Корзина

Читать онлайн “Рассмешить королеву” «Филиппа Грегори»

  • 01.02
  • 0
  • 0
В закладки
фото

Страница 1

Рассмешить королеву. Роман о Марии и Елизавете Тюдор
Филиппа Грегори


Великие женщины в историиТюдоры #6
Англия. 1553 год. Юный король Эдуард смертельно болен, и страной практически правит герцог Нортумберлендский, желающий возвести на трон своего старшего сына.

Четырнадцатилетняя Ханна Грин и ее отец, бежавшие от инквизиции Испании, пытаются наладить свою жизнь в Лондоне. Случайно девушка знакомится с красивым и харизматичным Робертом Дадли, младшим сыном герцога. Узнав, что Ханна обладает способностью предвидеть будущее, Роберт устраивает ее шутихой в свиту короля и заставляет шпионить в пользу семьи Дадли. Затем Ханна играет те же роли при дворе королевы Марии, а потом и принцессы Елизаветы. Под угрозой обвинения в ереси, измене и колдовстве Ханна должна выбирать между безопасной жизнью простого человека и опасными интригами королевской семьи, которые неразрывно связаны с ее собственными стремлениями и желаниями.

Ранее книга издавалась под названием «Рассмешить королеву».





Филиппа Грегори

Рассмешить королеву

Роман о Марии и Елизавете Тюдор



Philippa Gregory

Originally published in the English language by HarperCollins Publishers Ltd. under the title:

THE QUEEN’S FOOL

Copyright © Philippa Gregory Ltd 2004

All rights reserved








Серия «Великие женщины в истории»

Перевод с английского Игоря Иванова

Серийное оформление и оформление обложки Ильи Кучмы



© И. Б. Иванов, перевод, 2018

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2021

Издательство АЗБУКА®


* * *








Посвящается Энтони










Лето 1548 года


По саду, залитому солнцем, весело смеясь, бегала девочка-подросток, раскрасневшаяся и возбужденная игрой. Она убегала от своего отчима, но не настолько проворно, чтобы тот не мог ее поймать. Ее мачеха сидела в беседке, увитой бутонами мелких сиреневатых роз, и время от времени поглядывала на четырнадцатилетнюю девочку и мужчину приятной внешности. Шалунья то пряталась от него за толстыми стволами деревьев, то выбегала на мягкую лужайку. Девочку мачеха растила, как свою дочь, а мужчину много лет любила и обожала. Сейчас она была настроена видеть в них обоих только хорошее.

Мужчина сумел поймать девочку, ухватившись за подол ее развевающегося платья.

– Это обман! – сказал он.

Его смуглое лицо почти касалось ее раскрасневшихся щек.

Что на самом деле было обманом – знали они оба. Девочка со скоростью ртути выскользнула из его рук и отбежала к дальнему краю декоративного фонтана с широкой круглой чашей. В воде лениво плескались жирные карпы. Там же отражалось возбужденное беготней лицо Елизаветы. Она подалась вперед, желая еще сильнее раздразнить своего партнера по игре.

– Не поймаешь, не поймаешь! – смеялась она.

– А вот и поймаю!

Она наклонилась пониже, чтобы в квадратном вырезе платья ему были видны ее маленькие груди. Она чувствовала, как его глаза буквально приклеились к ней, отчего ее щеки стали еще краснее. Вскоре у нее густо покраснела и вся шея.

– Поймать тебя – проще простого. Стоит мне только захотеть, – сказал мужчина, подразумевая другую игру, кончавшуюся постельными утехами.

– Ну так лови! – засмеялась она, сама толком не зная, к чему склоняет мужчину.

Зато она знала: ей хотелось слышать мягкий топот его ног, бегущих за ней, хотелось ощущать его протянутые руки, готовые ее схватить. Но более всего ей хотелось почувствовать, как эти руки обнимут ее и прижмут к его удивительному телу. Ее щеки жаждали царапающего соприкосновения с его расшитым камзолом, а ее бедра – соприкосновения с его бедрами.

Елизавета ойкнула и понеслась по тисовой аллее туда, где сад Челси спускался к реке. Королева, наблюдавшая за игрой из беседки, подняла голову от своего шитья и вновь улыбнулась, видя, как мелькает между деревьями платье ее любимой падчерицы. Красавец-муж королевы так и не мог догнать эту юркую девчонку. Королева вновь склонилась над шитьем и уже не видела, что ее муж все-таки поймал Елизавету, но с другой, невидимой стороны ствола. Там он прижал девочку к красной ломкой коре дерева и поднес ладонь к ее полуоткрытому рту.

Глаза Елизаветы ярко горели от волнения, но она и не думала отбиваться. Сообразив, что она не станет кричать, он убрал руку и наклонился.

Губы Елизаветы ощутили, как по ним, словно жесткой кистью, прошлись его усы. Она вдохнула терпкий запах его волос и кожи, закрыла глаза, откинула голову и подставила его губам свои губы, шею и грудь. Когда его острые зубы слегка закусили ее кожу, она перестала быть озорной смеющейся девчонкой и превратилась в юную женщину, охваченную жаром первого желания.

Он осторожно переместил руку с ее талии вверх по корсажу платья – туда, где его пальцы могли проникнуть под ткань и коснуться грудей. Ее сосок мгновенно отвердел и напрягся. Он стал ласкать ей сосок. Елизавета замурлыкала от удовольствия, а он засмеялся предсказуемости женских желаний, однако спрятал этот смех глубок

Страница 2

внутри.

Елизавета прижалась к нему всем телом, чувствуя, как в ответ его нога проталкивается между ее ног. Ей стало ужасно любопытно: а что же будет дальше? Она давно хотела об этом узнать.

Но ее партнер по невинной игре в догонялки почему-то отпрянул и опустил руки. Тогда она сама обняла его и притянула к себе. Елизавета не столько увидела, сколько почувствовала довольную улыбку Томаса Сеймура. Ему нравилось, что она сознавала себя виноватой. Потом его язык ласково, по-кошачьи, лизнул ей губы и проник в рот. Елизавету охватило смешанное чувство отвращения и желания. Желание оказалось сильнее. Ее язык ответил на настоящий, взрослый, дерзкий мужской поцелуй.

Елизавете вдруг стало страшно и неприятно. Она сжалась, однако Томас знал все фигуры этого танца. Она сама напросилась, и теперь танец желания захватывал каждую клеточку внутри ее. Он задрал подол парчового платья, его опытная рука скользнула по ее ляжке и дальше, под нижнюю юбку. Елизавета инстинктивно сжала ноги, защищаясь от его прикосновения. Сеймура это не остановило. Осторожно, одними костяшками пальцев, он провел по волосам ее лобка. И она растаяла, буквально растеклась под его пальцами. Наверное, она бы рухнула на землю, не окажись у нее на талии его сильной руки. В этот момент Томас Сеймур понял: ничто не мешает ему овладеть принцессой Елизаветой прямо под этим деревом, в саду королевы. Эта девчонка была девственницей лишь по названию. На самом же деле перед ним стояла вполне сложившаяся шлюха.

Легкий звук шагов заставил его обернуться, опустить платье Елизаветы, а ее – заслонить своей спиной. Каждый, увидевший бы сейчас принцессу, легко прочел бы у нее на лице нескрываемое и необузданное желание. Томас боялся, что к ним подошла королева, его жена, любовь которой он ежедневно предавал, соблазняя у нее под носом ее падчерицу и подопечную. Но королева Екатерина ничего этого не видела или предпочитала не видеть. Она настолько любила Томаса, что, даже сидя у постели умирающего Генриха VIII, думала не о муже, а о Сеймуре.

К счастью, это была не королева. По дорожке шла другая девочка, младше Елизаветы и совершенно незнакомая. На вид ей было лет девять. От солнца ее защищала белая испанская шапочка, завязанная под подбородком. Из-под шапочки на Томаса и Елизавету глядели большие серьезные черные глаза. В руке девочка держала две книги, перевязанные особой лентой, какой пользовались книготорговцы. Казалось, этот ребенок понял все, что происходило между Елизаветой и Томасом, и смотрел на них с холодным интересом.

– Откуда ты взялась, прелестное дитя? – с ложной приветливостью спросил девочку Томас. – Я даже испугался. Подумал, ты фея. Только феи умеют появляться столь неожиданно.

Девочка наморщила лоб, слушая его быструю громкую речь, затем ответила медленно, с сильным испанским акцентом:

– Прошу прощения, сэр. Мой отец велел отнести эти книги сэру Томасу Сеймуру. Ваши люди сказали, что я найду вас в саду.

Девочка протянула ему книги. Томасу Сеймуру пришлось шагнуть вперед и забрать их у нее.

– А, так ты дочка книготорговца, – все тем же наигранно-веселым голосом сказал Томас. – Причем испанского книготорговца.

Девочка молча кивнула. Лицо ее не утратило серьезного, совсем не детского выражения.

– На что ты так внимательно смотришь, дитя мое? – спросил Томас, прекрасно понимая, что маленькая испанка заметила Елизавету, торопливо расправляющую платье.

– Я смотрела на вас, сэр, но увидела очень страшную вещь.

– И что же ты увидела?

На мгновение Сеймур со страхом подумал, что юная книгоноша увидела, как он лез под юбку к английской принцессе. Увидеть, как он ласкал рыжие волосы на лобке Елизаветы, – зрелище явно не для детских глаз.

– Я увидела позади вас плаху, – неожиданно сказала девочка.

Она повернулась и молча зашагала обратно, поскольку выполнила поручение отца и теперь ничто больше не держало ее в этом красивом, пронизанном солнцем саду.

Том Сеймур повернулся к Елизавете. Та пыталась пятерней расчесать взлохмаченные волосы. Ее пальцы все еще дрожали от желания. Она тут же вновь протянула руки к Сеймуру, требуя новой порции ласк.

– Ты слышала? – спросил он.

Ее глаза сузились до щелочек.

– Нет, – томно ответила Елизавета. – А разве этот странный ребенок что-то говорил?

– Всего-навсего то, что у меня за спиной она увидела плаху!

Томасу не хотелось показывать, как его напугали слова маленькой испанки.

Услышав про плаху, Елизавета мгновенно напряглась:

– Что? С чего эта девчонка заговорила про плаху?

– Поди узнай, – пожал он плечами. – Глупая маленькая ведьма. Она же иностранка. Перепутала слова. Наверное, хотела сказать: трон! Возможно, увидела меня сидящим на троне!

Шутка не возымела успеха, равно как и его попытка объяснить все плохим знанием языка. В представлениях Елизаветы, трон и плаха являлись близкими соседями. Ее желание погасло, а лицо пожелтело от страха.

– Кто она такая? – испуганно спросила Елизавета. – Кто ее подослал?

Томас Сеймур обернулся, ища глазами

Страница 3

книгоношу, но аллея была пуста. А с другой стороны к ним медленно шла его жена, торжественно неся свой беременный живот.

– Ей – ни слова, – шепнул он Елизавете.

При первых же признаках опасности принцесса внутренне собралась. Она расправила платье и нацепила на лицо невинную улыбку. Елизавета знала: чтобы выжить, нужно играть роль. Томас всегда мог рассчитывать на ее двойственную натуру. Невзирая на свои четырнадцать лет, она уже прошла солидную школу обмана. Ей было всего два года, когда казнили ее мать. Так что учеба в этой школе продолжалась двенадцать лет. К тому же она была дочерью искусной лгуньи. «Яблочко от яблони недалеко падает», – с презрением подумал Сеймур. Возможно, она и испытывала плотские желания, но опасность и честолюбие будоражили ее сильнее, чем похоть. Томас взял Елизавету за руку и повел навстречу Екатерине.

– А я все-таки поймал ее! – крикнул он, кое-как придав лицу веселое выражение. Он вновь огляделся по сторонам. Маленькая испанка как сквозь землю провалилась. – Ну мы и побегали! – крикнул он жене.

Той маленькой испанкой была я. Тогда я впервые увидела принцессу Елизавету: потной от желания, ластящейся, как кошка, к чужому мужу. Потом я не раз видела ее, а вот что касается Томаса Сеймура – это была моя первая и последняя встреча с ним. Через год он взошел на плаху, обвиненный в государственной измене. Давая показания, Елизавета трижды от него отреклась, утверждая, что знакома с ним не ближе, чем со множеством других людей.







Зима 1552/53 года


– Я это помню! – взволнованно сказала я отцу, стоя на борту лодки, что везла нас вверх по Темзе. – Честное слово, помню! И эти сады, спускающиеся к реке, и великолепные здания. И еще помню день, когда ты послал меня к одному знатному английскому лорду. Я пошла и увидела его в саду с принцессой.

Путешествие утомило отца, но он все же нашел в себе силы улыбнуться мне.

– Доченька, неужели ты запомнила? – тихо спросил он. – То лето было для нас счастливым. Она говорила… – Отец замолчал.

Мы никогда не упоминали вслух имя моей матери. Даже когда были одни. Поначалу это делалось ради предосторожности, чтобы не попасть в руки тех, кто убил ее и охотился за нами. В дальнейшем мы не тревожили имя матери не только из страха перед инквизицией, но и чтобы не поднимать внутри себя волны горя. А горе умеет их насылать.

– Мы будем здесь жить? – с надеждой спросила я, глядя на прекрасные дворцы, окруженные аккуратными лужайками.

После нескольких лет непрестанных скитаний я мечтала об оседлой жизни.

– Нет, девочка, – мягко возразил отец. – Эти дворцы для нас великоваты. Ханна, нам придется начать с малого. Пока что лишь небольшая лавка. А когда мы убедимся, что нам больше ничто не грозит, ты наконец сможешь вылезти из мальчишеской одежды и одеваться, как положено юной девушке. Ну а потом ты выйдешь замуж за Дэниела Карпентера.

– И мы перестанем скитаться? – совсем тихо спросила я.

Отец не торопился с ответом. Мы так долго прятались и бегали от инквизиции, что уже потеряли надежду когда-либо достичь безопасной гавани. Мы бежали в ту же ночь, когда церковный суд обвинил мою мать в ложном принятии христианства, навесив на нее ярлык «маррано»[1 - Марраны – так христианское население Испании и Португалии называло евреев, принявших христианство, и их потомков, независимо от степени добровольности обращения (конец XIV–XV в.). – Здесь и далее примеч. перев.]. А когда ее передали мирскому суду и тот приговорил мать к сожжению у позорного столба, мы были уже далеко. Мы бежали от нее, словно двое иуд искариотов, думая только о спасении собственных шкур. Правда, впоследствии отец со слезами на глазах не раз повторял мне, что мы все равно не смогли бы ее спасти. Останься мы в Арагоне, инквизиторы пришли бы и за нами, тогда вместо одной погибшей было бы трое. Бывало, я сердилась на отца, кричала на него, говорила, что лучше бы мне умереть, чем жить без матери… И он очень медленно, печальным голосом говорил мне:

– Когда-нибудь ты поймешь. Жизнь – это самое драгоценное, что есть у человека. Твоя мать с радостью отдала бы свою жизнь ради спасения твоей. Это ты тоже поймешь.

Вначале нас с отцом тайно переправили в Португалию. Контрабандисты оказались сущими разбойниками. Они вытряхнули из отца все деньги, какие у нас были. Книги и рукописи они оставили лишь потому, что эти вещи не имели для них никакой ценности. Дальше нас ожидало плавание в Бордо. Мы ютились на палубе, под непрекращающимся дождем и холодным ветром. Я боялась, что мы умрем от холода или во время сна шальная волна смоет нас за борт. Самые ценные книги мы привязали к себе, словно младенцев, чтобы сохранить их в тепле и уберечь от губительной морской воды. Затем мы отправились в Париж. Всю дорогу мы играли роли тех, к кому не имели никакого отношения: купца с мальчишкой-помощником; паломников, направляющихся в Шартр; странствующих торговцев; мелкопоместного дворянина, путешествующего ради собственного удовольствия со своим слугой; ученика и его наставника

Страница 4

идущих в Парижский университет. Словом, кого угодно, только не самих себя – новообращенных христиан, от чьих одежд все еще пахло дымом аутодафе и чьи сны еще были полны ужаса.

В Париже мы встретились с родственниками моей матери, и они отправили нас к своей амстердамской родне, а те – в Лондон. Нам не оставалось иного, как спрятать свою истинную национальность под небесами Англии и стать жителями Лондона. Мы должны были сделаться протестантами и научиться любить эту ветвь христианства. Во всяком случае, я точно должна была предпочесть протестантизм католицизму.

Наши родственники, чьих имен я не могу назвать и чья вера сохранялась в глубочайшей тайне, люди, обреченные на вечные скитания и подвергающиеся гонениям в любой христианской стране, тем не менее обустраивались и процветали в Лондоне, Париже и Амстердаме. Мы жили, как христиане, соблюдая все законы Церкви, все праздники. Мы соблюдали предписанные Церковью обряды и постились. Многие из нас, как моя мать, имели двойную веру, причем совершенно искреннюю. Мы тайно соблюдали субботу, стремясь накануне наготовить достаточно пищи и сделать всю работу по дому, чтобы почувствовать святость субботнего дня. Мы шептали полузабытые еврейские молитвы, а на следующий день с чистой совестью шли к христианской мессе. Мать помнила наизусть немало отрывков из Библии и Торы и всегда объединяла их, уча меня обеим религиям сразу. С ранних лет она предупреждала меня: наши родственные связи и наша иудейская религия – это тайна, причем глубокая и опасная. Везде и всюду нам следовало быть очень осторожными и осмотрительными: в церквях, которые мы столь щедро одаривали, с друзьями, священниками, монахами и учителями. Казалось бы, мы рождались с осторожностью в крови, учась до конца не доверять никому. И тем не менее инквизиция хватала многих из нас, словно глупых цыплят, которым даже незачем резать глотки. Свернуть шею – и дело с концом.

Кому-то, как нам с отцом, удавалось скрыться, чтобы потом вынырнуть в каком-нибудь крупном европейском городе. Близкая, а зачастую дальняя родня и верные друзья помогали беглецам, давая им пристанище и помогая встать на ноги на новом месте. Нас с отцом родня снабдила рекомендательными письмами к семейству Дизраэли, ставшему в Англии Карпентерами. Меня обручили с их сыном Дэниелом, отцу ссудили денег на покупку печатного станка и помогли устроить типографию. Она находилась на Флит-стрит. Станок поставили на первом этаже, а на втором поселились мы с отцом.



Я осваивалась в совершенно чужом, новом городе, даже отдаленно не напоминавшем испанские города. Отец с головой ушел в работу, полный решимости подняться и обеспечить мне достойную жизнь. Книги и брошюры, которые он стал печатать, пользовались большим спросом, особенно евангельские тексты. Оригиналы отец привез спрятанными в поясе своих панталон и теперь переводил их на английский язык. Одновременно он скупал книги и рукописи, некогда принадлежавшие библиотекам семинарий и монастырей, разрушенных королем Генрихом, который правил прежде нынешнего молодого короля Эдуарда. Мудрость былых веков объявили папистской чепухой. Книгами и рукописями, когда-то стоившими громадных денег, теперь торговали на каждом углу, продавая на вес. Для библиофилов и собирателей редкостей наступили поистине золотые деньки. Отец ежедневно отправлялся на книжную охоту и обязательно возвращался с каким-нибудь трофеем. Он упрощал язык, убирая схоластические обороты, добавлял свои комментарии, составлял указатель и печатал новую брошюру, которая мгновенно раскупалась. В Лондоне ощущался сильный духовный голод, и Слово Божье хотел читать каждый, кто умел читать. Поздними вечерами, а то и ночами, невзирая на усталость, отец печатал сокращенные версии евангельских текстов. Он набирал простые тексты, понятные любому бедняку, где вместо туманной латыни был четкий и ясный английский язык. Страна желала постигать Бога, но без посредничества священников. Впервые я радовалась, что мы оказались в стране, где духовенство не играло главенствующей роли.

Как я уже сказала, отцовские брошюры продавались дешево, чуть выше стоимости бумаги и типографской краски. Казалось, отец совсем забыл о желании обеспечить мне достойную жизнь. Сейчас он думал только о широком распространении Слова Божьего, поскольку нынче мы были убежденными протестантами. Настолько убежденными, что едва ли смогли стать убежденнее, даже если бы от этого зависела наша жизнь.

Впрочем, наша жизнь действительно от этого зависела.

Я делала все, что требовалось отцу. Читала корректуру, помогала с переводами, орудовала острой иглой, сшивая переплеты. Я освоила набор и научилась читать тексты справа налево, поэтому читала многие из отцовских брошюр, прежде чем они появлялись на бумаге. Если я не была занята в типографии, то стояла у ее дверей и приглашала прохожих зайти и посмотреть книги. Я по-прежнему носила мальчишескую одежду. Все деньги отец тратил на дело, и мне приходилось донашивать то, в чем я приехала в Лондон. Меня и впрямь можно было принят

Страница 5

за мальчишку: панталоны оканчивались теперь на лодыжках, а дальше, до стоптанных башмаков, торчали голые ноги. Старую шапку я носила набекрень. Чего мне по-настоящему не хватало в Лондоне, так это яркого солнца. Бывало, я позволяла себе просто стоять, подпирая стенку, и ловить жидкое лондонское солнце. Справа от меня тоже был книжный магазин, но поменьше нашего, и книжки там печатали и продавали совсем другого содержания. Слева от меня находилась еще одна типография, снабжавшая уличных торговцев любовными стихами и балладами. За ним помещалась мастерская художника-миниатюриста, делавшего еще и очень красивые игрушки. С ним соседствовал портретист. Все, кто жил и работал на Флит-стрит, так или иначе имели дело с бумагой, чернилами, типографской краской или масляными красками. Отец говорил, что я должна быть благодарна судьбе за то, что род моих занятий позволяет не огрубеть рукам. Должна, но никакой особой благодарности я не ощущала.

Флит-стрит была узкой и более убогой, чем улица, на которой мы временно жили в Париже. Дома стояли впритык: приземистые и обшарпанные. Вихляя, словно подгулявший ремесленник, улица спускалась к реке. Вторые этажи нависали над первыми, загораживая солнце. Отдельные лучи все же находили щели и ложились на осыпающуюся штукатурку стен, напоминая косые шрамы. Добавлю, что пахло на Флит-стрит почти как в хлеву. По утрам окна верхних этажей открывались, и заспанные женщины вытряхивали и выливали вниз содержимое ночных горшков и лоханок для умывания. Все это, жидкое и вязкое, попадало в сточную канаву и медленно, с характерным бульканьем текло в другую сточную канаву, которая называлась Темзой. Дожди были нашим спасением, но они же делали мостовую скользкой и повышали риск упасть в дерьмо.

Я хотела жить не на вонючей Флит-стрит, а в таком доме, как у принцессы Елизаветы, с садом, полным красивых цветов и деревьев. Там и Темза куда чище, и красивый вид с берега. Мне надоел беспросветный труд в типографии. Я хотела заняться чем-то другим. Хотела скинуть опостылевшую мальчишескую одежду и нарядиться в девичье платье. Меня вовсе не устраивала помолвка с парнем, которого я видела лишь однажды, да и то мельком.

Эти мысли бродили у меня в голове, когда я грелась на лондонском солнышке, словно угрюмая испанская кошка. И вдруг я услышала звон шпор по камням мостовой. Я подняла голову, да так и застыла, разинув рот. Передо мной стоял молодой человек. Богато одетый, на голове – высокая шляпа, на плечах – развевающийся плащ. У пояса висел меч в серебряных ножнах. Таких обаятельных молодых людей я видела впервые.

Я глазела на него, как на ангела, опустившегося с небес. Но у него за спиной стоял еще один богато одетый человек.

Тот был постарше, лет около тридцати, с бледной кожей, которая встречается у тех, кто много сидит при свечах, занимаясь науками. Глаза у него были темными, глубоко посаженными. Подобных людей я уже видела. Один такой заходил в магазин отца, когда мы жили в Арагоне. Похожего человека я видела и в Париже. Должно быть, новый лондонский заказчик. Явно человек ученый. Это я поняла по склоненной шее и ссутулившимся плечам. Он привык иметь дело с пером и бумагой. На среднем пальце правой руки темнело въевшееся чернильное пятно. Нет, он был не просто грамотный человек, привыкший много писать. Наверное, мыслитель, человек, стремившийся отыскать скрытый смысл вещей. Он был опасным человеком, не боявшимся ересей, не страшившимся вопросов, всегда желающий знать больше. Словом, он показался мне тем, кто ищет истину, скрытую за истиной.

На этого человека был похож один священник-иезуит. Он заходил в арагонский магазин отца и умолял достать ему какие-то очень древние рукописи. Древнее Библии. Древнее даже, чем Слово Божье. На этого человека был похож и еврейский талмудист. Тот тоже приходил к отцу, но просил другие книги, запретные, остатки Торы – еврейского Закона. Иезуит и талмудист приходили к отцу часто, покупали книги и рукописи, а потом вдруг перестали приходить. В нашем мире идеи опаснее обоюдоострого меча; половина их запретна, а другая заставит человека разувериться в том, что Земля – центр Вселенной.

Я настолько увлеклась разглядыванием богоподобного юноши и его старшего друга, похожего на священника, что не сразу заметила третьего. Этот был одет во все белое и сиял, будто серебряный кубок, покрытый эмалью. Солнце мешало мне как следует его рассмотреть. Я старалась увидеть черты его лица, однако видела лишь серебристый блеск. Я прищурилась, но и это не помогло… Затем меня словно расколдовали, и я сообразила: кем бы ни были эти знатные господа, они все смотрели на дверь соседнего магазина.

Ничего удивительного: ну кто посмотрит на нашу покосившуюся, закопченную дверь? Она была приоткрыта. Отец, нагнувшись над лоханью, перемешивал свежую типографскую краску и, к счастью, не видел моей оплошности. Проклиная себя как последнюю дуру, я вышла вперед и, тщательно выговаривая каждое слово, сказала:

– Здравствуйте, досточтимые господа. Вы позволите вам помочь? Мы

Страница 6

асполагаем лучшей в Лондоне коллекцией занимательного и душеполезного чтения. Наши цены поразят вас своей скромностью. Многие книги имеют превосходные иллюстрации, выполненные талантливыми художниками. Эти картинки добавляют очарования нашим…

– Я ищу типографию и магазин Оливера Грина, – сказал молодой человек.

Он сверкнул глазами на меня. Я застыла как вкопанная, будто все лондонские часы разом остановились и их маятники перестали качаться. Мне хотелось навсегда удержать это мгновение, а вместе с ним – и облик юного незнакомца. Его красный дублет удивительно блестел на зимнем солнце. Если бы он взглянул на меня и увидел во мне не мальчишку-сорванца с грязной физиономией, а девочку, почти девушку! Увы! Его глаза равнодушно проехались по мне и остановились на двери нашей типографии. Наконец я очухалась и распахнула дверь, впустив всех троих внутрь.

– Прошу, досточтимые лорды! Это и есть магазин ученого и книгопечатника Оливера Грина. – Затем я крикнула в сумрак типографии: – Отец! К тебе трое знатных лордов!

По полу заскрипел высокий табурет, на каких работают печатники. Отец спрыгнул и заторопился навстречу посетителям, вытирая фартуком руки. От него пахло типографской краской и разогретой бумагой.

– Добро пожаловать, уважаемые господа. Приветствую вас в моем скромном магазине.

Отец, как всегда, был в черном. Мне вдруг стало неловко за манжеты его рубашки, запачканные пятнами краски. Хорошо, что черный цвет ткани их скрывал. Я взглянула на отца глазами наших важных посетителей и увидела человека лет пятидесяти, с густыми волосами, когда-то черными, а после нашего бегства – совсем седыми. Его лицо покрывали морщины. Если бы не согбенные плечи, он был бы выше ростом.

Он кивнул мне. Я поспешно вытащила из-под прилавка три кособоких стула, однако важные посетители садиться не пожелали. Они остались стоять, оглядываясь по сторонам.

– Чем могу служить? – спросил отец.

Я вдруг увидела, что он вовсе не рад приходу таких важных персон. Наоборот, отец испугался. Он испугался всех троих: обаятельного молодого человека, господина в черном и их спутника, сияющего ослепительной белизной.

– Мы ищем Оливера Грина, книготорговца, – повторил юный лорд.

– Оливер Грин перед вами, – сказал отец, слегка поклонившись. Он волновался, отчего его испанский акцент был особенно заметен. – Я готов сделать для вас все, что в моих силах. Любым способом, сообразующимся с законами и традициями страны…

– Да-да, – с непонятной мне резкостью сказал молодой человек. – Мы слышали, что вы, Оливер Грин, недавно прибыли из Испании.

Отец снова кивнул:

– Я и в самом деле сравнительно недавно прибыл в Англию, но Испанию мы покинули три года назад.

– Вы англичанин?

– Теперь англичанин, если вам угодно, – с осторожностью ответил отец.

– А ваша фамилия? Это настоящая английская фамилия?

– Прежде я звался Верде, – сказал отец, кисло улыбаясь. – Но англичанам легче и привычнее произносить Грин.

– Вы ведь христианин? Издатель книг по христианской теологии и философии?

Отец тяжело проглотил ком слюны. Можно было подумать, что его спросили о чем-то опасном.

– Да, сэр. Естественно, я христианин.

– Реформированный или придерживающийся старой традиции? – совсем тихо спросил молодой человек.

Мой отец не понимал, какой именно ответ они хотят услышать. Естественно, он не знал и о том, чем чреват его ответ. В Испании, да и не только там, ответ мог отправить отвечающего на костер, плаху, виселицу и так далее. Неужели англичане в правление молодого короля Эдуарда уподобились католикам и решили извести у себя ересь и еретиков?

– Реформированный, – ответил явно оробевший отец. – Правда, крещен я был еще в старой традиции. Но это было в Испании, а в Англии я следую законам реформированной Английской церкви… Благодарение Господу за эти реформы. Я верный служитель короля Эдуарда и хочу всего лишь заниматься изданиями книг, подчиняясь королевским законам и молясь в его церкви.

Отец вспотел, что бывало с ним довольно редко. Мои ноздри уловили пронзительный запах пота. Едкий, как дым. Это был запах страха.

Я подошла к отцу и провела тыльной стороной ладони по своей щеке, словно отирая сажу с лица. Моего рта не было видно.

– Не волнуйся. Им нужны наши книги, а не мы, – тихо шепнула я по-испански.

Отец кивнул. Но мой шепот услышал и молодой человек и насторожился:

– Что сказал ваш мальчик?

– Я сказал, что вы трое – ученые, – солгала я по-английски.

– Иди внутрь, querida[2 - Дорогая (исп.).], – быстро сказал мне отец. – Простите ребенка, досточтимые лорды. Жена у меня умерла три года назад. Это подействовало на мальчика, и он… Думаю, вы понимаете. Закрывает дверь за посетителями, и на том спасибо.

– Ребенок говорит только правду, – учтиво возразил человек в черном. – Мы пришли вовсе не для того, чтобы причинять вам неприятности. Вам незачем бояться нас. Мы желаем лишь посмотреть ваши книги. Я ученый, а не инквизитор. Мне действительно хотелось всего-навсего взглянуть на вашу библиоте

Страница 7

у.

Я не ушла внутрь, а приклеилась к дверному косяку.

– Ну почему ты сказал «трое»? – спросил человек в черном.

Отец щелкнул пальцами, выгоняя меня из типографии, однако молодой лорд произнес:

– Погодите. Пусть мальчик ответит. Это ему не повредит. Нас всего двое. Понимаешь, мальчик? Двое. А ты скольких видишь?

Я посмотрел на молодого человека, затем на его друга. И в самом деле, их было только двое. Третий, лучезарный, словно солнце, исчез, будто никогда и не появлялся.

– Сэр, я точно видел третьего человека у вас за спиной, – сказала я тому, кто постарше. – Он был там, на улице. А здесь его нет.

– Она хотя и блаженная, но девочка добрая, – пояснил отец, отчаянно выпроваживая меня из помещения.

– Постойте! – запротестовал молодой человек. – Погодите. Я думал, это мальчик. Значит, у вас не сын, а дочь? Но почему вы тогда одеваете ее, как мальчика?

– И кто же был третьим? – спросил человек в черном?

Поток вопросов всерьез насторожил моего отца.

– Досточтимые лорды, позвольте ей уйти, – взмолился он. – Она всего лишь обыкновенная девочка. Даже еще не девушка. Слабый ум. Смерть матери на нее очень сильно подействовала. Позвольте, я лучше покажу вам свои книги. У меня есть и манускрипты, которые могли бы вас заинтересовать. Их я тоже с удовольствием вам покажу…

– Я не прочь на них взглянуть, – сказал человек постарше. – Но вначале я хочу поговорить с вашей дочерью. Вы позволите?

Отец уступил, не смея отказывать столь важным посетителям. Человек в черном взял меня за руку и повел на середину типографского помещения. Туда падали лучи солнца из окна, освещая мое лицо. Человек осторожно коснулся моего подбородка, повернув лицо сначала в одну, затем в другую сторону.

– Каким ты видела третьего? – тихо спросил он меня.

– Весь в белом, – едва шевеля губами, ответила я. – И светился.

– Во что он был одет?

– Я видела лишь белый плащ.

– А что у него было на голове?

– Белизна. Сверкающая белизна. Больше я ничего не видела.

– Что можешь сказать о его лице?

– Свет мешал мне рассмотреть его лицо.

– Дитя, как ты думаешь, у него было имя?

Имени я не знала, но, как только человек в черном спросил, имя само сорвалось с моих губ.

– Уриель.

Его рука под моим подбородком замерла. Человек в черном глядел на меня так, словно я была одной из отцовских книг и он сейчас меня читал.

– Значит, Уриель?

– Да, сэр.

– Ты раньше слышала это имя?

– Нет, сэр.

– А ты знаешь, кто такой Уриель?

Я покачала головой:

– Я подумала, что так зовут человека, который был с вами. Но раньше этого имени я никогда не слышала. Честное слово.

– Итак, вы утверждаете, что ваша дочь блаженная? Как понимать ваши слова? – спросил молодой человек. – Ими вы хотели скрыть ее ясновидение?

– Она говорит, что в голову взбредет, – упрямо твердил отец. – Детская болтовня. Такой вот недостаток. А так девочка хорошая. Она у меня каждый день в церковь ходит. Поверьте, она никого не хотела обидеть. Просто язык без костей. Наказывать ее бесполезно. Говорю вам, дурочка.

– Но почему вы одеваете ее, как мальчика? – опять спросил молодой человек.

Мой отец беспомощно пожал плечами:

– Досточтимые лорды, времена нынче непростые. Я вез дочь из Испании во Францию, оттуда в Нидерланды. Наконец мы очутились в Англии. А девочке нужна мать, чтобы посоветовала и подсказала. Мне было бы проще с сыном, но Господь послал мне дочь. Она путешествовала в этой одежде. Ну и… пока все остается так, как есть. Когда она оформится в женщину, я, конечно же, позволю ей носить платья. А сейчас… С мальчиком мне легче. Она и все мои поручения выполняет, как мальчик.

– У вашей дочери дар ясновидения, – выдохнул человек в черном. – Нам есть за что благодарить Господа. Я шел сюда взглянуть на древние манускрипты, а неожиданно встретил девочку, которая видит Уриеля и знает его святое имя. – Он повернулся к моему отцу. – Есть ли у нее священные знания? Она читала что-нибудь, помимо Библии и катехизиса? Она читала ваши книги?

– Клянусь вам Богом, нет! – сказал отец, произнося ложь убедительным тоном. – Клянусь вам, досточтимый лорд, я не забиваю ей голову ученостью! Она ничего не знает. Честное слово, ничего!

Человек в черном взмахнул рукой.

– Не принижайте способностей вашей дочери и заодно не пугайте меня, – заявил он, обращаясь к нам с отцом. – Не бойтесь меня. Вы можете мне доверять. Ваша девочка обладает ясновидением. Так ведь?

– Нет, – упрямо продолжал лгать отец, выгораживая меня ради моей же безопасности. – Она тихая, безвредная дурочка. Ноша моей жизни. Я вынужден тревожиться о ней больше, чем она того заслуживает. Будь у меня родственники, я бы отправил ее к ним. Она не стоит вашего внимания…

– Успокойтесь, – мягко улыбаясь, произнес молодой человек. – Мы пришли вовсе не за тем, чтобы тревожить вас. Моего спутника зовут Джон Ди, а меня – Роберт Дадли. Вам нечего нас бояться.

Услышав их имена, отец разволновался еще сильнее, и не без причины. Обаятельный молодой человек был сын

Страница 8

м едва ли не самого могущественного в Англии человека – лорда Джона Дадли, являвшегося правой рукой английского короля! Если им понравится библиотека моего отца, его могут сделать поставщиком книг для короля, известного своей образованностью и любовью к наукам. Тогда наша жизнь неузнаваемо изменится. Но если наши книги сочтут бунтарскими, богохульными и еретическими, если усмотрят в них слишком много вопросов и всего такого, что лишь смущает умы, нас ждет тюрьма, ссылка, а то и смертная казнь.

– Сэр, вы оказали мне необычайную честь, явившись сюда. Но, может, вы желаете, чтобы я принес свои книги во дворец? Здесь плохое освещение, да и условия не располагают к чтению…

Тот, кого звали Джоном Ди, по-прежнему не выпускал мой подбородок и пристально вглядывался в мое лицо.

– У меня есть библейские изыскания, – скороговоркой продолжал отец. – Есть очень древние манускрипты на латыни и греческом, а также книги на других языках. Есть у меня и замечательная коллекция рисунков римских храмов с объяснением их пропорций. Есть еще какие-то математические таблицы, доставшиеся мне по случаю, однако мне не хватает знаний для их понимания. Быть может, вам захочется взглянуть на анатомические рисунки из греческой…

Наконец Джон Ди отпустил мой подбородок.

– Вы позволите взглянуть на вашу библиотеку? – спросил он.

Я видела, что отцу вовсе не хочется допускать постороннего рыться на полках и в шкафах, где хранились его сокровища. Вдруг та или иная книга покажется высокоученому господину вредной или еретической? У отца были книги по еврейским и греческим тайным знаниям. Их он хранил в нише, заставленной другими книгами. Но даже те книги, которые он не прятал, в нынешние непредсказуемые времена могли стоить нам свободы.

– Вам их принести сюда? – спросил отец, делая еще одну попытку защитить свою библиотеку.

– К чему лишние усилия? Я сам пройду туда, где они хранятся.

– Разумеется, милорд, – сдался отец. – Для меня это будет большой честью.

Отец открыл дверь и жестом пригласил Джона Ди следовать за собой. Роберт Дадли с ними не пошел. Он выбрал себе стул покрепче, сел и принялся с любопытством меня разглядывать:

– Тебе лет двенадцать?

– Да, сэр, – быстро солгала я, хотя на самом деле мне было почти четырнадцать.

– Девчонка, которая носит мальчишескую одежду.

– Да, сэр.

– Тебе уже определили будущего мужа?

– Если вы про сейчас, сэр, то еще нет.

– А помолвка предполагается?

– Да, сэр.

– И кого же отец выбрал тебе?

– Когда мне исполнится шестнадцать, я выйду за дальнего родственника по материнской линии, – ответила я и добавила: – Но не скажу, чтобы мне этого очень уж хотелось.

– Одно и то же, – поморщился он. – Все девицы утверждают, что не хотят замуж. – (Я посмотрела на лорда Роберта, не скрывая своего презрения.) – Ну и взгляд! Никак я тебя обидел, мисс Мальчик?

– Я не знаю, сэр, что утверждают другие девицы, но у меня есть собственное мнение, – почти шепотом ответила я.

– Естественно. И что же думаешь ты, мисс Мальчик?

– Я хочу жить самостоятельно и не зависеть от мужа.

– А кто будет тебя кормить?

– Я хочу завести свою типографию. Буду печатать книги и продавать.

– Думаешь, девочка – даже хорошенькая девочка в мальчишеских штанах – сможет прожить без мужа?

– Я в этом уверена, – ответила я. – Тут неподалеку живет вдова Уортинг. У нее – свой магазин.

– Если вдова, значит у нее был муж, который оставил ей деньги. Она не сама их заработала.

– Женщина и сама может заработать деньги, – упрямо возразила я. – Женщина вполне может управлять магазином или типографией.

– А чем еще может управлять женщина? – поддразнивая меня, спросил Роберт Дадли. – Кораблем? Армией? Или даже королевством?

– Вы еще увидите женщину, которая будет управлять королевством, причем лучше, чем все короли до нее! – выпалила я, но, увидев его лицо, замолчала и даже зажала себе рот рукой. – Сама не знаю, как это у меня вырвалось, – прошептала я. – Ведь женщина всегда должна подчиняться или отцу, или мужу.

Молодой человек странно посмотрел на меня, как будто услышал в моих словах нечто большее.

– Значит, мисс Мальчик, ты считаешь, что я увижу на английском троне женщину?

– А разве женщины не правили государством? – стала оправдываться я. – В Испании такое было. Королева Изабелла.

Он кивнул и замолчал. Наверное, почувствовал, что этот разговор подвел нас к опасной черте.

– Скажи, мисс Мальчик, ты сумеешь найти дорогу во дворец Уайтхолл?

– Да, сэр.

– Прекрасно. Когда мистер Ди выберет интересующие его книги, ты принесешь их во дворец, в мои покои. Согласна? – (Я кивнула.) – Как у твоего отца идут дела? – спросил он. – Успешно? Продаете много книг? У вас много покупателей?

– Когда как, – уклончиво ответила я. – Мы ведь только недавно начали.

– А что же, твой дар никак не помогает отцу в его делах?

– Никакой это не дар, – покачала я головой. – Отцу он кажется скорее глупостью.

– Ты ощущаешь себя… голосом кого-то другого? Ты умеешь видеть то, ч

Страница 9

го не видят другие?

– Иногда.

– Скажи, что ты увидела, когда смотрела на меня? – совсем тихо спросил он.

Наверное, и отвечать ему тоже нужно было шепотом. Пока он говорил, я упиралась глазами в его сапоги. Услышав вопрос, я подняла голову, обратив внимание на его сильные ноги, красивый плащ, мягкие складки кружевного воротника. Потом мой взгляд переместился еще выше. У Роберта Дадли были чувственный рот и темные глаза под тяжелыми веками. Он улыбался мне, словно понимал, что моим щекам, ушам и даже волосам сейчас жарко, как под испанским солнцем.

– Когда я впервые увидела вас, то подумала, что я вас знаю.

– По прошлому? – спросил он.

– По времени, которое еще настанет, – не особо складно ответила я. – Подумала, что потом мы с вами будем очень хорошо знакомы.

– Но только если ты перестанешь быть мальчишкой! – Он улыбнулся своим мыслям, которые я тогда не слишком понимала. – Ну и в каком же я тогда буду положении, мисс Мальчик? Я стану великим человеком? А может, буду управлять королевством, как ты – своей типографией?

– Да, я надеюсь, вы станете великим человеком, – сухо ответила я.

Я решила не поддаваться его чарам и больше ничего ему не рассказывать.

– А что ты думаешь обо мне? – вкрадчиво спросил он.

Я бесшумно набрала воздуха в легкие:

– Думаю, для тех молодых женщин, кто не ходит в мужских штанах, вы служите источником разных бед.

Он громко расхохотался:

– Боже милостивый, да это настоящее ясновидение! Вообще-то, с девушками у меня нет никаких бед, а вот с их отцами – весьма часто.

Я не смогла удержаться и тоже засмеялась. Когда он смеялся, глаза его совершали странный танец, втягивая в смех находившихся рядом. Мне захотелось не только смеяться, а сказать что-нибудь очень умное и взрослое, что заставило бы его увидеть во мне не мальчишку-сорванца, а девушку.

– А твои предсказания будущего исполнялись? – спросил он, причем очень серьезно.

Опасный вопрос. Особенно в Англии, где всегда настороженно относились к магии и колдовству.

– У меня нет таких сил, – быстро ответила я.

– А без сил ты не умеешь заглядывать в будущее? – не отставал Роберт Дадли. – Некоторые из нас наделены этим священным даром и способны видеть грядущие события. Вот мистер Ди – мой друг и наставник – считает, что людей по жизни ведут ангелы. Иногда ангелы предостерегают нас от греха. А еще есть искусство чтения по звездам. Тому, кто умеет читать, звезды могут рассказать о его судьбе.

Я, будто настоящая дурочка, затрясла головой. Разговор с юным лордом становился опасным, и лучше было ничего не отвечать. Роберт Дадли о чем-то задумался, потом вдруг спросил:

– А танцевать ты умеешь? Играть на лютне или другом инструменте? Если тебе дать роль на маскараде, выучишь?

– Это у меня плохо получается, – сказала я, думая его разочаровать.

– Ну, это мы увидим, мисс Мальчик, – сказал он, смеясь над моим упрямством. – Мы узнаем, на что ты способна.

Я неуклюже, по-мальчишечьи, поклонилась и решила больше ничего ему не говорить.



На другой день я отправилась во дворец Уайтхолл, неся связку книг и несколько свернутых в свиток и тщательно упакованных отцом манускриптов. Я прошла через ворота Темпл-Бар и теперь шагала мимо зеленых лужаек Ковент-Гардена. Моими спутниками были холодный ветер и такой же холодный слякотный дождь, заставившие меня натянуть шапку по самые уши и идти, опустив голову. Казалось, этот ледяной ветер прилетел прямо из далекой России. Он сопровождал меня на всем протяжении Кинг-стрит, вплоть до ворот Уайтхолла.

Надо ли говорить, что я впервые оказалась у стен королевского дворца? Я думала, что просто отдам книги с манускриптами стражникам и вернусь домой. Но когда я показала им записку, торопливо написанную лордом Робертом, и они увидели внизу листа печать с гербом его семейства – медведем, держащим в передних лапах суковатую палку, – стражники поклонились мне, словно иноземному принцу, и дали в провожатые солдата, чтобы отвел меня прямо к лорду Роберту.

Дворец представлял собой целый город с многочисленными внутренними дворами и двориками, красиво устроенными и обихоженными. А в самом центре был громадный сад с яблонями, беседками и скамейками. Мой провожатый спешил и не дал мне насмотреться на придворных, одетых в меха и бархат. Они развлекались игрой в кегли. Мы подошли к дверям, где тоже стояли стражники, и попали в большое красивое помещение, полное нарядно одетых людей. Солдат вел меня дальше. Мы прошли еще несколько помещений и вышли на протяженную галерею. В ее дальнем конце я увидела Роберта Дадли. Я очень обрадовалась – в этом громадном дворце он был единственным, кого я знала.

– Милорд! – крикнула я и побежала ему навстречу.

Стражник уже был готов догнать меня и схватить за плечо, но Роберт Дадли махнул ему рукой, показывая, что знаком со мной.

– Здравствуй, мисс Мальчик! – крикнул он мне в ответ.

Только сейчас я заметила, что Роберт Дадли был не один. Рядом с ним стоял… пятнадцатилетний король Эдуард! Король был одет в роскошн

Страница 10

й голубой бархат. Меня поразили бледность его лица, имевшего цвет снятого молока, и необычайная худоба.

Я опустилась на колени, прижимая отцовские книги и одновременно пытаясь стянуть с головы шапку.

– Это и есть та самая девочка-мальчик, – сказал Роберт Дадли, обращаясь к королю. – Не правда ли, замечательная лицедейка?

Я не осмеливалась поднять голову и потому только слышала ответ короля. Судя по голосу, юный правитель Англии был серьезно болен.

– Ну и странные фантазии забредают в твою голову, Дадли. С чего ты взял, что она замечательная лицедейка?

– Послушай, какой у нее голос, – ответил лорд Роберт. – Чудесный, мелодичный голос. А акцент! Очаровательная смесь испанского и лондонского. Я мог бы дни напролет слушать ее голос. Посмотри, даже в этих лохмотьях она держится, как принцесса. Согласись, она прелестное дитя.

Я по-прежнему не решалась поднять голову, чтобы они не видели моего сияющего лица. Словно букеты, я прижимала к своей тощей груди слова: «в этих лохмотьях она держится, как принцесса», «мелодичный голос» и «прелестное дитя».

Однако юный король быстро вернул меня на грешную землю:

– Зачем ей вообще лицедействовать? Девочка, играющая мальчика, который играет девочку? К тому же Священное Писание запрещает женщинам носить мужскую одежду.

Его голос сменился душераздирающим кашлем. Несчастный Эдуард сотрясался всем телом, будто собака, попавшая в медвежьи лапы.

Я подняла голову. Мне показалось, что король вот-вот упадет на пол. Наверное, Роберт Дадли подумал то же самое, поскольку протянул руки, готовый подхватить Эдуарда. Однако приступ кашля прекратился. Король быстро спрятал платок, которым прикрывал рот, но я успела заметить темное пятно. Оно было темнее крови.

– Это совсем не грех, – успокоил короля Роберт Дадли. – И девочка не грешница. Она блаженная. Она видела ангела, идущего по Флит-стрит. Представляешь? Ангел сопровождал нас с Джоном Ди, и она его увидела.

Юный король сразу же повернулся ко мне. Чувствовалось, ему стало интересно.

– Ты способна видеть ангелов?

– Отец называет меня блаженной, а иногда просто дурочкой. Прошу прощения, ваше величество.

– Но ты действительно видела ангела на Флит-стрит?

Я кивнула и тут же опустила глаза. Отрицать свой дар я не могла.

– Да, ваше величество. Простите, я ошиблась. Я никого не хотела обидеть. Я…

– А каким ты видишь мое будущее? – перебил меня король.

Я посмотрела на него. Наверное, любой бы увидел на нем печать скорой смерти. Восковая кожа, воспаленные глаза, чрезмерная худоба. Это было заметно и без приступа кашля и темного пятна на платке. Я хотела ему солгать, но мои губы сами собой произнесли совсем другие слова:

– Я вижу открывающиеся небесные врата.

Роберт Дадли вновь протянул руку, готовый подхватить короля, но помощь не понадобилась. Король не рассердился на мои слова, наоборот, он улыбнулся:

– Все вокруг лгут мне, и только этот ребенок говорит правду. А мои придворные лишь изобретают новые способы лжи. И только она…

Он замолчал, чтобы опять не закашляться, и приветливо мне улыбнулся.

– Для короля небесные врата открываются с самого рождения, – учтиво произнес Роберт Дадли. – То же относится и к твоей матери. Девочка только это и сказала. Правда? – спросил он, сердито поглядев на меня.

Юный король махнул мне рукой:

– Останешься при дворе. Ты будешь моей… шутихой.

– Ваше величество, но мне надо домой, к отцу. Сегодня я пришла, только чтобы принести лорду Роберту выбранные им книги, – сказала я так тихо и смиренно, как только могла.

– Ты будешь моей шутихой и будешь ходить в моей ливрее, – распорядился юный король. – Роберт, я благодарен, что ты мне нашел ее. Этого я не забуду.

Роберт Дадли расценил слова короля как разрешение уйти. Он щелкнул пальцами, подзывая меня, после чего повернулся и вышел. Я не знала, как быть. Я хотела объяснить королю свое положение. К тому же я не знала, как ко всему этому отнесется мой отец. Он ведь оставался без помощницы. Но по лицу Эдуарда я поняла: разговора у нас не получится. Я быстро поклонилась и побежала следом за Робертом Дадли. Он шел через громадную королевскую приемную, не обращая внимания на придворных. Двоих, вежливо осведомившихся о здоровье короля, он почти оттолкнул, бросив на ходу:

– Не сейчас.

Мы вышли на другую длинную галерею, где возле массивных дверей стояло с полдюжины гвардейцев, вооруженных пиками. При нашем приближении они распахнули двери. Дадли равнодушно прошел мимо. Я бежала за ним, будто гончая, стремясь держаться у ноги хозяина. Наконец мы достигли дверей, где стояли люди в ливреях с гербом Дадли. Они поклонились и распахнули двери. Мы вошли.

Это был большой внутренний зал с таким же большим камином. Возле огня спиной к нам сидел человек.

– Отец, – произнес Роберт, опускаясь на одно колено.

Его отец обернулся и двумя пальцами равнодушно благословил сына. Я тоже опустилась на одно колено. Потом Роберт Дадли поднялся, а я так и осталась в этой позе.

– И как сегодня король?

Страница 11

– Хуже, – признался Роберт Дадли. – Был сильный приступ кашля. Из горла шла черная желчь. Он едва дышал. Отец, он долго не протянет.

– А что это за девочка?

– Дочь книготорговца. Говорит, что ей двенадцать, но, по-моему, ей больше. Одевается по-мальчишески, но, если присмотреться, понятно, что это девчонка. Джон Ди назвал ее ясновидящей. Как ты и велел, я показал ее королю, сказал, что она блаженная, и попросил для нее место королевской шутихи. Она сказала Эдуарду, что видит небесные врата, раскрытые перед ним. Ему это понравилось. Он готов сделать ее своей шутихой.

– Хорошо, – сказал герцог. – Ты рассказал ей о ее обязанностях?

– Не успел. Я сразу повел ее сюда.

– Встань… блаженная.

Я встала и впервые увидела отца Роберта Дадли – герцога Нортумберлендского, считавшегося самым могущественным человеком в королевстве. Вытянутое, скуластое, «лошадиное» лицо, темные глаза, лысеющая голова, наполовину прикрытая беретом из дорогого бархата. К берету была приколота серебряная брошь с гербом Дадли – медведем, держащим в передних лапах суковатую палку. Герцог носил бородку-эспаньолку и усы, закрученные над полным ртом. Я заглянула ему в глаза и… ничего не увидела. Он умел скрывать свои мысли, и мысли сами помогали ему в этом.

– И что же ты видишь во мне своими большущими черными глазами, девочка-мальчик? Рассказывай, блаженная! – велел он.

– Ангелов у вас за спиной я не вижу, – выпалила я, за что была награждена улыбкой изумленного герцога и смешком его сына.

– Превосходно, – сказал Джон Дадли. – Искусно сыграно. Скажи-ка, блаженная, а как тебя звать?

– Ханна Грин, милорд.

– Теперь послушай меня, шутиха Ханна. За тебя просили перед королем, и он согласился взять тебя в свои шутихи сообразно нашим законам и традициям. Ты понимаешь, что это такое? – (Я покачала головой.) – Ты становишься его собственностью. Кем-то вроде живой игрушки, но с редким правом быть самой собой. Это даже не право, а твоя обязанность. Говори все, что взбредет тебе в голову. Делай, что пожелаешь. Это будет развлекать короля, а заодно и нас. А кроме того, это облегчит нашу задача, порученную нам Богом: делать то, что угодно королю. Ты по пути сюда видела придворных? – (Я кивнула.) – Как они тебе?

– Такие… красиво одетые. Особенно женщины, – промямлила я.

– Да, они мастерски умеют пускать пыль в глаза. На самом деле короля окружает двор, состоящий из лжецов. А его величество, в силу своего юного возраста, не всегда умеет отличить правду от красиво поданной лжи. Вот ты и будешь той единственной, кто говорит королю правду. Невинной душой в этом грешном мире. Понимаешь?

– Как я все это буду делать? – спросила я, окончательно сбитая с толку. – Что вы от меня хотите?

– Тебе надлежит быть самой собой. Говорить не то, что желал бы услышать король, а то, что внушает тебе твой дар. Те слова, которые твои губы произносят вне зависимости от твоего желания. Король любит блаженных. У них невинные души. Получается, у тебя две задачи: развлекать короля и говорить ему правду. Он повелел зачислить тебя в штат придворных. Теперь ты королевская шутиха. Такая же придворная, как те, кого ты видела. За свое шутовство ты будешь получать жалованье. – (Я молчала.) – Ханна, ты поняла, что я сейчас сказал?

– Да. Но я так не согласна.

– А вот это никого не волнует. Тебя выпросили у твоего отца. У тебя нет никаких прав, в том числе и права голоса. Твой отец вручил тебя заботам моего сына, а он передал тебя королю. Теперь ты королевская собственность.

– А если я откажусь? – спросила я, дрожа всем телом.

– Ты не можешь отказаться.

– А если убегу?

– Тебя поймают и накажут так, как повелит король. Скорее всего, выпорют, словно провинившегося щенка. Пойми: до сих пор ты была отцовской собственностью. Теперь ты наша собственность. От отца ты перешла к нам, чтобы служить королевской шутихой. Он будет распоряжаться тобой. Это ты понимаешь?

– Отец ни за что бы меня не продал, – упрямо возразила я. – И не отдал бы чужим людям.

– Он не посмеет встать у нас на пути, – тихо произнес за моей спиной Роберт Дадли. – Я обещал ему, что в королевском дворце ты будешь в большей безопасности, чем на лондонских улицах. Я дал ему свое слово, и он согласился. Все это было решено, пока мы выбирали книги. Вот так-то, Ханна.

– Но это еще не все, – снова заговорил герцог. – Ты будешь не только живой игрушкой короля, его шутихой. У тебя будет еще одно занятие. – (Я не спрашивала, зная, что он сам скажет.) – Ты станешь нашим вассалом.

Это английское слово было мне не знакомо. Я оглянулась на Роберта Дадли.

– Вассал означает пожизненного слугу, выполняющего все приказы своих господ, – пояснил сын герцога.

– Ты станешь нашим вассалом, – повторил его отец. – Будешь рассказывать нам обо всем, что видишь и слышишь. О том, какие молитвы возносит король, что заставляет его плакать и смеяться. Обо всем этом ты будешь докладывать мне или Роберту. Ты наши глаза и уши при короле. Понимаешь?

– Мой господин, я понимаю, что это большая

Страница 12

честь! – в отчаянии ответила я. – Но я должна вернуться домой, к отцу. Я не могу быть ни шутихой короля, ни вашим вассалом. Я должна помогать отцу с его работой. У него очень много работы.

Герцог вопросительно изогнул одну бровь. Роберт наклонился ко мне и почти шепотом сказал:

– Мисс Мальчик, твой отец не в состоянии надлежащим образом заботиться о тебе и следить за тобой. Он признался в этом, и ты слышала его слова своими ушами. Помнишь?

– Помню, милорд. Но отец хотел лишь сказать, что ему со мной хлопотно…

– Мисс Мальчик, а я хочу тебе сказать, что вовсе не считаю твоего отца добрым христианином, происходящим из доброй христианской семьи. Я думаю, вы с ним покинули Испанию не просто так, а скрываясь от испанских властей. Как известно, они преследуют евреев. Если ваши соседи и прочие добропорядочные жители Лондона узнают о вашем еврейском происхождении, сомневаюсь, что вы долго проживете в вашем домишке.

– Мы марраны, – прошептала я. – Мы очень, очень давно приняли христианство. Я крещеная. Я помолвлена с молодым человеком, которого мне выбрал отец. С английским христианином.

– Я бы не хотел углубляться в эти дебри, – откровенно предостерег меня Роберт Дадли. – Если найти твоего избранника, окажется, что мы попали в еврейское гнездо, тайно существующее в самом сердце Англии. А невидимые ниточки оттуда тянутся… ну-ка, подскажи, куда? В Амстердам? И затем в Париж? – (Я хотела возразить, но страх лишил меня речи.) – В глубине души еврей всегда остается евреем, даже если ему удается разыгрывать из себя благочестивого христианина. А по пятницам эти «благочестивые христиане» зажигают свечи. Они найдут тысячи причин, чтобы отказаться есть свинину. Они искусно маскируются, но все равно живут с ощущением петли на шее.

– Сэр!

– Соплеменники помогли вам с отцом добраться до Лондона. Не пытайся это отрицать. Все они евреи, втайне продолжающие выполнять свои еврейские обряды. В вашей среде принято помогать своим. Богобоязненные христиане утверждают, что все европейские страны опутаны вашей невидимой еврейской паутиной.

– Милорд!

– Уж не желаешь ли ты стать тем клубочком, который приведет самого христианнейшего из королей в это тайное еврейское гнездо? А ты знаешь, что реформированная Церковь умеет разжигать не менее жаркие костры, чем католики? Хочешь сгореть вместе со своим отцом и вашими друзьями? Тебе доводилось вдыхать запах поджаривающегося человеческого тела?

Я тряслась от ужаса. В горле пересохло. Язык не шевелился. Должно быть, отец и сын Дадли видели, как мои испуганные глаза стали еще чернее, а лоб покрылся испариной.

– Я это знаю, – продолжал Роберт Дадли. – Ты знаешь. И твоей отец знает. Он знает, что ему не уберечь тебя. А я это могу. И довольно об этом. Больше я не скажу ни слова.

Роберт Дадли умолк. Я пыталась заговорить, но произносила лишь какие-то невнятные звуки. Да, мне было очень страшно. За себя. За отца. За всех, кто, рискуя жизнью, помогал нам добраться до Англии и устроиться в Лондоне.

– Да не дрожи ты так, – усмехнулся Роберт Дадли. – К счастью для тебя, твой дар нашел тебе самое высокое и безопасное пристанище, о каком ты и мечтать не могла. Будешь верно служить королю и нам – с головы твоего отца не упадет ни волоска. Обманешь нас хотя бы раз – и твой отец на собственной шкуре прочувствует гнев добропорядочных христиан. Не завидую ему, когда его будут таскать по улицам. А тебя выдадут замуж за какого-нибудь набожного красномордого свинопаса. Выбор за тобой.

Не прошло и пары минут, как герцог Нортумберлендский махнул рукой, давая понять, чтобы я исчезла с его глаз. Он не стал дожидаться моего выбора. Ему не требовался дар ясновидения, чтобы точно знать, какой выбор сделаю я.

– Значит, теперь ты будешь жить при дворе, – сказал отец.

Мы ужинали с ним пирогом, купленным в близлежащей пекарне. Начинка пирога, как и многое в английской еде, была для меня непривычна и застревала в горле. Отец сдабривал ее подливой.

– Теперь мне придется спать в одной комнате со служанками, – без всякой радости сообщила я. – Я буду ходить в ливрее королевского пажа и везде сопровождать короля.

– О такой судьбе для тебя я боялся и мечтать, – сказал отец, пытаясь говорить бодрым тоном. – Если только лорд Роберт не закажет у меня еще несколько книг, в ближайшие месяцы нам будет нечем платить за жилье.

– Я могу отсылать тебе свои деньги, – предложила я. – Мне будут платить жалованье.

Отец потрепал меня по руке:

– Ты славная девочка. Не забывай об этом. Помни о своей матери. Помни, что ты одна из детей Израилевых.

Я молча кивала, глядя, как он черпает ложкой прокисшую подливу и отправляет себе в рот.

– Уже завтра я должна явиться во дворец, – прошептала я. – Отец, мне сказали, что моя служба начнется немедленно…

– Я буду навещать тебя каждый вечер. Мы будем видеться у ворот дворца, – пообещал он. – И если та жизнь тебе совсем уж не понравится или с тобой будут плохо обращаться, мы снова убежим. Вернемся в Амстердам, а оттуда – в Турцию. Мы найдем

Страница 13

себе уголок, querida. Мужайся, доченька. Ты ведь одна из Избранных.

– А как я во дворце буду соблюдать постные дни? – чуть не плача, спросила я. – Меня заставят работать по субботам. Как мне молиться? А если мне дадут на обед свинину?

Отец выдержал мой взгляд, потом опустил голову:

– Я буду соблюдать обряды за нас обоих. Бог милостив. Он поймет. Помнишь, что сказал тот немецкий ученый? Бог скорее позволит нам нарушить закон, чем допустит, чтобы мы лишились жизни. Я буду молиться за тебя, Ханна. И ты молись. Даже в христианском храме, когда ты молишься, стоя на коленях, Бог слышит твои молитвы.

– Отец, лорд Роберт знает, кто мы на самом деле. Он знает, почему мы покинули Испанию. Понимаешь, он это знает!

– Мне он ничего такого не говорил.

– А мне он угрожал. Он знает, что мы евреи, но пообещал держать это в тайне, пока я буду повиноваться ему и его отцу. Он угрожал мне страшными вещами.

– Доченька, опасность грозит нам повсюду. Теперь ты хотя бы будешь под высоким покровительством. Лорд Роберт клялся мне, что в его владениях ты окажешься в безопасности. Никто не посмеет интересоваться прошлым его слуг. И уж тем более никто не усомнится в благонадежности королевской шутихи.

– Отец, ну как ты мог решиться на это? – недоумевала я. – Почему согласился отдать меня им?

– Ханна, а мог ли я им помешать?



Меня привели в комнату с белеными стенами. Она находилась под самой крышей дворца. На столе лежала целая груда моей новой одежды, точнее, она показалась мне новой. В руках у меня был перечень, составленный кем-то из писарей главного дворцового камердинера. Там значилось:



Предмет: одна пажеская ливрея желтого цвета

Предмет: одна пара панталон темно-красного цвета

Предмет: одна пара панталон темно-зеленого цвета

Предмет: один плащ, длинный

Предмет: две льняные нижние рубашки

Предмет: две пары рукавов, одна красная и одна зеленая

Предмет: одна шляпа черного цвета

Предмет: один черный плащ для верховой езды

Предмет: пара туфель для танцев

Предмет: пара сапог для верховой езды

Предмет: пара башмаков для ходьбы

Все означенные предметы не новые, но чистые и, где надо, заштопанные, вручены королевской шутихе Ханне Грин.



– В таких нарядах поневоле станешь шутихой, – вздохнув, прошептала я.



Вечером моего первого дня во дворце отец пришел к воротам. Мы встали неподалеку, разделенные чугунной решеткой.

– У короля уже есть двое шутов: карлица Томасина и Уилл Сомерс. Он был добр ко мне. Показал, где я должна сидеть за обедом. Рядом с ним. Он человек умный. Знает, как рассмешить придворных.

– А что ты сегодня делала?

– Пока ничего. Не могла ничего такого придумать, чтобы сказать вслух.

Мой отец оглянулся. В темноте дворцового сада заухала сова. Ее крик был словно сигнал.

– Разве ты не можешь придумать что-нибудь смешное? – спросил отец. – Тебя же не за тем брали, чтобы ты сидела молча?

– Герцог велел говорить то, что приходит мне в голову. Но мой дар… Я не могу им повелевать. Слова либо появляются, либо нет.

– А лорда Роберта видела?

– Он подмигнул мне, – сказала я, прислоняясь к каменному столбу и кутаясь в теплый плащ.

– Короля тоже видела?

– Его не было даже на обеде. Король плохо себя чувствует, и еду отнесли прямо в его покои. Сначала подали роскошный обед, словно король находится за столом, а потом что-то положили на тарелочку и понесли ему. Место короля занял отец лорда Роберта. Он выглядит как настоящий король, разве что на троне не сидит.

– Герцог тебя заметил?

– Мне показалось, он меня вообще не видел.

– Может, он уже забыл про тебя?

– Герцогу не надо смотреть, чтобы знать, кто где сидит и что делает. Он меня не забыл и никогда не забудет. Герцог из тех людей, которые ничего не забывают.



На Сретение герцог решил устроить маскарад, а потому все королевские шуты обязаны были нарядиться в особые костюмы и выучить свои роли. Открытие маскарада возлагалось на Уилла Сомерса. Он попал в шуты двадцать лет назад, когда ему было столько же, сколько мне сейчас. По замыслу герцога, Сомерс должен будет прочитать вступительное стихотворение, после чего выступят королевские певчие, а потом уже я. Мне тоже надлежало прочитать стихи, специально написанные к маскараду. К маскараду мне сшили новый костюм из желтой – цвета шутов – ткани. Мой прежний наряд был слишком тесен для меня. Я ощущала себя странным двуполым существом. Бывало, я смотрелась в зеркало и видела в нем красивую незнакомую девушку. А на следующий день из зеркала на меня глядел плоский неуклюжий мальчишка.

Распорядитель празднеств дал мне короткий меч и велел нам с Уиллом упражняться, поскольку где-то в середине маскарада был задуман наш шутовской поединок.

Мы нашли себе помещение для упражнений. У меня не было ни сноровки, ни желания. Мне вовсе не хотелось учиться тому, чем занимались мужчины. Одно дело – быть шутихой и совсем другое, когда из тебя делают посмешище на потеху придворным. Пожалуй, только Уилл и смог уговорить меня, сло

Страница 14

ив мое упрямство. Он вел себя так, будто учил меня не фехтованию, а, скажем, греческому языку. Уилл не рассуждал, надо мне это или нет. Существовал навык, которым я должна была овладеть, и он хотел наилучшим образом научить меня этому навыку.

Уилл начал с моей стойки. Положив руки мне на плечи, он слегка распрямил их, после чего приподнял мой подбородок.

– Голову держи высоко, как принцесса, – посоветовал мне шут. – Ты когда-нибудь видела, чтобы принцесса Мария сутулилась, а принцесса Елизавета – опускала голову? Понаблюдай за ними. Они принцессы до мозга костей. Грациозные, как козы.

– Козы? – переспросила я, безуспешно пытаясь поднять голову, не опуская при этом плеч.

Уилл Сомерс улыбался, глядя на мои отчаянные усилия:

– Да, как козы. Я бы сказал, как горные козы. То вверх, то вниз. То полноправные наследницы, то незаконнорожденные. Жизнь принцесс похожа на жизнь горных коз. А ты должна держаться, как принцесса, и прыгать, как коза.

– Я видела принцессу Елизавету, – сама не зная зачем, вдруг сказала я.

– Где ж это тебе посчастливилось?

– Несколько лет назад. Мне тогда и девяти не было. Отец привез меня в Лондон и поручил отнести книги лорду Сеймуру.

Уилл снова опустил свою мягкую руку мне на плечо.

– Чем меньше слов, тем легче жить, – посоветовал он, потом вдруг хлопнул себя по лбу и озорно улыбнулся. – Надо же! Советую женщине попридержать язычок! Ну и дурак же я!

Наш урок продолжался. Уилл показал мне правильную стойку, объяснив, насколько важно во время поединка сохранять равновесие, для чего левую руку нужно держать на поясе. Затем я узнала, что должна определить, какая из моих ног у меня является опорной. Опорную ногу нельзя было отрывать от пола, иначе я споткнусь и упаду. Уилл учил меня делать выпады и отступать. От настоящих выпадов мы перешли к ложным, существовавшим для обмана противника.

Через некоторое время Уилл потребовал, чтобы я нанесла ему удар. Я переминалась с ноги на ногу.

– А если я задену тебя мечом? – наконец спросила я.

– Тогда я вместо смертельной раны получу занозу, – усмехнулся шут. – Смелее, Ханна. Это же деревянный меч.

– Ну что ж, защищайся, – нетвердо произнесла я и сделала выпад.

Уилл как-то ловко увернулся и вдруг оказался сбоку. Деревянное лезвие его меча упиралось мне в горло.

– В настоящем поединке это означало бы твою смерть, – сказал он. – Думаю, теперь ты станешь серьезнее относиться к нашей учебе.

– Я же не мальчишка, – захихикала я, – чтобы увлекаться сражением. Давай попробуем еще раз.

На этот раз я была проворнее и сумела полоснуть мечом по краю его дублета.

– Великолепно! – прошептал Уилл. – Давай еще раз.

Мы упражнялись, пока мои удары не стали выглядеть правдоподобно. Потом Уилл учил меня отступать, уклоняясь в разные стороны. В углу лежал толстый коврик. Уилл расстелил его и показал, как надо кувыркаться, уходя от противника.

– Видишь, как все это смешно? – спросил он, усаживаясь, скрестив ноги.

Сейчас он был похож на мальчишку, усевшегося почитать книгу.

– Не очень-то и смешно, – призналась я.

– Я же все время забываю: ты ведь не столько шутиха, сколько блаженная, – вздохнул он. – Ты не воспринимаешь смешную сторону жизни.

– Воспринимаю, – обиделась я. – Просто у тебя это выходит не смешно.

– Неправда! – возразил Уилл. – Я почти двадцать лет смешу королей, вельмож и придворных. Я появился при дворе, когда король Генрих был влюблен в Анну Болейн. Помнится, я пошутил на ее счет, и он больно надрал мне уши. Но моя шутка пристала к ней. Над моими шутками взахлеб смеялись, когда тебя еще на свете не было.

– Сколько же тебе лет? – спросила я, вглядываясь в его лицо.

Морщины вокруг рта. Морщины вокруг глаз. Но во всем остальном легкий, долговязый Уилл напоминал мальчишку-подростка.

– Сколько мне лет? Мы ровесники с моим языком, а вот зубы чуть-чуть меня моложе.

– Я серьезно спрашиваю.

– Могла бы и сама сосчитать. Мне тридцать три. А почему ты спрашиваешь? Хочешь выйти за меня замуж?

– Нет уж, благодарю покорно, – замотала головой я.

– Ты бы стала женой умнейшего в мире шута.

– Ни за что не выйду за шута.

– Успокойся, тебе это не грозит. Умный мужчина остается холостяком.

– И все равно ты меня не рассмешишь, – поддела я его.

– Ничего удивительного. Ты хотя и маленькая, но женщина. А у женщин нет чувства юмора.

– У меня есть, – возразила я.

– Откуда у тебя это чувство? Женщина не создана по образу и подобию Божьему. Поэтому она не видит смешную сторону жизни.

– А я вижу! Вижу!

– Говорить можно что угодно, но чувства юмора у тебя все равно нет, – торжествующе ухмылялся Сомерс. – Если бы женщины были наделены чувством юмора, стали бы они выходить замуж? Ты когда-нибудь видела мужчину, желающего женщину?

Я покачала головой. Уилл просунул свой меч между ног и лихорадочно забегал взад-вперед.

– Мужчина, охваченный желанием, не может ни говорить, ни думать. Точнее, все его мысли подчинены плотскому желанию. То, что болтается у мужчины между н

Страница 15

г, управляет им, как след управляет гончей. Единственное, на что способен в такие минуты мужчина, – это скулить по-собачьи: «Хочу-у-у-у-у!»

Я захохотала во все горло. Уилл и впрямь был превосходным шутом. Казалось, деревянный меч, изображавший мужской орган, управляет всеми его движениями. Меч заставлял шута делать нелепые броски, подпрыгивать, пятиться задом. Устав скакать, он подошел ко мне и довольно улыбнулся:

– Вот тебе и доказательство, что у женщин нет мозгов, – сказал он. – Ну какая женщина, имеющая мозги, согласилась бы жить рядом с мужчиной?

– Во всяком случае, не я.

– Тогда моли Бога, чтобы прожить девственницей, девочка-мальчик. Но если ты не допустишь до себя мужчину, как же ты выйдешь замуж?

– А я и не хочу замуж.

– В таком случае ты действительно дурочка. Если у тебя не будет мужа, кто тебя прокормит?

– Буду сама зарабатывать себе на жизнь.

– Тогда ты дважды дурочка, поскольку заработать ты сможешь лишь своим шутовством. А это делает тебя уже трижды дурочкой. Первый раз, потому что не хочешь выходить замуж, второй – потому что собираешься сама зарабатывать на жизнь, а третий – из-за твоего ремесла. Получается, я единожды дурак, но ты трижды дурочка.

– Ничего подобного! – возразила я, и откуда-то у меня нашлись слова для своих доводов. – Ты служишь шутом почти двадцать лет. При тебе сменилось два поколения королей. А я во дворце всего несколько недель.

Уилл тоже засмеялся и хлопнул меня по плечу:

– Будь осторожна, девочка-мальчик, иначе ты из блаженной превратишься в настоящую шутиху с остреньким язычком. Поверь мне, ежедневно фиглярничать и смешить куда труднее, чем раз в месяц сказать что-нибудь, от чего все рты разинут.

Я снова засмеялась. Оказывается, моя служба при дворе заключалась в том, чтобы раз в месяц удивлять короля и придворных.

– Отдохнули – и за дело, – сказал Уилл. – Нам еще нужно придумать, как ты изящно убьешь меня на маскараде.



У нас получился замечательный спектакль. Мы сами хохотали, отрабатывая его части. В нем мы вели себя, как настоящие дураки. Неправильно рассчитав время, мы одновременно делали выпад и ударялись лбами. Изобразив на лицах искреннее удивление, мы оба начинали отступать, расходясь в разные стороны. Точно так же мы оба делали обманные маневры, кувыркались и озирались вокруг, ища противника. В конце концов я по чистой случайности закалывала Уилла, и он еще некоторое время кружил, удивляясь полученной ране. Можно было докладывать распорядителю церемоний, что мы подготовились. Однако он сам явился в комнату, где мы упражнялись, и сказал:

– Маскарада не будет.

Я повернулась к нему, держа в руке деревянный меч:

– Как не будет? А у нас все готово.

– Король болен, и ему не до увеселений, – мрачно ответил распорядитель церемоний.

Из открытой двери сквозило. Ежась от струи холодного воздуха, Уилл натянул куртку.

– А принцесса Мария на Сретение приедет во дворец? – спросил он.

– Говорят, приедет, – ответил распорядитель. – Как ты думаешь, Уилл, на этот раз ей отведут покои получше, а за обедом дадут мясо повкуснее?

Уилл даже не успел ответить, как распорядитель церемоний повернулся и ушел.

– О чем он говорил? – спросила я.

Лицо шута сделалось серьезным.

– О том, что среди придворных теперь начнется разброд. Кто-то отдалится от короля и приблизится к принцессе Марии.

– Почему?

– Потому что мухи слетаются к самой свежей навозной куче, которая еще горяченькая. Жужжат и торопятся обсесть.

– Уилл, я ничего не понимаю.

– Ах, наивное дитя! Тут все очень просто. Принцесса Мария – наследница. Если мы потеряем короля, она станет королевой. Жаль бедного парня, храни его Господь.

– Но она же ере…

– Она христианка католической веры, – поправил он меня.

– А король Эдуард…

– Думаю, у него сердце будет кровью обливаться. Оставлять престол католичке! Но он бессилен что-либо изменить. Тут не его вина, а короля Генриха. Должно быть, тот сейчас в гробу ворочается, видя расклад грядущих событий. Он-то думал: Эдуард вырастет веселым, сильным парнем. Женится, родит с полдюжины наследников. Так каждый отец думал бы. Что ждет нашу Англию? Нами правили два молодых любвеобильных короля: отец Генриха и сам Генрих. Оба прекрасные, словно солнце, и похотливые, как воробьи. А что мы получили в результате их любовных похождений? Тщедушного немощного юношу и старую деву!

Он посмотрел на меня, и мне показалось, что он тайком утирает слезы.

– Тебе-то что, – с непривычной холодностью произнес Уилл. – О чем печалиться черноглазой девчонке, недавно приехавшей из Испании? А будь ты англичанкой… точнее, будь ты англичанином, а не блаженной шутихой, ты бы сейчас понимала, что к чему.

Уилл распахнул дверь и вышел в большой зал, кивнув стражникам. Те шумно приветствовали его. Я побежала следом.

– Скажи, а что будет с нами? – шепотом спросила я. – Мы куда денемся, если король умрет и трон займет его сестра?

Он искоса посмотрел на меня и криво улыбнулся:

– Мы станем шутами королевы Марии, то

Страница 16

ько и всего. И если я сумею ее рассмешить, это всех удивит.



Вечером к воротам дворцовой ограды пришел мой отец. Он привел с собой молодого человека в плаще из камвольной шерсти. Завитки его темных волос почти касались воротника. У отцовского спутника были темные глаза и застенчивая мальчишеская улыбка. Я не сразу узнала в нем Дэниела Карпентера – юношу, выбранного отцом мне в мужья. Мне стало неловко. Во-первых, за то, что не смогла узнать его с первого взгляда, а во-вторых, за свой шутовской наряд. Мой будущий жених увидел меня в золотисто-желтой ливрее – моей повседневной одежде королевской шутихи. Я закуталась в плащ, чтобы Дэниел не заметил моих штанов, и отвесила ему неуклюжий поклон.

Дэниелу было лет двадцать. Он учился на врача, чтобы идти по стопам своего отца, умершего всего год назад. Его семья, принадлежащая к роду Дизраэли, восемьдесят лет назад перебралась в Англию из Португалии. Свою фамилию они поторопились сменить на Карпентер – наиболее распространенную в этой стране, скрыв свое происхождение и образованность. В выборе фамилии проявился и их острый, язвительный ум: «карпентер» по-английски означало «плотник», а это был род занятий самого знаменитого еврея – Иисуса. Я говорила с Дэниелом всего один раз, когда мы только приехали в Англию и его мать встретила нас хлебом и вином. Естественно, о своем будущем женихе я ничего не знала.

Его, как и меня, просто поставили перед фактом этой помолвки. Кто знает, может, он ненавидел навязанный ему выбор ничуть не меньше, чем я, если не больше. Дэниела выбрали мне, потому что мы с ним были шестиюродными братом и сестрой, то есть очень дальними родственниками. Важно было еще и то, что разница в возрасте у нас оказалась менее десяти лет. Этим требования к паре исчерпывались, а в нашем случае все выглядело почти идеально. Кандидатов в мужья и жены было весьма мало. В самом Лондоне обитало двадцать семейств еврейского происхождения и еще семейств десять были разбросаны по другим английским городам. Ограниченность выбора объяснялась тем, что закон обязывал нас жениться и выходить замуж внутри своего круга. Можно сказать, мне еще повезло. Дэниелу могло бы быть и пятьдесят лет; он мог бы оказаться полуслепым и даже полуживым, но все равно в свои шестнадцать лет я бы вышла за него и разделила с ним супружеское ложе. Однако самым важным, намного важнее благосостояния семей жениха и невесты и их совместимости, был тайный характер нашей помолвки. Дэниел знал, что мою мать сожгли как еретичку, продолжавшую исполнять еврейские обряды. Я знала, что он, как и любой еврейский мальчик, прошел обрезание. А принял ли он в свое сердце воскресшего Иисуса, верил ли проповедям, что мы слышали в церкви каждый день и дважды по воскресеньям, об этом я узнаю, только когда мы поженимся. Тогда же и он больше узнает обо мне. Пока что мы оба знали: наша христианская вера – необходимое новшество, вынужденный шаг древнего народа, который всеми силами стремился выжить. Мы знали, что гонения на евреев продолжались в Европе уже более трехсот лет. В некоторых странах евреям было запрещено селиться. К числу таких стран принадлежала и Англия – родина Дэниела, с недавних пор ставшая и моей родиной.

– Дэниел хотел поговорить с тобой наедине, – смущаясь, объявил отец и отошел в сторону.

– Я слышал, тебя взяли в шутихи, – сказал Дэниел.

Я смотрела на него и видела, как его лицо медленно краснеет. Красными стали даже уши. Кожа на его лице была нежной, как у девушки, а усики над верхней губой – столь же пушистыми, как его брови, нависавшие над глубоко посаженными темными глазами. При беглом взгляде его можно было принять скорее за португальца, чем за еврея. Однако Дэниела выдавали тяжелые веки. Веки у него были чисто еврейскими.

Мой взгляд переместился на его широкие плечи, узкую талию, длинные ноги. Симпатичный парень, ничего не скажешь.

– Да. Меня взяли ко двору, – сказала я, не вдаваясь в подробности.

– Когда тебе исполнится шестнадцать, ты должна будешь покинуть двор и вернуться домой.

– Чей это приказ? – насторожилась я.

– Мой.

Я выдержала ледяную паузу, потом таким же ледяным тоном спросила:

– С каких это пор ты повелеваешь мной?

– Не сейчас. Когда я стану твоим мужем…

– До этого еще надо дожить.

– Но мы с тобой помолвлены. Ты мне обещана. Так что у меня есть права.

– Сейчас мной повелевает король, – нахмурилась я. – Мной повелевает герцог Нортумберлендский. Мной повелевает лорд Роберт Дадли, его сын. Мной повелевает мой отец. Так что можешь вставать в очередь. Похоже, каждый мужчина в Лондоне думает, что вправе повелевать мной.

Мои слова немного рассмешили Дэниела, отчего его лицо стало совсем мальчишеским. Он слегка ущипнул меня за плечо, словно своего дружка. Я невольно улыбнулась.

– Бедная девочка, – сказал он, – ты же попала в клетку.

– Почему в клетку? – возразила я. – Королевская шутиха не такое уж плохое занятие.

– И ты не хочешь вырваться из-под власти всех, кто тобой помыкает?

Я пожала плечами:

– Уж лучше жить

Страница 17

здесь, чем быть обузой собственному отцу.

– Ты могла бы жить у меня.

– Тогда я стала бы твоей обузой.

– Когда закончится мое ученичество и я сделаюсь врачом, то позабочусь о жилье для нас.

– И когда же случится это чудо? – с жестокостью упрямой девчонки спросила я.

Мои слова вновь заставили его покраснеть.

– Года через два, – сухо ответил Дэниел. – К твоему шестнадцатилетию я уже буду располагать средствами для содержания жены.

– Вот тогда и приходи, – сказала я, отнимая у него всякую надежду. – Тогда и будешь заявлять о своих правах на меня… если, конечно, я останусь здесь.

– Но не забывай: мы помолвлены.

Я пыталась прочитать по его лицу, о чем он думает, но не смогла. Меня это рассердило.

– Кем помолвлены? Какими-то старухами, которые устроили это больше для себя, чем для нас? Ты хотел большего?

– Я хочу знать, как ты ко мне относишься, – не сдавался Дэниел. – Я очень долго ждал, пока вы с отцом доберетесь до Парижа, потом до Амстердама. Месяцами мы ничего не знали о вас. Терялись в догадках. С ужасом думали: вдруг вас схватили? И когда вы наконец оказались в Англии, я подумал, что ты обрадуешься… обрадуешься… нашему дому. И что потом? А потом я слышу, что вы с отцом не захотели жить у нас. Вы решили нанять дом и жить самостоятельно. Что еще удивительнее, ты продолжала ходить в мальчишеских одеждах и помогала отцу не как дочь, а как сын. Потом ты и вовсе покинула отцовский дом, будто его защита ничего для тебя не значила. А теперь ты шутиха короля.

Дэниела что-то мучило, и я быстро поняла, что именно. Мне не понадобился дар ясновидения – хватило обостренной интуиции девчонки, превращающейся в девушку.

– Ты думал, я брошусь тебе на шею, – усмехнулась я. – Как же иначе? Ведь ты меня спас. Пугливую девочку, только и мечтающую, как бы выйти замуж и покрепче ухватиться за мужчину. Ты думал, я шагу не могу ступить без мужской поддержки? – (Его лицо стало пунцовым, а голова несколько раз дернулась. Я попала в точку.) – Так знай же, ученик, еще не ставший врачом. Я побывала в стольких местах и столько повидала, что тебе и не снилось. Ты вряд ли жил с ощущением, что этот день может оказаться последним. Не дай тебе Бог попасть в передряги, в каких побывали мы с отцом. Но у меня ни разу… слышишь, ни разу не было в мыслях прилепиться к мужчине и уповать на его помощь.

– Ты не… – Он лихорадочно подыскивал слово, точно описывающее его мальчишеский гнев. – Ты не… Ты рассуждаешь не как девушка.

– Слава Богу, Он не обделил меня мозгами!

– В тебе нет… девичьей покладистости.

– Спасибо матери. Она не растила меня рабыней.

– Ты не… – Дэниел распалялся все сильнее, уязвленный моей неблагодарностью. – Если бы я мог выбирать из нескольких девушек, я бы тебя не выбрал!

Эти слова утихомирили меня. Некоторое время мы с Дэниелом смотрели друг на друга. Мы стояли рядом, но оба ощущали возникшее расстояние.

– Ты хочешь объявить о помолвке с другой девушкой? – спросила я, немного потрясенная его словами.

– У меня нет другой девушки, – неохотно признался он. – Но мне не нужна девушка, которой не нужен я.

– Да ты пойми, что дело не в тебе, – попыталась объяснить я. – Дело в замужестве. Просто я вообще не хочу выходить замуж. Что такое замужество, как не женское рабство? Женщины идут в это рабство, надеясь на защиту мужчин, а те не в состоянии их защитить!

Отец недоуменно поглядывал на нас. Наверное, он думал, что мы станем ворковать как голубки. А мы сердито смотрели друг на друга и молчали. Потом Дэниел повернулся и отошел на пару шагов. Я прислонилась к холодной каменной арке и просто ждала, что будет дальше. Вдруг он сейчас уйдет и мы уже никогда не увидимся? Я представила, как рассердится мой отец: ведь своим упрямством и несдержанным языком я ломала и его будущее. Если Дэниел и его мать сочтут себя оскорбленными моей заносчивостью, мы лишимся поддержки. Тайная еврейская община в Англии была замкнутым мирком, и стоило этому мирку отказаться от нас, нам не останется иного, как снова пуститься в скитания.

Дэниел все-таки взял себя в руки и снова подошел ко мне.

– Ты напрасно меня дразнишь и сердишь, Ханна Грин, – дрожащим от напряжения голосом сказал он. – Что бы ни было, но мы обещаны друг другу. Ты в своих руках держишь мою жизнь, а я в своих – твою. Нам нельзя ссориться. Мы живем в опасном мире. Вместе легче заботиться о безопасности.

– Безопасность не для нас, – холодно ответила я. – Должно быть, до сих пор тебе везло, если ты считаешь, что такие, как мы, где-то могут чувствовать себя в безопасности.

– В этой стране условия лучше, чем во многих других. Она сможет быть нашим домом, – убежденно произнес Дэниел. – Мы с тобой поженимся. У нас родятся дети, которые будут жить, как настоящие англичане. Они ничего не узнают об опасностях, через которые прошли мы. Мы даже можем не рассказывать им ни о твоей матери, ни о ее вере. И о том, во что верили мы, тоже не скажем.

– Еще как скажешь! – пророчески заявила я. – Это ты сейчас так говоришь. А стоит родит

Страница 18

ся первому ребенку, и ты не сможешь утаивать от него, кто мы на самом деле. Ты будешь стараться зажигать свечу по пятницам и не работать по субботам. Быть может, ты станешь знаменитым врачом, но ты будешь тайно делать сыновьям обрезание и учить их молитвам. И меня заставишь научить дочерей печь мацу, не есть мясо вместе с молоком и следить, чтобы из куска купленной говядины вытекла вся кровь. Как только у тебя появятся свои дети, тебе захочется научить их заповедям и законам предков. Это что-то вроде болезни, передающейся из поколения в поколение.

– Это не болезнь, – вдохновенно прошептал Дэниел.

Осторожность была у нас в крови, и, даже ссорясь, мы не повышали голоса. Мы всегда помнили, что у теней, стен и ограды есть уши.

– Не оскорбляй дар, называя его болезнью, – добавил он. – Мы Избранные, и нам заповедано хранить нашу веру.

Если бы разговор касался чего-то другого, я бы стала спорить просто из чувства противоречия. Но слова Дэниела затронули во мне глубинный пласт. Я любила свою мать и не могла отринуть ее веру.

– Согласна, – сказала я. – Это не болезнь. Но от этого гибнут, как от поветрия. Сначала погибла моя бабушка, потом тетка, а за ней и мать. И ты предлагаешь мне продолжение жизни, полной страхов. Нас впору называть не избранными, а про?клятыми.

– Если не хочешь выходить за меня, выйди за христианина и делай вид, будто это и есть твоя истинная вера. Никто из наших тебя не выдаст. Я не стану принуждать тебя к браку со мной. Можешь отрицать веру, за которую погибли твои мать и бабушка. Достаточно одного твоего слова, и я скажу твоему отцу, что хочу освободиться от помолвки.

Я колебалась. При всей своей безрассудной смелости я не решалась заявить отцу, что намерена разрушить его замыслы. Я не могла сказать старухам, которые устраивали помолвку, думая лишь о моей безопасности и будущем Дэниела, что замужество меня не привлекает. Я хотела невозможного: оставаться свободной и не быть отвергнутой еврейской общиной.

– Не знаю, – ответила я, прибегая к женской хитрости. – Я не готова сказать… В общем, пока не знаю.

– Тогда слушай тех, кто знает! – сурово произнес Дэниел, усмотревший в этом способ меня обуздать. – Ты же не можешь воевать со всеми. Нужно выбрать свою принадлежность какому-то кругу и на этом успокоиться.

– Для меня это слишком высокая плата, – прошептала я. – Тебе, как и всякому мужчине, понравится такая жизнь. В доме все крутится вокруг тебя. Дети ловят отцовское слово. Ты сидишь во главе стола и произносишь молитвы. А для меня стать женой – значит потерять все возможности. Не стать той, кем я могла бы стать, и не сделать того, что могла бы сделать. Мне будет оставлена роль твоей служанки. В лучшем случае – твоей помощницы.

– Дело тут не в твоей национальности, а в том, кем ты родилась, – спокойно возразил Дэниел. – Выйдешь ли ты за еврея или за христианина, в любом случае станешь служанкой своего мужа. А кем еще может быть женщина? Неужели ты начнешь отрицать не только свою религию, но и свой пол? – (Я молчала.) – Ты вероломная женщина, – медленно выговаривая слова, сказал Дэниел. – Ты способна предать саму себя.

– Ты говоришь ужасные вещи.

– Зато правдивые, – заметил он. – Смотри, что получается. Ты еврейка, молодая женщина, помолвленная со мной, и все это ты отрицаешь. Ты кому служишь при дворе? Королю? Семейству Дадли? А им ты верна?

Я вспомнила, как меня сделали шутихой, вассалом семейства Дадли и их шпионкой.

– Я просто хочу быть свободной, – сказала я. – Я не хочу быть ни женой, ни служанкой, ни шутихой.

– И при этом носить шутовскую ливрею?

Мой отец смотрел в нашу сторону. Должно быть, он догадывался, что наш разговор вышел за пределы обычной болтовни, сопровождающей ухаживание.

– Ну как, сказать нашим, что мы с тобой не достигли согласия и потому я прошу тебя освободить меня от принесенного обещания? – с заметным волнением спросил Дэниел.

Мне хотелось сказать «да», но спокойствие, с каким он стоял, молча и терпеливо ожидая моего ответа, заставило меня повнимательнее приглядеться к Дэниелу Карпентеру. Зимние сумерки торопились смениться вечерней тьмой, и в этом скупом, быстро ускользающем свете я вдруг увидела, каким станет Дэниел через несколько лет. Я увидела обаятельного молодого мужчину со смуглым подвижным лицом, такими же подвижными, внимательными глазами, чувственным ртом, сильным прямым носом (у меня был такой же) и с густыми черными волосами, похожими на мои. Из умного юноши он превратится в умного мужчину. Он видел меня насквозь. Он умел разбивать мои доводы, ударяя в самую суть моих противоречий. Дэниел мог бы сейчас повернуться и просто уйти. Однако он ждал. Он давал мне шанс. Из него получится великодушный муж, основным качеством которого будет доброта.

– Дай мне время прийти в себя, – заскулила я. – Сейчас я ничего не могу тебе ответить. Я и так много чего уже сказала. Прости, что наговорила лишнего. И прости, что рассердила тебя.

Но его гнев так же быстро исчез, как и появился. Оказалось, Дэниел отходчив.

Страница 19

то в нем мне тоже понравилось.

– Мне прийти снова? – спросил он.

– Конечно приходи.

– Так мы остаемся помолвленными?

Я пожала плечами, пытаясь построить ответ так, чтобы не обидеть Дэниела и при этом не сказать ничего определенного.

– Я не разрывала помолвку, – сказала я, найдя самый простой способ вывернуться. – Так что все остается прежним.

– Но учти, – кивнул он, – если передумаешь, сразу предупреди меня. Если я не женюсь на тебе, тогда буду искать себе другую невесту. Через два года мне нужно жениться. На тебе или на другой, только я обязательно должен быть женат.

– У тебя большой выбор невест? – подкусила я его, прекрасно зная, что это не так.

– Девушек в Лондоне хватает. Я ведь могу жениться и не на еврейке.

– Посмотрим, как старшие тебе это позволят! – воскликнула я. – Тебя заставят жениться на еврейке, и тут ничего не поделаешь. Если не найдешь невесту в Англии, тебе пришлют какую-нибудь толстую еврейку из Парижа или из Турции. Я слышала, у тамошних евреев кожа совсем смуглая, похожая на глину.

– Я постараюсь быть хорошим мужем даже толстой парижанке или девушке из Турции, – с достоинством ответил Дэниел. – Для меня гораздо важнее любить и лелеять жену, которую даст мне Господь, чем бегать за какой-нибудь глупой девчонкой, которая сама не знает, чего ей нужно.

– Это ты обо мне? – сердито спросила я.

Я думала, он снова покраснеет, однако щеки Дэниела не изменили своего цвета. Он посмотрел мне прямо в глаза. Должна признаться, я не выдержала его взгляда.

– Да, я считаю тебя глупой девчонкой. Разве не глупость отворачиваться от любви и защиты того, кто был бы тебе хорошим мужем? И на что ты меняешь жизнь достойной жены? На придворные обманы?

Я не успела ответить. Отец подошел и положил руку на плечо Дэниела, давая понять, что наше свидание закончилось.

– Ну вот вы и познакомились! – обрадованно сказал он. – И как тебе твоя будущая жена?

Я думала, Дэниел начнет жаловаться на меня. Большинство парней ни за что не простили бы уязвленного самолюбия. Однако Дэниел лишь печально улыбнулся:

– Правильнее сказать, мы начали знакомиться. От вежливых общих фраз очень быстро перешли к разногласиям. Правда, Ханна?

– На редкость быстро, – ответила я и была вознаграждена его теплой улыбкой.



Принцесса Мария, как и намеревалась, приехала в Лондон на праздник Сретения. Похоже, никто не удосужился известить ее о том, что король Эдуард снова слег и празднества не состоятся. Она въехала через парадные ворота Уайтхолла вместе с внушительной свитой. На ступенях дворца ее встретил герцог Нортумберлендский с сыновьями, среди которых был и лорд Роберт. Члены государственного совета склонили перед ней головы. Мария восседала на рослой лошади. Лицо принцессы было исполнено решимости. Она смотрела на целое море склоненных голов. На ее лице мелькнула, но тут же погасла довольная улыбка. Затем Мария протянула герцогу руку для поцелуя.

Я много слышала о ней – любимой дочери короля Генриха VIII. Его любовница, а затем и жена Анна Болейн ненавидела Марию и делала все, чтобы держать ту подальше от двора. Принцессе даже не разрешили проститься с умирающей матерью. Я ожидала увидеть воплощение скорби, ведь многие женщины не вынесли бы такой судьбы. Однако передо мной была маленькая воительница, у которой хватало мудрости улыбаться придворным. Внутренне она наверняка торжествовала, наслаждаясь зрелищем раболепно склоненных голов. Еще бы! Не сегодня-завтра она могла стать их королевой, получив всю полноту власти.

Герцог держал себя так, словно Мария уже была королевой. Он учтиво помог ей слезть с лошади и повел в главный зал. Оказалось, торжество все-таки состоится, хотя и не такое пышное и шумное, как предполагалось ранее. Король тем временем страдал у себя в покоях, кашляя и выплевывая комки желчи, но о нем словно забыли. Придворные улыбались Марии, думая о будущем и заранее стремясь снискать ее благосклонность. А Эдуард… Кому он сейчас был нужен?

После обеда начались танцы. Мария не покидала своего места, но постукивала ножкой в такт музыке. Чувствовалось, празднество ей по нраву. Уилл сумел раза два ее рассмешить. Принцесса улыбалась шуту, видя знакомое лицо среди множества других, коварных и опасных. Сомерса она знала давно – с тех самых пор, когда он еще служил шутом у ее отца. Он катал на спине малыша Эдуарда, а ей пел дурацкие песни, уверяя, что это испанские баллады. Многие из собравшихся здесь придворных помнили, как Эдуард с ранних лет насмехался над ней и унижал ее, и потому присутствие шута служило ей пусть и скромным, но все же доказательством постоянства.

За обедом Мария пила очень умеренно и почти ничего не ела. Она не унаследовала отцовского чревоугодия. Вместе с другими я присматривалась к принцессе, стремясь понять женщину, которая очень скоро могла сделаться моей новой повелительницей. Марии шел тридцать седьмой год, но лицо ее оставалось юным, как у девушки. Такие лица легко краснеют. Добавлю, что лицо у Марии было не вытянутым, а скорее квадратным

Страница 20

Чувствовалось, она не умеет лукавить. Мария откинула капюшон своего платья, обнажив темные волосы с рыжеватым оттенком, присущим всем Тюдорам. Мне очень понравилась ее улыбка. Она появлялась на ее лице медленно, и так же медленно теплели глаза принцессы. Пробыв несколько недель при дворе, я составила свое представление о том, как должна выглядеть принцесса. Я считала, что принцессы, как и остальные придворные, умеют улыбаться, сохраняя жесткое выражение глаз, умеют говорить одно, а думать при этом совсем другое. В Марии меня сразу подкупила ее честность. Мне показалось, она устала жить среди лжи и лукавства и потому старалась быть честной, ожидая в ответ, что и другие будут с ней честны. Ей хотелось идти прямой дорогой, а не окольными путями.

Улыбка не была постоянной спутницей принцессы Марии. Ее лицо я бы назвала мрачноватым и даже угрюмым. Но улыбка возмещала все – улыбка первой и самой любимой дочери короля. Когда Мария родилась, Генрих был совсем молодым и еще любил ее мать. У Марии были настоящие испанские глаза: темные и подвижные, способные быстро оценивать происходящее вокруг. Спину она держала исключительно прямо. Темный воротник платья обрамлял ее шею и плечи. На шее принцессы висел большой крест, украшенный драгоценными камнями. Так открыто заявлять о своей приверженности католической вере могла либо очень смелая, либо безрассудная женщина. Двор Эдуарда считался средоточием протестантизма, а подручные короля сжигали еретиков и за меньшие прегрешения, чем открыто носимый католический крест. Я недолго раздумывала над этим вопросом. Вскоре Мария потянулась за золотым кубком, и я увидела ее дрожащую руку. Должно быть, как и большинство женщин, она научилась выглядеть смелой, даже если внутри ее трясло от страха.

В перерыве между танцами Роберт Дадли наклонился к принцессе и что-то прошептал ей на ухо, после чего жестом подозвал меня.

– Так ты новая шутиха моего брата? Слышала, ты приехала из Испании, – по-английски сказала мне Мария.

– Да, ваше высочество, – кланяясь, ответила я.

– Говори по-испански! – велел мне лорд Роберт.

Я снова поклонилась и сказала, что рада находиться при дворе.

Лицо принцессы просияло. Ей было приятно услышать родной язык ее матери.

– Из какой части Испании ты родом? – все так же по-английски спросила она, но уже с интересом.

– Из Кастилии, ваше высочество, – мгновенно солгала я.

Мне очень не хотелось, чтобы принцесса узнала о гибели моей матери и нашем бегстве из Арагона.

– А что заставило тебя приехать в Англию?

Я была готова к этому вопросу. Мы с отцом перебрали все возможные ответы и выбрали самый безопасный.

– Мой отец – талантливый ученый, – сказала я. – В его библиотеке собрано немало манускриптов, которые ему хотелось превратить в книги. Он давно мечтал работать в Лондоне. Это настоящая столица знаний и учености.

Улыбка принцессы сразу же погасла, а лицо посуровело.

– Наверное, твой отец распространяет Библию среди тех, кому не дано ее правильно понимать, – отчеканила Мария.

Проще всего было бы промолчать, поскольку каждое неверное слово могло повредить моему отцу. Я с надеждой посмотрела на Роберта Дадли, купившего у отца несколько экземпляров Библии, заново переведенной на английский язык.

– Ее отец печатает Библию только на латыни, – не моргнув глазом, соврал он. – Очень чистый перевод, ваше высочество. Ошибок совсем мало. Если желаете, Ханна принесет вам экземпляр.

– Мой отец сочтет за честь, – сказала я.

Принцесса кивнула:

– Ты ведь не просто шутиха. Я слышала, брат взял тебя из-за твоего дара ясновидения. Может, ты и мне скажешь что-нибудь мудрое?

– Я бы с радостью, ваше высочество, – растерянно покачала я головой, – но эти слова я говорю не от себя. Они приходят ко мне. А так… что я могу вам сказать, когда вы намного мудрее меня?

– Моему наставнику Джону Ди она сказала, что видела ангела, сопровождавшего нас.

Эти слова заставили принцессу Марию посмотреть на меня с бо?льшим уважением.

– Но потом Ханна сказала моему отцу, что у него за спиной она никаких ангелов не видит.

– Так и сказала? – засмеялась принцесса. – А что твой отец? Его огорчило отсутствие ангелов за его спиной?

– Думаю, он этому не очень удивился, – ответил Роберт и тоже улыбнулся. – Ханна – славная девочка, и дар у нее подлинный. Ваш брат находит в ее словах немало утешения. Особенно когда его болезнь обостряется. Она умеет видеть правду и говорить правду, и королю это нравится.

– И в самом деле такое при дворе – редкий дар, – подхватила принцесса Мария.

Она благосклонно кивнула мне, и я отошла. В это время снова заиграла музыка. Я продолжала следить за Робертом Дадли. Он велел двоим молодым придворным дамам забавлять принцессу танцами. Заметив, что я на него смотрю, он одобрительно мне улыбнулся.



В тот вечер принцесса Мария не навещала брата в его покоях. Но когда она зашла к Эдуарду на следующий день, то вид короля потряс ее до глубины души. Горничные сплетничали, что Мария была белой как мел. До сих

Страница 21

ор она не представляла, насколько ее младший брат близок к смерти.

Причин задерживаться во дворце у Марии не было, и вскоре она уехала. За ней потянулась вся ее свита. И вновь придворные кланялись принцессе, торопясь выказать ей свою верность. Половина из них втайне молились о том, чтобы после восшествия на престол Господь ниспослал ей забывчивость и она бы не вспомнила, как по приказам этих вельмож сжигали упрямых священников и разоряли церкви.

Я стояла у окна, наблюдая за этой игрой в самоуничижение, как вдруг кто-то осторожно дернул меня за рукав. Я обернулась и увидела улыбающегося лорда Роберта Дадли.

– А я думала, вы вместе с вашим отцом провожаете принцессу Марию.

– Как видишь, нет. Я разыскивал тебя.

– Меня?

– Хочу спросить: не окажешь ли ты мне одну услугу?

Я мигом покраснела.

– Конечно, – запинающимся языком пробормотала я.

– Да не бойся ты, – улыбнулся он. – Услуга совсем небольшая. Мой наставник проводит опыт и попросил сходить за тобой, чтобы ты ему помогла. Согласна?

Я кивнула. Лорд Роберт взял меня под руку и повел в ту часть дворца, где находились покои герцога Нортумберлендского. Возле дверей стояли его стражники. Завидев любимого сына герцога, они вытянулись в струнку и распахнули двери. Мы вошли. Большой зал был пуст. Все сейчас находились в дворцовом саду, стараясь выказать преданность отъезжавшей принцессе Марии. Лорд Роберт повел меня дальше: по лестнице, затем по коридору – туда, где помещались его комнаты и библиотека. Окна библиотеки выходили во внутренний сад. Возле одного из них сидел Джон Ди.

– Здравствуй, Ханна Верде, – сказал он, когда мы вошли.

Я давно отвыкла слышать свою настоящую фамилию. Я не знала, как правильно отвечать, и потому лишь поклонилась и сказала:

– Да, сэр.

– Ханна согласилась тебе помочь. Но я пока не говорил ей, какая помощь тебе нужна.

Мистер Ди поднялся из-за стола.

– У меня есть особое зеркало, – сообщил он. – Поскольку ты обладаешь даром, мне подумалось, что ты сумеешь увидеть лучи света, невидимые обычным зрением. Понимаешь? – (Я ничего не поняла.) – Обычные чувства человека улавливают далеко не всё, – начал объяснять Джон Ди. – Есть звуки, которые мы не слышим. Запахи, недоступные нашему носу. Однако мы знаем об их существовании. Возможно, планеты и ангелы посылают нам лучи света. Мне думается, если иметь соответствующее стекло, их можно увидеть.

– Ох! – вырвалось у меня.

Наставник лорда Роберта улыбнулся:

– Тебе не обязательно понимать мои слова. Замысел мой прост: раз ты тогда увидела ангела Уриеля, быть может, ты увидишь и эти лучи в моем зеркале.

– Если лорду Роберту это надо, я согласна.

– У меня все готово. Идем.

Он повел меня в другую комнату с единственным окном. Плотная занавеска не пропускала холодный зимний свет. Посередине комнаты я увидела квадратный стол. Все его четыре ножки стояли на восковых печатях. Зеркало, о котором говорил мистер Ди, располагалось в центре стола. Это было очень красивое зеркало в золотой оправе. Края зеркала были скошены под углом, а стекло обладало удивительным свойством придавать всему золотистое сияние. Я заглянула туда и увидела не мальчика-девочку в шутовском наряде, а юную женщину. На мгновение мне показалось, что я вижу свою мать. Она ласково улыбалась мне, а потом характерным движением повернула голову.

– Ой! – вскрикнула я.

– Ты что-то видела? – с волнением в голосе спросил Ди.

– Мне показалось, что я вижу… свою мать, – прошептала я.

– Ты слышишь ее? – спросил он.

Чувствовалось, мои слова взволновали его еще сильнее.

Я всем сердцем желала снова увидеть мать и услышать ее, но видела лишь свое лицо. От близких слез мои глаза стали еще больше и темнее.

– Мамы здесь нет, – вздохнула я. – Я бы отдала все на свете, только бы услышать ее голос. Но я ничего не слышу. Она от меня ушла. Мне показалось, что я видела ее. Недолго, всего мгновение. Но может, только показалось. Сейчас я вижу в зеркале лишь свое лицо.

– Теперь закрой глаза и внимательно слушай молитву, которую я буду читать, – велел мне Ди. – Когда произнесешь «аминь», снова откроешь глаза и скажешь мне, что ты видишь. Готова?

Я закрыла глаза и услышала, как он осторожно гасит освещавшие комнату свечи. У меня за спиной замер лорд Роберт. Мне очень хотелось угодить ему.

– Готова, – прошептала я.

Джон Ди начал читать длинную молитву. Латинские слова он произносил с сильным английским акцентом, но я их понимала. Это была молитва с просьбой о водительстве и с просьбой к ангелам спуститься и защитить то, что мы собирались сделать. В конце его молитвы я прошептала: «Аминь» – и открыла глаза.

В комнате не горело ни одной свечи. Зеркало смотрелось черным островком, отражавшим темноту. Я ничего не видела.

– Скажи нам, когда умрет король, – шепотом приказал мне мистер Ди.

Я всматривалась в темноту, но по-прежнему ничего не видела и не слышала.

Ничего.

– Назови день смерти короля, – вновь прошептал Ди.

Я ничего не видела и просто ждала, сама не знаю ч

Страница 22

го. А вокруг была все та же темнота. Не слишком ли много они от меня хотели? Я не была греческой сивиллой. Я не была святой, которой раскрывались тайны. Я вглядывалась в темноту, пока у меня не началась резь в глазах. Сейчас я чувствовала себя не ясновидящей, а простой дурочкой. Рядом стоял один из величайших умов Англии и терпеливо ждал моего ответа.

Мне нужно было что-то говорить. Но что я скажу им? Что видения бывают у меня крайне редко и происходят неожиданно? Что они напрасно возлагают на меня такие надежды? Что лучше было бы им оставить меня в отцовском доме? Такие слова им не нужны. Они знали, кто я. Они избавили меня от многих опасностей. Можно сказать, они купили меня и теперь хотели получить выгоду от сделки. Я должна была что-то им сказать.

– Июль, – назвала я первый пришедший мне на ум месяц.

– Какого года? – тихо и вкрадчиво спросил мистер Ди.

Здравый смысл подсказывал мне: юный король долго не задержится на этом свете.

– Нынешнего, – неохотно произнесла я.

– А день?

– Шестой, – прошептала я.

У меня за спиной поскрипывало перо. Роберт Дадли торопливо записывал мои шутовские пророчества.

– Назови имя следующего правителя Англии, – шепотом потребовал мистер Ди.

Я уже собиралась назвать принцессу Марию и вдруг сказала:

– Джейн. – Откуда у меня выплыло это имя? – Сама не знаю, почему я так сказала, – начала оправдываться я. – Милорд, простите меня. Я не знаю…

Джон Ди быстро схватил меня за подбородок и развернул мою голову к зеркалу.

– Не болтай! – приказал он. – Говори только то, что видишь.

– Я ничего не вижу, – удрученно призналась я. – Простите. Простите меня, мистер Ди. Честное слово, я ничего не вижу.

– Имя короля, который придет после Джейн, – потребовал у меня Ди. – Постарайся увидеть его имя. У Джейн будет сын?

Я с радостью бы ответила «да», но язык совсем не двигался в пересохшем рту.

– Мне этого не увидеть, – призналась я. – Честное слово, я не вижу.

– Завершающая молитва, – объявил мистер Ди и усадил меня на стул.

Он снова стал молиться на латыни о благополучном завершении работы, о том, чтобы видения оказались истинными и чтобы наше гадание не причинило кому-либо вреда ни в нашем мире, ни в иных мирах.

– Аминь, – уже с бо?льшим чувством произнесла я, понимая, что мы занимались опасным делом, граничащим с государственной изменой.

Я слышала, как лорд Роберт встал и вышел. Я тоже вскочила и поспешила за ним.

– Вы этого хотели? – спросила я.

– Ты мне сказала правду или то, что, по-твоему, я хотел услышать?

– Нет! Я говорила то, что мне приходило в голову.

Ведь не я же придумала имя Джейн.

Роберт сердито посмотрел на меня:

– Ты серьезно? Учти, мисс Мальчик, если ты будешь стараться мне угодить, нам с Джоном Ди от тебя никакого толку. Угодить мне ты можешь только единственным способом: видеть правду и говорить правду.

– Я не лгала!

Мое желание угодить ему и страх перед зеркалом Джона Ди отняли у меня все силы, и я даже заплакала:

– Милорд, я ничего не придумала!

Его лицо оставалось каменным.

– Клянешься?

– Да.

Он положил руку на мое плечо. У меня вздрагивала голова, и мне очень хотелось прижаться щекой к его прохладному рукаву, но я не посмела. Я остановилась и молча смотрела на него.

– В таком случае ты очень помогла мне, – вдруг сказал он. – Этого я и хотел.

К нам вышел мистер Ди. Его лицо сияло.

– Ханна все-таки обладает даром ясновидения, – сказал он. – Я в этом снова убедился.

– Это вносит существенную разницу в твое дело? – спросил Роберт.

Джон Ди пожал плечами:

– Кто знает? Мы все дети, бредущие в темноте. Но у нее есть дар ясновидения. – Он замолчал, а затем обратился ко мне: – Ханна Верде, я должен кое-что сказать тебе.

– Да, сэр.

– Ты обладаешь ясновидением, поскольку чиста сердцем. Ради себя самой и твоего дара, прошу тебя, отказывайся от всех предложений замужества, не позволяй, чтобы тебя соблазнили, и храни себя в чистоте.

За моей спиной удивленно хмыкнул лорд Роберт.

Я почувствовала, что краснею. Полностью. До кончиков ушей.

– У меня нет плотских желаний, – почти шепотом ответила я, не решаясь взглянуть на лорда Роберта.

– Тогда твои видения будут истинными, – сказал Джон Ди.

– Но я все равно ничего не поняла, – возразила я. – Кто такая Джейн? Разве в случае смерти его величества трон перейдет не к принцессе Марии?

Лорд Роберт приложил палец к моим губам, и я замолчала.

– Садись! – велел он и силой усадил меня на стул.

На другой стул он сел сам. Никогда еще его лицо не оказывалось так близко от моего.

– Мисс Мальчик, ты сегодня дважды увидела такое, за что нас всех могли бы отправить на виселицу.

– Почему? – спросила я, чувствуя бешено заколотившееся сердце.

– Заглянув в то зеркало, ты подвергла всех нас смертельной опасности.

Я поднесла руку к щеке, будто хотела стереть с нее сажу.

– Милорд, вы о чем?

– О том, что здесь было, никому ни слова. Составление гороскопа короля приравнивается к государственной измене.

Страница 23

Наказание за это – смерть. Сегодня ты составила его гороскоп и предсказала дату его смерти. Ты хочешь увидеть меня поднимающимся на эшафот?

– Нет! Я…

– А сама взойти туда хочешь?

– Нет, – дрожащим голосом ответила я. – Милорд, мне страшно.

– Тогда храни молчание. Никому ни слова. Даже своему отцу. А что касается Джейн из зеркала… – (Я ждала.) – Просто забудь все, что видела. Забудь даже то, что я просил тебя заглянуть в зеркало. Забудь про само зеркало и про ту комнату.

– Мне больше не придется в него заглядывать? – спросила я.

– Все зависит от твоего согласия. Не захочешь – я больше не заведу разговор о зеркале. Но сейчас ты должна о нем забыть. – Он соблазнительно улыбнулся. – Это моя личная просьба, – прошептал Роберт Дадли. – Я прошу тебя как твой друг. Как человек, чью жизнь ты теперь держишь в своих руках.

– Понимаю, – только и могла ответить я, чувствуя, как у меня подгибаются колени.



В феврале двор перебрался в Гринвичский дворец. Ходили слухи, что королю стало лучше. Однако за все это время он не посылал ни за мной, ни за Уиллом Сомерсом. Он не звал музыкантов, не хотел ни с кем беседовать и не появлялся на обедах. Я уже привыкла, что дворец полон врачей. Их можно было сразу узнать по одежде. Иногда они сбивались в кучки и о чем-то шептались. На все расспросы придворных они отвечали очень уклончиво, тщательно взвешивая каждое слово. И вдруг с какого-то момента врачи стали исчезать. Время шло, а новостей о выздоровлении короля так и не было. Бодрые заявления врачей о пиявках, способных очистить кровь юного короля, и о микроскопических дозах яда, убивающего болезнь, уже не вызывали доверия. Герцог Нортумберлендский – отец лорда Роберта – вел себя так, словно был некоронованным королем. За обедом он сидел справа от пустого трона. Он возглавлял еженедельные заседания государственного совета, но при этом не уставал говорить всем и каждому, что королю становится все лучше. По словам герцога, король ждет не дождется наступления теплых дней и даже думает о летних путешествиях.

Я молчала. Мне платили за внезапно сказанные слова и за слова неуместные. Вряд ли сейчас было что-то более неуместное, чем правда о юном короле, оказавшемся наполовину узником своего главного придворного. Я не могла сказать, что Эдуард умирает без общения и заботы, что все сколько-нибудь значительные люди в Англии думали сейчас о короне, но не о самом юноше, и это было великой жестокостью. Эдуард был совсем еще мальчишкой ненамного старше меня. Он остался без отца и матери. По сути, его бросили умирать одного. А вокруг меня придворные убеждали друг друга, что пятнадцатилетний король этим летом непременно женится. Я не знала, о чем думал Эдуард, когда кашель отпускал его истерзанные легкие. Но явно не о женитьбе. Я и без своего дара отчетливо видела, что меня окружают почти сплошь лжецы и мошенники.

А пока юный король исторгал из себя новые комки черной желчи, придворные деловито хлопотали себе пенсионы и доходные должности, отдавали внаем земли монастырей, закрытых из благочестия и потом разграбленных из алчности. И все это было в порядке вещей. Никто не противился, никто не смел слова сказать. Говорить правду этому двору лжецов? Правда им нужна не больше, чем залитой нечистотами Флит-стрит – ангел Уриель. И потому я молчала. Я ходила, стараясь не поднимать головы, а за обедом садилась рядом с Уиллом Сомерсом и тоже молчала.

У меня появилось новое занятие. Как-то Джон Ди спросил меня, не соглашусь ли я стать его чтицей. Он жаловался на то, что его глаза быстро утомляются. Мой отец прислал ему манускрипты, читать которые куда сподручнее молодым глазам.

– Я не очень хорошо читаю, – осторожно сказала я.

Мы шли по залитой солнцем галерее, окна которой смотрели на реку: он впереди, а я за ним. Услышав мои слова, мистер Ди остановился.

– Ты очень осторожная юная дама, – улыбнулся он, повернувшись ко мне. – В нынешние переменчивые времена такая осторожность не помешает. Но меня и лорда Роберта ты можешь не опасаться. Полагаю, ты бегло читаешь по-английски и по-латыни. Я прав? – (Я кивнула.) – Естественно, ты прекрасно читаешь по-испански и, возможно, по-французски.

Я молчала. Его слова насчет испанского меня не удивили. Как же я могла не уметь читать на своем родном языке? А вот французский… Должно быть, он предположил, что за время нашего пребывания во Франции я в какой-то мере освоила французский.

Мистер Ди подошел ко мне почти вплотную и прошептал на ухо:

– А по-гречески умеешь читать? Мне нужен человек, умеющий читать по-гречески.

Будь я постарше и поумнее, то солгала бы и сказала бы, что по-гречески не читаю. Но мне было всего четырнадцать, и я гордилась своими способностями. Мама сама учила меня греческому и еврейскому, а отец называл меня маленькой ученой и говорил, что я ничем не уступаю мальчишкам.

– Да, – сказала я. – Я умею читать и по-гречески, и по-еврейски.

– По-еврейски? – переспросил мистер Ди, и его интерес ко мне еще повысился. – Боже милостивый, что же ты мог

Страница 24

а читать на еврейском?! Неужели ты видела Тору?

Я поняла: дальше надо молчать. Если я скажу «да», если признаюсь, что читала еврейские законы и молитвы, Джон Ди без труда додумает все остальное и догадается, кто мы такие. Я не знала, как он отнесется к евреям, втайне соблюдающим законы и обычаи своих предков. Мне вспомнились слова матери: «Из-за своего тщеславия ты когда-нибудь попадешь в беду». Раньше я думала, что эти слова касаются моей любви к красивым платьям и лентам для волос. Только сейчас, облаченная в шутовскую ливрею, я осознала грех тщеславия. Я гордилась своей ученостью, за что могла жестоко поплатиться.

– Мистер Ди… – в ужасе прошептала я.

Он улыбнулся.

– Я как только увидел вас, то сразу понял, что из Испании вы не уехали, а убежали, – мягко сказал он. – Я подумал: вы те, кого испанцы называют conversos[3 - Обращенные (исп.).]. Но я не собирался об этом говорить. Ни мне, ни лорду Роберту не свойственно преследовать людей за веру их отцов. В особенности за ту веру, которую они отринули. Ты же ходишь в церковь? Соблюдаешь обряды? И веришь в Иисуса Христа и Его милосердие?

– Конечно, мистер Ди. А как же иначе?

Думаю, он и без меня знал: нет более благочестивого христианина, чем еврей, пытающийся быть невидимым.

– Я мечтаю о временах, когда мы преодолеем разделения по религиозным особенностям и устремимся непосредственно к истине. Некоторые думают, что не существует ни Бога, ни Аллаха, ни Элохим…

Услышав священные имена, я не удержалась от вопроса:

– Мистер Ди, так вы один из Избранных?

Он покачал головой:

– Я верю в существование Создателя, великого Творца мира, но имени его я не знаю. Я знаю имена, данные Ему человеком. Так с какой стати я должен предпочитать какое-то одно имя другому? Я хочу познать Священную Природу Творца. Я хочу заручиться помощью Его ангелов. Хочу научиться делать золото из простых металлов и святое из низменного. – Он замолчал. – Тебе мои слова что-нибудь говорят?

Я старалась ничем не выдать своих чувств. Когда мы жили в Испании, в отцовской библиотеке я видела книги, рассказывающие о тайнах создания мира. Отец позволял их читать лишь у себя. Я помню, как к нему приходил еврейский талмудист. Другим постоянным читателем этих книг был монах-иезуит, стремившийся узнать тайны, лежавшие за пределами своего ордена.

– Алхимия? – тихо спросила я.

Джон Ди кивнул:

– Творец дал нам мир, полный загадок. Но я уверен: когда-нибудь мы их разгадаем. Сейчас мы знаем очень мало, а Церковь противится тому, чтобы мы знали больше. И в этом Католическая церковь папы и реформированная Церковь английского короля схожи. Обе Церкви, а также законы страны требуют: не задавайте вопросов и не сомневайтесь в том, что вам вбивают в головы. Но я очень сомневаюсь, чтобы Бог мог запретить нам познание мира. Мир, который Он создал, – это громадный механизм. Великолепный, восхитительный, не знающий сбоев. Механизм Бога действует и развивается по своим законам. Когда-нибудь мы поймем если не все, то хотя бы главные законы. Алхимия – это искусство перемен. Алхимия позволяет узнать суть вещей. Познав ее, мы сами сможем творить их. Постигнув знания Бога, мы станем ангелами… – Он снова замолчал, затем шепотом спросил: – У твоего отца много трудов по алхимии? Он показывал мне лишь религиозные трактаты. А нет ли у него, часом, алхимических трактатов на еврейском? Ты согласишься почитать их мне?

– Я знаю лишь разрешенные книги, – с прежней осторожностью сказала я. – Мой отец не держит дома запрещенных книг.

Даже этому доброму человеку, поведавшему мне свои секреты, я не решалась сказать правду. Меня с детства приучали к полной скрытности. Даже в самые безмятежные моменты мир оставался опасным. Эта двойственность была у меня в крови.

– Мистер Ди, я, хотя и читаю по-еврейски, еврейских молитв не знаю. Мы с отцом – добропорядочные христиане. Он никогда не показывал мне никаких алхимических трактатов, поскольку их у него нет. Я еще слишком мала, чтобы понимать подобные книги. И даже не знаю, позволил бы он мне читать для вас на еврейском языке.

– Я сам спрошу твоего отца. Не сомневаюсь, он разрешит, – самоуверенно ответил Джон Ди. – Умение читать по-еврейски – это Божий дар. Способность к языкам – признак чистого сердца. Еврейский язык – язык ангелов. Он позволяет смертным быть ближе к Богу, чем любой другой язык. Ты об этом знала? – (Я покачала головой.) – На еврейском Бог разговаривал с Адамом и Евой в раю, – все более воодушевляясь, продолжал Джон Ди. – Этот язык после грехопадения и изгнания они принесли на землю. Но сдается мне, что есть еще один язык, превосходящий еврейский. На том языке Бог общается с небесными созданиями. Я очень надеюсь найти путь к тому языку. И легче всего искать этот путь, читая еврейские трактаты. Из других языков, ведущих в том же направлении, назову греческий и персидский. Но персидского ты, конечно же, не знаешь? И никаких арабских языков тоже?

– Нет.

– Ничего страшного. Ты будешь приходить ко мне по утрам и читать в течени

Страница 25

часа. И мы с тобой продвинемся очень далеко.

– Если лорд Роберт позволит мне приходить к вам.

– Дорогая девочка, – улыбнулся мистер Ди, – ты ведь будешь помогать мне не в каких-нибудь пустячных занятиях. Ты поможешь мне понять ни много ни мало смысл всех вещей. Это ключ к Вселенной, и мы сейчас находимся лишь в самом начале. Есть законы. Неизменные законы. Они управляют движением планет, морскими приливами и отношениями между людьми. Я знаю… Я абсолютно уверен, что все это взаимосвязано: моря, планеты и история человечества. При Божьем соизволении и наших знаниях мы можем открыть и познать эти законы. А когда мы их познаем… – Джон Ди отер рукавом вспотевший лоб. – Тогда мы познаем все на свете.







Весна 1553 года


В апреле мне позволили навестить отца. Я отнесла ему заработанные деньги, чтобы он расплатился за жилье. Не желая привлекать к себе внимания, я переоделась в старую мальчишескую одежду, купленную мне отцом, когда мы только-только приехали в Англию. За эти месяцы я успела вырасти, и теперь рукава не достигали моих запястий. Еще хуже обстояло с обувью: башмаки отчаянно жали мне ноги. Пришлось отрезать каблуки. Вот в таком жалком виде я и предстала перед отцом.

– Скоро им придется одевать тебя в платья, – сказал он. – Ты ведь уже наполовину женщина. Ну и что слышно при дворе?

– Особых новостей нет. Все говорят, что весеннее тепло благотворно влияет на короля и он поправляется.

Я могла бы добавить, что ложь при дворе – обычное явление, но промолчала.

– Да благословит Господь короля и даст ему силы! – благочестиво произнес отец.

Похоже, он тоже знал больше.

– А как лорд Роберт? Ты его видишь?

– Когда вижу, когда нет, – ответила я, чувствуя, что краснею.

Я могла бы с точностью до минуты назвать время, когда в последний раз видела лорда Роберта. Но он тогда не говорил со мной и едва ли вообще меня заметил. Он был охвачен охотничьим азартом и торопился отправиться к заливным лугам вдоль Темзы, где ему предстояла охота с соколом на цапель. В одной руке он держал поводья, а на другой у него сидел красавец-сокол. Голову птицы прикрывал мешочек. Лошади тоже не терпелось поскорее пуститься вскачь, и лорд Роберт проявлял изрядную ловкость, сдерживая ее и оберегая сокола от излишней тряски. Он улыбался и был похож на принца из книжки. Я наблюдала за ним, как, наверное, наблюдала бы за чайкой, парящей над Темзой. Зрелище было настолько прекрасным, что озарило собой однообразие моего дня. Я смотрела на него не как женщина, желавшая мужчину. Я смотрела на него, как ребенок смотрит на икону, как на нечто недосягаемое, но исполненное совершенства.

– Скоро будет грандиозное свадебное торжество, – сказала я, нарушая затянувшееся молчание. – Герцог сейчас вовсю занимается его устройством.

– И кто женится? – с почти женским любопытством спросил меня отец.

Я назвала три пары, загибая по пальцу для каждой:

– Леди Кэтрин Дадли выходит замуж за лорда Генри Гастингса, а две сестры Грей – за лорда Гилфорда Дадли и лорда Генри Герберта.

– Надо же, ты всех из знаешь! – воскликнул обрадованный отец, гордясь тем, что у него такая дочь.

– Я знаю только семью Дадли. Никто из них не узнал бы меня, увидев в другой одежде. Ну кто я такая, чтобы меня знать? Королевская шутиха. Это почти то же самое, что горничная или прачка.

Отец отрезал по ломтю хлеба мне и себе. Хлеб был вчерашний и успел зачерстветь. Рядом на тарелке лежал небольшой кусок сыра. В конце комнаты на другой тарелке ждал своей очереди кусок мяса. Но мясо мы съедим потом, в нарушение английской привычки загромождать стол едой без чередования блюд. Сколько бы мы ни строили из себя англичан, всякий, увидевший нашу трапезу, сразу понял бы, что мы все равно стараемся есть «правильно», то есть не смешивая пищу молочного происхождения с мясной. Стоило взглянуть на кожу моего отца, напоминавшую пергамент, на мои темные глаза, и сомнений не оставалось: мы евреи. Мы могли сколько угодно уверять, что давно приняли христианство; мы могли по нескольку раз в день посещать церковь, соревнуясь в этом с принцессой Елизаветой. Это не изменило бы нашего облика, и потому всякому, пожелавшему ограбить нас или просто выгнать, достаточно было сказать, что мы затаившиеся евреи. Любой суд счел бы эту причину веской.

– А сестер Грей ты знаешь? – спросил отец.

– Мельком видела. Они родственницы короля. Я слышала, что Джейн вообще не хочет выходить замуж. Ее привлекают лишь книги и науки. Но родители силой заставили ее согласиться на этот брак.

Отец кивнул. Насильно выдать дочь замуж – такое считалось в порядке вещей.

– Я все хотел тебя спросить про отца лорда Роберта – герцога Нортумберлендского. Что ты можешь о нем сказать?

– Его очень многие не любят, – ответила я, сразу перейдя на шепот. – Но герцог ведет себя как король. Заходит в королевские покои, когда пожелает, а затем выходит оттуда и говорит то-то и то-то, объявляя это королевской волей. Разве кто-нибудь посмеет пойти против него?

– А у нас на прошлой не

Страница 26

еле забрали нашего соседа-портретиста. Мистера Таллера, – сообщил отец. – Сказали, за то, что католик и еретик. Увели на допрос, и с тех пор его никто не видел.

У меня кусок застрял в горле.

– Его-то за что? Он же портреты рисовал. Что в них еретического?

– Кто-то из заказчиков случайно увидел у него в доме копию с картины, изображающей Богоматерь, да еще с его подписью внизу. – Отец покачал головой, словно до сих пор отказывался верить в случившееся. – Эту копию мистер Таллер сделал давно. Он даже дату поставил. Тогда это считалось произведением искусства. А теперь – ересью. Представляешь? Тогда его называли искусным художником, а теперь в глазах закона он преступник. И никакой судья не примет во внимание, что картина написана давно, гораздо раньше, чем появился закон. Эти люди – сущие варвары.

Мы оба поглядели на дверь. Она была заперта. На улице было тихо.

– Ты считаешь, нам надо бежать из Англии? – почти шепотом спросила я, впервые сознавая, как мне хочется остаться.

Отец жевал хлеб, раздумывая над моим вопросом.

– Не сейчас, – наконец сказал он. – И потом, разве где-нибудь есть совершенно безопасное место? Уж лучше я останусь в протестантской Англии, чем переберусь в католическую Францию. Мы с тобой теперь благочестивые протестанты. Надеюсь, ты не забываешь ходить в церковь?

– Дважды, а то и трижды в день, – заверила я отца. – При дворе за этим строго следят.

– Вот и меня ежедневно видят в местной церкви. Я делаю пожертвования, исправно плачу приходскую подать. Нельзя требовать от нас большего. Мы оба крещеные. Разве кто-нибудь может в чем-то нас упрекнуть?

Я промолчала. Мы с отцом прекрасно знали: любой может оговорить любого. В странах, где за различия в совершении обрядов сжигали на костре, причиной недовольства могло стать что угодно. Например, в какую сторону ты смотришь во время молитвы.

– Если болезнь все-таки одолеет короля и он умрет, трон займет принцесса Мария, а она католичка, – прошептал отец. – Неужели она вновь сделает Англию католической?

– Кто знает, как повернутся события, – осторожно сказала я.

Мне сразу вспомнилось произнесенное имя «Джейн» и то, что Роберта Дадли это не удивило.

– Я бы и гроша ломаного не поставила за восшествие принцессы Марии. Кроме нее, есть очень крупные игроки, и никто не знает, что они замышляют.

– Если принцесса Мария все-таки придет к власти и страна вновь станет католической, я буду вынужден избавиться от нескольких книг, – с тревогой в голосе произнес отец. – К тому же меня знают как торговца протестантскими книгами.

Я коснулась щеки, будто собиралась стереть грязное пятно. Отец сразу распознал этот жест – жест моего страха.

– Ты не бойся, querida. Не нам одним, всем в Англии придется измениться.

Я посмотрела туда, где, накрытая кувшином, горела субботняя свеча. Ее пламени не было видно, но мы знали, что она зажжена для нашего Бога.

– Только не все в Англии евреи, – сказала я.



Каждое утро мы с Джоном Ди усердно занимались. Чаще всего он просил прочитать отрывок из греческой Библии, а следом – тот же отрывок на латыни, чтобы сравнить переводы. Он исследовал самые древние части Библии, пытаясь за цветистыми фразами распознать подлинные тайны создания мира. Он сидел, подперев левой рукой подбородок, а правой делал пометки по ходу моего чтения. Иногда он поднимал руку, прося меня остановиться, поскольку ему внезапно пришла в голову какая-то мысль. Чтение меня не утомляло. Я читала, не стремясь вникать в смысл читаемого. Если же мне встречалось слово, которое я не умела произнести, а таких слов было довольно много, я просто произносила его по буквам, и мистер Ди сразу же узнавал это слово. Я невольно проникалась все бо?льшим уважением к наставнику лорда Роберта. Он был добрым, заботливым человеком, а его обширные познания и разносторонние способности не переставали меня удивлять. Джон Ди умел схватывать на лету, отличаясь сверхъестественным пониманием. Этот человек не испытывал скуки. Оставаясь один, он занимался математикой, играл в удивительные игры с числами и шифрами, писал изящные акростихи и придумывал сложные загадки. Мистер Ди переписывался с величайшими мыслителями Европы, всегда держась впереди папской инквизиции. Почти все вопросы, интересовавшие Ди, в католических странах были объявлены еретическими и запретными.

Он придумал невероятно сложную игру, в которую мог играть только с лордом Робертом. Игра называлась «многодосочные шахматы». Досок было три – одна над другой, все из толстого стекла с фаской. Доски были скреплены между собой. Фигуры могли двигаться не только вдоль и поперек, как в обычных шахматах, но еще вверх и вниз. Неудивительно, что шахматная партия растягивалась на целые недели. Иногда мистер Ди давал мне что-нибудь переписывать для него, а сам удалялся в соседнюю комнату. Там он вглядывался в свое гадательное зеркало, пытаясь уловить проблески невидимого мира духов. Мистер Ди не сомневался в существовании того мира, однако упорно искал практического подтверждения сво

Страница 27

м теориям.

В этой комнате с вечно зашторенным окном у него имелся небольшой очаг, выдолбленный из цельного камня. Там мистер Ди зажигал огонь, дожидался, когда останутся угли, и ставил над ними большие стеклянные сосуды с отварами каких-то трав. Сосудов у него было много, и все они соединялись хитроумной сетью стеклянных трубок. Жидкости по трубкам перетекали из сосуда в сосуд; в одних они отстаивались, в других охлаждались. Нередко мистер Ди запирался там на целые часы. Я оставалась в библиотеке, переписывая ему столбцы цифр. Из-за двери доносилось то мелодичное позвякивание (это он переливал жидкости), то шипение мехов, когда ему требовалось раздуть огонь.

А днем мы с Уиллом Сомерсом продолжали упражняться на мечах. Мы уже не собирались никого смешить. Уилл учил меня сражаться по-настоящему. Наконец он объявил, что для шутихи я вполне сносно владею мечом и, если понадобится, смогу постоять за себя.

– Как гордый идальго, – добавил он.

Я была рада научиться полезному навыку, особенно в нынешние тревожные времена. Тем более что при дворе о шутах словно бы забыли. Невзирая на бодрые и лживые заверения, королю становилось все хуже. И вот в мае нам приказали явиться на грандиозные свадебные торжества в Дарем-Хаус на Стрэнде. Герцогу хотелось, чтобы эти свадьбы запомнились. Он придумал множество развлечений для гостей, куда входили и наши с Уиллом шутки.

– Можешь считать, что нас позвали на королевскую свадьбу, – сказал Уилл, лукаво подмигивая мне.

– Как это на королевскую? – удивилась я.

Шут поднес палец к губам:

– Фрэнсис Брэндон – мать Джейн – доводилась королю Генриху племянницей. Она дочь его сестры. Джейн и Кэтрин – двоюродные сестры.

– Ну и что? – не поняла я.

– А Джейн выходит замуж за одного из Дадли.

– Выходит, – повторила я, до сих пор не понимая, куда он клонит.

– Если сравнивать с семейством Дадли, у кого больше королевской крови?

– У сестер короля, – сообразила я. – У матери Джейн. И у других тоже.

– Это если говорить о родословной. Но, помимо родословной, существует еще и желание, – тихо пояснил мне Уилл. – Герцог жаждет трона так, будто сам он прямой наследник. Герцог безмерно любит трон. Он буквально вкушает трон. Правильнее сказать, пожирает.

Наверное, я не настолько знала тонкости придворной жизни, чтобы понять слова Уилла.

– Что-то я ничего не понимаю, – сказала я и встала.

– Ты мудрая девочка. Иногда лучше прослыть тупоголовой, – усмехнулся шут, слегка коснувшись моей макушки.



По замыслу герцога, вначале гостей развлекали танцоры, после чего был небольшой маскарад, а далее – наше шутовское сражение. Этим развлечения не кончались, и нас должны были сменить жонглеры и фокусники. Глядя на нас с Уиллом, гости чуть ли не выли от смеха и держались за животы. Им нравилось все: и неуклюжие выпады Уилла, и моя решимость, и даже наша изрядная разница в росте. Долговязый Сомерс гонялся за мной, разрубая воздух своим деревянным мечом, а я, маленькая и проворная, то и дело наносила ему удары и мастерски отражала все его атаки.

Главная невеста белизной своей могла соперничать с жемчужинами, которыми было расшито ее золотистое платье. Ее жених сидел ближе к своей матери, чем к ней, и за все время молодые едва ли перекинулись парой слов. Сестра Джейн выходила за того, с кем была помолвлена. Ее жених усердно чокался со всеми и не менее усердно пил. Когда же прозвучал тост за здоровье Джейн и Гилфорда, я увидела, каких усилий стоило леди Джейн поднять золотой бокал и чокнуться со своим мужем. Ее припухшие, покрасневшие глаза говорили убедительнее любых слов. Под глазами лежали тени, а на плечах, по обеим сторонам от шеи, виднелись отчетливые следы чьих-то больших пальцев. Видимо, кто-то сильно тряс невесту за шею, добиваясь от нее согласия на брак. Она едва пригубила свадебный эль и, как мне показалось, даже не проглотила.

– Что скажешь, шутиха Ханна? – крикнул мне герцог Нортумберлендский. – Нашу Джейн ждет счастливая жизнь?

Все повернулись ко мне. Передо мной закачался воздух – признак скорого видения. Я попыталась его отогнать. Свадебное торжество – самое отвратительное место, чтобы говорить правду. Увы, слова полились из меня сами собой, и я сказала:

– Сегодня – вершина ее счастья. Такого у нее больше не будет.

Роберт Дадли предостерегающе посмотрел на меня, однако я не могла запихнуть вылетевшие слова обратно в глотку. Я сказала то, что повелел мне сказать мой дар, а не учтивый придворный комплимент. Впрочем, можно ли было нынешнее состояние Джейн назвать счастьем? Какое же это счастье, когда невеста выходит замуж с покрасневшими глазами и отметинами возле шеи? Но дальше ее ждали еще более горестные события, причем очень скорые. Как ни странно, герцогу мои слова понравились. Он усмотрел в них похвалу своему сыну. Герцог засмеялся и поднял бокал. Гилфорд, показавшийся мне туповатым парнем, с улыбкой поглядел на мать и тоже поднял бокал. Лорд Роберт покачал головой и прикрыл глаза. Видимо, ему сейчас очень хотелось очутиться в другом

Страница 28

есте.

После всех развлечений начались танцы. Леди Джейн и здесь вела себя против правил: с упрямством белого мула она продолжала сидеть, не желая танцевать на собственной свадьбе. Тогда Роберт Дадли подошел к ней, что-то шепнул на ухо и повел танцевать. Я следила за ними. Он продолжал свои шептания и добился того, что Джейн слабо улыбнулась. Интересно, какими словами он ободрял свою новоиспеченную невестку? Когда танцоры делали паузу, ожидая своей очереди в круге, рот лорда Роберта оказывался почти у самого уха Джейн. Должно быть, ее обнаженная шея ощущала тепло его дыхания. Я смотрела на них, не испытывая зависти. Я не хотела, чтобы его длинные пальцы держали мою руку, не хотела, чтобы наши лица почти соприкасались. Я смотрела на них, как на красивый парный портрет. Лицо Роберта было повернуто в профиль, и его нос напоминал острый ястребиный клюв. А бледное лицо Джейн хотя бы немного оттаивало от его заботы и участия.

Танцы продолжались допоздна, будто придворные только и ждали возможности потанцевать на столь грандиозной свадьбе. Затем три пары новобрачных развели по спальням, где их уже ждали роскошные кровати, усыпанные лепестками роз и окропленные розовой водой. Однако все это было таким же спектаклем, как наше сражение на деревянных мечах. Ни для одной из трех пар супружеская жизнь еще не началась. На следующий день леди Джейн уехала с родителями в Саффолкский дворец. Гилфорд Дадли отправился домой с матерью, жалуясь на вздувшийся и болевший живот. Герцог с лордом Робертом поднялись рано, чтобы вернуться в Гринвичский дворец, к больному королю.

– А почему ваш брат не стал жить одним домом со своей женой? – спросила я лорда Роберта.

Наш разговор происходил у ворот конюшни, где он ждал, когда выведут его лошадь.

– Супруги часто не живут под одной крышей. Я вот тоже не живу вместе со своей женой.

Мне показалось, что крыши Дарем-Хауса наклонились. Я попятилась назад и схватилась за стену, дождавшись, когда мир вернется в прежнее положение.

– Так вы женаты?

– А ты что, не знала об этом, моя маленькая ясновидица? Я думал, ты знаешь все.

– Нет, не знала, – промямлила я, чувствуя неловкость ситуации.

– Представь себе, женат. Уже почти пять лет. Женился совсем юнцом, за что благодарю Бога.

– Потому что вы очень любите свою жену? – спросила я, ощущая странную тошноту.

– Если бы я не был сейчас женат, то мне вместо Гилфорда пришлось бы покориться отцовской воле и жениться на Джейн Грей.

– А ваша жена никогда не бывает при дворе?

– Почти никогда. Лондонскому шуму она предпочитает тишину провинциальной жизни. Мы с ней никак не могли договориться… и каждый из нас остался в своем привычном мире.

Он умолк и глянул в сторону отца. Герцог садился на большого черного коня, отдавая конюхам распоряжения насчет остальных лошадей. Дальнейшие объяснения мне не требовались. Я поняла: лорду Роберту легче жить одному, выполняя отцовские поручения и являясь его шпионом. А так ему бы пришлось повсюду появляться вместе с женой, чье лицо могло бы выдать его истинные намерения.

– Как зовут вашу жену?

– Эми, – беспечным тоном ответил он. – Чего это она тебя заинтересовала?

Ответа у меня не было. Я просто замотала головой, показывая, что вовсе не интересуюсь подробностями жизни супругов Дадли. У меня противно сводило живот. Наверное, я, как и Гилфорд Дадли, съела что-то несвежее. Меня жгло изнутри, будто там разливалась желчь.

– А дети у вас есть? – удивляясь себе, спросила я.

Если бы он сказал, что есть, если бы ответил, что у него есть любимая дочь, меня бы скрючило и вытошнило прямо ему под ноги.

– Нет, – коротко ответил лорд Роберт. – Но ты обязательно скажешь, когда у меня родится сын и наследник. Скажешь?

Я посмотрела на него и, вопреки жжению в горле, попыталась улыбнуться:

– Сомневаюсь, что смогу это сделать.

– Ты боишься зеркала?

– Не боюсь, если вы рядом.

– А ты наделена не только даром ясновидения, но и женской хитростью, – улыбнулся он. – Скажи, мисс Мальчик, ты же не просто так затеяла этот разговор?

– Нет, милорд.

– Но тебе не понравилось, что я женат.

– Меня это просто удивило.

Лорд Роберт взял меня за подбородок и повернул лицо так, чтобы наши глаза встретились.

– Не веди себя, как лживая женщина. Скажи правду. Мисс Мальчик, тебя будоражат девичьи желания?

Я была очень осторожна в другом, но скрывать эти чувства еще не научилась. У меня навернулись слезы. Я замерла, не пытаясь высвободиться.

Роберт Дадли увидел мои слезы и понял их причину:

– Желание? Ко мне?

Я по-прежнему молчала и тупо смотрела на него. Из-за слез его лицо я видела размытым.

– Я обещал твоему отцу, что не причиню тебе никакого вреда, – тихо и даже с нежностью сказал он.

– Вы уже причинили мне вред, – прошептала я, высказав то, о чем лучше было бы помолчать.

– Это не вред, – покачал головой лорд Роберт, и его глаза потеплели. – Это ранняя любовь со всей ее горечью. Однажды я поддался ей и совершил ошибку. Жениться из-за этого глупо. Но ты

Страница 29

евочка сильная. Ты это переживешь, достигнешь своих шестнадцати лет и выйдешь замуж за того, с кем помолвлена. У вас будет целый дом черноглазых детишек. – (Я промолчала; комок в горле мешал мне говорить.) – Пойми, мисс Мальчик: важна не сама любовь, а то, что ты станешь с ней делать. Вот что бы ты стала делать со своей?

– Я бы… служила вам.

Он взял мою холодную руку и поднес к губам. Я стояла как зачарованная, чувствуя прикосновение его губ к кончикам моих пальцев. Это было ничуть не менее прекрасно, чем поцелуй в губы. Мои губы сами собой разошлись, словно я была готова поцеловаться с ним прямо здесь, возле конюшни, на виду у всех.

– Да, – тихо произнес он, не поднимая головы и шепча не столько мне, сколько моим пальцам. – Ты можешь мне служить. Любящий слуга – великий подарок. Ты согласна стать моей, мисс Мальчик? Сердцем и душой? Согласна делать то, о чем я попрошу?

Его усы, будто перья на груди охотничьего сокола, приятно кололи мне пальцы.

– Да, – прошептала я, не осознавая всей серьезности даваемого обещания.

– И ты готова сделать все, о чем бы я ни попросил?

– Да.

Роберт Дадли мгновенно выпрямился. Вид у него был решительный.

– Прекрасно. В таком случае у меня для тебя будет новая должность и новое занятие.

– Не при дворе?

– Нет.

– Но ведь вы просили короля взять меня в шутихи, – напомнила я. – Что скажет его величество?

– Бедняге сейчас не до тебя, – поморщился он. – Скучать он не будет. Сейчас мы этот разговор закончим. Мне надо ехать. А завтра, когда ты вернешься в Гринвич вместе со всеми, мы с тобой подробно поговорим и я все расскажу тебе. – Лорд Роберт довольно рассмеялся, словно его ожидало увлекательное приключение, которое он был бы не прочь начать немедленно. – Завтра и поговорим, – повторил он и зашагал к своей лошади.

Конюх услужливо сложил ладони, заменив ими скамеечку. Лорд Роберт уселся в высокое седло своего рослого сильного коня, натянул поводья и выехал со двора на Стрэнд, навстречу холодному утреннему английскому солнцу. Его отец поехал следом, но не так торопливо. Я видела, как прохожие обнажали головы и кланялись, выказывая свое уважение отцу и сыну Дадли. Однако лицо у герцога было отнюдь не радостное.



Я тоже вернулась в Гринвичский дворец верхом, но верхом на ломовой лошади, везущей за собой телегу с разными припасами. День был теплым и солнечным. Поля, сбегавшие к Темзе, были полны золотистых и серебристых цветов. Мне сразу вспомнилось, как мистер Ди мечтал превратить простые металлы в золото. Я не торопилась слезать с лошади, наслаждаясь теплым ветром. В это время меня окликнул кто-то из слуг Дадли:

– Эй, шутиха Ханна!

– Что вам угодно?

– Слезай и беги к лорду Роберту и его отцу. Они в своих покоях. И поживей, мальчик-девочка!

Я молча слезла и бросилась во дворец, который знала теперь не хуже нашего скромного жилища. Миновав королевскую часть, я попала во владения семейства Дадли. Залы, коридоры и комнаты здесь не уступали королевским, а зачастую превосходили их. Повсюду стояли стражники в ливреях с гербом семейства Дадли. Постепенно комнаты становились меньше, а коридоры – короче. Стражники распахнули мне последнюю пару дверей, и я оказалась в кабинете лорда Роберта. Он сидел за письменным столом, склонившись над какой-то рукописью. Герцог стоял, глядя через плечо сына. Я сразу узнала почерк мистера Ди. Отец и сын Дадли разглядывали карту. Эту карту мистер Ди составил сам, основываясь частично на древних картах Британии, взятых у моего отца, а также на собственных расчетах и на картах моряков, аккуратно наносивших очертания береговой линии. Джон Ди составлял эту карту, веря, что овладение морями принесет Англии истинную славу. Однако герцогу карта понадобилась совсем для других целей.

Вокруг Лондона было нанесено множество значков. Еще больше значков пестрело на голубом пространстве, изображавшем моря. На севере я увидела значки другого цвета, а на востоке – третьего. Все это напоминало хитроумную игру, придуманную мистером Ди, однако отец и сын Дадли отнюдь не были настроены сейчас играть.

Войдя, я молча им поклонилась.

– Это надо делать как можно быстрее, – сказал герцог. У него и сегодня был хмурый вид. – Если это сделать быстро, никому не оставив шанса на противодействие, тогда мы сможем спокойно разобраться с севером, испанцами и ее сторонниками.

– А она? – тихо спросил лорд Роберт.

– Она ничем не сможет нам помешать, – ответил герцог. – А если вздумает сбежать, наша маленькая шпионка нас тут же предупредит.

Теперь герцог заметил мое присутствие.

– Ханна Грин, я посылаю тебя в штат принцессы Марии. Будешь у нее шутихой, пока я не верну тебя обратно ко двору. Сын уверял меня, что ты умеешь хранить тайны. Он прав?

У меня похолодел затылок.

– Да, я умею хранить тайны. Но мне это не нравится.

– Надеюсь, ты не впадаешь в забытье, когда под влиянием кристаллов или дыма способна выдать всё и всех?

– Но вы нанимали меня для предсказаний, – напомнила я герцогу. – Я умею владеть собой.

Страница 30

дар ясновидения мне не подчиняется.

– И у нее это часто бывает? – спросил герцог.

– Редко, – покачал головой лорд Роберт. – И она всегда говорит обдуманно. Просто страх у нее сильнее, чем ее дар. Она девочка смышленая. И потом, кто станет прислушиваться к словам блаженной?

Герцог разразился лающим смехом:

– Разве что… другая блаженная.

Роберт тоже улыбнулся.

– Ханна будет надежно хранить наши тайны, – тихо сказал он. – Она предана мне душой и сердцем.

– Ну, если так, тогда выкладывай ей остальное.

Я замотала головой. Мне хотелось зажать уши, но лорд Роберт встал из-за стола, подошел ко мне и взял за руку. Теперь куда бы я ни взглянула, мои глаза встречались с его темными внимательными глазами.

– Мисс Мальчик, мне нужно, чтобы ты отправилась к принцессе Марии и оттуда писала мне, рассказывая о каждом ее шаге. Куда ходит, с кем встречается, о чем думает.

– Я должна шпионить за ней? – хлопая ресницами, спросила я.

– Скажем так… подружиться с ней, – уклончиво ответил он.

– Да, Ханна. Шпионить за ней, – резко добавил герцог.

– Ты это сделаешь ради меня? – все так же мягко и даже нежно спросил лорд Роберт. – Ты бы оказала мне величайшую услугу. Я прошу тебя об этом, поскольку знаю о твоей любви.

– А для меня это будет опасно?

Мысленно я вновь перенеслась в Арагон и услышала, как люди инквизиции колотят в нашу крепкую дубовую дверь. Это было, когда они пришли за мамой.

– Нет, – поспешил успокоить меня лорд Роберт. – Пока ты моя, я гарантирую твою безопасность. Ты будешь моей шутихой, находящейся под моим покровительством. Раз ты связана с семейством Дадли, никто и пальцем не посмеет тебя тронуть.

– Что я должна делать?

– Следить за принцессой Марией и сообщать мне.

– Я должна буду вам писать? Я что, больше никогда вас не увижу?

Роберт Дадли улыбнулся:

– Увидишь. Ты вернешься, когда я пошлю за тобой. А если что-нибудь случится…

– Что? – вновь похолодела я.

Он пожал плечами:

– Времена сейчас непростые, мисс Мальчик. Кто знает, что может произойти завтра или через неделю? Поэтому я и отправляю тебя наблюдать за действиями принцессы Марии. Ты сделаешь это ради меня? Из любви ко мне? Чтобы обезопасить меня? Сделаешь, мисс Мальчик?

– Сделаю, – прошептала я.

Он сунул руку в карман камзола и достал оттуда письмо. Это было письмо моего отца к герцогу. Отец обещал прислать ему несколько манускриптов.

– Вот тебе загадка, – словно ребенку, сказал мне Роберт. – Видишь в первом предложении двадцать шесть букв?

Я вгляделась в письмо:

– Вижу.

– Они будут твоим алфавитом. Вот здесь, смотри, написано: «Милорд». Это и есть твой алфавит. Буква «М» будет обозначать «А», буква «И» – «Б». И так далее. Понимаешь? Если какая-то буква встречается дважды, ты воспользуешься ею только один раз… Слушай дальше. Это письмо – твоя шифровальная таблица. Первой фразой ты воспользуешься для первого письма ко мне. Второй – для второго и так далее. У меня останется копия этого письма, так что, когда буду получать твои послания, я смогу их расшифровать.

Мои глаза забегали по строчкам. Я хотела понять, сколь долго продлится мое пребывание у принцессы Марии. Фраз в отцовском письме хватало на целую дюжину писем. Получалось, лорд Роберт отправлял меня на долгие недели.

– А зачем нужны эти шифрованные письма? – беспокойно спросила я.

Его теплая рука легла на мои холодные пальцы.

– Зачем нужны? Чтобы избежать сплетен, – заверил меня лорд Роберт. – Так мы сможем спокойно переписываться, не возбуждая подозрений.

– Я останусь там надолго? – шепотом спросила я.

– Не скажу, чтобы надолго.

– А вы будете мне отвечать?

– Нет, мисс Мальчик. Только если понадобится о чем-нибудь тебя спросить. Тогда я тоже воспользуюсь письмом твоего отца как шифром. Мое первое письмо будет зашифровано на основании первой фразы, второе – на основании второй. Но ни в коем случае не храни мои письма. Сжигай их сразу же, как прочтешь. И не делай копий со своих писем ко мне. – (Я кивнула.) – Если кто-нибудь найдет у тебя письмо твоего отца, это не вызовет никаких подозрений. Скажешь, что отец просил передать его герцогу, а ты забыла.

– Да, сэр.

– Обещаешь делать все в точности, как я прошу?

– Обещаю, – упавшим голосом ответила я. – Когда мне ехать?

– Дня через три, – ответил герцог, не поднимая головы от карты. – Мы отправляем к принцессе Марии повозку с разными припасами и прочими вещами. Ты поедешь вместе с повозкой, но верхом на пони. Лошадь береги, поскольку на ней тебе возвращаться. Если случится что-нибудь очень серьезное… что-нибудь угрожающее мне или Роберту, не раздумывая, садись на пони и возвращайся. Поняла?

– Но что может вам угрожать? – спросила я человека, фактически правившего Англией.

– Об этом буду раздумывать я сам, если подобное случится. А твоя обязанность – меня предупредить. Ты станешь глазами и ушами Роберта в доме принцессы Марии. Сын говорит, что тебе можно доверять. Постарайся сделать так, чтобы его слова не оказались опрометчивыми.

Страница 31



– Да, – пролепетала я.



Я попросила разрешения сходить домой и проститься с отцом. Но лорд Роберт не согласился меня отпустить и запиской вызвал отца во дворец. Они с Дэниелом приплыли ко дворцу на рыбачьей лодке.

– И ты здесь?! – без всякой радости воскликнула я, увидев, как он помогает отцу выбраться из лодки.

– И я здесь, – с улыбкой ответил Дэниел. – Видишь, насколько я постоянен?

Я бросилась к отцу и повисла у него на шее.

– Как я теперь жалею, что мы приехали в Англию, – по-испански прошептала я.

– Querida, тебя кто-нибудь обидел?

– Меня отправляют во дворец к принцессе Марии. Я боюсь этой поездки. Боюсь жить у нее. Боюсь… – Я замолчала. Мне не хотелось лгать отцу, но, похоже, теперь мне до конца дней придется скрывать правду о себе. – Я и впрямь дурочка, – вздохнула я.

– Доченька, возвращайся со мной домой. Я попрошу лорда Роберта освободить тебя от придворной службы. Мы закроем типографию и тихо покинем Англию. Ты же здесь не в западне…

– Лорд Роберт сам попросил меня туда поехать, – сказала я. – И я согласилась.

Отцовская рука нежно гладила мои коротко стриженные волосы.

– Querida, тебе совсем плохо?

– Я же не сказала, что мне совсем плохо, – ответила я, пытаясь изобразить улыбку. – Просто я повела себя, как дурочка. Меня отправляют жить бок о бок с наследницей престола. Причем не кто-то, а сам лорд Роберт попросил меня об этом.

Мои слова убедили отца лишь отчасти.

– Не волнуйся. Если что, дашь мне знать, и я приеду за тобой. Или Дэниел приедет и заберет тебя. Правда, Дэниел?

Я повернулась и посмотрела на того, с кем была помолвлена. Дэниел стоял, прислонившись к деревянным перилам пристани. Он терпеливо ждал, но лицо его было бледным и нахмуренным. Чувствовалось, новость его сильно встревожила.

– Я бы предпочел забрать тебя отсюда прямо сейчас.

Отец выпустил меня из объятий. Я шагнула к Дэниелу. У причала покачивалась на волнах их лодка. Судя по бурлению воды, вот-вот должен был начаться морской прилив. Ничто не мешало нам немедленно пуститься вверх по реке. Дэниел очень точно рассчитал время.

– Я сама согласилась поехать и служить принцессе Марии, – сообщила я Дэниелу.

– Католичке в протестантской стране, – еще сильнее нахмурился он. – Уж там-то будут следить за каждым твоим шагом. Кажется, это меня, а не тебя назвали в честь пророка Даниила. Так почему же ты лезешь в логово львов? И с чего это вдруг принцессе Марии понадобилась собственная шутиха? – Он подошел ко мне вплотную, чтобы мы могли разговаривать шепотом.

– Лорд Роберт подумал, что король все равно болен, а ей там скучно одной… – Мне было ненавистно врать, и я сказала Дэниелу правду: – Лорд Роберт и его отец посылают меня шпионить за Марией.

Дэниел стоял ко мне так близко, что мой лоб чувствовал тепло его щеки. Услышав ответ, он наклонился и прошептал мне в самое ухо:

– Шпионить за принцессой Марией?

– Да.

– И ты согласилась?

Я лихорадочно искала убедительный довод:

– Они знают, что мы с отцом евреи.

Дэниел умолк. Его крепкая грудь упиралась мне в плечо. Потом он обнял меня за талию. Я вдруг почувствовала себя в безопасности. Этого ощущения у меня не было давно; пожалуй, с раннего детства. Я даже замерла.

– Дадли собрались действовать против нас?

– Нет.

– Но ведь получается, что ты заложница?

– В какой-то мере. Просто лорд Роберт знает мою тайну и доверяет мне свою. Я чувствую себя обязанной ему.

Дэниел кивнул. Я вытянула шею, стремясь увидеть его лицо. Я думала, что он разозлился. Нет, он напряженно думал:

– Скажи, лорд Роберт знает мое имя? Имя моей матери? Имена моих сестер? Нашей семье грозит опасность?

– Он знает, что я помолвлена, но твоего имени не знает. И о твоей семье ему тоже ничего не известно, – сказала я, гордясь своей скрытностью. – Я не подвергла опасности никого из твоих близких.

– Да. Всю опасность ты собрала на себя, – невесело усмехнулся Дэниел. – Но если бы тебя стали допрашивать, ты бы долго не продержалась.

– Я бы все равно тебя не выдала, – заявила я.

Его лицо помрачнело.

– Учти, Ханна, на дыбе молчунов не бывает. Груда камней способна выбить правду почти из каждого. – Он посмотрел поверх меня на Темзу, которая из-за прилива теперь текла вспять. – Ханна, я бы запретил тебе ехать. – Дэниел сразу почувствовал мое желание возразить. – Прошу тебя, не ссорься со мной из-за дурацких слов, – быстро сказал он. – Это не запрет хозяина. Я бы настоятельно попросил тебя не ездить. Так тебе нравится больше? Эта дорога прямиком ведет к опасности.

– Опасность грозит мне на каждом шагу. И тебе, твоей матери, твоим сестрам. Думаю, не надо объяснять почему? А так лорд Роберт будет меня защищать.

– Но только пока ты выполняешь его повеления.

Я кивнула. Не могла же я сказать Дэниелу, что сама напросилась на эту авантюру, и уж тем более не могла признаться в главном. В том, что причиной была неожиданно прорвавшаяся любовь к лорду Роберту.

Дэниел осторожно выпустил меня из объятий:

– Меня тревожит твоя

Страница 32

беззащитность. Если бы ты догадалась послать за мной, я бы приехал раньше. Ты не должна нести эту ношу одна.

Я подумала об ужасах своего детства, о скитаниях по Европе.

– Нет. Это моя ноша.

– Но теперь у тебя есть родственники. У тебя есть я, – произнес он с гордостью молодого человека, слишком рано сделавшегося главой семьи. – Я возьму твою ношу на себя.

– Благодарю. Я в этом не нуждаюсь, – упрямо возразила я.

– Помню. Ты очень независимая и самостоятельная женщина. Но если в момент опасности ты все же снизойдешь до того, чтобы послать за мной, я сразу же приеду. Быть может, мне будет позволено помочь тебе бежать.

– Обещаю, – засмеялась я и по-мальчишески протянула ему руку.

Но Дэниел привлек меня к себе и наклонил голову. Он очень нежно поцеловал меня прямо в губы, наполнив мой рот теплом своего рта.

Потом он разжал руки и прыгнул в лодку. У меня слегка кружилась голова, словно я выпила слишком крепкого вина.

– Дэниел! – выдохнула я, но он возился с лодкой и не услышал меня.

Я повернулась к отцу. Тот спрятал улыбку.

– Да благословит тебя Господь, доченька, и да поможет тебе вернуться домой целой и невредимой! – тихо сказал отец.

Я опустилась на колени, ощущая шершавое дерево причала. Отец знакомым жестом погладил меня по голове. Потом он взял меня за руки и осторожно поднял.

– А ведь он славный молодой человек. Как ты думаешь? – спросил он.

Мне показалось, что отец хотел рассмеяться, но не решился. Он потуже завязал на себе плащ и тоже спустился в лодку.

Они отчалили. Их лодочка быстро понеслась по темнеющей воде. Я осталась одна на дворцовом причале. Над Темзой клубился туман, и он быстро скрыл от меня и лодку, и плывущих в ней. Некоторое время я еще слышала равномерные удары весел и скрип уключин. Потом стихли и эти звуки. Лишь ветер тихо посвистывал в тишине надвигающегося вечера.







Лето 1553 года


Принцесса Мария жила у себя в Хансдоне. Путь до графства Хартфордшир занял у нас три дня. Мы ехали в северном направлении, двигаясь по извилистой дороге, что сначала пролегала вдоль глинистых долин, а потом упорно пробивалась между холмами Норт-Уилда. Иногда мы присоединялись к другим путникам и некоторое время ехали вместе с ними. Первую ночь мы ночевали на постоялом дворе, вторую – в большом здании, где некогда помещался монастырь. Теперь оно принадлежало человеку, очистившему его от ереси и обратившему себе в доход. Нам пришлось довольствоваться сенным чердаком над конюшней. Возница ворчал и вспоминал прежние дни, когда в этом доме обитали добрые монахи и каждый путник мог рассчитывать на сытный обед, удобную постель и молитву, помогающую переносить тяготы пути. Однажды ему довелось остановиться здесь вместе с больным сыном. Ребенок был при смерти. Монахи оставили мальчика у себя и своими настойками и умелым врачеванием полностью вылечили. С отца они не взяли за лечение ни пенса, сказав, что служение бедным – богоугодное дело. Такие истории можно было услышать про любой английский монастырь или аббатство, что стояли вблизи дорог. Сейчас все эти строения вместе с прилегающими землями были розданы важным лордам и хитрым придворным, сумевшим убедить короля, что без монастырей жизнь в Англии станет куда лучше. О том, что доходы, ранее принадлежавшие Английской церкви, потекли в их карманы, они, разумеется, умалчивали. И потому никто уже не кормил бедняков у монастырских ворот, никто не принимал больных в лечебницах при женских монастырях, никто не учил деревенских детей и не заботился о стариках. Всего этого не стало, как не стало прекрасных статуй, древних рукописей и богатых библиотек.

Возница сердито уверял меня, что так теперь обстоит дело по всей стране. Монастыри и аббатства, всегда являвшиеся хребтом Англии, были очищены от монахов и монахинь. Нынешним властям не требовались люди, посвятившие себя служению Богу. Общественное благо заменили личным обогащением.

– Пока правит Эдуард, бесполезно ждать перемен к лучшему, – говорил возница. – Да вот только здоровьишко у его величества шаткое. Если бедняга умрет и на трон взойдет принцесса Мария, она непременно вернет прежние порядки. Она будет королевой для народа, а не для этих алчных лордов.

Я осадила свою кобылку. На дороге мы были одни, если не считать придорожных кустов, но я привыкла бояться таких внешне доверительных разговоров, за которыми вполне могла скрываться ловушка. Лучше было промолчать, что я и сделала.

– А возьми дороги, – продолжал свои жалобы возница, оборачиваясь ко мне через плечо. – Летом пыль, зимой грязь. Ни одной рытвины не заделано. А уж если тебя какой разбойник обчистит, ловить его тоже некому. Хочешь знать почему?

– Ты прав, пыль просто ужасная, – сказала я, по-прежнему не вступая с ним в опасный разговор. – Я лучше поеду впереди.

Он кивнул, пропуская меня вперед. Ветер дул мне в спину, принося слова возницы – его долгую, нескончаемую жалобу на изменившуюся жизнь.

– Кому теперь нужны дороги? Знать – она со свитой ездит, ей бояться нечего. А до прос

Страница 33

ых людей им дела нет. Все святые места позакрывали. Паломников не стало. А раз не стало паломников, теперь на дорогах встретишь не самых лучших людей. Да еще тех, кто готов поживиться за их счет. Теперь не то что хорошей дороги или хорошего ночлега – доброго слова не услышишь…

Дорога шла вдоль речки. Я направила пони к берегу, где земля была помягче и полегче для ног моей лошадки. Мне не хотелось слушать сетования возницы и тем более поддерживать этот опасный разговор. Я все равно не знала Англии, о которой он вздыхал, как о потерянном рае. Ему представлялось, что страна стала гораздо хуже. Мне же в это утро раннего лета Англия казалась очень даже красивой. Во всяком случае, те места, где лежал наш путь. Я с удовольствием смотрела на живые изгороди из шиповника. Над жимолостью и цветущей фасолью вились бабочки. Все поля были возделаны и разделены межами на узкие полосы. На холмах паслись овцы. Издали они напоминали пушистые комочки, рассыпанные среди сочной зелени. То, что я видела, разительно отличалось от привычных испанских земель. Я невольно любовалась красотами сельской Англии. Мне нравились здешние деревушки, не обнесенные стенами, белые домики, обрамленные черными вертикальными балками и крытые золотистой соломой. Мне нравились здешние лениво текущие реки, изобилующие бродами. Воды в Англии было столько, что сад возле каждого сельского дома буквально утопал в зелени. Цветы успевали вырасти даже над навозными кучами, а крыши старинных зданий зеленели изумрудным мхом. По сравнению с Испанией Англия была похожа на разбухшую от влаги губку печатника. В моих родных краях о таком изобилии воды можно было только мечтать.

Но сколько бы я ни вглядывалась, нигде не видела ни привычного для Испании дикого винограда, ни оливковых деревьев с их тяжелыми, склоненными кронами. Здесь не было апельсиновых и лимонных рощ. По сравнению с испанскими здешние зеленые холмы казались пологими и округлыми. Скалы напрочь отсутствовали. Небо было разбавлено белыми облачками и не напоминало жгучую лазурь испанских небес. Над полями и холмами кружили не хищные орлы, а беспечные жаворонки.

Меня удивляло: при таком изобилии воды здешние земли должны были бы давать щедрые урожаи. Однако местные крестьяне хорошо знали, что такое голод. Я видела это по их лицам и по свежим могилам на кладбищах. Возница был прав: король Генрих не оставил и следа от прежнего благоденствия Англии, а его немощный сын лишь продолжал дело отца, погружая страну в хаос. Закрытие монастырей превратило трудолюбивых монахов и монахинь из служителей Бога в бродяг. Богатейшие монастырские библиотеки были отданы на разграбление. Я видела манускрипты, которые отец покупал за бесценок. Знания, собираемые веками, уничтожались из-за боязни католической ереси. Золотая церковная утварь, попавшая в руки новых владельцев, шла в переплавку. Замечательные статуи, чьи руки и ноги были отполированы миллионами поцелуев верующих, выбрасывались или варварским образом разбивались. Протестантизм принес этой, некогда мирной, процветающей стране поругание святынь и запустение. Чтобы возродить былой порядок вещей, понадобятся долгие годы. И неизвестно, удастся ли восстановить все, что разрушила власть Генриха, а затем и Эдуарда.

Тем не менее я радовалась возможности спокойного путешествия, когда не надо опасаться преследователей, когда просто едешь, смотришь и думаешь.

– Ну вот и добрались. Вон он, Хансдон.

Услышав слова возницы, я опечаленно вздохнула. Закончились мои беззаботные дни. Я приехала туда, где меня ожидали два дела сразу: служить шутихой для католической принцессы, весьма строгой и щепетильной в вопросах веры, и… шпионить в пользу семейства Дадли, для которого государственные измены, похоже, были главным делом их жизни.

Мое пересохшее горло жгло от пыли и от страха неизвестности. Я осадила пони и поехала рядом с повозкой. Вместе мы въехали в широкие ворота. Повозка и ее колеса служили мне защитой от взглядов тех, кто наверняка сейчас стоял возле ряда одинаковых окон и следил за нашим приближением.



Принцессу Марию я нашла в ее покоях, занятой традиционной испанской вышивкой черной нитью по белой ткани. Одна из ее фрейлин стояла за пюпитром и читала вслух. Первым, что я услышала, было неверно произнесенное испанское слово. Я невольно поморщилась, вызвав смех принцессы.

– Наконец здесь появился кто-то, умеющий говорить по-испански! – воскликнула Мария, протягивая мне руку для поцелуя. – Если бы ты еще умела и читать!

– Я умею читать по-испански, ваше высочество, – ответила я.

Вполне естественно, что дочь печатника должна была уметь читать на своем родном языке.

– Как здорово! – обрадовалась принцесса. – А по-латыни умеешь?

– Нет. По-латыни не умею, – сказала я, вспомнив, как опрометчиво похвасталась Джону Ди своим знанием еврейского. – Только по-испански и, конечно же, теперь я учусь читать по-английски.

Принцесса Мария повернулась к своей фрейлине:

– Ну что, Сюзанна, радуйся! Теперь тебе не придется читать мне днем.

Сюзан

Страница 34

а вовсе не обрадовалась, что ее заменяют какой-то шутихой в ливрее, однако молча села на табурет и, подобно остальным женщинам, принялась за рукоделие.

– Ты должна рассказать мне все придворные новости, – велела принцесса Мария. – Думаю, нам лучше побеседовать наедине.

Достаточно было одного кивка принцессы, и ее фрейлины послушно удалились к оконной нише, где уселись в кружок и стали тихо переговариваться. Но разговор этот они вели лишь для вида. Каждая из них наверняка старалась расслышать мои слова.

– Как поживает мой брат-король? – спросила Мария, жестом приказав мне сесть на подушечку у ее ног. – Ты привезла мне его послания?

– Нет, ваше высочество, – ответила я, увидев на ее лице досаду.

– Я надеялась, что болезнь и страдания заставят его быть добрее ко мне, – сказала она. – Когда он был совсем маленьким и болел, я постоянно ухаживала за ним. Я надеялась, теперь он вспомнит, что мы… – Я ждала ее дальнейших слов, но принцесса Мария сцепила пальцы, будто загораживаясь от воспоминаний. – Ладно, не будем об этом… А ты вообще что-нибудь мне привезла?

– Герцог послал вам дичь и ранний салат. Все это уже на вашей кухне. Он велел мне передать вам это письмо.

Она взяла письмо, сломала печать и развернула лист. На лице принцессы появилась улыбка. Читая письмо, Мария усмехнулась, затем сказала:

– Ты привезла очень хорошие новости, шутиха Ханна. Герцог пишет, что мне будут выплачены деньги, доставшиеся по завещанию моего покойного отца. Я столько времени не могла их получить. Думала, никогда их не дождусь. И вот, на тебе… Теперь я смогу заплатить по счетам и вновь спокойно смотреть в глаза местным торговцам.

– Рада это слышать, – пробормотала я, не зная, что еще сказать.

– Я тоже рада. Должно быть, ты думала, что единственная законная дочь короля Генриха ни в чем себе не отказывает и деньги, положенные ей по наследству, находятся в ее руках. Где там! Мне уже начало казаться, что меня хотят уморить голодной смертью. А теперь я вижу, что вхожу в фавор. – Она задумалась. – Осталось лишь ответить на вопрос: с чего это вдруг изменилось отношение ко мне? – Принцесса вопросительно поглядела на меня. – Скажи, а принцесса Елизавета тоже получила свою долю наследства? Ты и ей отвозила такое же письмо?

– Ваше высочество, откуда мне знать про принцессу Елизавету? Мне велели передать вам это письмо, что я и сделала.

– И о ней ничего не слышно? Она не бывает при дворе и не навещает моего брата?

– Когда я уезжала, ее во дворце не было, – осторожно ответила я.

– А как мой брат? Ему наконец стало лучше?

Мне не хотелось ей лгать, но и говорить больше положенного я тоже не собиралась. Я подумала о врачах, еще недавно хваставшихся, что вылечат короля. Потом я слышала, будто они вконец замучили Эдуарда, пробуя разные способы лечения, и он приказал их выгнать. В то утро, когда я уезжала из Гринвича, герцог привел к королю новую сиделку – старуху, умевшую лишь принимать роды и обряжать покойников. Значит, герцог тоже не надеялся на выздоровление короля.

– Нет, ваше высочество, нельзя сказать, чтобы вашему брату стало лучше. Врачи надеялись, что теплый летний воздух будет благотворен для его груди. Но… королю все так же плохо.

Принцесса Мария наклонилась ко мне:

– Дитя, скажи мне все как есть. Я хочу знать правду. Мой брат при смерти?

Я колебалась, боясь, как бы мои слова о возможной смерти короля не сочли государственной изменой.

Она взяла меня за руку, и я невольно заглянула в ее квадратное, решительное лицо. Темные честные глаза Марии встретились с моими. Она показалась мне женщиной, достойной доверия и любви.

– Не бойся, скажи мне. Я умею хранить тайны, – заверила меня Мария. – Я хранила и храню немало тайн.

– Раз уж вы спрашиваете, я вам скажу. Я уверена, что король при смерти, – тихо произнесла я. – Но герцог это отрицает.

– Так, – кивнула принцесса Мария. – А как свадьба?

– Какая свадьба? – спросила я, попытавшись сыграть в дурочку.

– Свадьба леди Джейн и старшего сына герцога! Какая же еще? – с заметным раздражением ответила принцесса. – Что говорят об этой свадьбе при дворе?

– Говорят, леди Джейн совсем не хотела выходить замуж, да и сын герцога тоже не мечтал жениться.

– Тогда зачем герцог устроил их свадьбу?

– Может, Гилфорду настало время жениться? – наугад ляпнула я.

Глаза Марии сверкнули, как лезвие ножа.

– И что, других причин ты не знаешь?

– Ни о чем другом я не слышала, ваше высочество.

– А как ты очутилась здесь? – спросила принцесса, явно потеряв интерес к леди Джейн. – Неужели сама попросилась в эту ссылку? Сменить королевский двор в Гринвиче на захолустье, уехать от своего отца?

Язвительная улыбка Марии показывала: она понимает, что я здесь не по собственной воле.

– Лорд Роберт велел мне поехать, – созналась я. – И герцог тоже.

– А они сказали зачем?

Я закусила губы, боясь ненароком выдать главный секрет.

– Они сказали, что королю сейчас все равно не до шутов. Чем мне слоняться по дворцу, лучше составить ва

Страница 35

компанию.

Принцесса Мария посмотрела на меня так, как до сих пор не смотрела ни одна женщина. Испанские женщины были приучены глядеть в сторону. Это считалось признаком скромности. В Англии женщины упирались глазами в землю. Пажеская одежда, хотя бы внешне делавшая меня мальчишкой, позволяла мне не прятать глаза и держать голову высоко. Это было одной из многих причин, почему я не противилась ливрее и не слишком завидовала платьям фрейлин. Принцесса Мария не отводила глаз и не опускала их вниз. Она унаследовала прямой отцовский взгляд. Я сразу вспомнила портрет короля Генриха: горделивая поза, руки, упирающиеся в бока. Это был взгляд человека, родившегося с ощущением, что ему суждено править миром. Сейчас на меня точно так же смотрела его дочь. Мария разглядывала каждый кусочек моего лица. Она читала по моим глазам. Мы с ней отличались не только возрастом и происхождением. Ей было нечего скрывать. Я же ощущала себя маленькой лгуньей, которую вот-вот раскусят.

– Ты чего-то боишься, – вдруг сказала она. – Чего?

Вопрос застал меня врасплох, и я едва не рассказала ей, чего боюсь. Я боялась многого. Боялась быть схваченной, боялась инквизиции, подозрений. Я боялась пыточных застенков и огня костра, начинающего лизать босые ступни осужденного на сожжение. Я боялась случайно выдать и обречь на смерть тех, кто нам с отцом помогал. Я боялась самого воздуха заговоров.

К счастью, мне хватило сил не проболтаться. Тыльной стороной ладони я потерла пылающую щеку и сказала:

– Я не боюсь. Просто волнуюсь. Другая страна. Придворная жизнь. К этому надо привыкнуть.

Принцесса Мария молчала. Видимо, обдумывала сказанное мной, потом ее взгляд потеплел.

– Бедная девочка! Ты ведь еще совсем юная, чтобы плыть в одиночку по глубоким водам взрослой жизни.

– Я не одна. Я вассал лорда Роберта, – сказала я и только потом спохватилась, не зная, можно ли говорить об этом другим.

Принцесса Мария улыбнулась.

– Что ж, наверное, ты будешь замечательной компаньонкой, – наконец сказала она. – В моей жизни было столько дней, месяцев и даже лет, когда я обрадовалась бы любому веселому лицу и звонкому голосу.

– Но я не такая шутиха, как Уилл, – осторожно предупредила ее я. – Я не умею смешить.

Как ни странно, мои слова тут же рассмешили принцессу Марию.

– А я особо и не расположена к смеху, – сказала она. – Думаю, ты очень хорошо мне подойдешь. Для начала ты должна познакомиться с моим окружением.

Принцесса кликнула своих фрейлин и назвала имя каждой из них. Первыми она представила мне двоих дочерей завзятых еретиков, не желавших отрекаться от католической веры. Эти молодые женщины служили принцессе из гордости. Две другие – я сразу отметила их кислые, унылые лица – являлись младшими дочерями в своих семьях и могли рассчитывать на весьма скудное приданое. Выбор у них был невелик: или служить принцессе Марии, или выходить замуж за тех, с кем они вовсе не мечтали связывать свою судьбу. Маленький двор принцессы находился слишком далеко от Лондона. Мария не плела заговоры и не вербовала себе сторонников. Она просто жила так, как привыкла жить с детства. Это была достойная жизнь с привкусом отчаяния, ереси и слабых надежд на будущее.

После обеда принцесса Мария отправилась к мессе. Я думала, она пойдет туда одна. Открытое соблюдение католического ритуала считалось преступлением. Но она отправилась вместе со своей свитой. Принцесса вошла первой и возле алтаря встала на колени. Через какое-то время вошли ее фрейлины, однако к алтарю они не приближались.

Я вошла вместе со всеми и вдруг с ужасом поняла, что не знаю, как быть дальше. Я уверяла короля и лорда Роберта в нашей с отцом приверженности реформированной Церкви. Между тем и король, и лорд Роберт знали: дом принцессы Марии – островок запретного католицизма в протестантском королевстве. Мимо меня прошла одна из служанок и смело направилась прямо к алтарю. Моя спина покрылась холодным потом. Я не знала, как поступить и какая линия моего поведения будет наиболее безопасной. Если только при дворе узнают, что я молюсь, как католичка… Я замерла от ужаса, боясь даже думать, чем это может закончиться. Но смогу ли я прижиться в доме Марии, оставаясь непреклонной протестанткой?

В конце концов я нашла компромиссный вариант. Я вышла из часовни и села снаружи, откуда мне были слышны приглушенный голос священника и ответы, которые ему шепотом давали молящиеся. Однако никто не мог меня упрекнуть в том, что я присутствовала на службе. Все это время я просидела на приоконной скамейке, подставляя спину сквозняку. Напряжение мешало мне слушать мессу. При первых признаках опасности я была готова вскочить и убежать. Я то и дело подносила руку к щеке, словно сажа от костра инквизиции въелась мне в кожу и я безуспешно пыталась ее оттереть. Казалось, кто-то завязывает мне кишки узлом. Дом принцессы Марии был опасным местом. Похоже, для нас с отцом любое место таило опасность.

После мессы принцесса Мария позвала меня к себе – послушать, как она читает из латинской Библии

Страница 36

Я старалась ничем не показать, что понимаю слова. Когда принцесса велела мне поставить книгу на место, я подавила привычку раскрыть титульную страницу и посмотреть имя печатника. Издали мне показалось, что экземпляр, которым пользовалась принцесса, напечатан хуже, чем у моего отца.

Спать Мария ложилась рано. Пожелав всем спокойной ночи, она взяла свечу и пошла по длинному сумрачному коридору, мимо рассохшихся окон, из которых постоянно дуло. Окна глядели в темноту и пустоту земель, расстилавшихся вокруг обветшалого замка. Вслед за принцессой стали расходиться и ее фрейлины. Жизнь не баловала их событиями. Никто не приезжал к принцессе Марии в гости. Сюда не забредали странствующие лицедеи и торговцы. Это была тюрьма с видимостью свободы. Хансдон медленно, но неуклонно высасывал из Марии телесные силы и подтачивал ее дух. Вряд ли герцог сумел бы найти более подходящее место для ссылки опальной принцессы.



Чтобы расшевелить обитательниц Хансдона, понадобилась бы не одна шутиха, а целая армия шутов. Я попала в печальный мир неудачниц, возглавляемый нездоровой принцессой. Марию одолевали головные боли. Чаще всего они начинались на закате. Вместе с надвигавшимися сумерками мрачнело и лицо принцессы. Но это было единственным признаком, говорившим о страданиях Марии. Она никогда не жаловалась на боль и не позволяла себе опустить плечи, откинуться на высокую резную спинку кресла или положить руки на подлокотники. Мария сидела так, как некогда научила ее мать: с безукоризненно прямой спиной. Только так и надлежало сидеть королеве. Она никогда не опускала голову, даже если боль заставляла ее щуриться. Как-то я заговорила о слабости здоровья Марии с Джейн Дормер – ее подругой и фрейлиной. Та сказала, что я еще не видела настоящих страданий принцессы, когда у нее бывают женские дни. Оказалось, Мария мучается судорогами, по тяжести своей не уступавшими родовым схваткам.

– А почему она такая болезненная? – полюбопытствовала я.

Джейн пожала плечами:

– Мария и в детстве была слабенькой. Легко простужалась, долго не могла поправиться. А когда отец охладел к ее матери и не желал видеться с дочерью, с Марией случилось что-то странное. Ее будто чем-то отравили. Ее желудок немедленно исторгал любую съеденную пищу. Ей было не встать с постели. Бывало, она доползала до двери, чтобы позвать служанку. Поговаривали, что все это не просто слабость здоровья, а что принцессу отравили по приказу той ведьмы – Анны Болейн. Принцесса находилась при смерти, а ей не позволяли увидеться с матерью. Королева боялась ее навещать. Екатерине намекнули: если она ослушается запрета, ее лишат средств к существованию. Король и его ведьма Болейн уничтожили их обеих: мать и дочь. Королева Екатерина отчаянно цеплялась за жизнь, но болезнь и душевные страдания доконали ее. Болейн думала, что и Мария последует за матерью. Мы все этого тоже боялись. Но она осталась жива. Представляешь, сколько бед выпало на долю принцессы? Ее заставили отречься от своей веры. Потом заставили признать незаконным брак ее матери с королем. Вот с тех пор принцессу Марию и мучают боли.

– А разве врачи не могли…

– Ты вначале спроси: к ней допускали врачей? – раздраженно бросила мне Джейн. – Все было обставлено так, чтобы Мария умерла. Если бы не Божья помощь, ее бы уже не было в живых. Сколько раз она находилась на волосок от смерти.

А эта ведьма Болейн еще пыталась ее отравить. Клянусь тебе, она неоднократно присылала Марии какую-нибудь отраву. Горькая жизнь у нашей принцессы. Наполовину святая, наполовину узница. И всегда вынуждена проглатывать и гнев, и страдания.



Лучшим временем суток для принцессы Марии было утро. После мессы и завтрака она любила прогуливаться и часто брала меня с собой. Как-то в конце июня, когда мы вышли на обычную прогулку, принцесса повелела мне идти рядом с ней и стала спрашивать испанские названия встречавшихся нам цветов. Потом она захотела услышать по-испански мой рассказ о погоде. Мне приходилось соизмерять свои шаги с ее шагами. К тому же Мария часто останавливалась, и лицо ее становилось бледнее обычного.

– Ваше высочество, вам сегодня нездоровится? – спросила я.

– Просто устала, – сказала она. – Ночью не спалось. – Увидев мое озабоченное лицо, принцесса улыбнулась. – Не бойся, мне не стало хуже. Все по-прежнему. Мне бы научиться большему спокойствию. Но когда не знаешь… когда вынуждена ждать… а он целиком в руках советников, чьи сердца…

– Вы говорите про своего брата?

– Я думаю о нем с самого его рождения! – с непривычной для нее страстностью призналась Мария. – Он был еще совсем маленьким, а от него так много ожидали. Он с таким проворством учился, и в то же время… вместо сердечной теплоты – холодное сердце. Бедный мальчик! Он ведь вырос без матери. Ни у кого из нас троих нет живущей матери, и никто из нас не знает, что может случиться завтра.

Мария вновь остановилась. Только врожденная гордость не позволяла ей признаться, что сегодня она совсем слаба.

– Конечно, я больше заботилась о Елизаве

Страница 37

е, чем о нем, – продолжала Мария. – А теперь я не вижусь ни с ней, ни с ним. Меня очень мучает то, что они делают с его душой, с его телом и… с его завещанием, – совсем тихо добавила принцесса.

– С его завещанием?

– Трон должна унаследовать я! – с неожиданной пылкостью произнесла Мария. – Если будешь писать донос… подозреваю, что тебя за этим сюда и прислали… напиши им, что я все помню. Напиши: право престолонаследия принадлежит мне, и ничто не может этого изменить.

– Ваше высочество, я не пишу никаких доносов! – в ужасе воскликнула я.

Я говорила сущую правду. Здешняя жизнь была настолько скучна и однообразна, что я не находила, о чем писать лорду Роберту или его отцу. Я попала к слабой здоровьем принцессе, утомленной ожиданием и неизвестностью. Она не плела никаких заговоров. Да и зачем, когда она знала о своем законном праве взойти на престол?

– Пишешь или нет – мне все равно, – махнула рукой принцесса Мария. – Никто и ничто не отнимут у меня моего места. Отец сам составил порядок наследования. Сначала иду я и только потом – Елизавета. Я никогда не участвовала в заговорах против Эдуарда, хотя находились люди, уговаривавшие меня сделать это ради памяти моей матери. Но я не опускалась до заговоров против брата. Я знаю, что и Елизавета не станет плести заговоры против меня. Нас трое наследников. Мы уважаем волю отца и знаем, кто за кем идет. Елизавета знает этот порядок. Эдуард стал первым, поскольку мужская линия всегда идет первой. Я иду за ним как первая принцесса… законнорожденная принцесса. Мы не посмеем осквернить память отца. Я доверяю Елизавете ничуть не меньше, чем Эдуард доверяет мне. И раз ты утверждаешь, что не пишешь доносов, можешь передать мои слова устно, если кто-нибудь тебя спросит. Скажи им, что я просто следую воле короля Генриха, установившего порядок престолонаследия. И еще скажи им: это моя страна.

Страстный поток слов придал Марии силы. На ее щеках появился румянец. Она оглядела свой небольшой, обнесенный стенами сад, будто видела не только его, но и все королевство. Должно быть, ей виделось, как Англия вновь станет сильным и процветающим королевством, когда она взойдет на престол и восстановит прежние порядки. Я не сомневалась, что Мария вновь откроет закрытые протестантами монастыри и построит новые, чтобы вернуть народу истинную веру.

– Это моя страна, – повторила принцесса. – Я будущая королева Англии. Никто не посмеет лишить меня моего законного права.

Сейчас передо мной была не усталая больная женщина, а правительница, прозревающая свою судьбу.

– Такова цель моей жизни. Больше никто не посмеет меня жалеть. Я не нуждаюсь ни в чьей жалости. Я посвятила свою жизнь тому, чтобы стать невестой Англии. Я буду королевой-девственницей. У меня не будет детей, рожденных во плоти, однако всем англичанам я стану матерью. Никто не посмеет сбить меня с толку, никто не посмеет помыкать мной. Я буду жить для своего народа. Таково мое священное призвание. Я всю себя отдам служению Англии.

Мария повернулась и быстро пошла в дом. Я последовала за ней, держась на некотором расстоянии. Утреннее солнце, растворившее туман, окружало Марию сияющим ореолом. У меня даже сдавило голову. Я увидела великую королеву, достойную править Англией, королеву, знающую, что ей надлежит сделать для блага страны. Я понимала: Мария способна вернуть Англии богатство, красоту и щедрость, отнятые ее отцом у Церкви и у повседневной жизни людей. Желтый капюшон ее плаща светился, словно корона. Я настолько залюбовалась Марией, что споткнулась о травяную кочку и упала.

Обернувшись, она увидела меня на коленях.

– Ханна, что с тобой?

– Вы будете королевой, – сказала я, чувствуя, что через меня говорит мой дар. – Через месяц ваш несчастный брат покинет этот мир. Да здравствует королева! Бедный Эдуард, но его спасти невозможно.

Мария буквально подлетела ко мне и подняла меня на ноги:

– Что ты сказала?

– Вы будете королевой. Ваш брат стремительно угасает.

Я потеряла сознание. Это длилось считаные секунды. Когда я открыла глаза, Мария по-прежнему крепко сжимала меня в своих руках и вглядывалась в мое лицо.

– А ты можешь сказать что-нибудь еще? – тихо спросила она.

– Простите, ваше высочество, – покачала я головой. – Я едва помню то, что говорила вам. Те слова произносились помимо моей воли.

– Дух Святой двигал твоими устами, велев сообщить мне эту новость. Ты клянешься сохранить это в тайне?

Ее слова ненадолго привели меня в замешательство. Уж слишком сложной паутиной лояльности была опутана моя четырнадцатилетняя жизнь. У меня имелись обязательства перед лордом Робертом, перед отцом, погибшей матерью и нашими соплеменниками. Я дала обещание Дэниелу Карпентеру. И вот теперь эта взволнованная женщина просила меня сохранить ее тайну. Я кивнула. Я ничем не нарушала свои обязательства перед лордом Робертом. Все, что я сказала Марии, он и так уже знал.

– Да, ваше высочество, – тихо пообещала я.

Я хотела встать, но у меня закружилась голова, и я снова рухнула на колени.

Страница 38


– Не торопись, – посоветовала мне принцесса. – Не вставай до тех пор, пока в голове у тебя не прояснится.

Она уселась рядом со мной на траву и нежно положила мою голову себе на колени. Утреннее солнце дарило нам приятное тепло. В воздухе жужжали сонные пчелы, а где-то вдалеке отсчитывала годы жизни кукушка.

– Закрой глаза, – сказала Мария.

Мне хотелось уснуть на ее коленях.

– Я не шпионка! – вырвалось у меня.

Ее палец коснулся моих губ.

– Тише, – сказала Мария. – Я знаю, что ты работаешь на Дадли. Но я знаю, что ты славная девочка. Кто лучше меня понимает жизнь человека, связанного паутиной обязательств? Не бойся, маленькая Ханна. Я все понимаю.

Ее пальцы гладили мне голову. Она накручивала мои черные короткие волосы, делая маленькие завитки. Я закрыла глаза. Впервые за много лет я почувствовала себя в безопасности. Я почувствовала это не только душой, но и спиной, плечами, шеей. В них исчезло привычное напряжение.

А принцесса Мария мысленно перенеслась в прошлое.

– Вот так же я сидела с Елизаветой, когда она была маленькая и засыпала днем. Она укладывала голову мне на колени, закрывала глаза и через минуту уже спала. А я сидела и гладила ей волосы. У нее очень красивые волосы. В них соединились оттенки меди, бронзы и золота. Попадались и совершенно золотистые пряди. Боже, каким милым ребенком она была! Просто лучилась детской невинностью. А мне самой тогда было всего двадцать. Я любила воображать, что Елизавета – моя маленькая дочь, а я замужем за любимым человеком и скоро у нас родится второй ребенок – сын.

Мы долго сидели с ней в благословенном уединении этого утра. Потом я услышала, как с шумом открылась дверь. Я поспешно села. Открыв глаза, я увидела одну из фрейлин принцессы. Она металась по саду в поисках Марии. Принцесса махнула ей, и фрейлина устремилась к нам. Она была совсем молодой. Ее звали Маргарет. Принцесса сразу же выпрямилась. От ее сентиментальных воспоминаний не осталось и следа. Сейчас передо мной снова была новая королева. Мария готовилась выслушать новости, которые я предсказала. Прямо здесь, в своем садике, с прикорнувшей возле ее ног шутихой. У Марии были заготовлены слова из Псалмов, которыми она собиралась приветствовать известие.

– Чудны дела Твои, Господи, – прошептала она.

Маргарет запыхалась от быстрого бега. Чувствовалось, она не знала, с чего начать. Наверное, каждое слово казалось ей одинаково важным.

– Ой, ваше высочество! Тут такое!

– Успокой дыхание, потом расскажешь. Я подожду, – благосклонно ответила ей принцесса Мария.

– Сегодня в церкви…

– И что же там случилось?

– Там не молились за вас.

– О каких молитвах ты говоришь?

– Я про ту молитву, где молятся за короля и его советников. Вы знаете эту молитву. В ней есть слова: «И за сестер короля». Так вот, вас они пропустили.

Взгляд принцессы скользнул по раскрасневшемуся лицу Маргарет.

– Нас обеих? Елизавету тоже не упомянули?

– Да!

– Ты уверена?

– Да.

Принцесса Мария встала, беспокойно сощурившись:

– Пошли мистера Томлинсона в Вейр. Скажи ему: если понадобится, пусть отправляется прямо к епископу Стортфорду. Попроси его добыть сведения из других церквей. Надо узнать, везде ли молящиеся опускали наши имена.

Маргарет сделала короткий реверанс, подхватила подол своего платья и столь же стремительно понеслась в дом.

– Что это значит? – спросила я, поднимаясь на затекшие ноги.

Принцесса Мария смотрела не на меня, а как будто сквозь меня.

– Это значит, что герцог Нортумберлендский начал войну против меня. Сначала он не уведомил меня о том, насколько серьезно болен мой брат. Теперь он повелел священникам изъять наши имена из молитв. Вскоре он прикажет им вставить туда другое имя – имя нового наследника престола. А дальше, когда мой несчастный брат умрет, герцог велит арестовать нас с Елизаветой и возведет своего лженаследника на престол.

– Кого? – спросила я.

– Эдуарда Куртене, – не задумываясь, ответила Мария. – Моего родственника. Он единственный выбор герцога, поскольку ни сам герцог, ни его сыновья не имеют прав на английский престол.

И вдруг у меня перед глазами мелькнула недавняя свадьба: мертвенно-бледное лицо леди Джейн Грей и ссадины у основания ее шеи, будто кто-то долго тряс ее, заставляя согласиться на исполнение чужих честолюбивых замыслов.

– Ваш родственник не единственный выбор, – сказала я. – Герцог может возвести на престол леди Джейн Грей.

– Молодую жену его сына Гилфорда? Может, – согласилась принцесса Мария и задумалась. – Мне это как-то не приходило в голову. Ее мать – моя двоюродная сестра. Значит, матери придется отойти в сторону и уступить дочери притязания на трон. Но Джейн – протестантка, а герцог держит в руках ключи от королевства. – Мария хрипло рассмеялась. – Боже милостивый! Ведь Джейн – ярая протестантка. В этом она даже переплюнула Елизавету. Похоже, девочка времени не теряла. Своим протестантизмом она пробила себе дорогу в завещание моего брата. Но не только туда. Протестантизм Джейн привед

Страница 39

т ее прямиком к государственной измене. Господи, прости ее! Она еще совсем молоденькая, и ею играют, как пешкой. А игроки такие, что отыгравшую свое пешку попросту уничтожат. Бедная Джейн! Однако надо было думать своей головой. Но вначале они уничтожат меня. Им придется это сделать. Устранение моего имени из народных молитв – лишь первый шаг. Потом они меня арестуют, обвинят неведомо в чем и отрубят голову.

Бледное лицо принцессы стало еще бледнее. Она пошатнулась:

– Боже милостивый, что же будет с Елизаветой?! Он ведь убьет нас обеих, – прошептала Мария. – У них нет другого выхода. Иначе герцог получит бунт с двух сторон. Против него восстанут и протестанты, и католики. Ему понадобится избавиться от меня, а заодно уничтожить всех смелых людей, придерживающихся истинной веры. И в то же время ему нужно избавиться и от Елизаветы. Зачем протестантам такая королева, как Джейн и этот увалень Гилфорд Дадли, если они могут сделать королевой Елизавету? Если меня не станет, следующей наследницей престола становится она. Но герцога такой расклад не устраивает. Должно быть, он замышляет, как бы обвинить в государственной измене нас обеих. Кого-то одного ему мало. Похоже, что через каких-нибудь три месяца мы с Елизаветой можем загреметь на плаху. – Она направилась к дому, но через несколько шагов остановилась и вновь повернулась ко мне. – Я должна спасти Елизавету, – заявила принцесса Мария. – Что бы ни случилось, я должна предостеречь ее. Ей ни в коем случае нельзя ехать в Лондон. Лучше всего ей приехать сюда. Забрать трон у меня они не посмеют. Я слишком много вытерпела и выстрадала, чтобы лишить меня моей страны и ввергнуть Англию в грех. Я не позволю себе проявить слабость. – Она повернулась к дому. – Идем, Ханна! – бросила мне она через плечо. – Идем быстрее!

Принцесса Мария написала предостерегающее письмо Елизавете. Следом она написала кому-то еще, прося совета. Этих писем я не видела, но вечером, когда принцесса и ее фрейлины уснули, я достала отцовское письмо и, как мы договаривались с лордом Робертом, составила шифрованное послание. «М. сильно встревожена, что ее теперь не поминают в молитвах. По ее убеждению, наследницей объявят Дж. Она написала предостерегающее письмо к Е…» Я вытерла вспотевший лоб. Заменять одни буквы другими оказалось делом тяжелым и требующим предельного внимания. Помимо сообщения, мне хотелось написать что-то и от себя. Всего одну строчку, даже одно слово, напоминающее ему обо мне. Пусть прочтет и вернет меня обратно ко двору. Мне захотелось написать что-то такое, что исходило бы не от его шпионки и не от шутихи, а от меня самой – девушки, пообещавшей служить ему душой и сердцем, по любви.

«Я по вас скучаю», – написала я и тут же вычеркнула эти слова, даже не потрудившись их зашифровать.

«Когда я смогу вернуться домой?» Мой вопрос постигла та же участь.

«Мне страшно»… Мне действительно было страшно.

Больше я ничего не написала, поскольку не знала, чем еще смогу привлечь к себе внимание лорда Роберта. Ему сейчас было не до меня. Юный король умирал, а бледнолицая леди Джейн готовилась вступить на английский трон и привести семейство Дадли к абсолютному величию и власти.



Нам в Хансдоне оставалось лишь терпеливо ждать, когда прискачет гонец из Лондона и привезет известие о смерти короля. У принцессы Марии имелись свои гонцы, и она постоянно получала и отправляла письма. Помимо них, раз в три дня она получала письмо от герцога Нортумберлендского, где он писал, что теплая погода делает свое дело и король идет на поправку. Герцог писал о новом враче, сумевшем остановить у короля приступы лихорадки и уменьшить боль в груди. Таким образом, к середине лета король будет совсем здоров. Принцесса Мария, недоверчиво щурясь, прочитывала очередное лживое послание герцога, складывала лист и убирала к себе в письменный стол, где хранились его письма.

Но от письма, пришедшего в первых числах июля, Мария затаила дыхание и приложила руку к сердцу.

– Ваше высочество, что пишут о здоровье короля? – спросила я. – Ему лучше?

У нее раскраснелись щеки.

– Герцог утверждает, что королю лучше, он оправляется от болезни и хочет меня видеть. – Она встала и подошла к окну. – Слава Богу, если ему действительно лучше! – тихо произнесла она, говоря с собой. – Ему, наверное, действительно стало лучше, если он перестал слушать своих лживых советников и захотел помириться со мной. Быть может, Бог вернул ему здоровье и наделил верным пониманием происходящего. Надеюсь, у него хватит сил хотя бы на то, чтобы разрушить заговор герцога. Матерь Божья, подскажи, как мне действовать дальше?

– Так мы уезжаем? – спросила я, вскакивая на ноги.

Мне отчаянно захотелось вернуться в Лондон, ко двору, снова увидеть лорда Роберта, отца и Дэниела. Захотелось вернуться под защиту, пусть и относительную, тех, кто заботился обо мне.

Плечи Марии распрямились. Чувствовалось, она приняла решение.

– Если брат хочет меня видеть, я должна ехать. Пусть мои фрейлины распорядятся, чтобы нам приготовили

Страница 40

ошадей. Завтра же и выедем.

Принцесса стремительно вышла из комнаты, шурша подолом своего платья из плотной ткани. Она сама, не дожидаясь меня, крикнула фрейлинам, чтобы собирали вещи и готовились к отъезду. Потом я услышала, как она по-девичьи легко взбежала на второй этаж и звонким от волнения голосом велела Джейн Дормер внимательно проследить, чтобы не забыли ее лучшие драгоценности. Скорее всего, по случаю выздоровления короля будет устроен пир с танцами, где она намерена повеселиться от души.

На следующее утро мы двинулись в путь. Впереди ехал знаменосец, держа стяг с гербом принцессы Марии. Нас окружали солдаты ее охраны. Повсюду, где мы проезжали, люди осаживали своих лошадей, кланяясь нам и прося Марию благословить их. Многие держали на руках своих детей и поднимали их повыше, чтобы те увидели настоящую принцессу и запомнили ее статной и улыбающейся.

Нынешняя принцесса Мария, восседавшая на лошади, разительно отличалась от бледной полуузницы, которую я увидела, приехав в Хансдон. Сейчас она ехала в Лондон и видела, насколько английский народ любит ее. Их никто не сгонял на дорогу и не заставлял выкрикивать приветствия. Мария облачилась в темно-красное платье и накидку того же цвета, что заставляло ее темные глаза сверкать. Она прекрасно держалась в седле; одной рукой в красной перчатке, как я заметила, довольно поношенной, она сжимала поводья, а другой приветственно махала всем, кто желал ей счастливого пути. Румянец не покидал ее щек. Из-под шляпы выбивалась прядь густых каштановых волос. И куда только делась ее усталость! Мария была полна сил, смелости и решимости. Я невольно любовалась ею. Настоящая королева!

Мы выехали на большую дорогу, ведущую в Лондон. Я ехала сбоку. Моей лошадке было непросто выдерживать шаг с более крупной и сильной лошадью принцессы. Мария требовала, чтобы я пела испанские песни своего детства. Иногда она узнавала слова или мелодию, поскольку слышала их от ее матери. Тогда она начинала мне подпевать. Ее голос слегка дрожал, наверное, от воспоминаний о любимой матери.

Принцесса торопилась. Мы ехали весьма быстрым шагом по лондонской дороге, перебираясь через заметно обмелевшие речки. В некоторых местах, где земля была помягче, мы пускали лошадей легким галопом. Чувствовалось, Марии хочется поскорее оказаться в королевском дворце и узнать обо всех событиях. Я вспоминала зеркало Джона Ди и названную мной дату смерти короля – шестое июля. Естественно, я не смела заикнуться Марии об этом и уж тем более сказать, что короля на престоле сменит не она. Да и было ли произошедшее тогда настоящим ясновидением? Желая угодить лорду Роберту, я назвала первое попавшееся число. Откуда мне явилось имя Джейн – сама не знаю. Все это могло оказаться пустыми словами. И сейчас, когда мы ехали в Лондон и принцесса надеялась, что все ее страхи окажутся напрасными, я тоже надеялась увидеть полное опровержение своих пророчеств. О том, насколько это разочарует лорда Роберта и Джона Ди, я старалась не думать.

Надежды надеждами, но свою интуицию мне было не убедить. Она и сейчас говорила мне иное: шестое июля я назвала не просто так. В таком случае Мария ехала не на примирение с младшим братом, а на его похороны и коронацию леди Джейн. Она торопилась туда, где ее заставят отречься от прав на престол, а все мы являлись невольными спутницами ее грядущих несчастий. Пожалуй, никто из ехавших не волновался сильнее меня.

Мы безостановочно ехали все утро и вскоре после полудня остановились в городке Ходдесдон, рассчитывая на сытный обед и отдых перед продолжением нашего путешествия. Из двери ближайшего дома вышел какой-то человек и подал принцессе знак. Знак был условным. Мария сразу же подозвала этого человека к себе, чтобы побеседовать без посторонних ушей. Он подошел, взял поводья ее лошади. Мария наклонилась к нему, внимательно слушая. У меня был очень хороший слух, но человек говорил совсем тихо и к тому же недолго. Затем он отошел и быстро исчез. Я даже не успела заметить, в какую сторону он ушел. Мария крикнула нам, что здесь мы остановимся, и спрыгнула с такой поспешностью, что шталмейстер едва успел ее подхватить. Принцесса бегом бросилась к ближайшему постоялому двору, где потребовала бумагу, перо и чернила. Нам она велела подкрепиться и держать лошадей наготове, поскольку через час мы выезжаем.

– Так скоро? – жалобным голосом спросила Маргарет. – Я безумно устала. Просто шагу ступить не могу.

– Тогда оставайся здесь! Будешь потом нас догонять! – с непривычной резкостью ответила ей Мария.

Тон принцессы насторожил нас всех. Похоже, новости, сообщенные ей, опрокидывали ее надежды увидеть короля выздоравливающим. Я понимала, что должна известить лорда Роберта, но писать ему не осмеливалась. Мое письмо легко могли перехватить, и еще неизвестно, как бы это отозвалось на лорде Роберте.

Принцесса Мария вышла к нам бледной, с покрасневшими глазами, но не сломленная. Настроена она была решительно. К тому же чувствовалось, что она чем-то сильно рассержена.

Одного своего гон

Страница 41

а принцесса отправила прямиком в Лондон, к испанскому послу, у которого она просила совета. Вдобавок она просила посла сообщить императору, что для сохранения своего права на трон ей понадобится помощь Испании. Второй гонец должен был отправиться к принцессе Елизавете. Послание сестре Мария передала устно. Устное послание невозможно перехватить, а принцессе очень не хотелось, чтобы на них с Елизаветой пало обвинение в устройстве совместного заговора против умирающего короля.

– Говорить с ней будешь только наедине, – велела гонцу Мария. – Скажешь, что ей ни в коем случае нельзя ехать в Лондон. Там ее ждет ловушка. Пусть не рискует, а едет ко мне.

Третьего гонца Мария послала к герцогу с письмом, где писала, что слишком больна и в Лондон приехать не сможет, а останется в Хансдоне. Затем она обратилась к нам:

– Положение изменилось. Я возьму с собой Маргарет и Ханну. – Потом она слегка улыбнулась и подозвала к себе Джейн Дормер. – Поедете за нами. Мы двинемся слишком быстро и почти не будем останавливаться.

Она наклонилась к уху Джейн и что-то прошептала.

Для сопровождения принцесса Мария выбрала полдюжины своих солдат, после чего велела шталмейстеру помочь ей сесть на лошадь. Мы покинули Ходдесдон, однако теперь направились не на юг, а на север, удаляясь от Лондона. Мы ехали весь день, останавливаясь лишь затем, чтобы напоить лошадей. Солнце двигалось вместе с нами, пока не ушло на покой. Небо стало бесцветным, а затем потемнело, и на нем заблестела маленькая серебристая луна.

– Ваше высочество, куда мы едем? – жалобным голоском спросила Маргарет. – Глядите, уже стемнело. Неужели вы намерены ехать в темноте?

– Мы едем в Кеннингхолл, – ответила Мария, промолчав насчет поездки в темноте.

– А где находится этот Кеннингхолл? – спросила я, увидев испуганное лицо Маргарет.

– В Норфолке, – упавшим голосом ответила та, будто это было на краю света. – Боже милостивый, она решила бежать!

– Бежать? – повторила я, чувствуя, как страх сдавливает мне горло.

– Там недалеко до моря. В Лоустофте она сядет на корабль и отправится в Испанию. Видно, тот человек сильно ее напугал, если принцесса собралась бежать из Англии.

– Чем напугал? Принцессе грозит опасность?

Маргарет пожала плечами:

– Откуда я знаю? Может, ее обвинили в государственной измене. Ты лучше подумай, что будет с нами? Если принцесса уплывет в Испанию, я вернусь домой. Не хочу, чтобы из-за нее меня считали предательницей. Уж в Испанию я точно не поплыву.

Я молчала и лихорадочно пыталась понять, где я буду в наибольшей безопасности.

– А ты что собираешься делать? – спросила меня Маргарет.

– Сама не знаю, – сказала я, потирая рукой щеку. Когда мне было страшно, я всегда терла щеки. – Наверное, правильнее всего было бы вернуться домой. Но одной мне до Лондона не добраться. И становиться обузой отцу тоже не хочу. Я не понимаю, что сейчас правильно, а что нет.

Маргарет невесело рассмеялась:

– Тут и понимать нечего. В любой ситуации есть выигравшие и проигравшие. Принцесса Мария, у которой шестеро солдат да мы с тобой, не выстоит против герцога Нортумберлендского. У того – целая армия и куча сторонников в Лондоне и по всей стране. Боюсь, в Лондоне нашу принцессу ждет не королевский дворец, а Тауэр.



Наше утомительное путешествие продолжалось до полуночи. Мы добрались до Состон-Холла и остановились в доме некоего господина, которого звали Джоном Хаддлстоуном. Там я попросила у старшего слуги перо и бумагу и написала письмо. Писать лорду Роберту я не решалась и адресовала письмо Джону Ди.

«Мой дорогой наставник! – писала я, думая, что это собьет с толку всякого, кому вздумается перехватить письмо. – Смотрите, какую головоломку я составила. Надеюсь, она вас позабавит».

Ниже шла шифрованная фраза. Я расположила буквы спиралью, чтобы они и впрямь были похожи на головоломку, придуманную девчонкой моего возраста, которая решила похвастаться своему доброму учителю. Шифрованная фраза гласила: «Она направляется в Кеннингхолл». Ниже, и тоже шифром, я спрашивала: «Что мне делать?»

Слуга обещал отправить мое письмо в Гринвич завтра же. Туда как раз шла телега с грузом. Я очень надеялась, что оно все-таки попадет в руки мистера Ди. После этого я улеглась на тесную, вероятно, детскую кровать, которую для меня прикатили и поставили рядом с кухонным очагом. Невзирая на сильную усталость, сон ко мне не шел. Я лежала с открытыми глазами, смотрела на угасающие угли и думала, где бы найти себе безопасное пристанище.

Под утро я все-таки задремала, но уже в пять утра у меня над головой загремели повара, растапливавшие очаг. Следом послышалось звяканье ведер с водой. Принцесса Мария отправилась на мессу в домашнюю часовню хозяев – открыто, как у себя в Хансдоне. Затем мы позавтракали и к семи часам покинули Состон-Холл. Мария находилась в приподнятом настроении. Джон Хаддлстоун вызвался проводить ее и поехал вместе с нами.

Моя пони замыкала процессию, не в силах выдерживать шаг с большими лошадьми. Я ехала, разгляды

Страница 42

ая окрестности, как вдруг уловила до ужаса знакомый запах гари. Это был запах пожара. Поверьте мне: дым очага пахнет по-иному. Когда по весне сжигают прошлогодние листья, их дым тоже пахнет не так. А сейчас я улавливала запах ереси. Пахло злым умыслом, покусившимся на чье-то счастье, на чью-то веру, на чей-то дом… Повернувшись, я увидела зарево. Это горел Состон-Холл.

– Ваше высочество! – закричала я.

Мария услышала меня и развернула свою лошадь. Следом подъехал Джон Хаддлстоун.

– Сэр, ваш дом горит, – только и могла сказать я.

Он прищурился и стал вглядываться. Он все еще сомневался, поскольку не умел столь обостренно чувствовать запах дыма.

– А ты уверена, Ханна? – спросила меня принцесса.

– Да, ваше высочество. Я чую дым издали. Особенно… такой дым, – дрожащим голосом сказала я.

Моя рука непроизвольно потянулась к щеке, чтобы стереть несуществующую копоть.

– Торопитесь, сэр! Ваш дом горит.

Джон Хаддлстоун развернул лошадь, собираясь опрометью поскакать к себе домой, но тут он вспомнил о женщине, явившейся причиной поджога:

– Прошу прощения, ваше высочество. Я должен ехать… Моя жена…

– Отправляйся, – тихо произнесла она. – И помни: как только я войду в свои права, тебе будут возвращены твои. Я дам тебе новый дом – больше и богаче того, который ты потерял из-за верности мне. Я этого не забуду.

Он кивнул, едва слыша ее слова, затем галопом понесся навстречу зареву. Но его конюх остался с нами.

– Ваше высочество, вы позволите и дальше сопровождать вас?

– Да. Сможешь проводить меня до Бери-Сент-Эдмундс?

Конюх надел шапку и утвердительно кивнул:

– Кратчайшей дорогой, ваше высочество. Поедем через Милденхолл и Тетфордский лес.

Мария махнула рукой и тронула поводья. Назад она ни разу не оглянулась. Наверное, так и должна была вести себя настоящая принцесса, чья голова занята борьбой за трон, а не мыслями об участи тех, кто предоставил ей ночлег и за это лишился крова.

Вторую ночь мы провели в Юстон-Холле, близ Тетфорда. Я лежала на полу в спальне принцессы Марии, укрывшись своим плащом. Я не раздевалась, ожидая новых бед, и ничуть не сомневалась, что они непременно обрушатся на нас. Всю ночь я боялась услышать осторожные шаги, увидеть мелькнувший огонь. Я втягивала воздух, силясь уловить запах дыма от факела. Мой сон, если это можно было назвать сном, длился считаные минуты. Затем я снова просыпалась и лежала с открытыми глазами, всматриваясь и вслушиваясь в темноту. А вдруг толпа протестантов ворвется сюда и превратит этот мирный дом в пожарище, в какое они превратили Состон-Холл? Больше всего я боялась, что злоумышленники могут поджечь крышу и лестницу, и тогда нам будет не выбраться. Эта мысль окончательно прогнала сон. Ближе к рассвету моя бдительность оказалась вознагражденной. Я услышала цокот копыт по мощеной дороге. Я вскочила и подбежала к окну, разбудив спящую Марию.

– Что ты видишь? – спросила она, сбрасывая одеяло. – Сколько их там?

– Пока только один всадник. Вид у него усталый.

– Спустись и узнай, кто он такой и зачем явился.

Я понеслась по деревянной лестнице вниз. Привратник, открыв глазок в дверях, спорил с подъехавшим путником. Как мне показалось, тот просился на ночлег. Я коснулась плеча привратника и заняла его место у глазка. Чтобы увидеть путника, мне пришлось встать на цыпочки.

– Кто вы такой? – нарочито грубым голосом спросила я, стараясь показать уверенность, которой у меня не было.

– А ты кто такая? – поинтересовался он.

Судя по выговору, этот человек был из Лондона.

– Сначала извольте ответить, кто вы и зачем приехали.

Путник подошел почти к самой двери и сказал, понизив голос до шепота:

– Я привез важные сведения для ее высочества. Они касаются ее брата. Ты меня понимаешь?

Как узнать, говорит он правду или заманивает нас в ловушку? Я решила рискнуть и сказала привратнику:

– Впусти его и сразу же закрой дверь на засов.

Путник вошел. Боже, ну почему я не могла вызывать свой дар сама? Я бы сейчас дорого дала, чтобы точно знать, действительно это лондонский гонец, привезший Марии важные новости, или он обманом проник в дом, а его подручные уже высекают огонь в соседних сараях, чтобы подпалить нас с разных концов. Пока я лишь видела перед собой человека в запыленном плаще, утомленного дорогой и сильно взволнованного.

– Я слушаю вас, – сказала я все тем же наигранно-смелым тоном.

– Сведения предназначены не тебе, а принцессе Марии.

У меня за спиной послышался шелест ее платья. Мария спустилась вниз:

– И что же ты хотел мне сказать?

Его поведение лучше всяких слов убедило меня, что этот человек на нашей стороне и что судьба принцессы изменилась. Со скоростью охотничьего сокола путник снял шляпу, опустился на колено и поклонился Марии как королеве.

Принцесса не дрогнула. Она протянула ему руку так, словно с самого рождения была английской королевой. Он почтительно поцеловал ее руку, затем поднял голову и, глядя Марии в лицо, сказал:

– Я Роберт Рейнс, лондонский ювелир. Меня послал

Страница 43

к вам сэр Николас Трокмортон, чтобы известить вас, что ваш брат Эдуард скончался. Выше высочество, отныне вы королева Англии.

– Да благословит его Господь! – тихо сказала Мария. – Да сохранит Господь драгоценную душу Эдуарда!

Они помолчали.

– Мой брат умер в истинной вере? – спросила принцесса.

Рейнс покачал головой:

– Увы! Он умер как протестант.

– И меня провозгласили королевой? – уже резче спросила она.

Он вновь покачал головой:

– Я могу говорить свободно?

– Думаю, ты не за тем мчался сюда без сна и отдыха, чтобы изъясняться загадками, – сухо заметила Мария.

– Мучения не оставляли короля до самой смерти. Он скончался в ночь на шестое июля.

– Шестое? – переспросила она.

– Да. Перед смертью он изменил отцовское завещание.

– Он не имел законного права это делать. Эдуард ни за что не решился бы изменить порядок престолонаследия.

– Тем не менее ваш брат это сделал. Вы лишены права на престол. Принцесса Елизавета – тоже. Наследницей престола объявлена леди Джейн Грей.

Лицо Марии побледнело.

– Он ни за что не сделал бы это по доброй воле.

Лондонский гонец пожал плечами:

– Это уже другой вопрос, ваше высочество. Все было сделано по закону. Государственный совет и королевский судья подписали измененное завещание.

– Весь совет? – спросила она.

– Все как один.

– А что они решили насчет меня?

– Должен вас предупредить: вы объявлены предательницей, подозреваемой в государственной измене. Лорд Роберт Дадли выехал в Хансдон, чтобы арестовать вас и доставить в Тауэр.

– Лорд Роберт едет сюда? – не выдержала я.

– Ты же слышала, он выехал в Хансдон, – успокоила меня принцесса. – Я написала его отцу, что остаюсь там. Ему не узнать, где мы сейчас.

Я промолчала, понимая, что Джон Ди немедленно перешлет Роберту мою записку. Я оказалась его верной служанкой. Благодаря мне лорд Роберт будет точно знать, где нас искать!

К счастью, принцессу Марию больше заботила судьба ее сестры.

– Что они решили с принцессой Елизаветой?

– Не знаю, ваше высочество. Возможно, ее уже арестовали. Во всяком случае, к ней тоже поехали.

– А где сейчас Роберт Дадли?

– И этого я вам не могу сказать. Я сам целый день вас разыскивал. На ваш след я напал лишь в Состон-Холле, поскольку услышал о пожаре и подумал, что это каким-то образом связано с вами. Прошу меня простить за опоздание, ваше высочество.

– Когда они объявили о смерти короля? И когда состоялось это лживое провозглашение Джейн Грей?

– Когда я покидал Лондон, там еще не знали ни о смерти Эдуарда, ни о провозглашении леди Джейн.

Принцесса задумалась над услышанным, и ее лицо вспыхнуло от гнева.

– Это что же, король умер, а его смерть скрывают? Мой брат лежит, словно уличный бродяга? Над ним не совершено необходимых обрядов, ему не оказаны никакие почести?

– Во всяком случае, когда я уезжал, его смерть еще держали в тайне.

Принцесса кивнула, закусив губы. Ее глаза вновь стали сосредоточенными.

– Спасибо тебе, Роберт Рейнс, что приехал ко мне, – сказала она. – Поблагодари сэра Николаса за хлопоты. Честно говоря, от него я этого не ждала.

Язвительность ее тона удивила даже Рейнса.

– Сэр Николас сказал мне, что настоящая королева – это вы, – пробормотал он. – Сэр Николас и вся его семья готовы служить вам.

– Да, я настоящая королева. Я всегда была настоящей принцессой. И королевство будет моим. Сейчас ложись и поспи. Привратник найдет тебе постель. Утром возвращайся в Лондон и передай сэру Николасу мою благодарность. Он правильно поступил, сообщив мне. Я королева, и я освобожу трон для себя.

Она повернулась и пошла наверх. Я задержалась, чтобы спросить лондонского гонца:

– Вы сказали, король умер шестого? Шестого июля?

– Да.

Я сделала реверанс и поспешила за Марией. Как только мы остались одни, она отбросила все величие королевы и торопливо сказала:

– Достань мне одежду служанки и разбуди конюха, ехавшего с нами. Скажи ему, пусть приготовит двух лошадей. Одну с двойным седлом. На ней поедем мы с конюхом. На второй поедешь ты.

– Ваше высочество…

– Отныне обращайся ко мне «ваше величество», – хмуро поправила меня Мария. – Я теперь королева Англии. Давай торопись!

– А что я скажу конюху?

– Скажешь, что сегодня мы должны добраться до Кеннинг-холла. Я поеду с ним на одной лошади. Тебя я беру с собой. Все остальные… Иди!

Служанки спали в чердачных комнатках, под крышей. Я нашла ту, что прислуживала нам вчерашним вечером, и растолкала ее. Служанка очумело глядела на меня. Я прикрыла ей рот своей рукой и прошептала:

– Знаешь что, с меня довольно. Я намерена сбежать. Отдай мне свою одежду. Я дам тебе за нее серебряный шиллинг. Скажешь, что я ее у тебя украла. Тебе поверят.

– Два шиллинга, – тут же сказала находчивая девица.

– Договорились. Давай одежду, и я принесу тебе деньги. – (Она полезла под подушку.) – Мне нужны лишь платье и плащ, – уточнила я.

Я невольно поежилась, думая, что королева Англии вынуждена одеваться в грязное, да еще, чего доброго

Страница 44

завшивленное платье. Схватив одежду, я поспешила к Марии:

– Вот вам одежда. Мне это стоило два шиллинга.

Принцесса полезла в кошелек:

– А где сапоги?

– Прошу вас, останьтесь в ваших, – умоляюще зашептала я. – Мне приходилось убегать, и я знаю, о чем говорю. В чужой обуви вы далеко не уйдете.

Мария улыбнулась:

– Поторапливайся! – Вот и все, что она сказала.

Я сбегала на чердак, отдала служанке деньги, затем разбудила Тома, конюха Джона Хаддлстоуна, и отправила его в конюшню готовить лошадей. После этого я пробралась в пекарню и, как и надеялась, нашла там свежие хлебцы, которые поставили с ночи печься на углях. Я сумела запихнуть в карманы панталон и куртки с полдюжины хлебцев. Теперь я была похожа на вьючное животное. Запасшись провизией, я отправилась к выходу.

Принцесса Мария была уже там. Капюшон плаща закрывал ей лицо. Привратник ворчал, не желая открывать каждой служилой девке дверь в конюшню. Услышав мои шаги, Мария облегченно повернулась в мою сторону.

– Чего упрямишься? – накинулась я на привратника. – Это служанка Джона Хаддлстоуна. Конюх ее дожидается. Господин велел нам возвращаться, как только рассветет. Нам надо ехать обратно в Состон-Холл, понимаешь? Если мы опоздаем, хозяин нас высечет.

Привратник забубнил что-то о скором конце света, если теперь добрым христианам не дают спать то какие-то путники, являющиеся среди ночи, то чьи-то слуги, уезжающие ни свет ни заря. Но дверь он все-таки открыл. Мы с Марией выскользнули во двор. Том был уже там. Он держал поводья двух лошадей: одной крупной, похожей на охотничью лошадь лорда Роберта, и второй, поменьше. Не могло быть и речи, чтобы ехать на пони. Маленькая кобылка не выдержала бы долгой напряженной дороги.

Том забрался в седло и подвел лошадь к скамеечке. Я помогла принцессе сесть позади конюха. Мария крепко обхватила его за талию и поплотнее опустила капюшон, почти целиком скрыв свое лицо. Мне тоже пришлось воспользоваться скамеечкой – стремена были слишком высоко, чтобы забраться в них без чьей-то помощи. Кажется, лошади не очень понравилась такая всадница, как я. Она дернулась из стороны в сторону. Я натянула поводья, отчего лошадь мотнула головой и тихо заржала. Я еще никогда не ездила на таких крупных лошадях, а потому побаивалась и животного, и непривычной высоты. Но, как я уже говорила, путь нам предстоял долгий и утомительный. Том выбрал самых выносливых лошадей.

Конюх тронулся первым, я следом. Мое сердце громко колотилось. Снова бегство! Снова страх! Но на этот раз я была в худшем положении, чем когда мы бежали из Испании, а потом из Португалии. Пожалуй, даже бегство из Франции не было столь опасным, как это. Ведь на сей раз я бежала не с отцом-книготорговцем, а с претенденткой на английский трон. По нашим следам двигался Роберт Дадли с целой армией. Я была его вассалом, поклявшимся ему в верности, но сейчас помогала Марии. Я была еврейкой, старающейся вести себя как примерная христианка. Я служила принцессе-католичке в стране, наводненной протестантами. Неудивительно, что голова у меня шла кругом, а сердце стучало громче, чем копыта лошадей. Под такую «музыку» мы двинулись на восток, навстречу восходящему солнцу.



К полудню мы достигли Кеннигхолла. Я поняла, почему Мария так торопилась попасть сюда, готовая насмерть загнать лошадей. Солнце висело высоко в небе, ярко освещая небольшой замок, похожий на крепость. Он не отличался красотой и ничем не напоминал изящные, почти игрушечные замки, которые я успела повидать в окрестностях Лондона. Впрочем, и окружающий пейзаж мало чем напоминал окрестности Хансдона. Замок Кеннингхолл был обнесен широким рвом, имел подъемный мост и ворота с опускающейся решеткой, загораживающей единственный вход. Насчет его стен из красного кирпича тоже не стоило обманываться. Их толщина была достаточной и позволяла укрываться за ними и выдерживать осаду.

Принцессу Марию здесь не ждали. Немногочисленные слуги, следившие за порядком в замке, выбежали навстречу, удивленные ее внезапным приездом. Когда стихли приветствия, принцесса кивнула мне, и я сообщила им ошеломляющие новости из Лондона. Нестройные приветствия зазвучали вновь. К этому времени наших изможденных лошадей уже отвели на конюшню. Меня хлопали по плечу и по спине, словно мальчишку. Наверное, слуги так и не разглядели во мне девочку. Я старалась улыбаться, хотя мне и без похлопываний было больно. От трехдневного путешествия в седле я до крови стерла себе кожу на ногах – от лодыжек до бедер. У меня затекли спина и плечи, а пальцы не желали разгибаться. Никогда еще я не проводила столько времени в седле. Из Хансдона в Ходдесдон, потом в Состон-Холл, далее в Тетфорд и, наконец, сюда.

Я представляла, каково сейчас Марии с ее слабым здоровьем. К тому же она была почти втрое старше меня. Но я увидела лишь мимолетную гримасу боли, промелькнувшую на ее лице, когда слуги ссаживали ее с лошади. Все остальные заметили, как она слегка наклонила подбородок, слушая приветственные крики. Но уже в следующее мгновение он

Страница 45

одарила слуг очарованием тюдоровской улыбки. Нас провели в большой зал. Там приветствия зазвучали с новой силой. Мария подняла руку. Все умолкли. Она наклонила голову, молясь за душу умершего брата, а затем произнесла короткую речь, напомнив слугам, что всегда была с ними честна и умела ценить верную службу.

– Я буду вам хорошей королевой, – пообещала она, вызвав новый шквал приветствий.

Зал наполнялся народом. Сюда спешили крестьяне с близлежащих полей и лесов. Пришли деревенские жители. Слуги сдвинули столы, принесли кувшины эля, кружки, караваи хлеба и тарелки с мясом. Некоронованная королева уселась во главе стола и весело улыбалась всем. Казалось, эта женщина никогда в жизни не болела. Проведя за столом час, она со смехом объявила, что королеве негоже оставаться в одежде служанки, и удалилась в свои покои.

Обстановка в ее здешней спальне была такой же скромной, как в Хансдоне. Пожалуй, даже скромнее. Простая кровать, далеко не новые простыни. Но если Мария устала так, как устала я, наверное, она согласилась бы спать и на рогоже. Слуги притащили к ней в спальню деревянную лохань, выложенную тканью, чтобы не получить заноз. В лохань налили горячей воды. Им удалось отыскать несколько старых платьев Марии, оставшихся от ее прежних поездок сюда. Все их аккуратно выгладили и положили на кровать.

Наконец-то она смогла сбросить чужой плащ и поношенное платье, купленные за два шиллинга.

– Можешь идти, – сказала мне Мария, которой здешняя служанка помогала раздеваться. – Поешь, а потом ложись спать. Представляю, как ты устала.

– Благодарю вас. – Я заковыляла к двери, с трудом переставляя саднящие ноги.

– Постой, Ханна! – окликнула меня она.

– Да, ваше… величество.

– Хочу сказать тебе. Кто бы ни платил тебе жалованье, пока ты находилась при мне, и какую бы цель они ни преследовали… ты была мне хорошим другом. Я этого не забуду.

Я остановилась и сразу вспомнила два своих письма лорду Роберту. Я бы не удивилась, если бы именно они навели его на наш след. Я с ужасом представила дальнейшую участь этой решительной, честолюбивой женщины, когда его люди схватят нас здесь. Мария не плела никаких заговоров. До вчерашней ночи она даже не знала о переписанном завещании. Но это не помешает герцогу обвинить ее в государственной измене и после нескольких недель или месяцев заключения в Тауэре казнить. Если бы она знала, какая гнусная роль была отведена мне, то нашла бы иные слова. Она бы сказала, что Ханна Грин – олицетворение бесчестья. Бесчестье было знакомо ей самой, но она и представить себе не могла лживость, сделавшуюся моей второй натурой.

Если бы я смогла признаться ей во всем, я бы это сделала. Слова уже были готовы слететь с моего языка. Мне хотелось рассказать Марии, что меня заслали к ней, чтобы следить за каждым ее шагом. Но тогда я не знала о ней ничего, а когда узнала, когда пожила рядом с ней, то полюбила ее и была готова служить ей. Я хотела рассказать о своей полной зависимости от лорда Роберта. Я дала ему слово и была обязана выполнять все его повеления. Наконец, мне хотелось признаться ей, что я запуталась в противоречиях и не понимала, где черное, а где белое, где любовь, а где страх. Во мне все перемешалось.

Но я не сказала ничего. Меня с раннего детства учили хранить тайны и лгать во имя их сохранения. Я могла лишь опуститься на одно колено и склонить голову.

Мария не протянула руку для поцелуя, как должна была бы сделать королева. Она положила руку мне на голову, как часто делала моя мать, и сказала:

– Да благословит тебя Господь, Ханна, и да убережет Он тебя от греха!

Такой нежности я не испытывала с тех самых пор, как материнская рука перестала касаться моей головы. Чувствуя подступающие слезы, я молча вышла из ее спальни и поковыляла в свою, расположенную под крышей. Я не хотела ни есть, ни мыться. Придя в отведенную мне комнатенку, я бросилась на кровать и зарыдала, как маленькая. Маленькая запутавшаяся девочка.



Мы находились в Кеннингхолле уже целых три дня, постоянно ожидая осады, но лорд Роберт и его всадники не появлялись. Зато в замок постоянно приходили и приезжали разные люди. Все окрестные землевладельцы стремились засвидетельствовать Марии свою лояльность. Они приводили с собой своих сыновей и слуг. Несколько пришлых кузнецов без устали трудились, превращая крючья, лопаты и косы в оружие. Марии советовали пока не провозглашать себя королевой, но она не послушалась. Не подействовало на нее и умоляющее письмо испанского посла, которое привез ей усталый гонец. Посол сообщал о смерти короля Эдуарда и о том, что поведение герцога Нортумберлендского сделалось просто невыносимым. Тем не менее посол советовал Марии вступить с герцогом в переговоры, пока ее дядя в Испании делал все возможное, чтобы уберечь ее от надуманного обвинения в государственной измене и от смертной казни. Эта часть письма заставила Марию нахмуриться, но дальше следовали еще более мрачные известия.

Посол предупреждал ее, что по распоряжению герцога вдоль побережья Норфолк

Страница 46

сосредоточены военные корабли. Это сделано с единственной целью: помешать ей бежать на испанском корабле. Положение Марии виделось послу безвыходным, поскольку испанский император вряд ли сможет даже попытаться ее спасти. Словом, ей не оставалось иного, как сдаться на милость герцога и официально заявить о своем отказе от всяких притязаний на английский трон.

– Что ты видишь, Ханна?

Было раннее утро. Мария только что вернулась с мессы. Пальцы ее сжимали четки, а лоб еще оставался влажным после окропления святой водой. Для принцессы это утро выдалось тяжелым. Ее лицо, временами озаряемое надеждой и радостью, сейчас было серым и усталым. Чувствовалось, страх гложет ее изнутри.

Я покачала головой:

– Ваше величество, в саду Хансдона я увидела, что вы станете королевой. Теперь вы королева. С тех пор у меня не было никаких видений.

– Да. Теперь я королева, – невесело усмехнулась она. – Во всяком случае, провозгласить себя королевой я успела. Скажи, долго ли продлится мое правление, если и остальные признают меня королевой?

– А вот этого при всем желании я вам сказать не могу, – ответила я, ничуть не кривя душой. – Что нам теперь делать?

– Все склоняют меня к сдаче, – столь же искренне ответила она. – Советники, которым я привыкла доверять. Мои испанские родственники. Единственные друзья моей матери. Все они твердят: если я не сдамся, меня казнят. Я затеваю битву, обреченную на поражение. В руках герцога громадная сила. В Лондоне. По всей стране. Даже на море. На его стороне армия и королевская гвардия. У него толпы сторонников. Он распоряжается деньгами и арсеналом. А что есть у меня? Этот замок, прилегающая деревня и кучка верных мне людей, вооруженных вилами. Я в любой момент жду, что сюда вторгнется лорд Роберт с его отрядом.

– А отсюда можно убежать? – спросила я.

Она покачала головой:

– Убежать-то можно, но недалеко, да и не так быстро, как надо бы. Если бы мне удалось добраться до испанского военного корабля… Увы, герцог предусмотрел и это. Английские военные корабли заперли водное пространство между английским и французским берегами. Как видишь, он подготовился, а меня все это застало врасплох. Я оказалась в ловушке.

Я вспомнила карту Джона Ди в кабинете герцога и значки, обозначавшие солдат и военных моряков. Значит, уже тогда отец и сын Дадли собирались поставить заслон у побережья Норфолка и закрыть принцессе Марии все пути к бегству.

– Неужели вам придется сдаться? – спросила я.

Я думала, мой вопрос ее испугает, однако щеки Марии залились румянцем. Мой вопрос она восприняла как вызов, как приглашение к азартной игре.

– Да будь я проклята, если им уступлю! – засмеялась она, словно речь и вправду шла о карточной игре, а не о ее участи. – Всю свою жизнь я только и делала, что убегала, лгала и пряталась. Пусть хоть один раз, но я выступлю под своим знаменем. Я намерена противостоять тем, кто украл мое законное право на престол, кто попрал истинную Церковь и готов отрицать самого Бога!

– Ваше… величество, – восторженно пробормотала я, чувствуя, как ее решимость передается и мне.

Мария весело улыбнулась, словно мы обсуждали с ней фасон нарядов к ближайшему маскараду:

– А почему бы нет? Почему хотя бы раз в жизни мне не выступить против них в открытом бою?

– Вы рассчитываете победить?

Она пожала плечами. Жест получился совсем испанским – так пожимала плечами моя мать и другие испанки.

– Что ты! Конечно нет! – весело сказала она, будто радуясь своему грядущему поражению. – Но пойми меня, Ханна. Эти люди делали все, чтобы превратить меня в прах. И теперь они решили влепить мне пощечину, поставив какую-то леди Джейн впереди меня. Они уже пытались сделать то же с Елизаветой, отведя мне роль едва ли не няньки при ней. А теперь у меня появился шанс. Я не собираюсь склонять голову перед ними. Нет, лучше сражаться и погибнуть, чем ползать на коленях, умоляя о пощаде. Вот тогда у меня и впрямь не будет никаких шансов. Сейчас я не вижу лучшего выбора, чем поднять свое знамя и сражаться за трон моего отца и честь моей матери. За свое законное право на престол. Нужно позаботиться и о безопасности Елизаветы. Она не должна пострадать. Мне надо передать ей ее часть отцовского наследства. Она моя сестра, и я несу за нее ответственность. Я написала ей, убеждая приехать сюда, где она была бы в большей безопасности. Я обещала приютить ее. По сути, я буду сражаться не только за свое право на трон, но и за ее тоже.

Короткопалые руки Марии больше напоминали руки служанки, чем королевы. Она спрятала четки в карман и решительным шагом направилась в большой зал. Там за одним столом завтракала местная знать и простолюдины. Мария села во главе стола, где стоял помост, заменявший трон, и подняла руку. Все умолкли, повернув к ней головы.

– Сегодня мы выступаем из Кеннингхолла, – объявила Мария. – Мы отправимся в Фрамлингем. Отсюда до него всего день пути. Там я подниму свое знамя. Если мы сумеем попасть туда раньше лорда Роберта и его людей, стены тамошней крепости позвол

Страница 47

т нам выдержать осаду. Возможно, не один месяц. Оттуда я поведу свою битву за трон. Я буду собирать армию.

Люди удивленно и одобрительно зашептались.

– Доверьтесь мне! – убеждала их Мария. – Я вас не подведу. Я ваша законная королева. Вы увидите меня на троне. Я запомню всех, кого вижу здесь. И не только запомню. Вы будете многократно вознаграждены за то, что выполняете свой долг перед настоящей королевой Англии.

Послышался негромкий гул. Честно говоря, я не знала, что подействовало на собравшихся больше – сытный завтрак или слова Марии. Но ее смелость почему-то вызвала у меня дрожь в коленях. Принцесса встала и пошла к выходу. Я на нетвердых ногах забежала вперед и распахнула ей дверь.

– А где он сейчас? – спросила я.

Мне не требовалось пояснять, кто именно.

– К сожалению, не особо далеко отсюда, – мрачно ответила принцесса. – Как мне говорили, где-то южнее Кингс-Линна. Должно быть, что-то его задержало, а то бы он накрыл нас уже сегодня. Более точных сведений у меня нет.

– А он догадается, что мы отправились в Фрамлингем?

Мне снова вспомнилось то злополучное письмо к Джону Ди, где спираль слов выдавала место нашего нынешнего пребывания.

Мария поплотнее закрыла дверь, затем повернулась ко мне:

– Среди слушавших меня наверняка отыщется хотя бы один, кто тайком покинет замок и поспешит к нему с доносом. В лагере всегда есть шпион. Ты согласна, Ханна?

Мне вдруг показалось, что она заподозрила меня. У меня пересохло в горле. Наверное, я побледнела. Впрочем, все это можно было принять за естественное поведение испуганной девчонки.

– Шпион? – заплетающимся языком переспросила я и принялась тереть щеку.

Мария кивнула:

– Я никогда никому не верю до конца. Вокруг меня всегда находились чьи-то шпионы. Думаю, если бы у тебя была такая жизнь, как моя, ты вела бы себя точно так же. Стоило отцу разлучить нас с матерью, как все, кто меня окружал, начали усиленно нашептывать мне, что Анна Болейн – настоящая королева, а ее незаконнорожденная дочь – истинная наследница престола. Герцог Норфолкский орал мне в лицо, что на месте моего отца он бил бы меня головой о стену до тех пор, пока не вышиб бы все мозги. Эти люди заставляли меня отречься от моей матери и отринуть мою веру. Мне угрожали смертью на эшафоте, подобно Томасу Мору и епископу Фишеру. Их обоих я знала и любила. Мне было всего двадцать, когда меня заставляли признать себя незаконнорожденной, а католическую веру назвать ересью. А потом… в один из летних дней «настоящую королеву» Анну казнили, и мое окружение, не моргнув глазом, заговорило о королеве Джейн и ее сыне, маленьком Эдуарде. Елизавета из моего врага вдруг превратилась в «несчастную малютку», у которой не стало матери. Тогда она еще не понимала, что разделила со мной участь забытой дочери. Потом замелькала целая череда королев… – Мария почти улыбалась. – Да. Их было трое, и каждой меня заставляли кланяться как законной королеве, и каждую я должна была называть матерью. Что за ложь! Мать у человека только одна. А все эти мачехи были очень далеки от моего сердца. За долгие годы я научилась не верить словам мужчин, а слова женщин вообще не слушать. Последней женщиной, которую я любила, была моя мать. Последним мужчиной, кому я верила, – мой отец. Но он погубил мою мать. Она умерла от горя. Я невольно спрашивала себя: стану ли я женщиной, которой можно доверять? – Она замолчала, вглядываясь в меня. – С двадцати лет я не знала ничего, кроме страданий и унижений. И только сейчас я начинаю думать о возможности другой жизни.

Она вдруг улыбнулась.

– Ты что, Ханна? Никак я на тебя тоску нагнала? – спросила Мария, потрепав меня по щеке. – Все это было давно. Если мое приключение закончится победой, изменится и вся моя жизнь. Я восстановлю материнский трон. Я буду носить ее драгоценности. Я позабочусь о том, чтобы почитали ее память. Она будет смотреть на меня с небес и радоваться, что ее дочь восседает на троне, как законная наследница власти. Я стану счастливой женщиной. Понимаешь?

Я неловко улыбнулась.

– Что, я тебя не убедила? – спросила она.

Я проглотила комок в горле, он оцарапал мне пересохшее горло.

– Я боюсь, – призналась я. – Простите, ваше величество.

– Мы все боимся, – согласилась она. – Я тоже боюсь. Но нельзя сидеть сложа руки. Ты знаешь, чем это может закончиться. Так что иди в конюшню, выбери себе лошадь и раздобудь сапоги для верховой езды. Сегодня мы выступаем. И да поможет нам Господь добраться до Фрамлингема, не попав в руки лорда Роберта и его людей!



Мария подняла свое знамя над Фрамлингемским замком – крепостью, не уступавшей другим английским крепостям. И случилось невероятное: едва ли не половина страны, верхом и пешком, направилась в Фрамлингем, чтобы принести клятву верности новой королеве, заявить о готовности сражаться насмерть с мятежниками. Армия Марии росла. Она лично встречала вновь прибывших, благодарила их за верность и обещала, что будет им честной и справедливой правительницей.

Наконец мы получили известия из

Страница 48

ондона. Герцог постыдно затянул сообщение о смерти короля Эдуарда. Тело несчастного юноши лежало в королевских покоях, а могущественные люди из числа его бывших приближенных думали о том, как сохранить и упрочить собственную власть. Тесть Джейн Грей чуть ли не силой втащил ее на трон. Говорили, что она горько рыдала и кричала, что не может быть королевой, поскольку законной наследницей престола является принцесса Мария. Но герцог был неумолим. Над ней развернули государственное знамя, придворные преклонили колени и словно не слышали ее всхлипываний и возражений. Затем герцог Нортумберлендский провозгласил ее королевой и тоже склонил перед ней свою лукавую голову.

В Англии, по сути, началась гражданская война, поскольку другая половина страны считала Марию предательницей и изменницей. Вестей от принцессы Елизаветы не было. В Фрамлингем она тоже не приехала. Услышав о смерти брата, она слегла и чувствовала себя настолько больной, что даже не читала писем. Слыша все это, Мария отвернулась, чтобы скрыть разочарование, исказившее ее лицо. Она очень рассчитывала на поддержку сестры и думала, что они вместе будут отстаивать отцовскую волю. Тем более что она пообещала себе заботиться о безопасности младшей сестры. То, что Елизавета не поспешила к ней, а предпочла нырнуть в болезнь, явилось для Марии ударом в сердце, равно как и ударом по ее миссии.

Мы узнали, что Виндзорский замок укрепили и снабдили всем необходимым на случай осады. Пушки лондонского Тауэра развернули в сторону возможного наступления. Новоявленная королева Джейн обосновалась в королевских покоях Тауэра и на ночь приказывала запирать все ворота, чтобы ее придворные не разбежались. Ничего удивительного: у королевы по принуждению и придворные тоже были по принуждению.

Герцог Нортумберлендский, закаленный в боях и умевший командовать армией, двинулся с войском, намереваясь «вырвать с корнем» мятежную принцессу Марию. В Лондоне ее называли не иначе как предательницей, стремящейся узурпировать власть у законной королевы Джейн. Королевский совет повелел арестовать Марию по обвинению в государственной измене. За ее голову назначили вознаграждение. Подручным герцога было выгодно создать ощущение, будто Мария не пользуется в Англии никакой поддержкой. Мятежница, самозванка, оказавшаяся вне закона. Даже испанский император, доводившийся ей дядей, не мог ее поддержать.

Никто не знал, какова численность армии, которой командовал герцог Нортумберлендский. Никто не знал, как долго мы сумеем продержаться в Фрамлингеме. Скорее всего, люди отца и сына Дадли должны были объединить усилия. Опытные, получавшие щедрое жалованье солдаты, прошедшие не одно сражение… и одинокая женщина с ее разношерстным воинством добровольцев.

И тем не менее в Фрамлингем каждый день стекались новые и новые люди, заявлявшие, что намерены сражаться на стороне законной королевы. Морякам военных кораблей, стоявших в гавани Ярмута, было приказано атаковать любое испанское судно, если оно попытается пробиться к берегу для спасения Марии. Но моряки взбунтовались против своих командиров и заявили, что не позволят Марии покинуть пределы Англии, поскольку трон по закону принадлежал ей. После этого моряки сошли на берег и направились в Фрамлингем, нам на подмогу. Они входили в замок стройными рядами, совсем не так, как вчерашние крестьяне и ремесленники. Это уже была внушительная сила. Моряки без промедления начали обучать ополченцев премудростям боя: атаке, уклонению от ударов противника и отступлению. Я наблюдала за их неторопливыми, уверенными действиями и в первый раз подумала, что у принцессы Марии появляется шанс избежать пленения.

Она назначила человека, следящего за сбором провианта для растущей армии ополченцев, чьи лагеря теперь окружали замок со всех сторон. Убедившись, что наружная стена замка требует починки, Мария призвала всех, кому знакомо ремесло каменщика, заняться этим неотложным делом. Специальные отряды пополняли арсенал, доставая оружие везде, где только могли. На дальних подходах к замку постоянно дежурили дозорные, чтобы войска герцога и лорда Роберта не застали нас врасплох.

Каждый день Мария устраивала смотр ополченцам и обещала, что щедро вознаградит их, если они останутся ей верны и удержат оборону замка. Ежедневно она поднималась на парапет главной стены и оттуда смотрела вдаль, ожидая увидеть на лондонской дороге облака пыли. Это означало бы, что самый могущественный в Англии человек движется к Фрамлингему и наступает час ее испытаний.

По-прежнему находились советчики, твердившие ей, что наспех обученным ополченцам не выстоять против армии герцога. Я слушала их уверенные голоса и думала: а не лучше ли мне сбежать прямо сейчас? Если сюда вторгнется армия герцога, меня в суматохе могут убить. Если герцог заподозрит мою двойную игру, он меня точно не пощадит. Он умел сражаться: что на поле битвы, что за столом переговоров. Он вошел в альянс с Францией и вполне мог двинуть против нас французские войска, если не одолеет собственными силами. И тогда ф

Страница 49

анцузы начнут убивать англичан на английской земле и вся вина падет на Марию. Ее пугали новой вспышкой братоубийственной Войны Алой и Белой розы и призывали капитулировать перед герцогом.

А в середине июля произошло нечто странное: все замыслы герцога вдруг начали рушиться. Каждый здравомыслящий англичанин понимал: законной наследницей престола является не Джейн, а Мария – дочь короля Генриха. И этот здравый смысл перевешивал все альянсы и договоры герцога Нортумберлендского. В Англии его повсеместно ненавидели. Было понятно, что он вознамерился править страной через Джейн, как до сих пор правил через Эдуарда. Такое положение не устраивало очень многих – от лордов до простолюдинов, и это недовольство вылилось в открытое противостояние.

Правление Джейн выглядело заплаткой на теле Англии, и как бы крепко герцог ни пытался пришить эту заплатку, стежки начали расходиться. Все больше людей открыто заявляло о своей поддержке Марии; все больше и больше недавних сторонников герцога тайно покидало его ряды. Всадники лорда Роберта потерпели сокрушительное поражение от местных крестьян. Побросав работу на полях, те поклялись защитить законную королеву. Лорд Роберт попытался было отколоться от отца и переметнуться на сторону Марии, но безуспешно. Жители Бери схватили его и объявили предателем. Сам герцог оказался запертым в Кембридже. Его воинство растаяло, словно утренний туман. Ему не оставалось иного, как тоже объявить себя сторонником Марии. Он даже отправил ей послание, объясняя все свои действия… искренней заботой об интересах Англии.

– Что это значит? – спросила я.

У Марии дрожали руки. Сомневаюсь, чтобы она дочитала послание герцога до конца.

– Это значит, что я победила, – без всякой помпезности ответила она. – Победила по праву, признанному большинством. Как видишь, нам даже не пришлось сражаться. Я королева, и народ видит во мне королеву. Что бы герцог ни утверждал, народ заявил о своем выборе. Они хотят видеть на троне меня.

– А что теперь будет с герцогом? – спросила я, больше тревожась за судьбу плененного лорда Роберта.

– Он предатель, – холодно взглянув на меня, ответила она. – Как ты думаешь, что было бы со мной, если бы я проиграла?

Мне не было жалко герцога, но я все же не удержалась от вопроса о дальнейшей судьбе лорда Роберта.

– И он тоже предатель. Вдобавок еще и сын предателя. Как думаешь, что с ним будет?



Признанная, но еще не коронованная королева Мария выехала в Лондон на своей любимой крупной лошади, но теперь сидела в женском седле. За ней следовала сначала тысяча, а вскоре уже две тысячи человек. Не берусь считать, сколько еще ее сторонников из разных мест двигалось пешком. Это была внушительная и грозная армия. Но рядом с Марией были только ее фрейлины и я, ее шутиха.

Пыль от лошадиных копыт и человеческих ног густой завесой накрывала колосящиеся поля. Через какую деревню мы бы ни проходили, к нам присоединялись крестьяне с серпами и крючьями в руках. Другие пристраивались к идущим, чтобы пройти с ними до конца деревни. Женщины радостно махали руками и выкрикивали приветствия. Некоторые выбегали с цветами для Марии и разбрасывали лепестки роз перед ее лошадью. На будущей королеве был старый красный дорожный плащ, и сейчас она напоминала рыцаря, едущего на битву. Впрочем, это и была битва. Мария несколько раз говорила мне, что окончательная победа наступит лишь тогда, когда она воссядет на троне. Привыкшая к обманам и человеческой подлости, она боялась поверить, что победа уже одержана. Величайшая победа мужества и решимости. Но никакое мужество, никакая решимость не помогли бы Марии, если бы не искренняя любовь народа, которым она собиралась править честно и справедливо.

Очень и очень многие связывали ее правление с возвращением в Англию золотой поры истинного благоденствия. Людям казалось, что теперь земля будет приносить обильные урожаи, погода станет теплой, чума, лихорадка и прочие напасти исчезнут. Мария, конечно же, восстановит благосостояние Церкви, красоту святых мест и укрепит веру. Те, кто постарше, вспоминали ее добрую и милосердную мать – королеву Екатерину, которая была английской королевой дольше, чем испанской принцессой. Недаром король Генрих любил ее, свою первую жену, дольше всех. Даже покинутая им, она умирала с его именем на устах. И вот теперь трон готовилась занять дочь Екатерины. У достойной матери может быть только достойная дочь. Подтверждением тому служила внушительная армия добровольцев, двигавшаяся вместе с Марией в Лондон. Эти люди радовались и гордились, что теперь у них будет такая королева. Колокола всех церквей встречали ее приветственным звоном.

В один из вечеров, когда мы остановились на ночлег, я написала шифрованное послание лорду Роберту: «Вас будут судить за государственную измену и казнят. Бегите, милорд! Бегите!» Это письмо я бросила в очаг постоялого двора и смотрела, как огонь чернит бумагу. Потом я взяла кочергу и превратила сгоревшее послание в горстку пепла. У меня не было никакой возможности отправить

Страница 50

ему это предостережение. По правде говоря, он и не нуждался в предостережениях.

Он знал, насколько рискованное дело затеял вместе с отцом. А если не знал, то понял это в Бери, когда запоздало попытался переметнуться на сторону Марии. Те, кто еще месяц назад был готов целовать лорду Роберту сапоги, теперь стерегли его, как опасного преступника. И не важно, где он сейчас находился: в тюрьме провинциального английского городка или уже в застенках Тауэра, он наверняка знал о своей обреченности и скорой казни. Он совершил преступление против законной наследницы престола, а за государственную измену наказывали смертью. Скорее всего, его не просто вздернут на виселице или ему отрубят голову. Его ждала мучительная и унизительная казнь. Поначалу его повесят, но не так, чтобы петля затянулась на шее, прекратив дыхание. Палач доведет его до полубессознательного состояния, а затем даст лорду Роберту увидеть собственные кишки, которые он вытряхнет из распоротого живота. Далее начнется четвертование. Лорду Роберту отрубят голову, а его тело расчленят на четыре части. Прекрасную мертвую голову насадят на шест в назидание другим. Окровавленные части тела повезут напоказ в четыре конца Лондона. Роберта Дадли ждала ужасная казнь, почти такая же ужасная, как сжигание заживо. Пожалуй, никто лучше меня не знал, насколько это страшно.

Я не плакала по лорду Роберту. Несмотря на свой юный возраст, я успела повидать немало смертей и узнать немало страхов, чтобы научиться не плакать от горя. Однако каждую ночь я засыпала с мыслями о том, где сейчас может томиться лорд Роберт и увижу ли я его когда-нибудь снова. Я не знала, простит ли он меня за то, что я возвращалась в Лондон вместе с ликующей толпой и рядом с женщиной, которая без мечей и пушек нанесла ему сокрушительное поражение и теперь готовилась расправиться со всей его семьей.

Принцесса Елизавета, нырнувшая в болезнь на все время, пока ее сестре грозила опасность, тем не менее приехала в Лондон раньше нас.

– Эта девочка умеет оказаться первой, – поморщившись, заявила мне Джейн Дормер.



Принцесса Елизавета выехала нам навстречу, сопровождаемая тысячной толпой. У них над головой развевались знамена с цветами Тюдоров – зеленым и белым. Она горделиво ехала впереди, словно и не было дней, когда она сжималась от страха, прячась в постели. По сути, Елизавета взяла на себя обязанности лорд-мэра Лондона. Правда, у нее не было ключей от города, которые она могла бы торжественно вручить сестре. Их отсутствие восполнялось несмолкающими криками сотен глоток. Лондонцы приветствовали обеих принцесс.

Мне хотелось рассмотреть Елизавету, и я немного осадила свою лошадь. Я очень давно хотела ее увидеть – с тех самых пор, как услышала теплые слова Марии о ней. Помнила я и слова Уилла Соммерса, сравнившего принцессу с козой, стремительно прыгающей то вверх, то вниз. Но было у меня и собственное давнишнее воспоминание о четырнадцатилетней Елизавете – девочке в зеленом платье, когда она стояла возле дерева с темной корой, призывно наклонив свою рыжую голову. Я помнила ее убегающей от отчима, но так, чтобы он ее обязательно догнал. Я сгорала от любопытства, желая увидеть, как изменилась эта рыжеволосая девочка.

Нынешняя Елизавета совсем не была похожа на невинного восторженного ребенка, о котором с такой теплотой говорила Мария. Не напоминала она и жертву обстоятельств, как то думалось Уиллу. Точнее всего ее описывали слова Джейн Дормер – «расчетливая сирена». Джейн не скрывала ненависти к ней. Я увидела молодую женщину, с абсолютной уверенностью двигавшуюся навстречу своей судьбе. Ей было всего девятнадцать, но она уже умела производить впечатление. Я сразу поняла: Елизавета тщательно продумала эту процессию. Она знала силу зрелищ и имела способности к их устройству. Она и сейчас была в зеленом. Зеленый оттенок своего наряда она подобрала так, чтобы он гармонировал с огненной рыжиной ее волос. Волосы Елизаветы не скрывались под капюшоном. Наоборот, капюшон был откинут, и волосы падали ей на плечи. Она явилась сюда олицетворением юности и девичьей свежести. Рядом с ней старшая сестра выглядела скучной старой девой. Зеленый и белый были цветами династии Тюдоров, цветами ее отца. Высокий лоб и рыжие волосы наглядно убеждали каждого, чья она дочь. Все стражники, окружавшие ее, были, конечно же, выбраны за их миловидную внешность. Менее ладные и привлекательные ехали в хвосте. А вот среди сопровождавших принцессу женщин не было ни одной, превосходившей ее красотой. Что ж, умный выбор, который могла сделать только кокетка. Елизавета ехала на рослом белом жеребце, почти не уступавшем боевому коню. В седле она держалась так, словно научилась ездить раньше, чем ходить. Казалось, ей нравится повелевать этим величественным конем. Елизавета буквально светилась здоровьем, юностью и обилием жизненных сил. От нее исходило ощущение безусловного успеха. Можно было подумать, что это она готовится взойти на трон, а не уставшая, измотанная событиями двух минувших месяцев Мария.

Кавалькада Ел

Страница 51

заветы остановилась. Мария принялась слезать с лошади. Елизавета и тут ее опередила, выпорхнув из седла, словно всю жизнь ждала этого момента. Словно и не было дней, когда она лежала в постели и от страха кусала ногти, раздумывая, каким станет ее завтрашний день. И все же при виде сестры лицо Марии осветилось улыбкой. Улыбка была почти материнской. Она радовалась за сестру. Мария умела радоваться бескорыстно. Возможно, сейчас она даже не замечала того, что бросалось в глаза мне. Мария протянула руки. Елизавета кинулась к ней в объятия. Сестры нежно поцеловались. Какое-то время они так и стояли: обнявшись и вглядываясь в лицо друг друга. Я смотрела на них и убеждалась: будущая королева не умеет видеть сквозь завесу знаменитого тюдоровского обаяния и не может распознать не менее знаменитой тюдоровской двойственности.

Мария повернулась к спутникам Елизаветы, протянула каждому руку для поцелуя и каждого поцеловала в щеку, поблагодарив, что приехали вместе с сестрой и устроили будущей королеве столь торжественную встречу на подступах к Лондону. Потом Мария вновь стала всматриваться в лицо сестры. Елизавета производила впечатление совершенно здоровой, полной сил девушки. Но вокруг и сейчас шептались не то о водянке, не то о головной боли, не то еще о какой-то таинственной болезни, уложившей Елизавету в постель именно в те дни, когда Мария одна сражалась со своими страхами и собирала силы, чтобы биться за трон.

Елизавета сказала сестре, что Лондон ее ждет, и поздравила Марию с великой победой.

– Это победа сердец, – сказала она. – Ты королева, владеющая сердцами твоих подданных. Только так можно править Англией.

– Это наша победа, – поправила ее щедрая Мария. – Ты не хуже моего знаешь, что герцог Нортумберлендский, не задумываясь, казнил бы нас обеих. Я выиграла битву за наше общее наследие. Ты вновь станешь полноправной принцессой. Когда я въеду в Лондон, ты поедешь рядом со мной.

– Для меня это слишком высокая честь, – с учтивой придворной улыбкой сказала Елизавета.

– Вот тут она права, – шепнула мне Джейн Дормер. – Изворотливая незаконнорожденная девка.

Мария подала сигнал садиться на лошадей. Елизавета пошла к своему белому коню, где ее уже ждал конюх. Она улыбалась, глядя по сторонам, и тут заметила меня в пажеской ливрее. Взгляд принцессы скользнул дальше. Она не узнала во мне ту девочку, что давным-давно видела, как они с Томом Сеймуром развлекались в саду.

Но меня Елизавета очень интересовала. Давнишний эпизод, где она вела себя как обычная шлюха накрепко врезался мне в память. В Елизавете было нечто такое, что завораживало меня. Первое впечатление говорило не в ее пользу: глупая девчонка, охваченная первыми желаниями тела, позволяющая себе флиртовать с мужем мачехи. Но ведь у этой глупой девчонки была нелегкая судьба. Она пережила казнь любимого человека, избегла опасности нескольких заговоров. Елизавета умела управлять своими желаниями. Она играла с миром не как девчонка, а как опытная придворная дама. Она стала любимой сестрой своего брата, протестантской принцессой. Елизавета держалась в стороне от дворцовых заговоров, но точно знала цену каждому человеку. У нее была беззаботная улыбка, ее смех звенел, как трель жаворонка, однако темные глаза были по-кошачьи острыми и внимательными, подмечающими каждую мелочь.

Мне захотелось разузнать все об этой незаурядной принцессе: ее поступки, слова и мысли. Меня интересовали даже такие мелочи, как покрой ее нижнего белья. Я хотела знать, кто крахмалит ей воротники и сколь часто она моет свои роскошные рыжие волосы. Елизавета в зеленом наряде, сопровождаемая сотнями мужчин и женщин, величественно восседающая на могучем белом жеребце, казалась мне образцом для подражания. Женщина, гордая своей красотой и красивая в своей гордости. Мне безумно захотелось вырасти и тоже стать такой женщиной. Принцесса Елизавета казалась мне олицетворением того, кем однажды могла бы стать шутиха Ханна. Я слишком долго была несчастной девочкой, затем таким же несчастным мальчиком, потом шутихой. Я просто не знала, как быть женщиной. Эта мысль всегда приводила меня в замешательство. Но сегодня, глядя на прекрасную и уверенную принцессу Елизавету, я поняла, какой женщиной хочу быть. Таких женщин я еще не видела. В Елизавете не было и капли пресловутой девичьей скромности, связывающей девушку по рукам и ногам. Она держалась так, будто ей принадлежала вся земля, по которой она ходила.

Елизавета была смела, но в ней не ощущалось ни бесстыдства, ни нахальства. В ней не было налета вульгарности, которую очень часто принимают за смелость. Елизавета не отрицала скромность и умело ею пользовалась. Я заметила, как кокетливо она отвела глаза, когда конюх помогал ей сесть в седло, как игриво взяла из его рук поводья. Она умела наслаждаться всем, что жизнь дарила молодой женщине, но не была готова к страданиям. Она четко знала, чего хочет.

Я перевела взгляд на будущую королеву, которую за эти месяцы успела полюбить. Для Марии было бы лучше поскорее выдать сестру заму

Страница 52

и отослать подальше от двора. Елизавета при дворе была столь же опасна, как тлеющая головешка, выпавшая на пол. Впрочем, Елизавете быстро бы наскучила роль головешки. Она предпочла бы сверкать, как маленькое рыжее солнце, и стареющей королеве было бы очень неуютно в этих лучах.







Осень 1553 года


Дав время Марии освоиться в ее новой роли королевы Англии, я поняла: пора поговорить с ней о моем будущем. Наступил сентябрь. Мне платили жалованье из королевской казны, как всем прочим, кто служил королеве. По сути, у меня вместо хозяина появилась хозяйка. Король, бравший меня на службу шутихой, умер. Герцог, сделавший меня своим вассалом, находился в Тауэре. Моей хозяйкой стала королева Мария, за чей счет я жила все лето. В свое время она обещала, что не забудет и щедро вознаградит каждого, кто поддержал ее в трудные дни. И теперь ко двору нескончаемой вереницей тянулись просители. Каждый уверял, что, не жалея сил, убеждал своих соседей или односельчан поддержать законную наследницу престола, и если бы не он, королева могла бы и не получить поддержки в том или ином уголке Англии. Кто-то просил денег, кто-то прав. Было немало тех, кто жаждал получить какую-нибудь должность при дворе. И только я вела себя как настоящая дурочка. Я не старалась извлечь пользу из своей близости к королеве, а мечтала освободиться от королевской службы и вернуться к отцу.

Я тщательно выбрала время: утром, после мессы. Королева вышла из своей часовни в Ричмонде, пребывая в состоянии тихого восторга. Обряд причастия не был для нее пустым спектаклем. Глядя на ее безмятежную улыбку и лучащиеся глаза, чувствовалось, что она испытывает несказанную радость, причастившись тела и крови Господней. Вера Марии ни в коем случае не была показной. Такую веру я видела лишь у монахов. Когда она возвращалась после мессы, то была в большей степени монахиней, чем королевой. Вот в такой момент я и решила завести с ней разговор о своем уходе из дворца.

– Ваше величество, – тихо окликнула я ее.

– Что тебе, Ханна? – улыбнулась она. – Хочешь порадовать меня словами мудрости?

– Увы, мой дар проявляется не каждый день и даже не каждую неделю.

– Однажды твой дар проявился очень вовремя. Помнишь, ты сказала, что я буду королевой? Когда мое сердце сжималось от страха, я вспоминала твои слова. Я умею терпеливо ждать и дождусь, когда Святой Дух вновь заговорит через тебя.

– Но сегодня не Святой Дух, а я сама хотела с вами поговорить, – сказала я, неуклюже пытаясь пошутить. – Я получаю жалованье от вашего казначея…

Королева ждала моих дальнейших слов. Я молчала. Тогда она учтиво спросила:

– Он тебе недоплатил?

– Нет, что вы! Я совсем не об этом! – воскликнула я, боясь испортить весь разговор. – Нет, ваше величество. Вы впервые платите мне. До этого мне платил король. Герцог Нортумберлендский сделал меня королевской шутихой. Ваш брат сражался с болезнью, и ему было не до шутов. Потом герцог отправил меня к вам. Я просто хотела сказать: вам незачем это делать.

За разговором мы дошли до ее покоев. Там Мария расхохоталась. Я не ожидала, что она умеет так смеяться.

– Ханна, дорогая, я пытаюсь понять, что тебя не устраивает, и никак не могу. Надеюсь, ты говоришь сейчас сама от себя, не подчиняясь чьим-либо наущениями?

Я тоже улыбнулась:

– Поймите, ваше величество. По прихоти герцога меня забрали от отца, а потом сделали шутихой покойного короля. Затем я оказалась у вас и вы по доброте своей не выгнали меня, хотя вряд ли вам требовалось мое общество. Я просто хотела сказать, что вы можете отпустить меня. Вы же не просили о шутихе.

Улыбка исчезла с лица королевы.

– Теперь понимаю. Ханна, ты хочешь вернуться домой?

– Не совсем так, ваше величество, – уклончиво ответила я. – Я очень люблю своего отца, но дома я его помощница. И писарь, и печатник, и все, что он скажет. Жизнь при дворе, конечно же, веселее и интереснее.

Я не добавила главного: «Если здесь я могу чувствовать себя в безопасности», но этот вопрос всегда имел для меня огромное значение.

– Ты, кажется, помолвлена?

– Да, – коротко ответила я, не желая вдаваться в подробности. – Но мы поженимся только через несколько лет.

Она улыбнулась детской логике моего ответа:

– Ханна, тебе бы хотелось остаться со мной?

– Хотелось бы, – искренне ответила я, становясь на колени. Я верила Марии. Наверное, рядом с ней я чувствовала бы себя в безопасности. – Но я не могу обещать, что мой дар будет проявляться тогда, когда вам понадобится.

– А я это знаю, – ласково сказала Мария. – Это дар Святого Духа. Святой Дух говорит, когда считает нужным, а не когда Его спрашивают. Я и не собиралась делать тебя кем-то вроде своего астролога. Мне хочется, чтобы ты была мне… моей маленькой подругой. Ты согласна?

– Да, ваше величество. Я буду только рада этому, – ответила я и ощутила у себя на голове ее руку.

Я оставалась на коленях, а королева стояла возле меня и молча держала руку на моей макушке.

– Редко можно найти того, кому я могла бы доверять, – тих

Страница 53

сказала она. – В свое время тебя отправили ко мне мои враги. Они платили тебе за это. Но они просчитались. Твой дар исходит от Бога. Герцог мог думать, что это он отправил тебя ко мне. На самом деле, тебя отправил ко мне Бог. Тогда ты не знала меня и, наверное, верила тому, что обо мне говорили в окружении герцога. Потом ты узнала меня. В тревожные времена ты легко могла бы сбежать от меня, но осталась. Значит, ты любишь меня. Это так, Ханна?

– Да, ваше величество, – призналась я. – Думаю, невозможно служить вам и не полюбить вас.

Она улыбнулась с оттенком грусти:

– Возможно.

Я поняла: она вспомнила о тех женщинах, кого брали в королевские няньки и кому платили за то, чтобы они любили принцессу Елизавету и унижали ее старшую сестру. Королева убрала руку с моей головы и отошла. Я повернула голову. Мария остановилась у окна, выходящего в сад:

– Кстати, сейчас ты можешь пойти вместе со мной и составить мне компанию. У меня будет разговор с сестрой.

Я молча кивнула. Мы вышли из покоев королевы на галерею, чьи окна смотрели в сторону реки. На другом берегу желтели поля, с которых уже сняли урожай. Когда жали пшеницу, шел дождь. Если крестьяне не сумеют высушить колосья, зерна сгниют и людей будет ждать голодная зима. А после голода непременно придет какая-нибудь болезнь. Чтобы в дождливой Англии быть хорошей королевой, нужно повелевать если не небесами, то погодой. Но даже королева Мария, проводящая часы в молитвах, была не властна над дождем.

На другом конце галереи послышался шелест шелковых одежд. К нам приближалась принцесса Елизавета. Подойдя, она озорно улыбнулась мне и подмигнула, словно мы были с ней союзницами. Я сразу почувствовала себя школьницей, которую вместе с Елизаветой вызвали к строгому учителю, и тоже улыбнулась. Елизавета удивительно легко располагала к себе людей. Порой ей было достаточно одного поворота головы и мимолетной улыбки.

– Как здоровье вашего величества? – церемонно спросила Елизавета, превращая и этот вопрос в шутку.

Королева лишь кивнула ей и довольно холодно произнесла:

– Ты просила меня о встрече.

Миловидное лицо принцессы сразу стало серьезным и даже мрачным. Елизавета встала на колени. Ее рыжие волосы разметались по плечам. Она опустила голову:

– Сестра, боюсь, что ты недовольна мной.

Королева молчала. Я чувствовала, как она борется с желанием подойти и поднять свою сводную сестру, но она подавила это желание, держась на расстоянии.

– И что? – холодно спросила она.

– Я знаю, что более всего могла навлечь твое недовольство моей… религиозной принадлежностью, – сказала принцесса Елизавета, не поднимая головы.

– Ты не ходишь к мессе, – сурово заметила ей Мария.

– Да, – кивнула рыжая голова. – И это оскорбляет тебя?

– Еще бы! – воскликнула королева. – Могу ли я любить сестру, которая проявляет небрежение к Церкви?

Елизавета вскрикнула:

– Я боялась, что это случится! Но, сестра моя, ты меня не понимаешь. Я хочу ходить к мессе. Но я боюсь. Мне страшно обнаружить свое невежество. Тебе это покажется глупостью… но сама посуди… я не знаю, как вести себя во время мессы. – Елизавета подняла голову. На ее щеках блестели слезы. – Никто не учил меня тому, что я должна делать в церкви. Ты же помнишь: я воспитывалась в Хатфилде. Я жила с Екатериной Парр, а она ярая протестантка. Ну где, у кого мне было научиться всему тому, что ты узнала от своей матери еще в раннем детстве? Умоляю, сестра, будь снисходительной к моему невежеству. Даже когда мы с тобой жили вместе, ты не учила меня своей вере.

– Мне самой запрещали проявлять мою веру! – воскликнула королева.

– Тогда ты понимаешь, каково было мне, – доверительным тоном произнесла Елизавета. – Прошу тебя, сестра, не ополчайся на меня за недочеты моего воспитания.

– Ты можешь сделать выбор, – твердо ответила ей Мария. – Ты живешь при свободном дворе. Выбор зависит только от тебя.

Елизавета колебалась.

– Я нуждаюсь в наставлении, – сказала она. – Может, ты порекомендуешь мне что-нибудь для чтения? Или позволишь поговорить с твоим духовником? Я очень многого не знаю. Помоги мне, сестра. Наставь на истинный путь.

Ей было невозможно не поверить. Щеки Елизаветы раскраснелись и блестели от слез. Королева тихо подошла к ней и столь же тихо опустила руку на склоненную голову. Елизавета вздрогнула.

– Прошу тебя, сестра, не сердись на меня, – услышала я ее шепот. – Теперь я одна на всем свете. У меня никого нет, кроме тебя.

Мария коснулась ее плеч и подняла на ноги. Елизавета была на полголовы выше, но сейчас она держала голову склоненной, чтобы не встречаться с глазами старшей сестры.

– Ах, Елизавета! – прошептала королева. – Если бы ты исповедовалась в своих грехах и обратилась к истинной Церкви, я была бы очень счастлива. Если я никогда не выйду замуж и если ты займешь престол после меня и тоже будешь королевой-девственницей, представляешь, какое государство могли бы построить мы вместе с тобой? Я верну Англию к истинной вере, а ты придешь мне на смену и сохранишь е

Страница 54

под властью Бога.

– Аминь. Да, аминь, – прошептала Елизавета.

В ее голосе было столько радостной искренности, что я по-новому ощутила знакомое с детства слово. Сколько раз я стояла на мессе и шептала «Аминь», но каким бы прекрасным ни было это слово, только сейчас я прочувствовала его величие и силу.



Для королевы Марии наступили нелегкие дни. Она готовилась к коронации в Тауэре, где, согласно традиции, короновались английские короли. Но сейчас Тауэр был полон заключенных туда предателей, которые всего несколько месяцев назад делали все, чтобы не допустить ее на трон.

Ее советники, в особенности испанский посол, рекомендовали ей разом казнить всех, кто был замешан в мятеже. Если их оставить в живых, они не успокоятся и снова начнут плести заговоры. А мертвых их быстро забудут.

– Я не хочу обагрять свои руки кровью глупой девчонки, – возразила Мария.

Джейн Грей написала ей покаянное письмо, клянясь, что очень не хотела вступать на престол, но была вынуждена подчиниться нажиму герцога.

– Я знаю несчастную Джейн Грей, – сказала Мария, обращаясь к другой Джейн – Дормер.

Разговор происходил вечером. Музыканты вяло водили смычками по струнам, а придворные зевали, дожидаясь, когда можно будет отправиться спать.

– Я знаю ее с детства. Не настолько хорошо, как Елизавету, но тем не менее знаю. Она убежденная протестантка, и все ее ученые занятия были посвящены этому. Ей бы надо родиться мужчиной. В ней нет ничего женского. Зато в своих убеждениях она отличается ослиным упрямством и грубостью францисканцев. Мы с ней сильно расходимся в религиозных вопросах, однако у нее совершенно нет мирских амбиций. Она сама никогда бы не поставила свое имя впереди наследников, названных моим отцом. Она знала, что после смерти Эдуарда королевой стану я, и не стала бы этому противиться. Этот грех лежит не на ней, а на герцоге Нортумберлендском и отце Джейн. Она явилась лишь орудием в их руках.

– Вы не можете прощать всех и каждого, – резко возразила королеве Джейн Дормер. – Ее провозгласили королевой. Над ее головой развернули государственное знамя. Нельзя делать вид, словно ничего этого не было.

– Герцога нужно казнить, – согласилась Мария. – И этого будет достаточно. Я освобожу герцога Саффолкского, отца Джейн. А Джейн и ее муж Гилфорд после моей коронации еще некоторое время пробудут в Тауэре.

– А Роберт Дадли? – совсем тихо спросила я.

Королева только сейчас заметила, что я сижу на ступеньках перед ее троном, рядом с ее любимой собачкой.

– И ты здесь, маленькая шутиха? – улыбнулась она. – Твоего прежнего хозяина будут судить за государственную измену, но жизнь ему я сохраню. Правда, из Тауэра он выйдет не сразу. Ну что, довольна?

– Такие дела решает ваше величество, – покорно произнесла я, но сердце мое радостно запрыгало от известия, что лорд Роберт останется в живых.

– Ханна, может, и довольна. Но те, кому дорога ваша безопасность, отнюдь не рады вашему чрезмерному милосердию, – все с той же непреклонностью заявила Джейн Дормер. – Можете ли вы чувствовать себя в безопасности, если те, кто собирался вас уничтожить, будут снова свободно разгуливать по земле? Едва они окажутся за воротами Тауэра, как примутся строить новые заговоры. Думаете, в случае их победы они бы вас пощадили?

Мария улыбнулась и накрыла своей ладонью руку Джейн Дормер:

– Джейн, этот трон дан мне Богом. Никто не верил, что я переживу Кеннингхолл. Никто не думал, что я выступлю из Фрамлингема, не сделав ни единого выстрела. Я въехала в Лондон под народные благословения. Господь послал меня на землю быть английской королевой. И я буду проявлять милосердие везде, где возможно. Даже к тем, кто этого не заслуживает.



Я послала отцу записку, сообщив, что в конце месяца, на Михайлов день, обязательно его навещу. Взяв свое жалованье, я отправилась к нему по сумеречным улицам. Я шла в новых, удобных сапогах и не чувствовала ни малейшего страха. У меня на поясе висел короткий меч. Я была в ливрее своей любимой королевы, а потому никто не посмел бы и пальцем меня тронуть. А если бы такой безумец нашелся, уроки Уилла Сомерса не прошли даром и я бы сумела себя защитить.

Дверь нашего дома была закрыта, но из щелей между ставнями пробивался тусклый свет свечей. Я по привычке огляделась. Улица была тихой и пустой. Тогда я постучалась. Отец осторожно приоткрыл дверь. Был канун субботы, и у него, надежно спрятанная, уже горела традиционная субботняя свеча, изливая священный свет во тьму мира.

Отец встретил меня с побледневшим лицом. Мне не надо было ничего объяснять. Те, кому пришлось скитаться, знают: вечерний стук в дверь отличается от дневного. Эту настороженность невозможно ни подавить в себе, ни перебороть. Даже когда отец ждал меня и когда не было причин для страха, при стуке в дверь его сердце замирало. Я знала его ощущения, поскольку сама испытывала схожие чувства.

– Отец, это всего-навсего я, – как можно нежнее произнесла я и опустилась перед ним на колени.

Он благословил меня и с улыбкой поднял

Страница 55



– Значит, ты снова оказалась на королевской службе. Судьба покровительствует тебе, дочь моя. И что ты скажешь про новую королеву?

– Удивительная женщина. Так что скорее не судьба покровительствует мне, а королева Мария. Помнишь, с какой неохотой я ехала к ней? Если бы тогда можно было увильнуть, я бы это сделала не задумываясь. А сейчас я с большей охотой готова служить ей, чем кому-либо другому.

– Даже лорду Роберту?

Я оглянулась на запертую дверь:

– Сейчас ему никто не служит. Разве что тюремщики в Тауэре. Я молюсь о том, чтобы они не вымещали на лорде Роберте всю накопившуюся злобу. Семейство Дадли многие ненавидели.

– Я помню, – вздохнул отец, – каким он приходил сюда в начале года. Тогда ему казалось, будто он может повелевать половиной мира. И вот теперь…

– Королева его не казнит, – сказала я. – Казнив герцога, она проявит милосердие ко всем остальным.

– Да, опасные нынче времена, – покачал головой отец. – Тут как-то мистер Ди сказал, что опасные времена служат чем-то вроде плавильного тигля для перемен.

– Он заходил к тебе?

– Заходил. Спрашивал, нет ли у меня последних страниц одного манускрипта и не смогу ли я достать ему другой экземпляр. Представляешь, как ему не повезло? Он купил книгу по алхимии, а той части, где описывается столь нужный ему алхимический процесс, в ней не оказалось.

– Он искал рецепт изготовления золота? – улыбнулась я. – И снова не нашел?

Отец тоже улыбнулся. У нас в семье была шутка: если бы можно было открыто торговать книгами по алхимии, мы бы жили как испанские гранды. В тех книгах приводились рецепты изготовления философского камня, а с его помощью можно было превратить простые металлы в золото и сделать эликсир, дарующий вечную жизнь. У отца хватало этих книг, но продавал он их лишь надежным людям. Помню, в детстве я как-то пристала к нему, прося показать их, чтобы мы сами изготовили философский камень и разбогатели. Отец согласился, и я увидела множество непонятных картинок, стихов, заклинаний и молитв. Отец тогда сказал, что еще никто с их помощью не стал ни мудрее, ни богаче. Сами рецепты были зашифрованы и для непосвященного выглядели полной чепухой. Многие люди выдающегося ума и большой учености покупали эти книги, стремясь разгадать смысл рецептов. Однако никто из покупателей не пришел к нам и не сообщил, что нашел секрет философского камня и теперь будет жить вечно.

– Если кто и сможет разгадать секрет и получить золото, так это Джон Ди, – убежденно сказал отец. – Я еще не видел более усердного человека и более глубокого мыслителя.

Я молча согласилась, вспомнив наши с Ди частые встречи по утрам. Я читала ему по-латыни или по-гречески, и он тут же переводил мои слова на английский и что-то помечал для себя на листке бумаги. А вокруг стояли непонятные мне предметы его изготовления.

– А как по-твоему, мистер Ди способен заглядывать в будущее? – спросила я.

– Насчет будущего не знаю, но он умеет видеть то, что происходит за углом! Он придумал удивительную машину. Она позволяет видеть через дома и за их стенами. Ди умеет предсказывать движение звезд. Он умеет рассчитывать высоту приливов. Сейчас он составляет карту Англии с точным очертанием ее береговой линии. Представляешь, как это облегчит мореплавание?

– Я видела нечто похожее, – сказала я, не сообщив отцу, что видела карту Ди в руках врагов королевы. – Но мистеру Ди нужно быть осмотрительнее. А то его удивительные открытия могут попасть не в те руки.

– Мистер Ди – настоящий ученый. Его интересует лишь чистая наука. Нельзя винить мистера Ди за то, как другие распорядятся его изобретениями. Для мистера Ди гибель его покровителя ничего не значит. А самого мистера Ди будут помнить очень долго. Даже в те времена, когда люди забудут и о герцоге, и обо всем семействе Дадли.

– Неужели люди так скоро забудут о лорде Роберте?

– А что полезного людям сделал лорд Роберт? – вдруг спросил меня отец. – У него прекрасные способности, но жажда власти перевесила все. Мистер Ди совсем другой. Я еще не встречал человека, который с такой легкостью понимает слова на разных языках. Он мгновенно разбирается в чертежах, в мудреных таблицах и шифрах… Совсем забыл! Он же заказал мне несколько книг для лорда Роберта. Тому в Тауэре нечего читать.

– Неужели? – обрадовалась я. – И я смогу отнести лорду Роберту эти книги?

– Не раньше, чем я получу их, – охладил мой пыл отец. – И вот что, Ханна: если тебе разрешат увидеться с лордом Робертом…

– Ты что-то хочешь ему передать?

– Querida, ты должна попросить, чтобы он освободил тебя от службы ему. И ты должна навсегда с ним проститься. Он предатель, приговоренный к смерти… если только королева не помилует его. Но пока это неизвестно. Сейчас тебе самое время проститься с лордом Робертом. – (Я уже собралась возражать, но отец поднял руку, и я закрыла рот.) – Я редко что-то приказываю тебе, доченька. А здесь вынужден. Это мое повеление. Мы живем в Англии, как черви, которых в любой момент может зацепить плугом. Нам незачем добавлят

Страница 56

себе опасностей. Тебе нужно с ним проститься. По закону лорд Роберт считается изменником. Мы должны оборвать все нити, связывавшие нас с ним. – (Я понурила голову.) – Дэниел этого тоже хочет.

– А он-то тут при чем?! – мгновенно взвилась я. – Что он вообще обо всем этом знает?

– Ханна, Дэниел – парень смышленый, – улыбнулся отец.

– Может, в своей медицине он и смышленый. Но он не бывал при дворе. Он ничего не знает о том мире.

– Девочка моя, очень многие неплохо живут, ничего не зная о дворцовых интригах. В его возрасте сыновья лордов забавляются охотами и балами. А Дэниел с ранних лет усердно учится. Он станет великим врачом, попомни мои слова. Он часто приходит ко мне по вечерам и читает книги о лекарственных травах и снадобьях. Он изучает греческие трактаты о здоровье и болезнях. Если он не родился в Испании, это еще не значит, что у него недостаточно знаний.

– Он явно ничего не знает об искусстве мавританских врачей, – гнула свое я. – А ты сам говорил: они самые лучшие в мире лекари. Они изучили все, что знали греки, и пошли гораздо дальше.

– Увы, я не могу передать ему их знания, – вздохнул отец. – У меня и книг по мавританскому врачеванию нет. Но Дэниел – серьезный юноша, неутомимый труженик. У него настоящий дар к постижению наук. Он приходит ко мне дважды в неделю. И всегда спрашивает о тебе.

– Неужели? – удивилась я.

– Да, Ханна. Он называет тебя своей принцессой.

Вот уж чего я не ожидала от Дэниела!

– Так и называет? Своей принцессой?

– Представь себе, – сказал отец, улыбаясь моей оторопи. – Дэниел говорит так, как говорил бы влюбленный юноша. Приходит, осведомляется о моем здоровье, а потом спрашивает: «Как там моя принцесса?» У него нет другой принцессы, кроме тебя, Ханна.



Коронация Марии была назначена на первый день октября. Более двух месяцев двор, Лондон и вся Англия готовились к событию, которое окончательно утвердит власть старшей дочери Генриха VIII. Глядя на ликующие толпы лондонцев, можно было подумать, что вся страна единодушно радовалась восхождению Марии на престол. Но это единодушие было обманчивым. Многие убежденные протестанты не поверили искренности заверений королевы о ее веротерпимости. Кто победнее – просто затаился, а кто побогаче – отправился в добровольное изгнание. Изгнанников тепло встретили во Франции, где постепенно готовились к новой войне со своим извечным врагом – Англией. Тихо исчезли и некоторые члены королевского совета. Наверное, король Генрих недоумевал бы: куда подевались его фавориты? Не было единодушия и среди придворных. Те, кто в прошлом унижал Марию и насмехался над ней, теперь стыдились показаться ей на глаза. Кто-то просто не желал служить католичке, кто-то под разными предлогами остался в стенах своих усадеб, переделанных из монастырских зданий… Остальные действительно радовались тому, что Мария отстояла свое право на трон, оттеснив протестантских претендентов. Они знали о ее набожности, знали о приверженности католическим традициям и верили, что вместе с новой королевой в Англию вернется долгожданное благоденствие.

Коронация была просто сказочной. По правде говоря, я впервые видела коронацию, но увиденное напоминало мне историю из какого-нибудь рыцарского романа. Мария ехала в золотой колеснице, в одеянии из синего бархата, отороченного белым горностаем. Улицы, по которым пролегал ее путь, были украшены шпалерами. Ей встречались фонтаны, исторгавшие не воду, а вино, отчего сам воздух вокруг них делался пьянящим. Ни на мгновение не умолкали приветственные крики. Королеву-девственницу славили не только взрослые. В нескольких местах колесница останавливалась, и к Марии выбегали стайки детей, распевавших хвалебные гимны в ее честь. Дети благодарили Господа за то, что у них наконец-то появилась королева, которая восстановит истинную религию.

Во второй колеснице ехала принцесса Елизавета, однако сестру-протестантку встречали с прохладцей. Возгласы в ее честь не шли ни в какое сравнение с оглушительным ревом толпы, приветствовавшей свою миниатюрную королеву. Рядом с Елизаветой сидела Анна Клевская – четвертая по счету супруга короля Генриха. За это время она растолстела еще сильнее. Анна расточала народу заученные улыбки и многозначительно переглядывалась с Елизаветой. Наверное, обе благодарили судьбу, что уцелели во всех передрягах. Вслед за колесницей, надев свои лучшие наряды, шли сорок шесть знатных дам: придворных и жен лордов. Чувствовалось, они не привыкли ходить пешком, и к тому времени, когда процессия, двинувшаяся из Уайтхолла, достигла Тауэра, дамы заметно подустали.

За ними шли придворные разных рангов, мелкая знать и то множество дворцовой публики, к которой относилась и я. Когда мы приехали в Англию, меня долго не покидал страх чужестранки. Я старалась его не показывать, заталкивала поглубже, однако страх оставался. И только сейчас, когда я шла в составе коронационной процессии рядом с мудрым шутом Уиллом Сомерсом и на моей голове красовался желтый шутовской колпак, а в руке – палочка с колокольчи

Страница 57

ом… я вдруг перестала ощущать себя чужой. Мне показалось, что Англия приняла меня. Я была королевской шутихой. Я находилась рядом с Марией в самые тяжелые и страшные дни ее жизни. Она заслужила свой трон, а я заслужила место возле нее.

Меня не обижало звание королевской шутихи. Тем более что я была не просто шутихой, а блаженной, имеющей дар ясновидения. Люди знали: я предсказала день, когда королева взойдет на престол. Когда я проходила мимо, некоторые даже крестились, признавая силу, которой я обладала. И потому я шла с гордо поднятой головой, не боясь чужих глаз, не боясь того, что из-за моей смуглой кожи и темных волос меня назовут испанкой или хуже. Сегодня я ощущала себя англичанкой, лояльной англичанкой, доказавшей свою любовь к королеве и новой родине, и я была рада своим чувствам.

Согласно традиции, ночь мы провели в королевских покоях Тауэра. На следующий день Мария была коронована. Елизавета несла шлейф ее платья и первой опустилась на колени, присягнув королеве на верность. Я почти не видела их обеих. Мне досталось место в самом конце. Я протискивалась сквозь придворных, отчаянно тянула шею вверх. Но даже если бы кто-нибудь посадил меня, как ребенка, к себе на плечи, я бы и тогда мало что увидела. Слезы туманили мне зрение. Я плакала от радости, что Мария, моя Мария, провозглашена английской королевой, что ее сестра рядом с ней и что многолетняя битва за трон и справедливость увенчалась ее победой. Бог, каким бы именем Его ни называли, все же благословил ее, и она победила.



Если стоя на коленях в Вестминстерском аббатстве Елизавета была олицетворением своего единства с сестрой, то впоследствии я убедилась, что принцесса отнюдь не собирается превращаться в католичку. На ее поясе, на изящной цепочке, по-прежнему висел маленький протестантский молитвенник, подаренный ей покойным братом. Елизавета одевалась подчеркнуто скромно и редко ходила к мессе. Словом, она всем своим видом показывала окружающим, что является протестантским антиподом королевы, которой совсем недавно клялась в верности до гроба. Как всегда, в облике Елизаветы не было ничего такого, что могло бы вызвать неудовольствие королевы. Вызывающей была сама ее манера держаться. Она всегда находилась как бы в стороне. Каждый ее жест говорил: «К великому сожалению, я тут не вполне согласна».

После нескольких дней такого негласного протеста королева послала сестре короткую записку, сообщив, что утром ждет ее в числе других придворных на мессе. Ответ Мария получила, когда мы собирались покинуть королевскую приемную. Королева протянула руку за служебником, где содержались тексты всех молитв для мессы каждого дня. И тут она заметила у порога одну из фрейлин Елизаветы, дожидавшуюся, когда на нее обратят внимание.




Конец ознакомительного фрагмента.



notes


Примечания





1


Марраны – так христианское население Испании и Португалии называло евреев, принявших христианство, и их потомков, независимо от степени добровольности обращения (конец XIV–XV в.). – Здесь и далее примеч. перев.




2


Дорогая (исп.).




3


Обращенные (исп.).


Поделиться в соц. сетях: