об руку. Мне понравилась ваша речь. Все правильно. Она была бунтаркой.

– По-моему, после смерти Нормана ей нужно было вернуться в Корк, – сказал поверенный. – Ее сестра думает так же, вы с ней говорили? Она сидела в конце нашего ряда.

– Я знаю ее сестру, – ответил Дэниел. – Она приезжала в гости. Мы с ней перекинулись парой слов…

Он отвел взгляд, но Каннингем не заметил этого и продолжил болтать:

– Минни опередила свое время, это точно. Ей нужно было жить в большом городе, космополитичном…

– Да ладно вам, она любила деревню. Здесь была вся ее жизнь…

– Но рассуждала она как горожанка, и в городе ей было бы лучше, – не согласился Каннингем.

– Может быть. Она сама сделала выбор. Как вы сказали, она любила свою живность.

Каннингему принесли суп, и он на несколько минут увлекся салфеткой и булочкой с маслом. Дэниел прихлебывал чай, гадая, о чем поверенному так срочно понадобилось с ним поговорить. Ему нравилось сидеть молча.

– Прежде чем мы выручим деньги за имение, пройдет какое-то время, – начал объяснять Каннингем. – Я должен нанять клининговую фирму, чтобы привести дом в порядок, а потом выставим его на продажу. Он в таком состоянии, что вряд ли получится продать быстро, но тут можно только гадать. Просто будьте готовы к тому, что до получения наследства истечет несколько месяцев.

– Я уже сказал по телефону, что мне ничего не нужно.

Каннингем осторожно глотнул суп и, промокнув рот салфеткой, произнес:

– Я решил, раз вы приехали на похороны, значит передумали…

– Нет, не передумал. Не знаю, зачем я вообще приехал, наверное, должен был… – Дэниел потер лицо ладонями. – Собственнолично убедиться, что она умерла. Мы с ней довольно долго не общались.

– Да, она мне говорила. С имением торопиться некуда. Как я сказал, до продажи может пройти несколько месяцев. Я свяжусь с вами ближе к делу, может, ваш настрой изменится.

– Отлично, но я готов сказать вам прямо сейчас, что не изменится. Вы можете отдать все в собачий приют. Уверен, ей бы это понравилось.

– Что ж, торопиться некуда, разберемся со всем по порядку…

Дэниел не ответил. Их молчание тянулось, словно собака, которой хочется, чтобы ее приласкали.

Каннингем посмотрел в окно и попытался продолжить разговор:

– Минни была золото. Посмеяться любила. А чувство юмора какое!

– Я не помню.

Каннингем нахмурился и сосредоточился на супе.

Дэниел перевел дыхание и спросил:

– Значит, у нее был рак?

Каннингем, глотая, кивнул:

– Но, знаете, она даже не пыталась бороться. Она могла пройти химиотерапию, были варианты с операцией, но она от всего отказалась.

– Конечно, это так на нее похоже.

– Она говорила мне, что несчастна. Вы с ней поссорились несколько лет назад…

– Она была несчастна задолго до этого, – возразил Дэниел.

– Вы ведь были одним из ее воспитанников?

Дэниел кивнул. Плечи и руки вдруг напряглись, и он поерзал, чтобы снять спазм.

Каннингем сказал:

– Она говорила, вы были для нее особенным ребенком. Все равно что родным.

Дэниел задержал на нем взгляд. На усах поверенного поблескивала капля супа, широко раскрытые глаза таили вопрос. Дэниел испытал странную злость. В кафе вдруг стало слишком жарко.

– Простите, – произнес Каннингем и потянулся к счету, поняв, что зашел слишком далеко. – Она оставила вам коробку с вещами. В основном безделушки и фотографии, ничего особо ценного, но она хотела, чтобы вы их получили. Лучше, если вы заберете все сейчас. Это у меня в машине.

Каннингем осушил чашку.

– Вам, должно быть, непросто сейчас, – добавил он. – У вас были разногласия, но, в конце концов…

Дэниел покачал головой, не зная, что сказать. У него снова заболело горло. Он чувствовал себя так же, как до этого в крематории, борясь со слезами и злясь на себя за это.

– Может, вы сами хотите заняться домом? – спросил поверенный. – Как член семьи, вы имеете право…

– Нет, просто наймите фирму, мне ничего… Мне правда некогда этим заниматься.

Сказав это, Дэниел почувствовал себя лучше. Словно глотнул свежего воздуха. Или оказался в безопасности.

– Пока вы здесь, – продолжил Каннингем, – можете забрать из дома любые личные вещи, но, как я уже говорил, она сама кое-что для вас отложила.

Они встали из-за стола. Каннингем оплатил счет.

Взявшись за ручку двери, Дэниел спросил:

– Она не страдала?

Их встретило прохладное, уже осеннее солнце. Его лучи были так пронзительно прозрачны, что Дэниел сощурился.

– Страдала, – ответил Каннингем, – но знала, что это не избежно. Думаю, она была сыта по горло и просто хотела, чтобы все закончилось.

Они пожали друг другу руки. Дэниел почувствовал в кратком, сильном пожатии Каннингема смешанные чувства и невысказанные слова. Оно напомнило ему о рукопожатиях, которыми он сам обменивался с клиентами, когда судья выносил обвинительный приговор. Этакое жестокое выражение доброжелательности.

Дэниел уже почти отвернулся, и

Страница 32

бавленный и освобожденный, но Каннингем всплеснул руками:

– Ваша коробка! Она осталась в машине. Минутку.

Дэниел подождал, пока поверенный достанет картонную коробку из багажника. Запах полей и ферм больше не успокаивал его.

– Вот, – сказал Каннингем, – ничего ценного, но ей хотелось, чтобы вы это взяли.

Избегая второго рукопожатия, он помахал Дэниелу с парковки у крематория. Дэниела этот жест озадачил, но он все равно кивнул в ответ на прощание.

Коробка оказалась легкой. Дэниел поставил ее в багажник, даже не заглянув внутрь.




8


Дэниел скользнул в чересчур большие резиновые сапоги. Сквозь носки они были ледяными, словно затвердевшее желе. Он раскидал курам кухонные обрезки – как Минни его просила, – стараясь не притрагиваться к холодным овощам, но к ногтям все равно прилипло несколько зерен кукурузы. Он стряхнул их щелчком, как сопли. Минни сказала, что у него может быть сломан нос. Когда Дэниел кормил кур, ему было трудно дышать, но он был совсем не против, потому что ненавидел их вонь, смесь из аммиака, овощной гнили и мокрых перьев.

Была суббота, и на завтрак Минни жарила ему яичницу с беконом. Он видел ее за окном кухни. По утрам она бывала немногословна – изнанка пристрастия к джину. В свои одиннадцать лет он хорошо отличал алкогольное похмелье от ломки, хотя ни того ни другого никогда не испытывал. Но один раз все же напился: взял в постель две банки светлого пива и выпил, пока смотрел «Даллас»[17 - Американский телесериал, сага о семье нефтяных магнатов, выходил на экраны с 1978 по 1991 год.] по переносному черно-белому телевизору в материнской комнате. Его вырвало на пижаму.




Конец ознакомительного фрагмента.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/layza-ballantayn/vinovnyy/?lfrom=201227127) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Примечания





1


Ангел (англ.). – Здесь и далее прим. перев.




2


Два самых популярных сетевых супермаркета в Великобритании.




3


Центральный уголовный суд Лондона.




4


Джорди (англ. geordie) – акцент и диалект жителей Тайнсайда (а также они сами), многие годы считался показателем необразованности и низкого социального класса его носителей, а также их враждебности в общении с другими. Носители данного акцента очень им гордятся и ценят свое чувство национальной идентичности.




5


1 ярд равен 91,4 см.




6


Имеется в виду фильм по одноименному роману Ч. Диккенса.




7


Адрес магистратского суда, часть района Ислингтон в Лондоне.




8


В Великобритании уголовные преступления относятся к юрисдикции судов высшей инстанции, Королевских судов, выступать в которых имеют право барристеры – судебные адвокаты. Дэниел Хантер – солиситор и может выступать только в магистратских судах, а также готовить дело для барристера.




9


1 дюйм равен 2,54 см.




10


«Дом в парке» (англ.).




11


Американская актриса, певица и автор песен в жанре панк-рок и нью-вейв, пик ее популярности пришелся на 70–80-е годы XX века.




12


В Великобритании левостороннее движение, руль у автомобилей расположен справа, место пассажира – слева.




13


Пирог из бездрожжевого теста, запеченный в соке жарящегося над ним мяса. Обычно подается к ростбифу с мясной подливкой.




14


Британский телесериал, судебная драма, выходил с 1972 по 1984 год.




15


В Великобритании: исправительное учреждение для подростков в возрасте от шестнадцати до двадцати одного года, совершивших правонарушения.




16


«Yale» (англ.) – американская марка замков, ставшая нарицательным именем.




17


Американский телесериал, сага о семье нефтяных магнатов, выходил на экраны с 1978 по 1991 год.