Корзина

Читать онлайн “Неукротимая Анжелика” «Анн Голон»

  • 01.02
  • 0
  • 0
В закладки
фото

Страница 1

Неукротимая Анжелика
Анн Голон


Анжелика #4
«Неукротимая Анжелика» – четвертая из серии книг, открывшейся знаменитым историко-авантюрным романом «Анжелика – маркиза ангелов», написанным Анн Голон. Анжелика, маркиза дю Плесси-Бельер, узнав, что ее первый муж – Жоффрей де Пейрак – жив, нарушает приказ короля и уезжает из Парижа на поиски любимого, которого в последний раз видели на острове Лангустье. Вместе с ней отправляется ученый Савари. Удастся ли капризной неукротимой красавице, преодолев тысячи препятствий, отыскать Жоффрея де Пейрака?.. Узнает ли она его? Сумеет ли проникнуть в тайну Рескатора, прославленного пирата, освободителя рабов и противника короля Франции?

Перед нами едва ли не самая удачная серия любовно-приключенческих романов со времен «Трех мушкетеров» А. Дюма. Недаром полвека спустя после нашумевшей экранизации «Анжелики» с Мишель Мерсье в главной роли французский кинематограф и режиссер Ариэль Зейтун с триумфом возвращаются к образу прелестной и своевольной героини Анн Голон.





Анн Голон

Неукротимая Анжелика





Anne Golon

Indomptable Angеlique

Copyright © Anne Golon – 1960

The Russian translation is done after the original text revised by the author.

© Е. Татищева, перевод, 2014

© ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2014

Издательство АЗБУКА




© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес, 2014





Часть первая

Отъезд





Глава I


Карета помощника префекта парижской полиции Дегре выехала из ворот его особняка и, покачиваясь на крупных камнях мостовой, медленно свернула на улицу Коммандери в Сен-Жерменском предместье. Это был не роскошный, но добротный экипаж, украшенный резьбой по темному дереву и обшитыми золотым позументом шторками, обычно задернутыми, запряженный парой пегих лошадей, с кучером на козлах и лакеем на запятках, – типичный экипаж уважаемого чиновника, предпочитающего казаться менее состоятельным, чем на самом деле, соседи которого могли пенять ему лишь на то, что он до сих пор не женат. Такой представительный мужчина, принятый в лучшем обществе, давно бы должен был выбрать себе супругу среди скромных и добродетельных девиц, каких строгие матери и деспотичные отцы, богатые буржуа Сен-Жерменского предместья, растили во множестве. Однако любезный и язвительный Дегре не торопился вступать в брак, а в дверях его дома самые знатные люди Франции сталкивались с подозрительными личностями и слишком броско одетыми женщинами.

Карета заскрипела, перебираясь через ручей, протекавший поперек дороги, лошади забили копытами, кучер с трудом выровнял экипаж, и горожане, слонявшиеся без дела в сумерках этого душного летнего дня, покорно прижались к стенам домов, освобождая проезд.



В эту минуту к карете приблизилась поджидавшая ее женщина в маске и, воспользовавшись тем, что карета замедлила ход на повороте, наклонилась к окошку, широко открытому из-за жары, и игриво спросила:

– Мэтр Дегре, не позволите ли вы мне сесть рядом и отвлечь ваше внимание на несколько минут?

Полицейский, погруженный в глубокие размышления о результатах нового расследования, вздрогнул, и на его лице тотчас появилось выражение сильного гнева. Просить неизвестную снять маску не было необходимости, он и так узнал Анжелику и рассвирепел:

– Вы?! Вы что, совсем не понимаете слов?! Ведь я же сказал вам, что не желаю вас больше видеть!

– Да, я помню, но дело очень, очень важное, и только вы мне можете помочь, Дегре. Я не решалась, долго думала, но всякий раз получалось все то же: вы один можете помочь мне, больше никто.

– Я вам сказал, что не хочу вас больше видеть! – повторил Дегре сквозь зубы с непривычной для него яростью. Человек циничный и суровый, он всегда умел сдерживать свои порывы. Но тут он вдруг потерял власть над собой.

Такого взрыва Анжелика не ожидала. Она знала, что сначала он захочет прогнать ее, потому что она нарушила негласное обещание больше не тревожить его. Но, подумав, она решила, что с этим можно не считаться, когда речь идет о чрезвычайном известии, полученном ею от короля. Дегре был слишком ей необходим. Она не удивилась, когда оба раза, приходя к нему, получала ответ, что господина Дегре нет дома и вряд ли он будет дома, когда она придет опять. Она просто выбрала удобную минуту, чтобы встретиться с ним лицом к лицу, веря, что заставит его в конце концов выслушать ее и что он все-таки уступит.

– Это очень важно, Дегре! – умоляла она. – Мой муж жив…

– Я сказал вам, что не хочу вас больше видеть, – в третий раз повторил Дегре. – У вас достаточно друзей, чтобы заниматься и вами, и вашим мужем, жив он или нет. Отпустите занавеску, лошади сейчас пустятся вскачь.

– Не отпущу! – Анжелика вышла из себя. – Пусть ваши лошади волокут меня по улице, но вы должны в конце концов выслушать меня.

– Отпустите занавеску!

В резком приказе слышалась злоба. Дегре схватил свою трость и сильно ударил резным набалдашником по стиснутым пальцам Анжелики. Она вскрикнула и разжала пальцы. В т

Страница 2

же минуту карета понеслась вперед, а Анжелика упала на колени. Продавец воды, стоявший рядом и видевший всю сцену, разразился насмешливыми утешениями, пока она поднималась и отряхивала юбку:

– Ну, не вышло нынче, что поделаешь, красавица. Не досадуй, не всегда ведь удается большую рыбу поймать. А про этого говорят, что он знает толк – черт побери! – в хорошеньких… Надо признать, у тебя шансы были. Просто ты плохо выбрала время, вот и все. Хочешь стаканчик воды, чтобы прийти в себя? Парит так, что гроза, видно, будет, в горле пересыхает. У меня вода чистая, хорошая. Шесть су за стакан.

Анжелика ушла, не ответив. Ее глубоко ранило поведение Дегре, разочарование перешло в тоску. Эгоизм мужчин превосходит все, что можно вообразить, думала она. Понятно, что этот хотел оградить себя от любовных страданий, вычеркнув ее из своей жизни. Но неужели он не мог сделать небольшое усилие еще разок, когда она нашлась, и в таком состоянии, совершенно растерявшаяся, не зная, к кому обратиться, какое решение принять? Дегре один мог бы помочь ей. Он познакомился с ней во время процесса де Пейрака и участвовал в этом процессе. Он полицейский, и его особый склад ума помог бы отделить реальность от химер, предложить гипотезы, найти точку, с которой следует начинать поиск, и – кто знает? – может быть, и у него есть какие-то личные сведения об этой необыкновенной истории. Он ведь знает столько тайных и скрытых вещей. Они хранятся в разных отделах его памяти, а возможно, запечатлены в записках и донесениях, хранящихся в ящиках его стола или в сундуках. И потом, хотя она сама не признавалась себе в этом, Дегре нужен был ей, чтобы стряхнуть с себя страшный груз тайны. Чтобы не чувствовать себя в одиночестве с безумными надеждами, с трепетно вспыхивающей радостью, которую ледяной ветер сомнений гасил, как дрожащий огонек. Поговорить с ним о прошлом, о будущем, о той неведомой бездне, где, быть может, ждало ее счастье. «Ты прекрасно знаешь, что там, в будущем, что-то ждет тебя… Ты не должна от этого отрекаться…»

Это ведь сам Дегре когда-то говорил ей. А теперь он так злобно отталкивает ее. Она отчаянно и бессильно махнула рукой. Шла она быстро, ведь на ней были короткая юбка и накидка Жанины, которые она надела, чтобы не выделяться в толпе, не обращать на себя внимания, пока она будет дожидаться Дегре возле его дома. Она прождала его три часа. И какой результат! Уже наступила ночь, прохожих становилось все меньше. Проходя по Новому мосту, Анжелика обернулась и неприятно поразилась, увидев, что за ней следуют те двое, которых она заметила несколькими днями ранее возле своего дома. Может быть, просто совпадение? Но с какой бы стати этому краснорожему зеваке, который вечно считал ворон на улице Ботрейи, прогуливаться ночью по Новому мосту и в Сен-Жерменском предместье?

«Какой-нибудь поклонник, конечно. Но это раздражает. Если он будет таскаться за мной еще три дня, попрошу Мальбрана вежливо внушить ему, чтобы искал свое счастье в других местах…»

За Дворцом правосудия отыскались портшез и мальчик с факелом. Она велела донести себя до набережной Селестинцев, оттуда было два шага до калиточки ее оранжереи. Отперев дверцу и войдя внутрь, она ощутила аромат еще не созревших плодов, густо осыпавших ветви тоненьких деревьев, которые росли в серебряных кадках. Она прошла мимо средневекового колодца с каменными химерами и неслышно поднялась по лестнице.



В комнате горела лампа, стоявшая на откинутой столешнице секретера из черного дерева, инкрустированного перламутром. Возле него она и села – со вздохом усталости, одним движением сбросив с ног башмаки. Ее босые ноги горели. Она уже разучилась ходить по плохо мощенным улицам, и теперь – в такую жару – грубая кожа башмаков служанки натерла ей ноги.

«Я стала менее выносливой, чем прежде. А если придется путешествовать в трудных условиях…»

Мысль об отъезде не оставляла ее. Она представляла себя бродящей босиком по дорогам, нищей паломницей любви в поисках утраченного счастья. Надо ехать!.. Но куда? И она вновь, еще внимательнее, стала вглядываться в документы, отданные ей королем. Эти листки, потемневшие от времени, с печатями и подписями, – единственное реальное доказательство невероятного открытия. Когда ей казалось, что все это лишь сон, она перечитывала их. Из них становилось ясно, что Арно де Калистер, лейтенант королевских мушкетеров, получил от самого короля поручение, которое поклялся хранить в величайшей тайне. Лейтенант приводил имена шести товарищей, назначенных ему в помощь. Все они были мушкетеры из королевских полков, отличавшиеся преданностью королю и умением держать язык за зубами. В их молчании можно было не сомневаться и не отрезая им языков, как это делали в старые времена. На другом листке, тщательно составленном де Калистером, был список расходов, которых потребовало выполнение этого поручения:



20 ливров за наем помещения харчевни «Синий виноград» в утро казни;

30 ливров хозяину этой харчевни мэтру Жильберу за сохранение тайны;

10 ливров за

Страница 3

руп, купленный в морге, чтобы сжечь его вместо осужденного;

20 ливров двум подручным, доставившим труп, за молчание;

50 ливров палачу за сохранение тайны;

10 ливров за наем лодки для перевозки заключенного из порта Сен-Ландри за пределы Парижа;

10 ливров лодочникам за сохранение тайны;

5 ливров за наем собак для розыска бежавшего заключенного (тут сердце Анжелики отчаянно забилось);

10 ливров за молчание – крестьянам, давшим собак и помогавшим обследовать дно реки.

Итого: 165 ливров.



Отбросив листок с кропотливыми подсчетами Арно де Калистера, Анжелика взяла другой, с его сообщением, написанным менее твердым почерком.

«…Около полуночи мы миновали Нантер, и лодка, на которой находились мы с заключенным, остановилась у берега. Мы решили немного отдохнуть; около заключенного я оставил часового. Заключенный не подавал признаков жизни с той минуты, как мы получили его из рук палача. Мы пронесли его подземным ходом из подвала харчевни „Синий виноград“ до порта. В лодке он лежал, едва дыша…»

Она представила себе истерзанное пытками тело, завернутое, как в саван, в белое одеяние приговоренных к сожжению на костре.

«Прежде чем предаться сну, я спросил у заключенного, не нужно ли ему чего-нибудь. Он, казалось, не слышал меня».

Собственно говоря, господин де Калистер, заворачиваясь в плащ, чтобы «предаться сну», предполагал, что утром найдет узника уже мертвым. Ну а на самом деле он его вовсе не нашел!

И тут Анжелика не могла сдержать смех. Жоффрей де Пейрак – побежденный, умирающий, мертвый – этого нельзя было представить, это было ни с чем не сообразно, невозможно! Нет, она видела его таким, каким он должен был оставаться до конца, – сохранившим бдительный ум в обессиленном теле, собравшим все силы в борьбе со смертью, готовым отчаянно бороться до последнего. Чудо воли. Такой, каким она его знала, он был способен на это и еще на многое другое. Утром на сене, где он лежал, нашли лишь отпечаток его тела. Часовому пришлось признаться, что он не считал необходимым слишком пристально наблюдать за умирающим, – видимо, очень устав, он тоже заснул.

«Исчезновение заключенного представляется совершенно необъяснимым. Как мог человек, у которого не было сил открыть глаза, выбраться из лодки так, что мы этого не заметили? И что могло с ним статься потом? Если даже он сумел в этом состоянии как-то добраться до берега, то не мог же он, полуголый, уйти далеко незамеченным».

Мушкетеры стали искать его, позвали на помощь крестьян с собаками. Долго осматривали берег и пришли наконец к заключению, что, сверхчеловеческим усилием выбравшись из лодки, узник упал в реку, а течение унесло его. Сил сопротивляться у него не было, и он утонул.

Однако позже один крестьянин пришел с жалобой, что в ту ночь у него украли привязанную у берега лодку. Лейтенант мушкетеров не оставил это без внимания. Лодка отыскалась около Поршевиля. Весь тот район прочесали, спрашивали у местных жителей, не попадался ли им худой и хромой бродяга. Ответы привели мушкетеров к маленькому монастырю, укрывшемуся в глубине тополевой рощи. Настоятель этого монастыря рассказал, что тремя днями раньше дал милостыню прокаженному, одному из тех, что бродят еще по деревням, несчастному бедняку, покрытому язвами и закрывавшему грязной тряпкой свое, должно быть, страшное лицо. Был ли он высокого роста? Хромал ли? Может быть… Как сказать… Монахи не могли вспомнить. Выражался ли он изысканно, словами, незнакомыми нищим? Нет, этот человек был нем. Он только издавал время от времени хриплые крики, как обычно делают прокаженные. Настоятель сказал ему, что его полагается отвезти в ближайший приют для прокаженных. Человек не возражал. Он сел в телегу вместе с послушником, но потом куда-то делся. Когда проезжали лес, его в телеге не оказалось. Возле Парижа, со стороны Сен-Дени, видели одного прокаженного, но тот самый это был или другой? Во всяком случае, Арно де Калистер, используя чрезвычайные полномочия, полученные от короля, поднял на ноги всю парижскую полицию. В течение трех недель после исчезновения узника ни один экипаж не впускали в Париж без самого тщательного досмотра у городских ворот, а у всех направлявшихся в город пешком или верхом тщательно осматривали лицо и измеряли длину ног.

В деле, которое перелистывала Анжелика, содержались донесения разных стражников, сообщавших, что такого-то числа был задержан хромой старик, но он оказался невысокого роста и хоть некрасив, но с лицом неизуродованным… А еще задержали господина в маске, но маску он надел, потому что шел на свидание с дамой, а ноги у него были одинаковые… и так далее.

Прокаженного бродягу не обнаружили, но его видели в Париже. Его боялись. Он походил на Сатану. Особенно ужасным было, по-видимому, его лицо, поскольку он прикрывал его повязкой или чем-то вроде капюшона. Один полицейский встретил его ночью и не решился снять с него капюшон, а человек исчез раньше, чем полицейский успел вызвать отряд стражников.

На этом заканчивались разглагольствования о прок

Страница 4

женном, тем более что как раз в это время в Гассикуре, чуть ниже Манта по течению, нашли в камышах тело утопленника, пролежавшее в воде с месяц и уже сильно разложившееся. Можно было только определить, что это человек высокого роста.

Лейтенант де Калистер со вздохом облегчения отмечал в докладе королю, что такой исход всегда представлялся ему единственно возможным. Беглец не оценил милосердия короля, вырвавшего его в последнюю минуту из пламени, и Бог наказал его, предав холодным водам реки. Все хорошо!



«Нет! Нет!» – возражала Анжелика, с ужасом отбрасывая скорбный эпилог. Она цеплялась за несколько строк в протоколе, составленном судебным чиновником в Гассикуре. Там описание найденного тела сопровождалось такими словами: «Сохранились приставшие к плечам обрывки черного плаща».

Но ведь узник, бежавший с лодки, был одет только в белую рубаху. Однако Арно де Калистер в своем заключении подчеркивал: «Все приметы утопленника соответствовали виду нашего узника…»

– А белая рубаха? – вслух произнесла Анжелика. Она пыталась как-то защитить свою слабую надежду от туч сомнения. Покоя не давало подозрение – а вдруг мушкетеры набросили на спасенного от костра черный плащ, прежде чем потащили его подземным ходом в лодку, которая вывезла его из Парижа?

«Если бы найти этого Арно де Калистера или кого-то из его помощников и хорошенько расспросить их», – думала она.

Анжелика напрягала память, но такого имени она ни разу не слышала, когда находилась при дворе. И все-таки не так уж трудно, наверное, выяснить, что стало с лейтенантом королевских мушкетеров. Ведь прошло едва десять лет со времени тех событий… Десять лет! Как будто немного, а ей казалось, что она прожила за это время несколько жизней. Она оказывалась и на самом дне нищеты, и на вершине богатства. Она снова вышла замуж. Она приобрела власть над сердцем короля. Все это было как сон.

На столешнице ее секретера среди разбросанных бумаг лежало письмо от госпожи де Севинье: «Вот уже две недели, моя любезнейшая, как вас не видно в Версале. Все спрашивают. Не знают, что думать. Король помрачнел… Что же случилось?»

Анжелика пожала плечами.

Ну конечно, она бросила Версаль. Никогда, ни за что она туда не вернется. Этого решения не изменить. Пусть придворные марионетки пляшут без нее. Она уже и думать забыла о них. Все ее душевные силы сосредоточились теперь на том далеком видении: тяжелая шаланда у обледенелого берега в зимнюю ночь.

Вот с этого места и начнется ее жизнь. Она забыла свое тело, которым владели другие, забыла свое новое лицо – лицо, достигшее совершенной красоты, при виде которого короля охватывала дрожь, забыла следы пережитого, запечатленные в ней жестокой судьбой. Она чувствовала себя чудесным образом очищенной, в ней воскресла упрямая наивность двадцатилетней влюбленной, она чувствовала себя обновленной, исполненной нежности и целиком обратившейся к нему…



– Вас спрашивает какой-то человек!

На фоне стенного ковра причудливо белела седая голова Мальбрана.

– Вас спрашивает какой-то человек, – повторил он.

Она вздрогнула, слегка покачнулась и поняла, что задремала на несколько секунд. Разбудил ее старый слуга, открывший дверцу, спрятанную за ковром. Она провела рукой по лбу:

– Что? Кто? Человек? Какой человек? Который теперь час?

– Три часа ночи.

– И вы говорите, что меня спрашивает какой-то человек?

– Да, госпожа.

– И привратник впустил его в такой час?

– Ну, привратник тут не виноват. Человек этот вошел не через дверь, он забрался в дом через мое окно. Я иногда оставляю его открытым, а этот господин залез по водосточной трубе…

– Вы что, смеетесь надо мной, Мальбран? Если это вор, вы сумели, я полагаю, с ним справиться?

– Как сказать… Нет, этот господин справился со мной. А потом он заявил, что вы его ждете, и я поверил ему. Это один из ваших друзей. Он назвал такие ваши приметы, что…

Анжелика нахмурилась. Еще один безумец! Она вспомнила человека, который целую неделю ходил повсюду за нею.

– Какой он? Невысокий, толстый, рыжий?

– Нет, ничего подобного! Видный человек, на мой взгляд. А каков он лицом, сказать трудно. Он в маске, шляпа надвинута на глаза, а плащ поднят до носа. Но если хотите знать мое мнение, я думаю, что он пришел с добром.

– И ночью пробирается в дом по крышам?.. Ну ладно. Впустите его, Мальбран, но далеко не уходите, может быть, придется звать на помощь.

Она ждала, охваченная любопытством, и, едва увидев силуэт гостя, тут же узнала его.




Глава II


– Вы пришли!

– Увы, пришел, – отвечал Дегре.

Анжелика сделала знак Мальбрану:

– Можете оставить нас.

Дегре снял шляпу, сбросил плащ и маску:

– Уф!

Он подошел к ней, взял руку, которую она не протянула, и слегка прикоснулся губами к кончикам пальцев.

– Это в извинение моей недавней грубости. Надеюсь, я не слишком больно ударил вас?

– Вы чуть не сломали мне пальцы, злодей, своей тростью… Признаюсь, я не понимаю вашего поведения, господин Дегре.

– Ваше тоже не более понятно

Страница 5

да и неприятно, – нахмурился полицейский.

Он пододвинул стул и уселся на него верхом. На Дегре не было ни строгого парика, ни безупречного костюма, как обычно. В поношенном плаще, который он надевал, отправляясь по секретным делам, с жесткими, торчащими в стороны волосами, он выглядел как сыщик, занимающийся отбросами общества… как когда-то… Анжелика подумала, как выглядит она сама – в одежде Жанины, босая.

– Вам действительно было необходимо прийти ко мне в такое время, ночью?

– Да, необходимо.

– Вы раскаялись в своей неописуемой жестокости и не могли дождаться утра, чтобы исправить свою ошибку?

– Нет, не совсем так. Но поскольку вы мне твердили на все лады, что вам надо срочно меня видеть, я не стал дожидаться следующего дня. – Он безнадежно махнул рукой. – Раз уж вы никак не хотите понять, что хватит с меня, что я не хочу ничего слышать о вашей особе… пришлось прийти!

– Это очень важно, Дегре!

– Ну конечно важно. Разве я вас не знаю? Понятно, что вы не станете беспокоить полицию из-за пустяков. С вами вечно происходит что-нибудь серьезное: то вас чуть не убили, то вы сами чуть не покончили с собой, а может быть, вы решили покрыть грязью королевскую семью, потрясти королевство, поспорить с папой римским, мало ли что?..

– Дегре, я ведь ничего никогда не преувеличивала.

– В этом я и упрекаю вас. Вы никогда не умели разыграть комедию, как делают уважающие себя благовоспитанные дамы. Вот драму – это да! И не просто драму… С вами всегда такое происходит, что надо мчаться со всех ног и Бога молить, чтобы не опоздать. Ну, вот я здесь, и, кажется, как раз вовремя.

– Дегре, неужели вы опять мне поможете?

– Видно будет. – Он помрачнел. – Прежде расскажите все.

– А почему вы полезли через окно?

– Вы разве ничего не поняли? Вы что, не заметили, что полиция следит за вами уже целую неделю?

– Полиция следит – за мною?!

– Да. О всех прогулках мадам дю Плесси-Бельер подается точнейший рапорт. Нет такого уголка в Париже, куда бы вас не сопровождали два-три ангела-хранителя. Ни одно письмо, вышедшее из ваших рук, не попало прямо в руки адресата, а было предварительно вскрыто и внимательнейшим образом прочитано. Ради вас у всех ворот города стоят специальные стражники, вы окружены плотной сетью наблюдателей. В каком бы направлении вы ни отправились, через какую-нибудь сотню метров вас догонит сопровождающий. Вы должны знать, что один высокопоставленный чиновник лично отвечает за ваше присутствие в городе.

– И кто же это?

– Помощник господина де Ла Рейни, некий Дегре. Вы о нем, кажется, слыхали?

Анжелика была сражена:

– Вы хотите сказать, что вам поручено следить за мною и не дать мне уехать из Парижа?

– Именно так. Теперь вы понимаете, что в таких обстоятельствах я не мог открыто принять вас. Я не мог увезти вас в своей карете на глазах у тех, кого я поставил стеречь вас.

– И кто же дал вам такое подлое поручение?

– Король.

– Король?.. Почему?

– Его величество мне этого не сообщал, но вы сами, наверное, догадываетесь, в чем тут дело, не так ли? Мне известно только одно: королю неугодно, чтобы вы уехали из Парижа, и я принял соответствующие меры. Учитывая это, что я могу для вас сделать? Что вам угодно от вашего покорного слуги?

Анжелика нервно сжала руки на коленях. Значит, король ей не доверяет. Он решил не допускать ее неповиновения. Он будет насильно удерживать ее подле себя. До тех пор… до тех пор, пока она не образумится. Но этого не будет никогда!

Дегре смотрел на нее и думал о том, как она похожа, в этой простой одежде, босая, с тревожным, ищущим выхода взглядом окруженных синевой глаз, на пойманную птицу, терзаемую страстным стремлением вырваться на свободу. Этой женщине, лишенной всего, уже не нужны были роскошные драпировки и дорогая мебель, все эти украшения золотой клетки, окружавшие ее. Она отбросила светские условности и казалась теперь чужой в изящной обстановке, которую сама когда-то создавала с увлечением и вкусом. Теперь она превратилась вдруг в босоногую пастушку, одинокую и столь отрешенную от всего, что сердце Дегре сжалось. Ему подумалось: «Она создана не для нас. Это ошибка!» – но он прогнал эту мысль движением головы и громко повторил:

– В чем же дело? Что вам угодно от вашего слуги?

Взгляд Анжелики засветился нежностью, она повторила:

– Вы действительно хотите помочь мне?

– Да, при условии, что вы не станете злоупотреблять нежными взорами и будете сохранять дистанцию. Не сходите с места, – предупредил он ее попытку подойти к нему. – Ведите себя разумно. Это и так дело не слишком приятное. Не превращайте его в пытку, несносная чертовка.

Дегре вытащил из жилетного кармана трубку и, открыв табакерку, начал набивать ее медленными методичными движениями.

– Ну, давайте, дружок, выкладывайте все!

Эта отстраненная манера исповедника успокоила ее. Все казалось теперь нетрудным.

– Мой муж жив, – произнесла Анжелика.

Дегре не шевельнул бровью:

– Который? Ведь у вас их было два, насколько мне известно, и

Страница 6

оба как будто покончили счеты с жизнью. Одного сожгли, другой потерял голову на войне. Или имеется еще третий?

Анжелика покачала головой:

– Не притворяйтесь, Дегре, будто не понимаете, о чем идет речь. Мой муж жив, его не сожгли на Гревской площади по приговору судей. В последнюю минуту король помиловал его и подготовил побег. Король сам признался мне в этом. Моего мужа, графа де Пейрака, от костра спасли, но, так как он по-прежнему считался опасным для государства, собирались втайне отправить в заточение в одну из тюрем вне Парижа. Но он убежал… Посмотрите эти бумаги, в них доказательства того, что это невероятное событие совершилось.

Полицейский бережно поднес загоревшийся трут к своей трубке, сделал несколько затяжек, не спеша свернул трут и только затем бесстрастно отмахнулся от стопки бумаг, которые Анжелика протягивала ему:

– Не нужно. Я знаю.

– Вы знаете?! – проронила она потрясенно. – Эти бумаги уже были у вас в руках?

– Да.

– Когда же?

– Несколько лет тому назад. Да… Мне все-таки захотелось узнать. Я поступил тогда на службу в полицию и сумел устроить так, что о моем прошлом забыли. Никто уже не вспоминал ничтожного адвоката, глупо пытавшегося защитить обреченного колдуна. С тем делом было покончено, однако иногда при мне заговаривали о нем… Говорили разное. Я стал доискиваться, копаться. Полицейским знакомы разные ходы. В конце концов я обнаружил это и прочитал.

– И вы мне ничего об этом не сказали, – прошептала она, едва дыша.

– Нет!

Он смотрел на нее, прищурив глаза за облачком синего дыма, и она чувствовала, что начинает ненавидеть его, что ей глубоко противен его вид хитрого кота, смакующего свои секреты. И вовсе он ее не любил. У него не было слабостей. И всегда он будет сильнее ее.

– Вы не забыли, конечно, моя дорогая, – заговорил он наконец, – тот вечер, когда прощались со мной в вашей кондитерской? Вы тогда сообщили мне, что собираетесь выйти замуж за маркиза дю Плесси-Бельера. И в силу какой-то непонятной ассоциации, какие бывают только у женщин, вы вдруг сказали: «Не странно ли, Дегре, что я не могу отказаться от надежды когда-нибудь увидеть его опять. Говорили… что это не его сожгли на Гревской площади…»

– Вот тогда вы и должны были поговорить со мной!

– Зачем? – сухо спросил Дегре. – Вспомните же! Вы собирались пожинать плоды сверхчеловеческих усилий. Вы ведь не жалели ни трудов, ни смелости, не брезговали самым низким шантажом, пожертвовали даже своей добродетелью. Вы бросили все на борьбу за удовлетворение своего честолюбия. И преуспели! Вас ожидал триумф. А если бы я рассказал тогда вам об этом, вы ведь все разрушили бы… ради химеры…

Она почти не слушала его.

– Вы должны были поговорить со мной, – повторила она. Подумайте, какой страшный грех вы позволили мне совершить – выйти замуж за другого, когда мой муж был еще жив!

Дегре пожал плечами:

– Жив?.. Но весьма вероятно, что он и был тем утопленником из Гассикура. Погиб ли он на костре или в воде, что это меняло для вас?

– Нет-нет, это невозможно! – воскликнула она, вскакивая.

Дегре продолжал настойчиво и безжалостно:

– Что бы вы сделали, если бы я тогда поговорил с вами? Погубили бы все, как пытаетесь это сделать сейчас. Бросили бы на ветер все: свою судьбу и судьбу своих детей. Умчались бы как безумная в поисках тени, призрака, как хотите это сделать сейчас. Признайтесь же, – в его голосе послышалась угроза, – что у вас теперь это в мыслях: уехать искать мужа, исчезнувшего десять или одиннадцать лет тому назад!

Он поднялся и шагнул к ней:

– Куда? Как? И зачем?

При последнем слове она подскочила:

– Зачем?

Полицейский смерил ее своим особым взглядом, проникавшим, казалось, до самой глубины души:

– Он был властителем Тулузы… У Тулузы больше нет своего владыки. Он правил в своем дворце… Дворца больше нет. Он был самым богатым феодалом во всем Французском королевстве. Его богатства конфискованы… Он был всемирно известным ученым… Теперь его никто не знает, да и где бы он мог заниматься своей наукой?.. Что осталось из того, что вы любили в нем?..

– Дегре, вы не способны понять, какую любовь внушает такой человек.

– Ладно, я понимаю, что он владел искусством обольщения, неотразимым для женского сердца. Но эти чары исчезли.

– Дегре, не заставляйте меня думать, что у вас так мало опыта. Вы же ничего не понимаете в том, как любят женщины.

– Немного понимаю в том, как любите вы.

Он положил ей руки на плечи и повернул так, чтобы она увидела себя в высоком овальном зеркале, окаймленном резной золоченой рамой.

– Десять прожитых лет оставили свой след на вас, на вашей коже, в ваших глазах, в вашей душе, на вашем теле. И какие это были годы! Скольким любовникам вы отдавались…

Щеки ее запылали, но она вырвалась, по-прежнему дерзко глядя на него:

– Да, я знаю. Но все это не имеет отношения к любви, которую я питаю к нему… которую буду питать вечно. Говоря между нами, господин Дегре, что бы вы подумали о женщине, получившей в дар от природы некотор

Страница 7

е способности и не использовавшей их хотя бы частично, чтобы выпутаться из бед, когда она осталась одна, всеми брошенная, в крайней нужде? Вы бы назвали ее идиоткой и были бы правы. Пусть я кажусь вам циничной, но и сейчас, если понадобится, я не колеблясь воспользовалась бы своей властью над мужчинами, чтобы добиться цели. А мужчины, все мужчины, которых я знала после него, чем они были для меня? Ничем.

Она гневно взглянула на него:

– Ничем, понимаете? И теперь я испытываю ко всем им что-то вроде ненависти. Ко всем им.

Дегре задумчиво разглядывал свои ногти.

– Я не так уж убежден в вашем цинизме. – Он глубоко вздохнул. – Мне вспомнился один поэт-замарашка… Ну а к прекрасному маркизу Филиппу дю Плесси разве вы не испытывали никакой нежности, никакого живого чувства?

Oнa пылко встряхнула тяжелой копной своих волос:

– Ах, Дегре, вам не понять. Мне надо было ошибаться, учиться жить… Женщине так нужно любить и быть любимой… Но память о нем не оставляет меня, это незаживающая рана.

Она вытянула вперед руку и посмотрела на нее:

– Тогда, в Тулузском соборе, он надел мне на палец золотое кольцо. Это, пожалуй, единственная вещь, что связывает нас, но разве эта связь не сохраняет силу? Я его жена, и он мой супруг. Я всегда буду принадлежать ему, и он всегда будет принадлежать мне. Вот почему я отправлюсь искать его… Земля велика, но, если есть на земле место, где он живет, я отыщу его, даже если придется потратить всю жизнь на поиски… Хоть сто лет!..

Тут голос ее прервался, потому что она представила себя постаревшей, выбившейся из сил странницей на выжженной дороге.

Дегре подошел и обнял ее:

– Ну-ну, малышка, я был с вами довольно жесток, но вы, можно сказать, отплатили мне той же монетой.

Он сжал ее так, что она вскрикнула, а затем опять уселся в сторонке и с озабоченным видом задымил трубкой. Через минуту он произнес:

– Ладно! Раз уж вы решились совершать глупости, разрушить свою жизнь, лишиться состояния, а может быть, и самой жизни и никому не остановить вас, так что же вы собираетесь делать?

– Я не знаю, – ответила Анжелика и задумчиво проговорила: – Может быть, надо отыскать этого Калистера, бывшего лейтенанта мушкетеров? Только он, если помнит что-то, может избавить нас от сомнений относительно утопленника из Гассикура.

– Это уже сделано, – лаконично ответил Дегре. – Я отыскал этого офицера, допросил его с пристрастием и нашел веские аргументы, чтобы освежить его память. Он признался в конце концов, что утопленник пришелся очень кстати, чтобы можно было закрыть дело и выпутаться из скверной ситуации, но у этого утопленника было очень мало общего с бежавшим узником.

– Да, конечно, – проговорила Анжелика, загораясь надеждой. – Значит, надежнее будет другой след – тот прокаженный нищий?..

– Кто знает?

– Надо поехать в Понтуаз и расспросить монахов этой маленькой обители, где его видели.

– Уже сделано.

– Как же?

– Если все рассказывать… Я воспользовался тем, что проводил расследование в тех краях, и заехал в монастырь, чтобы позвонить в их колокола.

– О Дегре, вы поразительный человек!

– Сидите на месте, – хмуро отозвался он. – Ничего особенного я там не узнал. Аббат рассказал мне почти то же, что мушкетерам, которые расспрашивали его. Но один невзрачный послушник, занимающийся лечением братии, которого я нашел в саду среди лекарственных растений, вспомнил важную подробность. Охваченный жалостью к несчастному, он хотел смазать бальзамом его язвы и вошел в сарай, где изнуренный бродяга то ли спал, то ли прощался с жизнью. «Это был не прокаженный, – сказал послушник. – Я поднял тряпку, которой было закрыто его лицо. На нем не было язв, оно было все в глубоких шрамах».

– Значит, это был он! Не правда ли, это был он? Но почему он оказался в Понтуазе? Неужели он хотел вернуться в Париж? Какое безумие!

– Безумие, которое такой человек, как он, мог совершить ради такой женщины, как вы.

– Но у городских ворот его следы теряются.

Анжелика лихорадочно перелистывала бумаги.

– Говорят все же, что его видели в Париже.

– Это мне кажется невероятным! Он не мог туда пробраться. Ведь в течение трех недель после его бегства по строжайшему приказу велось наблюдение за всеми входами в город. Потом обнаружение утопленника в Гассикуре и отчет Арно де Калистера положили конец тревогам. Дело закрыли. Для очистки совести я еще порылся в архивах. Ничего относящегося к этому делу не обнаружилось.



Тяжелая тишина легла между ними.

– Это все, что вам известно, Дегре?

Полицейский прошелся несколько раз по комнате, прежде чем ответить:

– Нет!

Он прикусил мундштук и пробормотал сквозь зубы:

– Известно…

– Что же? Скажите!

– Ну ладно. Вот что: года три назад или чуть больше пришел ко мне один человек, священник, с глазами цвета расплавленного свинца на восковом лице, один из тех, кто сам едва дышит, но стремится спасти весь мир. Он хотел знать, тот ли я Дегре, который в тысяча шестьсот шестьдесят первом году был назначен адвокатом на

Страница 8

роцессе графа де Пейрака. Он тщетно разыскивал меня среди моих коллег во Дворце правосудия и с большим трудом узнал в мрачном обличье полицейского. Удостоверившись, что я действительно бывший адвокат Дегре, он назвал свое имя. Это был отец Антуан из ордена, созданного Венсаном де Полем. Он был тюремным священником и в этом звании провожал графа де Пейрака на костер.

В памяти Анжелики внезапно всплыл силуэт маленького священника, сидевшего возле тлеющего костра, словно оцепеневший сверчок.

– После множества оговорок он спросил, не знаю ли я, что стало с женой графа де Пейрака. Я отвечал, что знаю, но хотел бы прежде узнать, кто интересуется ею, женщиной, чье имя все уже забыли. Он очень смутился и сказал, что часто думал об этой несчастной, всеми покинутой женщине, молился за нее и желал бы, чтобы судьба стала к ней милосерднее. Что-то в его объяснениях звучало фальшиво. Люди моей профессии умеют это чувствовать. Однако я рассказал ему все, что знал.

– Что вы ему сказали, Дегре?

– Правду: что вы ухитрились выбраться из всех бед, вышли замуж за маркиза дю Плесси-Бельера и входите в число самых заметных и вызывающих зависть красавиц королевского двора. Как ни странно, эти новости его не обрадовали, а, напротив, как будто неприятно поразили. Может быть, он испугался за вашу душу – что ее постигнет вечное проклятие, – потому что я намекнул, что вы скоро можете занять место госпожи де Монтеспан.

– О боже! Зачем вы это сказали ему?.. Вы просто чудовище, Дегре! – вскричала в отчаянии Анжелика.

– Но ведь дело именно так и обстояло. Ваш второй муж был тогда жив, а успех, которым вы пользовались при дворе, был главной темой светских сплетен. Он еще спросил, что сталось с вашими сыновьями. Я сказал, что оба они здоровы и тоже чувствуют себя очень хорошо при дворе, в свите дофина. Потом, когда он собирался уходить, я спросил его, уже без обиняков: «Вы хорошо помните, наверное, эту казнь. Ведь не часто устраивают такие фокусы?» Он испугался: «Что вы хотите сказать?» – «Что осужденный в последнюю минуту, так сказать, отвешивает прощальный поклон, а вы благословляете безвестный труп. Вас эта подмена, должно быть, сильно поразила?» – «Должен признаться, что в ту минуту я ее не заметил…» Я придвинулся к нему так близко, что чуть носом не задел, и спросил: «А когда же вы это заметили, святой отец?» Он стал белее своего воротника и, чтобы собраться с мыслями, пробормотал: «Я ничего не понимаю в ваших намеках». – «Да нет, понимаете. Вы знаете так же хорошо, как и я, что граф де Пейрак не погиб на костре. А больше никто теперь об этом не знает. Вам ведь не заплатили, чтобы вы хранили молчание. Вы в заговоре не участвовали. Однако вы знаете. Кто же сказал вам?..» Он продолжал делать вид, что ничего не знает, и так и ушел.

– И вы позволили ему уйти, Дегре? Вы не должны были отпускать его! Надо было заставить его говорить, пригрозить, вынудить его признаться, кто ему сказал и кто его прислал. Кто же? Кто?

– И что бы от этого изменилось? Ведь вы же все равно были мадам дю Плесси-Бельер, не так ли?

Анжелика сжала голову руками. Дегре не рассказал бы ей об этом случае, если бы не считал его важным. Дегре предполагал то же, что и она. Что странное поведение тюремного священника, возможно, объяснялось поручением, полученным от первого мужа Анжелики. Откуда же он отправил своего гонца? Как он с ним встретился и сблизился?

– Надо отыскать этого священника. Это не должно быть трудно. Я помню, что он принадлежал к ордену…

Дегре улыбнулся:

– Из вас вышел бы хороший полицейский. Но я избавлю вас от лишних хлопот. Зовут этого священника отец Антуан. В Париже он уже давно не живет. В последние годы он находится в Марселе, при каторжниках.

Анжелика просияла. Наконец она знала, куда ехать. Прежде всего она поедет в Марсель повидать этого отца Антуана. Найти его будет нетрудно. И разумеется, в конце концов священник назовет ей имя таинственного лица, пославшего его к Дегре, чтобы осведомиться о судьбе мадам де Пейрак. Может быть, он даже знает, где находится этот неизвестный?.. Она замечталась, глаза ее светились, она закусила верхнюю губу.

Дегре иронически посматривал на нее.

– При условии, что вы сможете выехать из Парижа, – ответил он на мысли, которые легко можно было прочитать на ее оживленном лице.

– Дегре, неужели вы помешаете мне уехать?

– Милое дитя, мне приказано помешать вам. Разве вы не знаете, что, взявшись за дело, я похож на собаку, вцепившуюся в одежду преступника. Я готов предоставить вам все интересующие вас сведения, но не надейтесь, что я позволю вам вырваться на свободу.

Анжелика с отчаянной мольбой в глазах быстро повернулась к полицейскому:

– Дегре! Друг мой Дегре!

Полицейский чиновник не изменил каменного выражения лица:

– Я поручился за вас перед королем. Такие обязательства не берут назад, поверьте мне.

– И вы говорите, что вы мне друг!

– В той мере, в какой это не противоречит приказам его величества.

Разочарование жгло Анжелику, как расплавленная ла

Страница 9

а. Она ненавидела Дегре, как и прежде. Она знала, что в своей работе он упорен и скрупулезен и сумеет возвести перед ней непреодолимую преграду. Ищейка, он в конце концов всегда ухитряется поймать свою жертву. Тюремщик, он сумеет удержать ее. От него не убежишь.

– Да как же вы могли взять на себя это гнусное поручение, зная, что речь идет обо мне? Я вам этого никогда не прощу.

– Признаюсь, я был доволен, что помешаю вам делать глупости.

– Так не вмешивайтесь же в мою жизнь! – закричала она вне себя. – Я питаю глубочайшее отвращение к вам и людям вашего сорта. Ненавижу вас, плюю на вас, подлецы, тупицы, лицемеры, жалкие лакеи, пресмыкающиеся у ног господина, который бросает вам поглодать косточку!

Дегре расслабился и расхохотался. Больше всего она ему нравилась в облике Маркизы Ангелов; эта тайная часть ее жизни, прошедшей в роскоши и праздности, вдруг проступала, когда она приходила в ярость.

– Послушайте, крошка…

Он взял ее за подбородок и заставил посмотреть ему в глаза.

– Я мог бы отказаться от этого поручения, тем более что король дал мне его благодаря моей репутации. Он понимает, что удержать вас, если вы задумаете сбежать из Парижа, возможно, лишь мобилизовав лучших полицейских города. Я мог бы отказаться, но он говорил со мной о вас, выражая тревогу, беспокойство, как мужчина с мужчиной… А сам я, как уже сказал вам, тоже принял решение пустить в ход все, что можно, чтобы помешать вам еще раз разрушить свою жизнь.

Выражение его лица смягчилось, и глубокая нежность появилась в глазах, устремленных на замкнувшееся личико, которое он насильно удерживал в руках.

– Сумасшедшая, милая моя и безумная. Не сердитесь на вашего друга Дегре. Я хочу помешать вам пуститься в опасные, страшные приключения… Вы рискуете все потерять и ничего не получить. А гнев короля будет страшен. Нельзя чрезмерно рисковать. Послушайте меня, маленькая Анжелика… бедная маленькая Анжелика…

Никогда еще он не говорил с ней так нежно, так ласково, словно с девочкой, которую нужно оберегать от нее самой, и ей захотелось прижаться лбом к его плечу и потихоньку выплакаться.

– Обещайте же мне вести себя спокойно, а я, со своей стороны, обещаю сделать все, что возможно, чтобы помочь в ваших поисках… Но обещайте мне!..

Она покачала головой. Ей хотелось уступить, но она не верила королю и не верила Дегре. Они всегда будут стараться запереть ее, удержать. Они бы хотели, чтобы она все забыла и на все согласилась. И она боялась самой себя, того малодушия, той усталости, которая таилась в ней и когда-нибудь стала бы ей внушать: «Что толку упираться? Ведь король опять станет приставать к тебе. Ты будешь одна, без защиты, против сил, объединившихся, чтобы помешать тебе добраться до любимого».

– Обещайте мне! – настаивал Дегре.

Она снова отрицательно качнула головой.

– Вот ослиное упрямство! – Вздохнув, он отпустил ее. – Ну, посмотрим, кто из нас двоих окажется сильнее. Ладно, так и решим. Желаю вам удачи, Маркиза Ангелов.



Анжелика хотела немного вздремнуть, хотя уже занимался день. Совсем заснуть она не могла и лежала в каком-то необычном состоянии: отяжелевшее тело ничего не ощущало, а ум упорно работал. Она пыталась проследить таинственный путь прокаженного, бездомного и отвратительного нищего, бродившего по дорогам Иль-де-Франса, пробираясь к Парижу. Но эта последняя подробность, казалось, обрывала все иллюзии. Как мог бежавший узник, знавший, что его ищут и преследуют, что его приметы объявлены, решиться вернуться в Париж, полный его врагов? Жоффрей де Пейрак не был настолько безумен, чтобы совершить такую глупость. А может быть, и да! Подумав, Анжелика решила, что это было в его духе. Она пыталась догадаться, о чем он думал. Неужели он за ней вернулся в Париж?.. Какая смелость! Вернуться в Париж, в большой город, осудивший его, где у него не осталось ни друзей, ни приюта… Его дом в квартале Сен-Поль, этот красивый особняк Ботрейи, который он велел построить для Анжелики, был тогда опечатан. Она стала припоминать, как часто Жоффрей ездил из Лангедока в Париж, чтобы самому наблюдать за работами. Неужели осужденный преступник Жоффрей де Пейрак надеялся укрыться в этом доме? У него ведь ничего не было; может быть, он решил пробраться в свой дом, чтобы взять там деньги и драгоценности, хранившиеся в ему одному известных потаенных местах? Чем больше она думала, тем правдоподобнее казалось это предположение. Жоффрей де Пейрак вполне мог пойти на страшный риск, чтобы добыть необходимые средства. Обладая золотом и серебром, он мог спастись, иначе ему оставалось только бродить нищим, без помощи и надежды. Крестьяне стали бы бросать в него камнями, рано или поздно его бы выдали властям. А одной горсти золота достаточно было бы, чтобы выбраться на свободу! И он знал, где взять это золото. В особняке Ботрейи, где ему были известны все уголки.

Анжелике казалось, что она слышит его рассуждения, узнает его привычные презрительные интонации. «Золото все может» – так он говаривал. Имея немного золота, несчаст

Страница 10

ый уже не был беспомощным. Конечно, он вернулся в Париж. Он пришел сюда, теперь она была совершенно уверена в этом. Это было вполне правдоподобно. Король тогда еще не на все наложил руку. Он еще не предложил этот особняк принцу Конде. Дом стоял пустой – проклятое жилище с восковыми печатями на дверях. Охраняли его один смертельно напуганный привратник да старый слуга-баск, которому некуда было уйти.

Вдруг сердце Анжелики забилось неровными толчками; она ухватилась за эту нить. «Я видел его… Да, я его видел, про?клятого Церковью графа, там, в нижней галерее… Я его видел. Это было ночью, вскоре после того, как его сожгли. Я услышал шум в галерее и узнал его шаги…»

Так говорил старый баск, опиравшийся на край средневекового колодца в глубине сада, где она увидела его как-то вечером, когда пришла, чтобы вступить во владение домом.

«Кто бы не узнал его шагов?.. Походка Великого Хромого из Лангедока!.. Я зажег фонарь и, подойдя к повороту галереи, увидел его. Он опирался на дверь часовни и повернулся ко мне… Я узнал его, как собака узнает своего хозяина, но лица его я не видел. На нем была маска… И вдруг он исчез в стене, и больше я его не видел…»

Тогда Анжелика в ужасе убежала, не желая слушать бредни старика, почти выжившего из ума, который воображал, что видел призрак…



Анжелика поднялась на кровати и резко дернула шнурок звонка. Появилась Жанина, рыжая жеманная девица, сменившая Терезу. Недовольно поводя носом, с удивлением принюхиваясь к запаху табака, оставшемуся после Дегре, она осведомилась, что угодно госпоже маркизе.

– Приведи мне сейчас же старого слугу… Как его зовут?.. Ах да, Паскалу, дед Паскалу.

Служанка удивленно подняла брови.

– Да ты же знаешь его, – твердила Анжелика, – ну, тот совсем дряхлый старик, который носит воду из колодца и дрова…

Жанина вышла, а через несколько минут вернулась и сообщила, что дед Паскалу умер два года назад.

– Умер? – растерянно повторила Анжелика. – Умер? О боже, какой ужас!

Жанине показалось странным, что ее госпожа вдруг так взволновалась из-за события, которое произошло двумя годами ранее и осталось тогда незамеченным. Анжелика велела одеть себя. Пока служанка занималась этим, Анжелика, машинально поворачиваясь, думала, что бедный старик умер и унес с собой свою тайну. Она была тогда занята при дворе и не нашла времени, чтобы подержать в последний час руку умиравшего верного слуги. Дорого она расплачивается теперь за то, что не выполнила тогда свой долг. Услышанные когда-то мимоходом слова теперь казались выжженными в ее памяти огненными буквами. «Он опирался на дверь часовни…»



Она сошла вниз, прошла по галерее с изящными арками, на которые падал отсвет цветных витражей, и открыла дверь часовни. Это была скорее молельня, с двумя подушками из кордовской кожи для преклонения колен и с маленьким алтарем из зеленого мрамора, над которым висела великолепная картина испанского художника. Там пахло свечами и ладаном. Анжелика знала, что аббат де Ледигьер, приезжая в Париж, всегда служил тут мессу. Она встала на колени и громко произнесла:

– О Боже, я много ошибалась, Боже мой, и все-таки я молю, я прошу…

Она не знала, что сказать дальше.

Ведь он вернулся сюда однажды ночью. Как он проник в этот дом? Как он пробрался в Париж? Что он искал в этой молельне?

Глаза Анжелики обежали небольшое помещение. Все, что здесь находилось, сохранилось со времен графа де Пейрака. Принц Конде ничего тут не трогал. Мало кто и заходил сюда, кроме аббата де Ледигьера и маленького лакея, который служил ему певчим и прибирал в часовне.

Если был тайник, он вполне мог сохраниться… Анжелика поднялась с колен и стала тщательно осматривать комнату. Она прощупала мрамор алтаря, засовывая ноготь в каждую щель в надежде, что от нажима сработает тайный механизм. Она изучила все узоры барельефов. Она терпеливо простукала все эмалевые плитки и деревянные накладки, которыми были облицованы стены. И терпение ее было вознаграждено. Через некоторое время ей показалось, что большая ниша в стене за алтарем издает при простукивании какой-то странный звук. Она зажгла свечу и поднесла ее близко к стене. В узоре резьбы видна была искусно скрытая замочная скважина. Так вот она где! В лихорадочной спешке она пыталась открыть замок, но он не поддавался. Тогда с помощью ножа и ключа из связки у нее за поясом она ухитрилась расщепить драгоценное дерево и, просунув пальцы внутрь, нащупала защелку и подняла ее. Дверца тайника со скрипом открылась. Внутри виднелась шкатулка. Можно было и не открывать ее. Замок был сломан, она была пуста…

Анжелика прижала к сердцу пыльную шкатулку:

– Он приходил сюда! Он взял отсюда золото и драгоценности, он знал, где они лежат. Бог помог ему, указал ему путь, охранил его.

А что же потом?..

Что же стало с графом де Пейраком после того, как с риском для жизни он сумел забрать из собственного «про?клятого» дома необходимое ему золото?..




Глава III


Собравшись в Сен-Клу к Флоримону, Анжелика поняла, что предупре

Страница 11

дения Дегре не были шуткой. Садясь в карету, она лишь бросила презрительный взгляд на «поклонника», чья красная рожа уже три дня торчала под ее окнами. Она не остереглась и двоих мужчин, которые, выбежав из дверей соседнего трактира, вскочили на лошадей и стали догонять карету. Но едва она выехала за ворота Сент-Оноре, как карету ее окружила группа вооруженных людей, и молодой офицер очень вежливо попросил ее вернуться в город.

– Это приказ короля, мадам.

Она не согласилась подчиниться. Ему пришлось показать письмо, подписанное префектом полиции Ла Рейни, с указанием не выпускать мадам дю Плесси-Бельер из Парижа.

«И подумать только, Дегре взялся за это! А ведь он мог бы помочь мне, но теперь не станет этого делать! Он сообщит мне сведения о старом деле моего мужа, даст всякие советы, но в то же время будет стараться изо всех сил выполнить приказ короля».

Приказав кучеру повернуть назад, она сжала зубы и кулаки. Это насилие пробудило ее боевой инстинкт. Жоффрей де Пейрак, изувеченный и преследуемый, сумел ведь пробраться в Париж. Ну а она сумеет теперь выбраться из Парижа!..

Она послала гонца в Сен-Клу. Вскоре приехал Флоримон в сопровождении своего воспитателя, который начал уже, по поручению мадам дю Плесси, переговоры о продаже места пажа. Господин де Логан собирался приобрести это место Флоримона для своего племянника и предлагал хорошие деньги. «Посмотрим еще», – отвечала Анжелика. Она намеревалась уехать и прогневить короля не раньше, чем примет все меры предосторожности для охраны своих сыновей.

– Зачем мне продавать свое место? – приставал Флоримон. – Разве вы нашли мне лучшую должность? Или мне возвращаться в Версаль? В Сен-Клу я очень пришелся к месту, и мои старания были замечены Месье[1 - Филиппа, брата Людовика XIV, кратко называли Месье.].

Шарль Анри прибежал с радостными криками. Он обожал старшего брата, и тот был к нему сердечно привязан. Всякий раз, приезжая в Париж, Флоримон возился с малышом, катал его на спине и давал подержать свою шпагу. И сейчас Флоримон любовался братом:

– Матушка, правда, он самый красивый ребенок на свете? Ему бы быть дофином, а то настоящий дофин такой чурбан.

– Не следует так говорить, Флоримон, – заметил аббат де Ледигьер.

Анжелика отвела взгляд от прекрасной картины: Шарль Анри, белокурый, румяный, круглощекий, не мог оторвать своих голубых глаз от смуглого темноволосого двенадцатилетнего Флоримона. Смешанное чувство сожаления и бессилия охватило ее, когда она взглянула на кудрявую головку сына Филиппа. Зачем она заключила тот брак? Ведь Жоффрей де Пейрак посылал узнать, что с ней, и ему сообщили, что она снова вышла замуж. Ужасное, безысходное положение. Бог не должен был допускать такого!



Она тщательно скрывала, что готовится к отъезду. Шарля Анри она решила отправить вместе с няней Барбой и слугами в замок Плесси, в Пуату. Король не посмеет, в каком бы ни был гневе, посягнуть на права сына французского маршала. Относительно Флоримона у нее были другие планы.

«Неужели король так уж разозлится на меня? – пыталась она приободриться. – Разозлится, конечно, потому что я нарушу его запрет. Но сколько времени он может сердиться за простую поездку в Марсель? Я ведь вернусь оттуда…»

Чтобы отвлечь подозрения и показать свою покорность, она пригласила к себе своего брата Гонтрана. Наконец она нашла время заказать портрет детей. Сидя за счетами – она очень старательно проверяла все расходы, чтобы оставить дела в полном порядке, когда уедет, – Анжелика слушала болтовню Флоримона, который придумывал тысячи глупостей, чтобы занять младшего брата и заставить его смирно позировать.

– Ангелочек с небесной улыбкой, как ты мил. Лакомка, ты толще каноника, как ты мил, – декламировал он, подражая литаниям, в которых воспевались добродетели святых.

Аббат де Ледигьер не преминул сделать замечание:

– Флоримон, нельзя над этим смеяться. Меня беспокоит дух своеволия и вольнодумства, который я в вас вижу.

А Флоримон, не обращая внимания на выговор, продолжал дурачиться:

– Барашек кудрявый, жующий конфеты, как ты мил… Светлячок мой, полный лукавства, как ты мил…

Шарль Анри заливался смехом. Гонтран, как обычно, ворчал на мальчиков, а на полотне появлялись две головки, темная и светлая, головки сыновей Анжелики, Флоримона де Пейрака и Шарля Анри дю Плесси-Бельера, в которых она видела отражение некогда любимых ею мужчин.



Флоримон, беззаботный, как мотылек, уже научился думать. Как-то вечером он нашел Анжелику у камина и спросил не чинясь:

– Матушка, что же делается? Значит, вы не стали любовницей короля и в наказание он вас не выпускает из Парижа?

– Во что ты вмешиваешься, Флоримон! – возмутилась смущенная Анжелика.

Флоримон привык к вспышкам своей матери и научился не слишком раздражать ее. Он уселся на скамеечке у ног Анжелики, обратив на нее печальный и вопросительный взор, притягательность которого уже знал, и повторил, пленительно улыбаясь:

– Так вы не любовница короля?

Анжелика хотела было оборвать т

Страница 12

кой разговор внушительной пощечиной, но вовремя сдержалась. У Флоримона ничего дурного на уме не было. Его интересовало то же, что волновало весь двор, от главного из царедворцев до последнего пажа: каков исход дуэли между мадам де Монтеспан и мадам дю Плесси-Бельер? А так как эта последняя была его матерью, ему особенно важно было узнать, как обстоит дело, потому что слухи о королевских милостях создали ему высокое положение среди товарищей. Эти будущие придворные, уже умевшие интриговать и притворяться, теперь заискивали перед ним.

«Мой отец говорит, что твоя мать может сделать с королем все что угодно, – сказал ему недавно юный д’Омаль. – Повезло тебе! Твоя карьера уже сделана. Только не забывай друзей. Я ведь всегда к тебе хорошо относился, не правда ли?»

Флоримон задирал нос и важничал. Он уже пообещал Бернару де Шатору пост главного адмирала, а Филиппу д’Омалю – пост военного министра. А тут мать вдруг неожиданно забрала его из дома монсеньора, говорит о том, чтобы продать место пажа, и сама живет замкнуто в Париже, вдали от Версаля.

– Король вами недоволен? Почему?

Анжелика положила ладонь на гладкий лоб сына, отбрасывая густые черные кудри, упорно возвращавшиеся на место. Ее охватило то же скорбное волнение, как в тот день, когда Кантор заявил, что хочет идти на войну, то же растерянное удивление, которое испытывают все матери, увидев, что их дети уже мыслят по-своему.

Она кротко ответила на вопрос Флоримона:

– Да, я вызвала недовольство короля, и теперь он сердится на меня.

Мальчик нахмурился, подражая выражениям досады и отчаяния, которые ему случалось видеть на лицах придворных, попавших в немилость.

– Какое несчастье! Что же с нами станется? Верно, эта шлюха Монтеспан что-то подстроила. Дрянь такая!

– Флоримон, что за выражения!

Флоримон пожал плечами. Такие выражения он слышал во дворце. Но он быстро примирился с новой ситуацией, отнесясь к перемене положения с философским спокойствием человека, уже не раз видевшего, как строятся и рассыпаются недолговечные карточные замки.

– Говорят, вы собираетесь уехать.

– Кто говорит?

– Говорят…

– Это очень неприятно. Я не хотела бы, чтобы о моих планах знали.

– Обещаю вам, что никому ничего не скажу, но все-таки я хотел бы знать, что вы решили сделать со мной, раз все изменилось. Вы меня возьмете с собой?

Она думала об этом и должна была отказаться от этой мысли. Ее ожидало столько неведомых опасностей. И она даже не знала, как ей удастся выбраться из Парижа. И что она узнает в Марселе от отца Антуана, и по какому новому следу придется идти? Ребенок, даже такой толковый, как Флоримон, мог оказаться помехой.

– Мальчик мой, постарайся быть разумным. То, что я могу тебе предложить, не слишком тебя обрадует. Но приходится учитывать, что ты круглый невежда, а пора уже серьезно заняться образованием. Я поручу тебя опеке твоего дяди-иезуита, который обещал устроить так, чтобы тебя приняли в коллеж их ордена, который находится в Пуату. Аббат де Ледигьер поедет туда с тобой и будет руководить тобой и помогать тебе, пока я не вернусь.

Она уже побывала у отца Раймона де Сансе и просила позаботиться о Флоримоне и при случае оказать ему поддержку.

Флоримон, как она и ожидала, скривился, а потом надолго задумался, нахмурив брови. Анжелика обняла его за плечи, чтобы ему легче было переварить неприятную новость. Только она собралась начать восхваление радостей учения и дружбы с товарищами по коллежу, как он поднял голову и сухо заявил:

– Ну, если вы предлагаете лишь это, я вижу, что мне остается только последовать за Кантором.

– Боже мой! Что ты говоришь, Флоримон? Прошу тебя, замолчи! Ведь Кантор умер. Ты же не собираешься умереть?

– Нет, ничуть, – спокойно ответил ребенок.

– Так почему же ты говоришь, что хочешь быть вместе с Кантором?

– Потому что я хочу его видеть. Я уже соскучился по нему. И потом, мне больше нравится плавать по морю, чем зубрить латынь у иезуитов.

– Но… ведь Кантор умер…

Флоримон отрицательно покачал головой:

– Нет, он поехал к нашему отцу.

Анжелика побледнела, ей казалось, что она теряет сознание.

– Что ты сказал?.. Что ты говоришь?

Флоримон посмотрел ей прямо в лицо:

– Ну да! Наш отец!.. Другой отец… Вы же знаете… Тот, кого хотели сжечь на Гревской площади.

Анжелика онемела. Она никогда не говорила об этом с детьми. Они редко встречались с сыновьями Ортанс, да та скорее дала бы отрезать себе язык, чем стала бы рассказывать об ужасном прошлом. Анжелика бдительно следила за тем, чтобы никакие неуместные разговоры не дошли до детских ушей, и с тревогой думала о том часе, когда ей придется отвечать на их вопросы о том, как звали их настоящего отца и кем он был. Но они никогда ее об этом не спрашивали, и только сейчас она узнала, почему они так себя вели. Они не задавали вопросов, потому что уже и так знали.

– Кто вам сказал об этом?

Флоримон не хотел сразу обо всем рассказывать. С нерешительным выражением лица он повернулся к камину и взял медные щипц

Страница 13

, чтобы подобрать упавшие угольки. До чего же матушка наивна! И как она хороша! Сколько лет она казалась ему слишком строгой. Он боялся ее, а Кантор часто плакал, потому что она куда-то пропадала как раз тогда, когда они надеялись, что она наконец-то посидит и посмеется с ними вместе. Но в последнее время Флоримон стал замечать ее слабости. Он видел, как она дрожала в тот день, когда Дюшен пытался убить его. Он сумел разглядеть, какую муку она прятала за веселой улыбкой, и, так как ему пришлось уже наслушаться ядовитых замечаний насчет «будущей фаворитки», он чувствовал, что в нем рождается новая мысль, делающая его взрослым, – мысль, что он скоро вырастет и станет защищать ее.

И он вдруг повернулся к матери с лучистой улыбкой и, протягивая к ней руки, прошептал:

– Матушка!..

Она прижала к сердцу его кудрявую голову. Не было на свете мальчика красивее и милее, чем он. В нем уже чувствовалось прирожденное обаяние графа де Пейрака.

– Ты знаешь, что очень похож на своего отца?

– Знаю. Старый Паскалу говорил мне об этом.

– Старый Паскалу? Ах, так вот как вы узнали!..

– И да и нет! – важно отвечал Флоримон. – Старый Паскалу дружил с нами. Он играл на флейте и на барабанчике с погремушками, он рассказывал нам всякие истории и всегда говорил, что я очень похож на того вельможу, который построил дом на улице Ботрейи. Он знал его ребенком и говорил, что я совершенно схож с ним лицом, – вот только у меня нет сабельного шрама на щеке. И мы просили, чтобы Паскалу рассказал нам об этом замечательном человеке. Замечательном, потому что он все знал, все умел, даже мог делать золото из пыли. Он так пел, что слушавшие его не могли шевельнуться. И на дуэлях он побеждал всех врагов. В конце концов злобные завистники сумели посадить его в тюрьму и потом сожгли на Гревской площади. Но Паскалу говорил, что он был так силен, что сумел избежать казни. Паскалу видел его, когда он пришел в этот дом, в то время как все думали, что он сгорел. Паскалу говорил еще, что умирает счастливым, зная, что этот замечательный человек, который был его господином, еще жив.

– Это правда, мой милый. Он жив, конечно он жив!

– Но мы тогда еще не знали, долго не знали, что этот человек наш отец. Мы спрашивали у Паскалу, как его звали. Но он не хотел говорить. В конце концов под большим секретом он открыл нам его имя: граф де Пейрак. Помню, мы сидели тогда в кабинете вместе с Паскалу, никого больше не было. Барба зашла туда зачем-то и услыхала, о чем мы говорили. Она побледнела, покраснела, позеленела и сказала Паскалу, что нечего ему говорить о таких страшных вещах. Неужели он хочет, чтобы проклятие отца перешло на его несчастных детей, которых матери с таким трудом удалось уберечь от печальной судьбы… Она говорила и говорила, а мы ничего не понимали, и старый Паскалу тоже ничего не понимал. Наконец он сказал: «Послушайте, добрая женщина, вы что, хотите сказать, что эти два мальчика – его дети?» Барба так и застыла с разинутым, как у рыбы, ртом. А потом забормотала что-то, и опять ничего нельзя было понять. Совсем странно… но она понадеялась по глупости, что отделается от нас. А мы все спрашивали ее: «Кто же был наш отец, Барба? Это он, граф де Пейрак?» Наконец мы с Кантором придумали, что делать. Мы привязали ее к стулу перед камином и заявили, что, если она не скажет нам правду о том, кто наш настоящий отец, мы будем жечь ей пятки, как делают бандиты с большой дороги…

Анжелика охнула от ужаса. Что же это такое!.. Эти мальчики, эти малыши, которым давали причастие без исповеди!.. Флоримон засмеялся, с удовольствием припоминая, как все было:

– Когда мы подпалили ей ноги, она все рассказала, только заставила нас сначала поклясться, что мы никогда об этом не станем говорить. Мы и хранили тайну. Но мы гордились тем, что он наш отец, и были счастливы, что ему удалось бежать от злодеев… И тогда Кантор решил поехать на море искать его.

– Почему на море?

– Потому что оно очень далеко, – сказал он, неопределенно махнув рукой.

Он плохо понимал, что такое море, но ему казалось, что с моря идет дорога в райские кущи, где осуществляются все мечты. Анжелика понимала его.

– Кантор сложил песню. Я уже позабыл слова, но красивая была песня. В ней излагалась история нашего отца. Кантор говорил: «Я буду петь эту песню повсюду, и найдутся люди, которые узнают, о ком она, и расскажут мне, как его найти…»

Горло Анжелики сжалось, и на глазах выступили слезы. Она представила себе, как два ребенка замышляли поход маленького трубадура на поиски человека из легенды.

– Я с ним не соглашался, – продолжал Флоримон. – Мне не хотелось уезжать, потому что нравилось жить в Версале. Ведь карьеру не сделаешь, если будешь носиться по морям, правда? А Кантор уехал. Кто чего хочет, тот добьется – так говорила Барба. Еще она говорила: «Ну уж этот если вобьет себе что в голову… Упрямее своей матушки…» Матушка, как вы думаете, добрался он до нашего отца?..

Анжелика, не отвечая, провела ладонью по его волосам. У нее не хватало мужества внов

Страница 14

сказать ему, что Кантор погиб, заплатил своей жизнью, как рыцари Святого Грааля, за поиски химеры. Бедный маленький рыцарь! Бедный маленький трубадур! Она представила себе его замкнутое личико со сжатыми губами, его глубокий взгляд, затуманенный мечтой, – там, под прозрачными изумрудными волнами бездонного моря.

– …добрался благодаря песне… – прошептал Флоримон, думая о своем.

А она не знала, что кроется за этими ясными глазами. Ей уже недоступен был детский мир, в котором так причудливо смешиваются наивность и мудрость.

«Всем детям приходят в голову сумасшедшие замыслы, – думала Анжелика. – Беда в том, что мои дети эти замыслы осуществляют!..»

Но это было далеко не все. В этот вечер ей предстояло услышать еще много неожиданного.




Глава IV


Помолчав какое-то время, Флоримон поднял голову. На его подвижном лице выразились смущение и огорчение.

– Матушка, неужели король осудил моего отца? Я столько думал об этом, и это меня мучит; ведь король справедлив…

Мальчику тяжело было отказаться от своего кумира. Чтобы успокоить его, она сказала:

– Это злые завистники довели его до гибели, а король помиловал его.

– Вот как! Ну, тогда я рад. Потому что я люблю короля, но еще больше люблю своего отца. Когда он вернется? Ведь он вернется, раз король его помиловал? И снова займет свое место?

Анжелика вздохнула с тяжелым сердцем:

– Это очень запутанная история, и разобраться в ней нелегко, мой бедный мальчик. Я сама до последнего времени верила, что твой отец умер, и теперь мне временами кажется, что я вижу сон. Но он не умер. Он убежал и добрался сюда, в этот дом, чтобы взять золото… Это бесспорно и в то же время невероятно… Ведь ворота Парижа охраняли, возле этого дома стояли стражи, как же он мог войти сюда?

Флоримон взглянул на нее со снисходительной улыбкой. Она поняла, что от этого удивительного мальчика можно услышать еще нечто невероятное, и воскликнула:

– Ты знаешь как?

– Да. – Он нагнулся и прошептал ей на ухо: – Через подземный ход в колодце.

– Что ты говоришь?!

Флоримон вскочил с таинственным видом и схватил ее за руку:

– Идемте!

Они прошли коридором, мальчик взял лампу, горевшую у входной двери и увлек мать в сад. Месяц был на ущербе, но все-таки можно было различить аллеи из подстриженных кустов, которые вели в глубину сада, к старой стене, где все оставалось по приказанию Анжелики в нетронутом виде, сохраняя поэзию средневекового уголка. Полуразрушенная колонна, гербовый щит напротив скамьи, старый колодец с крышкой из кованого железа – все это напоминало о пышности пятнадцатого столетия, когда квартал Марэ представлял собой один огромный замок со множеством дворов – резиденцию французских королей и принцев.

– Паскалу показал нам этот секрет, – объяснил Флоримон. – Он говорил, что наш отец распорядился привести в порядок старый подземный ход, когда строил здесь свой дом. Он дорого заплатил трем рабочим, чтобы они хранили тайну. Паскалу был одним из них. Но нам он все показал, потому что мы сыновья графа де Пейрака. Смотрите сюда.

– Я ничего не вижу, – сказала Анжелика, нагнувшись над черным отверстием.

– Погодите.

Флоримон поставил лампу на дно большого деревянного ведра, окованного медью, и стал медленно опускать цепь, на которой оно висело. В свете лампы стали видны блестящие от сырости стенки колодца.

Мальчик остановил ведро на полпути:

– Вот! Наклонившись, можно разглядеть в стенке деревянную дверцу. Если опустить ведро так, чтобы оно остановилось напротив, можно открыть дверцу и пробраться в подземный ход. Он очень глубокий и проходит под погребами соседних домов. Он идет вдоль крепостных стен со стороны Бастилии и раньше доходил до Сент-Антуанского предместья, а там соединялся со старинными катакомбами и прежним руслом Сены. Но так как там все уже застроили, то мой отец велел провести ход дальше, до Венсенского леса. Там есть выход через разрушенную часовню. Вот видите, как все ловко устроено. Мой отец был очень предусмотрителен, правда?

– Но как же узнать, можно ли теперь пройти этим ходом?

– Еще как можно! Старый Паскалу содержал его в порядке. Дверной замок хорошо смазан и открывается при легком нажиме, а люк в часовне тоже прекрасно работает. Старый Паскалу говорил, что все должно быть в полном порядке на случай возвращения хозяина. Но он так пока и не вернулся, а сколько раз мы втроем, Паскалу, Кантор и я, ждали его в Венсенском лесу, прислушивались, надеялись услышать его шаги. Шаги Великого Хромого из Лангедока…

Анжелика пристально вгляделась в лицо сына:

– Флоримон, ты что же, хочешь сказать, что вы с Кантором спускались в этот колодец?

– Ну конечно! – небрежно ответил Флоримон. – И много раз, можете мне поверить.

Он потащил ведро вверх и вдруг рассмеялся:

– Барба ждала нас, перебирая четки, и дрожала, как курица, высидевшая утят.

– Эта толстая дура все знала!

– Нам нужна была ее помощь, чтобы поднять на место ведро.

– Возмутительно! Как она позволяла вам вести себя так неосторожно и н

Страница 15

чего не говорила мне?..

– Черта с два! Боялась, что мы ей опять подпалим пятки.

– Флоримон, ты понимаешь, что заслужил пару оплеух?..

Флоримон на это ничего не ответил. Он вернул ведро на прежнее место, а лампу поставил на край колодца, вновь ставшего мрачным и таинственным. Анжелика провела рукой по лицу, пытаясь собраться с мыслями:

– Я чего-то не понимаю… Да. Как же он мог один, без помощи, выбраться из колодца?

– Это нетрудно. Для этого к стенкам колодца прикреплены железные скобы. Но Паскалу не хотел, чтобы мы ими пользовались, потому что мы еще были малы, а он уже слишком состарился. Потому нам и пришлось терпеть Барбу с ее нытьем – чтобы она нас поднимала. А когда старый Паскалу собрался умирать, он попросил позвать меня. Я был тогда в Версале. Мы с аббатом вскочили на лошадей и примчались сюда. Матушка, грустно смотреть, как умирает добрый слуга. Я держал его руку до самого конца.

– Ты хорошо поступил, Флоримон.

– А он мне сказал: «Надо следить за колодцем, чтобы он был в порядке, когда приедет хозяин». Я обещал ему. Каждый раз, когда я возвращаюсь в Париж, я спускаюсь сюда и проверяю, все ли механизмы хорошо действуют.

– Ты это делаешь… один?

– Да. Хватит с меня Барбы. Я теперь уже достаточно вырос, чтобы справляться со всем сам.

– Ты спускаешься по этим железным скобам?

– Ну конечно. Это очень просто, я же сказал. Так, маленькая гимнастика.

– И аббат никогда не запрещал тебе это делать?

– Аббат ничего этого не знает. Он спит. Он ни о чем не догадывается, я уверен.

– Хорошо же смотрят за моими детьми, – с горечью проговорила Анжелика. – Значит, ты занимаешься этими опасными фокусами ночью? И тебе не было страшно, Флоримон, когда ты ночью один пробирался подземным ходом?

Мальчик покачал головой. Если ему и бывало страшно, он бы в этом не признался.

– Мой отец занимался рудниками, как мне рассказывали. Может быть, поэтому мне нравится находиться под землей.

Он посмотрел на нее исподлобья, польщенный восхищением, которого она не могла скрыть. В лунном свете черты детского лица обрисовались неожиданно резко, и Анжелика узнала насмешливую складку губ, мелькавшие в черных глазах искры и характерное выражение лица с чертовщинкой последнего графа Тулузского, который нередко забавлялся, смущая, пугая и приводя в недоумение робких горожан.

– Если хотите, матушка, я вас туда проведу.




Глава V


В марсельскую гавань медленно входила королевская галера. В синем зеркале рейда отблесками пожара вспыхивали отражения ее развевающихся на ветру алых шелковых флагов с золотыми кистями, сверкающих щитов с адмиральским гербом, прибитых к верхушкам мачт, и ярко-красного штандарта, вышитого золотыми лилиями.

Толпа, заполнявшая набережную, всколыхнулась от любопытства. К тому месту, куда должно было подойти это прекрасное судно, помчались, громко перекликаясь, торговки рыбой, фруктами и цветами, подхватившие свои корзины с инжиром и мимозами, дынями и гвоздиками, скорпенами и устрицами. Туда же стали подходить и щеголи, прогуливавшиеся по берегу в сопровождении своих собачек, и рыбаки в красных колпаках, чинившие поблизости сети. Два грузчика-турка в широких штанах (красных у одного и зеленых у другого), со взмокшими от пота спинами цвета красного дерева, опустили наземь огромные тюки сухой рыбы, которые они тащили, уселись на них, вынули из-за пояса длинные трубки и закурили. Прибытие в порт галеры означало для них передышку, потому что в это время замирала муравьиная суета большого порта. Позволили себе приостановить работу и немного отдохнуть и капитаны, следившие за погрузкой товаров на свои корабли, и дородные купцы, суетливо сновавшие туда-сюда с приказчиками и подручными. Все спешили к галере, как на спектакль, и не столько полюбоваться крылатым ее изяществом и великолепием нарядных офицеров, сколько поглядеть на каторжан. Это было страшное зрелище, при виде которого женщины в ужасе крестились, но и оторваться от него не могли.



Анжелика поднялась с лафета пушки, на котором просидела в ожидании несколько часов. За ней шел ее слуга Флипо, с дорожным мешком в руках. Они смешались с толпой.

Недалеко от башни Святого Иоанна галера, казалось, замерла, как большая красная птица, и солнечные лучи задержались на ее золоченых украшениях.

Наконец она подлетела к берегу, гонимая мощными ударами двадцати четырех весел. Пока она поворачивалась, можно было полюбоваться длинным заостренным тараном из эбенового дерева на ее носу, украшенном огромной сиреной из позолоченного дерева. Затем собравшиеся на набережной получили возможность разглядеть нарядную корму, отделанную золочеными щитами и статуями, над которой поднимался полог из красно-золотой парчи. В этом огромном шатре, который в шутку называли «скинией», размещались офицеры.

Перед тем как пристать к берегу, весла поднялись и застыли в воздухе. Послышались резкие звуки свистков, удары гонга, а потом, перекрывая весь шум, команды капитана матросам, убиравшим паруса.

На борту, возле позолоченн

Страница 16

й лестницы для схода с корабля, остановилась группа офицеров в парадных мундирах. Один из них наклонился вперед и, сняв шляпу с большим плюмажем, стал делать знаки в направлении Анжелики. Она обернулась и, к своему облегчению, увидела, что из подъехавшей кареты выходят изящные молодые дамы и щеголь. К ним-то и обращался офицер. Одна из этих дам, брюнетка с пикантным, хотя и чересчур усеянным мушками личиком, воскликнула восторженно:

– Ах, вот наш очаровательный Вивонн! Он хоть и адмирал и в Марселе у него больше власти, чем у его величества короля, но он остается по-прежнему милым и простым! Он нас заметил и любезно приветствует.

Узнав герцога де Вивонна, Анжелика поспешно укрылась в толпе. Брат госпожи де Монтеспан уже ступил своими высокими красными каблуками на скользкие камни набережной и подходил с протянутыми руками к экзальтированной брюнетке.

– Я счастлив видеть вас на этом берегу, прекрасная Ариана. И вас тоже, Кассандра. А кого это я вижу вон там? Неужели это наш любезный Калистро? Как приятно!

Адмирал обменивался любезностями со своими знакомыми в привычном стиле светской беседы, а зеваки вокруг смотрели на него разинув рот. Герцог де Вивонн действительно выглядел великолепно в своей роли почти вице-короля. Загар прекрасно сочетался с голубыми глазами и пышными светлыми волосами. Герцог был высокого роста, так что некоторая полнота не портила его, он обыгрывал ее, как умелый актер, – она придавала ему внушительность. Он был веселого нрава, остроумен, охотно смеялся и был похож на свою блистательную сестру, фаворитку короля.

– Мне совершенно случайно удалось сделать здесь небольшую передышку, – объяснял де Вивонн. – Через два дня я должен отправляться в Кандию. Повреждения, причиненные кораблю бурей, и болезнь части команды вынудили меня зайти в Марсель. И раз вы здесь, я приглашаю вас всех к себе в гости. У нас есть два дня, чтобы попировать.

Сухой треск вроде пистолетного выстрела заставил всех вздрогнуть. Это щелкнул плетью, побуждая толпу отойти, один из надсмотрщиков, что стерегли каторжников.

– Пойдемте же отсюда, мои милочки, – ласково проговорил де Вивонн, опуская на плечи молодых женщин руки в перчатках из белой кожи. – Сейчас появятся каторжники. Я разрешил полусотне из них дойти до бухточки Рошер, до кладбища, и похоронить там одного из них – этот чудак не придумал ничего лучше, как испустить дух, когда мы уже входили в гавань. Это нас и задержало. Мой помощник предложил – с моего одобрения – бросить труп в море, как это обычно делают. Но священник воспротивился, сказав, что не успеет прочитать все молитвы и выполнить обычные церемонии и что нельзя с христианином обращаться как с дохлой собакой, – короче, что он хочет предать его земле по всем правилам. Я уступил, потому что мы были уже почти в гавани и потому что я знаю по опыту, что этого миссионера не переспорить. Раз он вбил себе что-то в голову, его не заставишь отступиться ни силой, ни уговорами. Так идемте же! Я хочу прежде всего отвести вас к мороженщику Севоле: отведаем фисташкового мороженого и выпьем турецкого кофе.

Они ушли, а надсмотрщик у сходней продолжал щелкать плетью. Он был похож на укротителя зверей, что стоит у открытой дверцы клетки, выпуская хищников на арену цирка.

За позолоченной стенкой раздавались жуткие звуки, звон цепей, хриплые голоса.

Толпа зрителей зашевелилась, когда на лестнице появились первые каторжники. Они держали цепи – кто на плече, кто в вытянутой руке, – чтобы их тяжесть не слишком мешала идти по шатким сходням. Они шли один за другим, скованные по четверо. Их лодыжки – там, где ногу охватывало металлическое кольцо, – были кое-как обернуты грязными тряпками, и большей частью эти тряпки были в крови.

И мужчины и женщины крестились, когда каторжники проходили мимо.

Те были босы, шли почесываясь, опустив глаза. Их одежда – красная шерстяная рубаха и штаны, перехваченные широким поясом, когда-то белым, – задубела от морской воды и издавала ужасную вонь. Большинство были бородаты. Их спутанные волосы вылезали из-под надвинутых по самые брови красных шерстяных колпаков. У некоторых колпаки были зеленого цвета. Это были осужденные бессрочно.

Первые каторжники прошли с безразличным видом. Следующие устроили ожидаемое представление. Они поглядывали на женщин загоревшимися глазами, отпускали грубые шутки, делали непристойные жесты. Один напустился на благодушного горожанина, который спокойно стоял неподалеку:

– Для тебя это забава?.. Ах ты, винная бочка, мало тебя раздуло…

Один из надсмотрщиков размахнулся узловатой плетью и хлестнул по бледной коже, и так уже покрытой ранами и кровоподтеками. Женщины закричали от жалости.

Затем появилась новая группа каторжников. Эти держали шапки в руках. Губы их шевелились, и можно было различить слова молитвы. В толпе зрителей установилась торжественная тишина. По сходням спустились двое узников, держа тело, завернутое в парусину. За ними шел священник, и его черная сутана резко выделялась на фоне сборища в красных лохмо

Страница 17

ьях.

Анжелика жадно вглядывалась в него. Она не была уверена, что узнает его. Ведь она видела его десять лет назад и при таких обстоятельствах, которые тяжело было вспоминать.

Кучка этих несчастных уже удалялась, их цепи бряцали по мостовой. Анжелика взяла Флипо за рукав:

– Ты пойдешь за этим священником, отцом Антуаном. Его так зовут. Как только удастся подойти к нему, ты ему скажешь… Слушай меня внимательно. Ты ему скажешь: «Мадам де Пейрак находится здесь, в Марселе, и хочет встретиться с вами в гостинице „Золотой рог“».




Глава VI


– Войдите, святой отец, – пригласила Анжелика.

Священник замялся на пороге комнаты, где его ожидала знатная дама в скромно-дорогом наряде. Он явно стеснялся своих грубых башмаков и поношенной сутаны с обтрепанными рукавами, из которых торчали его изъеденные морской солью багровые руки.

– Простите, что принимаю вас здесь, у себя в комнате. Я приехала сюда тайком и не хотела бы, чтобы меня заметили и узнали, – сразу же объяснила молодая женщина.

Священник знаком показал, что понимает ее и что эти мелочи ему безразличны. Он уселся на табурет – по ее приглашению. Теперь Анжелика стала узнавать его. Так он сидел в тот вечер у тлеющего костра на месте казни, сгорбившись, похожий на оцепеневшего сверчка, и только угольки его глаз вспыхивали, когда он поднимал веки. Анжелика села напротив него и спросила:

– Вы меня припоминаете?

– Да. – Строгие черты отца Антуана тронула беглая улыбка.

Он внимательно разглядывал сидевшую перед ним женщину, сравнивая ее с той, метавшейся в отчаянии, потерявшей голову, почти безумной, которая кружила вокруг выгоревшего костра под порывами холодного зимнего ветра, изредка раздувавшего немногие не совсем погасшие угольки.

– Вы тогда ждали ребенка, – прибавил он тихонько. – Что с ним стало?

– Это был мальчик. Он появился на свет в ту же ночь. Он родился… и уже умер. Девяти лет.

Потрясенная воспоминанием о маленьком Канторе, она отвернулась к окну, проговорив про себя: «Его взяло Средиземное море».

На улице темнело. Оттуда и со всех прилегавших переулков доносились оклики, песни, крики, разговоры турок, испанцев, греков, арабов, неаполитанцев, негров и англичан, толпившихся возле открывающихся притонов и кабаков. Где-то неподалеку зазвенела гитара, а потом мелодию продолжил голос, мужской, молодой, полный горячего чувства. Но за всеми этими звуками и шумами ощущалось присутствие моря, и слышно было, как оно гудит непрерывно, словно огромный рой пчел, там внизу, у края города.

Отец Антуан смотрел на Анжелику и размышлял.

Эта женщина в блеске неотразимой красоты, казалось, ничего общего не имела с той дрожавшей от ужаса и отчаяния бедняжкой, облик которой сохранился у него в памяти. Эта была уверена в себе, знала, что делается вокруг и что надо делать ей, могла даже быть опасной. В который уже раз он сталкивался с тем, как поразительно меняет людей жизнь. Он никак не узнал бы в этой даме ту несчастную женщину, если бы не скорбное выражение, появившееся на ее лице, когда она говорила о своем ребенке.

Теперь она вновь перевела взгляд на него, и маленький тюремный священник подобрался, стиснул руки на коленях, словно готовясь к борьбе. Он вдруг испугался предстоящего разговора. Ведь она заставит его все рассказать, а это значит взять на себя страшную ответственность.

– Святой отец, – заговорила Анжелика, – я так и не узнала, а теперь очень хотела бы знать, каковы были последние слова моего мужа на костре… На костре, – настойчиво подчеркнула она. – В последнюю минуту. Когда его уже привязали к столбу. Что он сказал тогда?

Священник поднял брови:

– Поздно вы захотели об этом узнать, сударыня. Теперь вам придется извинить слабость моей памяти. Я ничего не помню об этом. С тех пор прошло много лет, и мне довелось многих осужденных провожать в последний путь. Поверьте мне. Я не могу ничего вам сообщить.

– Ну что ж! Зато я могу. Он ничего не сказал. Он ничего не сказал, потому что он был уже мертв. К столбу привязали мертвеца. Другого мертвеца. А моего мужа, живого, унесли подземным ходом, когда перед глазами толпы исполнялся несправедливый приговор. Король мне все это рассказал.

Она внимательно вглядывалась в лицо священника, ожидая увидеть удивление, протест. Но он оставался спокоен.

– Так, значит, вы это знали? Вы это все время знали?

– Нет, не все время. Подмену совершили так ловко, что я тогда ничего не заподозрил… Ему надели на голову куколь. Только потом…

– Потом?.. Где? Когда? От кого вы узнали?

Тяжело дыша, с загоревшимися глазами, она продолжала шептать:

– Вы ведь его видели, не правда ли, вы его видели… уже после костра?

Он внимательно всматривался в нее. Теперь он ее узнал. Она не изменилась.

– Да, да, я его видел. Слушайте же.

И он начал рассказ.



Это произошло в Париже, в феврале 1661 года. Возможно, в ту самую морозную ночь, когда скончался «мучимый демонами» монах Беше с последним воплем: «Прости меня, Пейрак!..»

Отец Антуан молился в часовне. К

Страница 18

ему подошел послушник и сказал, что какой-то бедняк настоятельно просит о встрече с ним. Этот бедняк сунул, однако, в руку послушника золотой, и тот не решился выставить его за дверь. Отец Антуан вышел в приемную. Бедняк стоял там, опираясь на грубый костыль, и масляная лампа отбрасывала на побеленные стены его уродливую, почти бесформенную тень. На нем была приличная одежда, а на лице черная железная маска. Он снял маску, и отец Антуан упал на колени, моля Небо спасти его от страшных видений, потому что перед ним был призрак – призрак того колдуна, которого сожгли – он сам ведь это видел – на Гревской площади.

Призрак насмешливо улыбнулся. Он пытался заговорить, но из его уст исходили только хриплые невнятные звуки. И вдруг он исчез. Не сразу отец Антуан догадался, что тот просто потерял сознание и лежит на полу у его ног. Тогда чувство милосердия побудило его преодолеть страх и нагнуться к несчастному. Это был, несомненно, живой человек, хотя и полумертвый. Предельно истощенный, худой как скелет. Но на нем была тяжелая сумка, полная золотых монет и драгоценностей.

Много дней этот пришелец был при смерти. Отец Антуан ухаживал за ним, поделившись тайной с настоятелем монастыря.

– Он был истощен до последней степени. Невозможно было понять, как истерзанное палачами тело оказалось способно на такие усилия. Хромая его нога была вся в страшных ранах – и ниже колена, и выше. С этими открытыми ранами он шагал, опираясь на костыль, без отдыха почти целый месяц. Такая сила воли делает честь роду человеческому! Да, сударыня!

Бедному тюремному священнику граф де Пейрак, когда-то столь могущественный, сказал: «Вы теперь мой единственный друг!»

О нем, об этом жалком священнике, граф вспомнил после того, как, потратив последние силы, чтобы пробраться в свой дом на улице Ботрейи, почувствовал, что умирает от слабости. Проделать такой путь и погибнуть, когда успех близок! Он выбрался из дому через потаенную садовую калитку, от которой у него был ключ, вышел в город и протащился по Парижу до монастыря лазаристов, где успел вызвать отца Антуана.

Предстояло устроить его побег. Во Франции графу оставаться было невозможно. Преподобный отец Антуан должен был скоро отправиться в Марсель, сопровождая туда партию каторжников. Он получил новое назначение и должен был нести теперь службу милосердия среди осужденных на галеры.

Тут Жоффрея де Пейрака осенила замечательная мысль: надо добраться до Марселя, смешавшись с каторжниками. В Марселе он отыскал преданного ему мавра по имени Куасси-Ба. Отец Антуан спрятал золото и драгоценности графа среди своих пожитков и вернул их ему по прибытии в Марсель. Вскоре граф и мавр покинули Марсель на рыбачьей лодке – это было потрясающее бегство.

– И с тех пор вы его больше не видели?

– Никогда больше не видел.

– И вы не имеете никакого представления о том, что стало, что могло стать с графом де Пейраком после бегства?

– Я ничего не знаю.

Она спрашивала его еще и глазами. И потом, робея, проговорила:

– Ведь несколько лет назад вы приезжали в Париж, чтобы узнать о моей судьбе?.. Кто послал вас?..

– Я вижу, вы знаете о том, что я виделся с адвокатом Дегре.

– Он сам мне рассказал об этом.

Она ждала, не спуская глаз с его лица, и, так как он продолжал молчать, настойчиво повторила:

– Кто вас послал?

Священник вздохнул:

– Я действительно не знаю. Это случилось несколько лет назад. Я занимался тогда в Марселе устройством лазарета для каторжников. Ко мне пришел один арабский купец – это нередко случается в огромном портовом городе. Под большим секретом он сказал мне, что некто желает знать, что стало с графиней де Пейрак. Меня просили поехать в столицу. Нужные сведения могли быть получены от адвоката Дегре и еще от некоторых лиц, список которых был мне вручен. За свои услуги я получил кошелек со значительной суммой денег. Я принял его, думая о моих бедных каторжниках. Но я напрасно просил этого человека рассказать мне побольше о том, кто его послал. Он только показал мне золотое кольцо с топазом, которое было среди драгоценностей графа де Пейрака. Я отправился в Париж выполнять это поручение. Там я узнал, что графиня де Пейрак стала женой маркиза дю Плесси-Бельера, маршала, что она очень богата и хорошо принята при дворе, как и ее сыновья.

– Вы, конечно, пришли в ужас, узнав о том, что я вышла замуж за другого, когда мой первый муж еще жив! Может быть, ваша совесть служителя Церкви теперь успокоится – ведь маршал убит при осаде Доля, и теперь я уже дважды вдова.

Отца Антуана эти горькие слова нисколько не обеспокоили. Он даже слегка улыбнулся, заметив, что знал в жизни немало весьма необычных коллизий и должен признать, что Провидение вело Анжелику по весьма крутым тропам. Он глубоко сочувствовал ей.

– Итак, я вернулся в Марсель и, когда купец снова явился ко мне, сообщил ему все, что узнал. С тех пор я о нем больше не слышал. Вот все, что я могу сказать вам, сударыня. Больше я действительно ничего не знаю.

В сердце Анжелики боролись со

Страница 19

аление, раскаяние, отчаяние. «Он хотел все-таки узнать, что со мной стало».

– А этот араб… что вы о нем знаете? Откуда он приехал? Вы помните, как его звали?

Священник напрягал память, брови его поднялись от усилия.

– Я стараюсь вспомнить еще что-либо, но напрасно. Он назвался Мохаммедом Раки, но он не был арабским купцом. Я понял это по его наряду. Арабские купцы с Красного моря обычно одеваются как турки. Купцы из Берберии носят широкие шерстяные плащи, бурнусы. Этот купец, видимо, был из Алжира или из Марокко. Больше мне ничего не известно, а этого, конечно, мало. Вот только я еще припоминаю, что он рассказывал мне об одном из своих дядей, – сейчас я вспомнил, что его звали Али Мехтуб. Мы говорили об одном пленнике-бербере, которого я видел на галерах и которого этот дядя – человек очень богатый – выкупил из плена. Али Мехтуб вел большую торговлю жемчугом, губками и прочим добром в этом роде. Он жил в Кандии и, наверно, живет там и до сих пор. Может быть, он сумеет что-то сообщить о своем племяннике Мохаммеде Раки.

– В Кандии? – задумавшись, прошептала Анжелика.



Анжелика в сопровождении Флипо отправилась в гавань, надеясь отыскать судно, которое взяло бы ее в дальний путь к островам Средиземного моря. По дороге Анжелика вдруг замерла, протирая глаза, – казалось, что ей нечто померещилось. В нескольких шагах от нее стоял маленький старичок в черном. Цвет его одежды особенно выделялся на фоне ярко-голубого неба. Он стоял у края набережной, глубоко задумавшись, не замечая ни задевавших его прохожих, ни ветра, шевелившего его седую бородку. Нельзя было усомниться, что это мэтр Савари собственной персоной, с его заношенной ермолкой, черепаховыми очками, давно вышедшим из моды круглым воротником, полотняным зонтиком и бутылью, оплетенной лозой, аккуратно поставленной у ног, – мэтр Савари, парижский аптекарь с улицы Бур-Тибур.

– Мэтр Савари! – окликнула его Анжелика.

Он так вздрогнул от неожиданности, что чуть не упал в воду. Анжелику он узнал сразу, и его глаза за стеклами очков засияли удовлетворением.

– Так вы здесь, любопытствующая особа! Я так и думал, что встречу вас тут.

– Как же это? Ведь я попала сюда совсем случайно.

– Гм-гм… Случай всегда приводит людей, склонных к приключениям, в одни и те же места. Есть ли на свете другое место, откуда можно было бы пуститься в плавание навстречу самым неожиданным свершениям? Вы честолюбивы, вам обязательно следовало оказаться в Марселе. Это у вас просто на лбу было написано. Чувствуете волшебный аромат, который носится в воздухе над этим берегом? Это аромат дальних странствий.

Он восторженно взмахнул руками:

– Пряности! Ах, пряности! Чувствуете их запах? Эти волшебные приманки увлекли в дальние края самых смелых мореплавателей…

И он увлеченно и уверенно стал перечислять эти сокровища, загибая пальцы:

– Имбирь, корица, шафран, паприка, гвоздика, кориандр, кардамон и самое главное, превыше всего, – перец! Перец! – повторил он с восторгом.

Она оставила его и дальше предаваться упоительным мечтам об этих сокровищах и отвернулась в сторону Флипо, который подвел к ней словоохотливого молодца в красном матросском колпаке.

– Это вам не жаль денег, лишь бы отправиться в Кандию? – вскричал он, воздевая руки к небу. – Несчастная! Я думал, что это какая-то старая дева, которой нечего терять, кроме своих костей. Значит, у вас нет мужа, который бы вас утихомирил? Или вы уж такая распутная, что хотите доживать свой век в гареме Великого турка?

– Я сказала, что хочу ехать в Кандию, а не в Константинополь.

– Так в Кандии-то турки, дурочка. Там полно евнухов, черных и белых, которые приезжают за свежим товаром для своего хозяина. И вам еще очень повезет, если вы доберетесь туда, не попав раньше в руки какому-нибудь разбойнику!

– Но вы отправляетесь в Кандию? На самом деле?

– Отправляться-то я отправляюсь, – пробурчал марселец, – да вот не знаю, доберусь ли туда.

– Послушать вас, получается, что берберы сторожат суда прямо у выхода из марсельского порта.

– Так они там и держатся, голубушка. Только на прошлой неделе турецкую галеру видели возле Йерских островов. Она там что-то высматривала. У нашего флота не хватает сил отгонять турецкие корабли. Можете не сомневаться, вас очень быстро возьмут на заметку, и все средиземноморские торговцы рабами, белые, черные и коричневые, христиане, турки и берберы, вступят в драку, чтобы перепродать вас за большие деньги какому-нибудь ожиревшему старому паше. Взгляните! – Яростно жестикулируя, он указал на толстого турецкого купца, подходившего к берегу с целой свитой. – Вам что, очень понравится участвовать покорной куклой в таком карнавале?

Анжелика с любопытством вгляделась в эту группу людей. Для марсельцев зрелище было привычное, а она видела это впервые. Огромные тюрбаны из оранжевого или зеленого муслина покачивались разбухшими тыквами над темными лицами турок; их яркие атласные одежды, туфли с загнутыми носами, вышитые жемчугом, и широкие зонтики, которые держали над с

Страница 20

оими господами два негритенка, – все это казалось сценой из забавной комедии.

– У них вовсе не злой вид, да и одеты они хорошо. – Анжелике хотелось подразнить марсельца.

– Тьфу! Не все то золото, что блестит. Они же знают, что тут мы у себя дома, и те купцы, что приезжают в Марсель по делам, умеют притворяться и выглядеть прилично. Но стоит отплыть дальше замка Иф, там уж начинаются пиратские нападения… и нечего там ждать, кроме пиратства. Нет, сударыня, не смотрите на меня такими глазами. Я к такому делу рук не приложу. Богородица мне этого не простит…

– А меня возьмете на свой корабль? – спросил Савари.

– Вы что, тоже хотите добраться до Кандии?

– До Кандии, а потом и дальше. Признаться, я еду в Персию. Но это пока тайна, и разглашать ее не следует.

– Сколько вы мне заплатите за перевоз?

– Я, собственно, небогат. Могу предложить тридцать ливров. Но я владею тайной, которой нет цены.

– Ладно-ладно! Я уж вижу, что тут к чему. – Мельхиор Паннасав нахмурил свои лохматые брови. – Очень жаль, но ничего я для вас сделать не могу, ни для вас, сударыня, ни для вас, дед, – ваших денег не хватит и до Ниццы доехать…

– Тридцати ливров! – вскричал возмущенный старик.

– Учитывая весь риск, эти деньги просто жалкая мелочь… А вас, сударыня, я не возьму, потому что из-за вас за моим кораблем потянутся берберы, словно – прошу прощения, но приличия тут не соблюсти – скорпены за падалью.

С важным видом приподняв колпак, Мельхиор Паннасав ушел к своему паруснику «Красотка», ожидавшему его у причала.

– Все они одинаковы, эти марсельцы! – гневно воскликнул Савари. – Жадные пройдохи! Никто не поступится своей выгодой ради торжества науки!

– Я уже обращалась к разным капитанам небольших судов, и все напрасно, – призналась Анжелика. – Все сразу начинают говорить о гареме и рабстве. Можно подумать, что всякий, кто пускается в море, обязательно попадает в руки Великого турка.

– Да, либо тунисского бея, либо алжирского дея, либо марокканского султана, – любезно дополнил Савари. – Увы, надо признаться, что так оно и бывает большей частью. Но без риска путешествовать нельзя!..

Молодая женщина вздохнула. С самого утра одно и то же: насмешливое удивление, пожимание плечами, такое же негодование, такие же раздраженные отказы: «Женщина, одна, без спутников! Отправиться в Кандию?! Да это же безумие!.. Тут потребуется весь Королевский флот для охраны».

И Савари получил уже немало отказов, но по той причине, что у него не хватало денег.

– Давайте объединимся, – сказала ему Анжелика. – Найдите корабль, и я оплачу ваш проезд вместе со своим.

Она дала ему адрес гостиницы, в которой остановилась, и на несколько минут присела отдохнуть на ствол пушки, следя взглядом за уходившим стариком. В порту было много этих артиллерийских орудий, видимо привезенных туда и забытых каким-то поставщиком флота. Они казались более пригодными для отдыха, чем для стрельбы по вражеским кораблям. На этих пушках удобно посиживали кумушки с улицы Канебьер, вязавшие в ожидании рыбаков, и торговки, раскладывавшие здесь свои товары.

У Анжелики разболелись ноги. К тому же она перегрелась на солнце. С завистью смотрела она на женщин, которые прятали свои красивые греческие лица, с большими глазами и насмешливо-чувственным ртом, в тени огромных соломенных шляп. Величественным жестом они предлагали прохожим гвоздики и креветок, не жалея добрых слов для тех, кто откликался на их предложения, и проклиная проходивших мимо.

– Купите у меня эту мерлузу, – пристала к Анжелике одна из торговок. – Последняя осталась, а была целая корзина. Поглядите, блестит, словно новая монета.

– Мне до дому далеко и нести ее не в чем.

– В своем животе и унесете. Тяжесть невелика будет.

– Не сырой же ее есть?

– Поджарьте на жаровне вон там, у капуцинов… Я вам добавлю еще веточку тимьяна, засуньте внутрь, пусть с ней поджаривается.

– У меня же тарелки нет.

– Ну и что? Подберите плоский камешек у воды.

– И вилки нет.

– Вот уж привередница!.. А пальчики твои славные для чего?

Чтобы отделаться, Анжелика купила рыбу. Держа ее за кончик хвоста, Флипо пошел на угол, где три капуцина устроили кухню на открытом воздухе. В большом котле у них кипела уха, которую они черпаками раздавали беднякам. Рядом стояли две жаровни, и капуцины продавали морякам за несколько грошей право сготовить себе на них еду. Оттуда доносился аппетитный запах еды; Анжелика почувствовала голод. Тревога немного отпускала ее, когда она вот так приобщалась к жизни марсельского порта. В этот час жители города, включая самых влиятельных, спускались к морю подышать его редкостным воздухом.

Неподалеку от Анжелики из портшеза выбралась очень нарядная дама, а за ней вылез ее сынишка, который тут же с завистью стал заглядываться на уличных мальчишек, кувыркавшихся на кипах хлопка.

– Матушка, позвольте мне поиграть с ними! – умолял ребенок.

– Нет, Анастас, даже и не думай! – возмутилась дама. – Ведь это босяки!

– Везет же им, – недовольно протянул ма

Страница 21

ьчик.

Анжелика сочувственно взглянула на него и подумала о Флоримоне и Канторе. Нелегко ей было убедить Флоримона отпустить ее. Она сумела наконец уговорить его, когда пообещала, что будет отсутствовать не более трех недель, а если повезет, только две. На то, чтобы доехать в почтовой карете до Лиона, затем спуститься по Роне, отыскать в Марселе тюремного священника и вернуться назад, не должно было уйти много времени, и Анжелика надеялась, что ей удастся вернуться в Париж, в свой дом, прежде чем полиция заметит ее отсутствие. «Здорово я вас обыграю, господин Дегре», – думала она. С волнением она вспомнила свое романтическое бегство. Флоримон сказал правду. Подземным ходом вполне можно было пройти. Средневековые своды, укрепленные рукой, набравшейся опыта в рудниках и шахтах, еще долго готовы были противостоять воздействию сырости. Флоримон проводил мать вплоть до заброшенной часовни в Венсенском лесу. Часовня уже начала разваливаться от ветхости, и мадам дю Плесси-Бельер решила, что займется после возвращения ее ремонтом. Теперь она, как старый Паскалу, думала, что все должно быть в порядке к приезду хозяина. Но почему же он не возвращается, когда прошло столько лет?

Заря уже занималась над лесом, когда она не без волнения поцеловала на прощание сына. Как он храбр и как умеет хранить тайны! Прощаясь, она сказала ему, что гордится им. Она смотрела, как кудрявая голова медленно скрывается за дверцей потайного хода. Флоримон подмигнул ей, прежде чем опустить задвижку. Для него это было увлекательной игрой…

Из леса Анжелика в сопровождении Флипо, тащившего ее дорожный мешок, пешком добралась до ближайшей деревни, там наняла экипаж, который довез ее до Ножана, где она пересела в почтовую карету.



До своей цели – Марселя – она добралась. Теперь ей предстоял второй этап пути: морем до Кандии. Беседа со священником указала новый путь поисков, правда трудный и ненадежный…

Получалось так, что следующим звеном цепи был арабский торговец драгоценностями, чей племянник последним видел де Пейрака живым. Мало было разыскать его в Кандии, надо было еще добиться, чтобы он помог встретиться с племянником… А согласится ли он на это? Но Анжелика убеждала себя, что Кандия была для нее счастливым предзнаменованием. Ведь именно на этом средиземноморском острове она добилась покупки должности консула Франции. Правда, она не знала, можно ли будет ей воспользоваться этим званием, раз она в настоящее время нарушила приказ короля. Поэтому, да и по ряду других причин, она стремилась как можно скорее уехать из Марселя и в особенности избегать встреч с людьми своего круга.



Флипо все не возвращался. Неужели нужно столько времени, чтобы поджарить рыбу? Она стала искать глазами своего юного слугу и вскоре увидела, что с ним разговаривает и, похоже, задает ему вопросы какой-то человек в лиловом рединготе. Флипо казался смущенным. Он перекидывал с ладони на ладонь поджаренную рыбу, от которой тянуло дымком, подпрыгивал и всячески показывал, что обжег себе руки. Но собеседник все не отпускал его. Наконец, покачав недоверчиво головой, он отошел и затерялся в толпе. Флипо побежал в сторону, противоположную той, где ждала его Анжелика.

Немного позже он появился, пробираясь со всякими уловками, чтобы избежать слежки. Анжелика поднялась и прошла в темный переулок, где Флипо укрылся за столбом.

– Что это значит? Кто это сейчас разговаривал с тобой?

– Не знаю… Я сначала не остерегся… Возьмите рыбу, госпожа маркиза. От нее осталась бо?льшая часть. А несколько кусков отвалились, когда я перебрасывал ее с одной руки на другую.

– О чем он тебя спрашивал?

– Кто я такой? Откуда? У кого служу? Тут я ему сказал: «Не знаю». А он говорит: «Что ж, ты станешь меня уверять, что не знаешь, как зовут твою хозяйку?» По его манере спрашивать я догадался, что это полицейский. Ну, я и стал твердить: «Да нет, не знаю…» Тогда он заговорил строже: «Может быть, твоя хозяйка – маркиза дю Плесси-Бельер? Не так ли?.. А в какой гостинице она остановилась?..» Ну и что мне было отвечать?

– Что же ты отвечал ему?

– Я назвал наудачу первое, что пришло в голову, гостиницу «Белая лошадь», – она в другом конце города.

– Идем скорее.

Торопливо пробираясь по поднимающимся улочкам, Анжелика пыталась понять, в чем дело. Полиция заинтересовалась ею? Почему же? Неужели Дегре успел уже обнаружить ее побег и послал своих подручных разыскивать ее? Вдруг ее осенило: наверное, герцог де Вивонн заметил ее накануне в толпе, когда спускался по трапу. Он не сразу, возможно, припомнил, как зовут женщину, чье лицо показалось ему знакомым, а потом вспомнил и велел своим слугам разыскать ее. Из любопытства? Из любезности? Или из желания выслужиться перед королем? Как бы то ни было, с ним встречаться незачем, но не стоит так уж и беспокоиться. Герцог де Вивонн обычно участвовал в военных кампаниях и не мог следить за всеми подробностями дворцовых интриг. Он помнил, вероятно, что мадам дю Плесси-Бельер считали будущей любовницей короля, вот и все. Она у

Страница 22

покоилась. Несомненно, это именно так… Если только этого человека не прислал тюремный священник, единственный человек в Марселе, знавший, кто она. Может быть, он хотел еще что-то сообщить ей об Али Мехтубе или Мохаммеде Раки? Но тогда он послал бы своего знакомого прямо в гостиницу «Золотой рог». Ведь он знал, где она остановилась…

До гостиницы она добежала задыхаясь, вся в поту.

– Что вы с собой делаете! Нельзя же так!.. – воскликнула хозяйка. – Ох уж эти парижские дамы, только и бегают… Идите-ка сюда. Я вам приготовила замечательный рататуй из баклажанов и помидоров, приправленный чесноком и перцем. Посмотрим, как он вам понравится.

Туго набитый кошелек Анжелики внушал хозяйке гостиницы почти материнскую заботу об одинокой молодой женщине и сочувственное уважение. То, что она держалась так скромно и ее сопровождал лишь один мальчик-слуга, не могло обмануть опытную трактирщицу, сразу догадавшуюся, что перед ней знатная дама, привыкшая ко множеству слуг, но желающая остаться незамеченной. Ну и что? Известно, что творит любовь…

– Идите сюда, в укромный уголок у окна. Тут вам будет спокойно за маленьким столиком, а другие мои гости смогут лишь издалека поглядывать на вас… Что вы будете пить? Подать вам слабенького розового вина из провинции Вар?

Пышные формы Коринны едва вмещались в корсаж из красного сатина и ярко-зеленую юбку с черным вышитым передником. Ее черные как ночь волосы, завитые и хорошо напомаженные, скрывались под чепчиком, но несколько локонов спускались рядом с длинными коралловыми подвесками по обе стороны ее круглого лица, поразительно белого и чистого. Она поставила перед Анжеликой оловянный кубок и покрытую глазурью глиняную кружку со свежайшей водой.

Анжелика подняла глаза и увидела на пороге залы отчаянно жестикулирующего Флипо. Когда Коринна отвернулась, он подскочил к Анжелике и шепнул:

– Он пришел сюда… Этот злой… мрачный… тот, что хуже всех.

Анжелика бросила взгляд в окно. По улице спокойным шагом подходил к гостинице, словно прогуливаясь от нечего делать, мэтр Франсуа Дегре, в своем шелковом рединготе цвета спелой сливы, держа в скрещенных за спиной руках трость с серебряным набалдашником.




Глава VII


Рефлекторным движением Анжелика оттолкнула стул, перемахнула ступени, отделявшие ее от большой залы, молнией пронеслась через нее и выбежала на лестницу, ведущую наверх, к комнатам.

– Иди следом! – приказала она Флипо.

Трактирщица подняла руки к небу:

– Что случилось, мадам? А ваш рататуй?

– Идите сюда, – негромко приказала Анжелика. – Скорее идите ко мне в комнату. Мне надо вам что-то сказать.

Ее взгляд и голос были столь повелительны, что хозяйка поспешила за ней, отложив всякие расспросы. Анжелика втащила ее в комнату, крепко держа за руку, так что ногти впились в пухлое запястье.

– Слушайте! Сейчас в гостиницу войдет человек в лиловом рединготе, в руках у него трость с серебряным набалдашником.

– Это не от него вам пришло сегодня письмо?

– Что такое?!

Коринна вытащила из-за корсажа записку на толстом листе бумаги:

– Это принес какой-то мальчик незадолго до вашего возвращения. Сказал, что велено передать вам.

Анжелика выхватила у нее из рук записку и развернула. Там было несколько строк от отца Антуана. Он сообщал, что его посетил Дегре, бывший адвокат, с которым он имел честь встречаться в Париже в 1666 году, и что он не счел возможным скрыть от Дегре присутствие в Марселе мадам дю Плесси и сообщил ее адрес. Все же он считает нужным известить ее об этом.

Молодая женщина порвала запоздавшее послание:

– Эта записка мне уже не нужна. Слушайте меня внимательно, Коринна. Если этот человек заговорит с вами обо мне – вы меня не знаете, никогда не видали. А как только он уйдет, придите сюда и скажите мне. Вот, держите, это вам.

Она сунула в руку хозяйки гостиницы три золотых. Это произвело такое действие, что Коринна не нашла слов, только подмигнула понимающе и вышла, оглядываясь, с видом заговорщицы.

Анжелика нервно ходила взад и вперед по комнате, ломая руки. Флипо с тревогой следил за ее движениями.

– Собери мои вещи, уложи и запри саквояж. Будь наготове.

Быстро же догнал ее Дегре. Все равно она не дастся ему в руки, не позволит, чтобы ее привели к королю узницей, в цепях. Оставалось только море.

Скоро стемнело, и, как накануне, со всех сторон забренчали гитары и провансальские голоса, воспевающие любовь, зазвучали среди высоких домов в узких переулках, спускавшихся к морю.

Анжелика сумела сбежать и от Дегре, и от короля. Море спрячет ее от них. Наконец она остановилась и застыла в углу возле окна, вслушиваясь в то, что делалось в гостинице.

В дверь тихонько постучали.

– Так и сидите в темноте, – прошептала толстуха, проскользнув в комнату. В руках у нее было огниво, она быстро зажгла огонь и зашептала: – Он там сидит. Уходить не собирается. Это очень вежливый человек, хорошо воспитанный, но только как уж взглянет!.. Ох, я не из податливых, команд не слушаю. Я ему говорю: «Вы что думаете,

Страница 23

не знаю, кто у меня остановился? Да неужели я бы не запомнила такую даму, как вы описываете, если б она сюда попала?! С зелеными глазами и с такими вот волосами и все такое… Да говорю же вам, что я и кончика носа такой дамы не видела…» Он то ли поверил мне, то ли притворился, что верит. Велел подать ужин. Очень его заинтересовал тот уголок, где я накрыла для вас стол. Он бродил там, словно вынюхивал что-то своим длинным носом.

«Мои духи», – подумала Анжелика.

Дегре узнал, конечно, запах ее любимых духов, смеси вербены и розмарина, которую готовили специально для нее в перегонных ретортах лучшего парижского парфюмера в предместье Сент-Оноре. Этот аромат полевых цветов так шел ей! И Дегре вдыхал его когда-то, прижавшись к ее коже, к ее телу, которое она позволила ему однажды обнимать и целовать. Ах, эта проклятая жизнь вынуждает уступать подобным господам!

– А глаза у него прямо дьявольские, – продолжала толстуха. – Вдруг углядел деньги, что вы мне дали; я их так и зажала в кулаке. «Ну и щедрые же у вас постояльцы, хозяюшка…» Очень мне стало не по себе. Это ваш супруг, мадам?

– Да нет же.

Трактирщица покачала головой и начала было:

– Понимаю, в чем… – но вдруг навострила уши. – Это кто же сюда подымается? Своих постояльцев я всех знаю. Это чья-то другая походка. – Она чуть приоткрыла дверь и поспешно закрыла. – Он в коридоре. И открывает двери всех комнат одну за другой. Вот наглец! Ну, я ему покажу, этому проверяльщику, чего я стою!.. – Она подбоченилась, но сразу спохватилась. – Так-то оно так. Повернуться может по-всякому. Я этих полицейских проныр знаю… Сначала, может, и удастся их переупрямить, а потом они все равно отыграются.

Анжелика схватила свой саквояж:

– Коринна, мне надо уйти отсюда… Надо обязательно… Ничего дурного я не сделала.

Она протянула хозяйке кошелек, полный золотых монет. Та шепнула:

– Идите сюда, – вывела Анжелику на балкончик и отодвинула одну из железных решеток. – Прыгайте! Прыгайте! Да, прямо сюда, на соседнюю крышу. Вниз не смотрите. Вот так. Теперь повернитесь налево, там увидите лесенку. Спуститесь во двор, постучите. Скажете Марио-сицилийцу, что я вас послала, чтобы он проводил вас к Санти-корсиканцу. Нет, это слишком близко. Пусть отведет вас к Хуанито, а от него в восточный квартал… А я пока займу этого любознательного господина, чтобы вам хватило времени уйти.

Она добавила еще что-то по-провансальски, перекрестилась и вернулась в комнату.



Это бегство было похоже на игру в салки или прятки. Анжелика и Флипо, не успевая перевести дух, пробирались разными ходами, то выныривая под открытое небо, то проваливаясь в колодцы, скрытые в садах, пробегали по римскому акведуку, затем обходили греческий храм, раздвигали десятки цветных рубашек, сушившихся на веревках, протянутых поперек улиц, скользили по грудам очистков и арбузных корок, рыбьих костей и прочего мусора, оглушенные доносившимися со всех сторон криками, песнями, объяснениями, жалобами, болтовней на всех языках, которые можно было услышать еще лишь возле Вавилонской башни. Наконец, едва дыша, они оказались под охраной какого-то испанца на окраине восточного квартала. Он сказал, что они ушли очень далеко, достаточно далеко от гостиницы «Золотой рог». Или даме угодно идти еще дальше? Испанец и Санти-корсиканец с любопытством смотрели на нее.

Она вытерла лоб платком. На западе красный отблеск последних лучей зашедшего уже солнца сливался с городскими огнями. За дверью и деревянными ставнями кофейни звучала странная монотонная музыка. Там нежились на мягких диванах арабские и турецкие купцы, посасывая кальян и глотая тот черный напиток, который пьют на берегах Босфора из маленьких серебряных чашечек. С тяжелыми запахами жарко?го и чеснока смешивался незнакомый аромат.

– Мне нужно попасть в Адмиралтейство, к господину де Вивонну. Проводите меня туда, если можете, – сказала Анжелика.

Оба ее проводника затрясли своими черными кудрями и золотыми кольцами, свисавшими у них с правого уха. Квартал Адмиралтейства представлялся им гораздо опаснее того дурнопахнущего лабиринта, через который они только что протащили Анжелику. Но она была щедра, и потому они не поскупились на подробные указания, как туда добраться.

– Ты что-нибудь понял? – спросила она Флипо.

Мальчик отрицательно качнул головой. Ему было страшно. Он не знал законов этой пестрой марсельской толпы, но понимал, что за ножи тут хватались легко. А если нападут на его госпожу, как он сможет ее защитить?

А она сказала:

– Ничего не бойся.

Этот древний город, основанный фокейскими мореходами, не казался ей враждебным. Дегре не мог распоряжаться тут, как в центре Парижа.

Ночь уже наступила, но ясное ночное небо отбрасывало на город бледный свет, так что можно было различить попадавшиеся на пути следы древности: полуразрушенную колонну, римскую арку, развалины стен, среди которых тихо, как котята, играли полуголые мальчишки.



Наконец за поворотом они увидели красивое, ярко освещенное здание. К нему непрерывно

Страница 24

одъезжали кареты и фиакры, из открытых окон лились звуки лютни и скрипки.

Анжелика остановилась в нерешительности, расправила складки платья, посмотрела, прилично ли выглядит. От кучки людей у дверей тут же отделился какой-то коренастый человек и направился прямо к ней, словно уже поджидал ее. Лица его нельзя было различить, так как свет падал сзади. Подойдя вплотную, он внимательно вгляделся в нее, потом снял шляпу:

– Мадам дю Плесси-Бельер, не правда ли? О, конечно, несомненно. Разрешите представиться: Карруле, магистрат Марселя. Я друг господина де Ла Рейни, а он написал о вас, поручая мне облегчить ваше пребывание в нашем городе…

Анжелика спокойно смотрела на него. Бояться вроде было нечего. Добродушный вид словоохотливого деда, большая бородавка у носа. Ну а голос уж прямо медом пропитан.

– Я успел повидать его помощника, господина Дегре, который приехал вчера утром. Он предположил, что вы можете пожелать встретиться с герцогом де Вивонном, который входит в число ваших друзей, как ему известно, и поручил мне встретить вас у его дома, чтобы никакое непредвиденное…

Анжелику охватил не страх, а гнев. Значит, Дегре напустил на нее всех полицейских этого города, включая самого господина Карруле, начальника марсельской полиции, известного железной хваткой при любезном обхождении. Она резко прервала его:

– Я ничего не понимаю, что вы такое говорите?

– Гм… Видите ли, сударыня, мне вас очень точно описали…

К ним вплотную подъехала карета. Полицейский прижался к стене, Анжелика же бросилась буквально перед самыми мордами лошадей и, пока кучер натягивал вожжи, успела смешаться с гостями, толпившимися у входа в дом герцога. Лакеи с факелами в руках освещали лестницу, ведущую в вестибюль. Анжелика стала подниматься среди других гостей.

Флипо шел следом за ней, с саквояжем в руке. Анжелика скользнула в полутемный уголок сбоку, как делают дамы, когда надо поправить подвязку, и прошептала на ухо своему маленькому слуге:

– Беги, спрячься где-нибудь. Укройся среди жителей, где хочешь, только чтобы тебя не заметили. А завтра утром будь в порту до отправления королевской эскадры. Выясни, когда и откуда она отплывает. Если тебя там не будет, я отправлюсь в путь одна. Вот тебе деньги.

Выйдя из укрытия, Анжелика тем же уверенным шагом стала подниматься по одной из мраморных лестниц, ведущих на верхние этажи. Там никого не было, все слуги толпились внизу, в гостиных и во дворе, у входа в дом.

Едва она поднялась на первую площадку, как увидела внизу того самого полицейского, от которого только что избавилась. Любопытство было в ней сильнее страха; перегнувшись через перила, она попыталась лучше его рассмотреть; сама она стояла в тени, так что он ее видеть не мог.

Господин Карруле был явно расстроен, он поймал какого-то слугу и засыпал его вопросами, тот отрицательно качал головой и наконец удалился, а вскоре появился герцог де Вивонн, хохотавший над только что услышанной шуткой. Полицейский неловко поклонился ему. Адмирал Королевского флота был очень важным человеком. Король относился к нему благосклонно, да и все знали, что его сестра – фаворитка короля. Сам же он был капризен и обидчив, так что с ним всегда приходилось держать ухо востро.

– Да что вы несете?! – вскричал герцог своим оглушительным басом. – Мадам дю Плесси-Бельер среди моих гостей? Вы уж лучше поищите ее в постели короля… если верны последние версальские слухи…

Однако господин Карруле продолжал настаивать, что-то объяснять. Де Вивонну это надоело.

– Что за чепуху вы говорите! Она здесь – и ее здесь нет… У вас помрачение рассудка. Вам померещилось, видно… Велите-ка хорошенько прочистить себе желудок.

Полицейскому ничего не оставалось, как удалиться повесив нос. Де Вивонн пожал плечами. К нему подошел кто-то из знакомых и, должно быть, осведомился, в чем дело, так как до Анжелики донесся раздраженный ответ адмирала:

– Этот остолоп вообразил, что я принимаю у себя прелестную Анжелику, новейшее увлечение короля.

– Мадам дю Плесси-Бельер?

– Вот именно! Боже меня сохрани от этой подлой интриганки!.. Чтобы я пустил ее в свой дом?! Моя сестра просто вне себя от обид, которые ей нанесла эта распутница… Она шлет мне отчаянные послания. Если эта зеленоглазая сирена добьется своего, Атенаис придется спустить флаг, и для всех Мортемаров настанут тяжелые времена.

– Неужели эта красавица, о которой столько говорят, теперь в Марселе? Мне страшно хочется посмотреть на нее.

– Ну и напрасно… Это жестокая кокетка, не жалеющая ничьей жизни. Поклонники, понапрасну следовавшие за ней, кое-что знают о ее нраве. Она не из тех, кто теряет время в пустой болтовне и сплетнях, когда ставит перед собой цель. А цель ее – король… Ужасная интриганка, уверяю вас… Моя сестра в своем последнем письме…

Конца разговора не было слышно, потому что собеседники прошли в главную гостиную.

«Ну, дружок, ты мне дорого заплатишь за все это!» – подумала Анжелика, возмущенная разглагольствованиями де Вивонна на ее счет.

Она вошла в со

Страница 25

сем темный коридор и, отыскав на ощупь какую-то дверь, осторожно повернула ручку. Перед ней была комната, едва освещенная отблесками факелов за окном. Там никого не было. Совершенно выбившаяся из сил Анжелика опустилась на узкий восточный диван, покрытый ковром со множеством подушек. Зазвенел гонг, – оказалось, что она наступила на какую-то медную пластинку на полу. Она тревожно прислушалась, потом отыскала подсвечник, зажгла свечу и внимательно огляделась. Это были, видимо, личные апартаменты – будуар, спальня и примыкавшая к ней туалетная комната – герцога де Вивонна. Апартаменты моряка, не жалеющего средств на изысканную жизнь на суше. Наряду с массой других вещей, Анжелика увидела подзорные трубы, лоции, географические карты, парадные мундиры… Был там и шкаф, полный нарядных платьев и воздушных дезабилье.

Анжелика выбрала пеньюар из белой китайской кисеи, украшенный вышивкой. Она вымылась в бассейне, наполненном для господина и госпожи теплой водой с лавандой из Прованса, вычесала щеткой пыль из волос. Вздыхая от удовольствия, Анжелика завернулась в невесомый пеньюар и по мягким турецким коврам босиком вернулась в будуар. Она еле держалась на ногах от усталости. Приглушенный шум из гостиных едва доносился сюда. Она вслушивалась несколько мгновений, потом улеглась на диван. Будь что будет, пусть хоть все полицейские на свете гонятся за ней, а она выспится!



– Ой!

Этот визгливый вскрик разбудил Анжелику. Она приподняла голову, заслоняя рукой глаза, ослепленные светом.

– Ой!

Возле самого ее изголовья стояла молодая брюнетка, с лицом, усеянным мушками, воплощенное изумление и негодование. Резко повернувшись, она со всего размаху дала кому-то пощечину:

– Негодяй! Так вот какой сюрприз вы мне приготовили… Поздравляю!.. Очень удачно… Такого подлого оскорбления я никогда не забуду. Не смейте показываться мне на глаза, пока я жива!

Шурша юбками и щелкая веером, она выскочила из комнаты. Герцог де Вивонн держался за щеку и в растерянности переводил взгляд с двери на Анжелику и на слугу с двумя подсвечниками в руках.

Слуга первым пришел в себя. Он поставил подсвечники на каминную полку, поклонился своему господину и на всякий случай Анжелике, а затем выскользнул из комнаты, тихонько прикрыв за собою дверь.

– Господин де Вивонн, мне так досадно, – с виноватой улыбкой произнесла Анжелика.

Услышав ее голос, он, кажется, понял наконец, что перед ним не призрак, а живое существо.

– Так, значит, это правда… то, что твердил тот остолоп… Вы в Марселе… Вы у меня в доме… Но я и думать об этом не мог. Почему же вы не представились?..

– Я не хотела, чтобы меня узнали. Несколько раз меня чуть не арестовали.

Молодой человек провел рукой по лбу. Он подошел к шкафчику черного дерева, распахнул дверцы и вынул графин с вином и стакан.

– Итак, по следам мадам дю Плесси-Бельер гонится вся полиция Французского королевства!.. Вы кого-то убили?

– Нет! Хуже!.. Я отказалась лечь в постель короля.

Брови придворного поползли вверх от удивления.

– Почему же?

– Из дружеских чувств к вашей милой сестре, мадам де Монтеспан.

Де Вивонн, с графином в руке, смотрел на нее, застыв от неожиданности. Потом он захохотал. Налив себе вина, он уселся рядом с Анжеликой.

– Вы, кажется, смеетесь надо мной?

– Чуть-чуть… Но меньше, чем вы полагаете.

Она все смотрела на него с застенчивой полуулыбкой. Ее еще тяжелые от сна веки медленно поднимались над зелеными глазами, на мгновение она прикрывала их, и тогда тени длинных ресниц падали на атласные щеки.

– Я так устала… Я часами бродила по этому городу и заблудилась… А здесь я нашла себе приют. Простите меня. Должна признаться, я поступила неделикатно. Я искупалась в вашем бассейне и взяла этот пеньюар у вас в гардеробе.

Она провела рукой по пеньюару, надетому на голое тело. Под его пышной белизной просвечивали розоватые линии ее талии и бедер. Де Вивонн посмотрел на пеньюар, отвел глаза и опрокинул в рот сразу весь стакан, а затем пробурчал:

– Чертовски скверная история! Король вас ищет, и меня обвинят в пособничестве вам.

– Господин де Вивонн, такой глупости я от вас не ожидала, – возмущенно возразила Анжелика. – Я была уверена, что вы больше заботитесь о судьбе своей сестры… ведь и ваша отчасти зависит от этого… Вы что, действительно хотите, чтобы я оказалась в объятиях короля, а ваша сестра в немилости?

– Нет, конечно нет, – бормотал бедняга де Вивонн, вдруг оказавшийся в положении, характерном для драм Корнеля. – Только не могу же я вызвать неудовольствие короля… Хорошо вам отказывать ему в своей благосклонности… Но зачем вы приехали в Марсель? И почему ко мне?

Она легонько прикоснулась пальцами к его руке:

– Потому что я хочу отправиться в Кандию.

– Что?!

Он подскочил, словно его кто-то укусил.

– Ведь вы отплываете завтра? Возьмите меня с собой.

– Из огня да в полымя! Вы с ума, видно, сошли. В Кандию! Этого только недоставало!.. Да вы хоть знаете, где она находится?

– А вы знаете? Вам известно хотя бы,

Страница 26

то мне принадлежит должность консула в Кандии? У меня там очень важные дела, и я нашла удобным именно сейчас поехать туда и заняться ими, тем более что за время моей поездки и чувства короля успеют охладеть. Разве это не прекрасная мысль?

– Да это же невозможно!.. Кандия!..

Он поднял глаза к небу, отказываясь определить меру ее безрассудства.

– Да, да, я знаю: гарем Великого турка, берберы, пираты и все такое… Но ведь я буду плыть в сопровождении эскадры Королевского флота. Что мне сделается? С вами я ничего не боюсь.

– Мадам, я всегда бесконечно уважал вас… – торжественно начал де Вивонн.

– Не слишком ли? – шепнула она с обольстительной улыбкой.

Эта реплика сбила молодого адмирала, и он не скоро сумел возобновить начатое рассуждение.

– Не важно… Гм… Как бы то ни было, я всегда считал вас толковой женщиной, с головой на плечах, а теперь я вижу, что у вас ума не больше, чем у юных дурочек, которые говорят прежде, чем действовать, а действуют, не подумав предварительно.

– Вроде той хорошенькой брюнетки, которая только что убежала от нас. Я бы хотела объясниться с вашей прелестной любовницей. Она так рассердилась, что может всюду разболтать, что я здесь.

– Она не знает, как вас зовут.

– Она может описать меня, и те, кому этого не следовало бы знать, догадаются, что это я. Увезите меня в Кандию.

У герцога де Вивонна опять пересохло в горле. От взгляда Анжелики у него закружилась голова. И перед глазами встал туман. Он подошел к шкафчику налить себе второй стакан.

– Нет, ни в коем случае. Я человек разумный, расчетливый… Если я приму участие в вашем бегстве – а рано или поздно это станет известно, – я навлеку на себя гнев короля.

– А благодарность вашей сестры?

– Я, безусловно, окажусь в немилости.

– Вы недооцениваете возможности Атенаис, мой милый. Правда, вы ее знаете лучше, чем я. Она останется одна с королем, у которого к ней… большая склонность. Она уже сумела увлечь его тысячей приемов, которые все еще воздействуют на него. Неужели вы думаете, что у нее не хватит сил и ловкости, чтобы воспользоваться возникшим преимуществом и решительно восстановить то, что я за последнее время, может быть, несколько разрушила, должна признаться.

Де Вивонн сидел, хмуря брови и пытаясь размышлять.

– Тьфу!..

Видно, перед ним пронеслось видение ослепительной Монтеспан и послышался отзвук ее язвительного смеха и неповторимого голоса, потому что он успокоился:

– Ну, на нее рассчитывать можно. – Он несколько раз кивнул и повернулся к собеседнице, исподволь разглядывая ее. – Но вы, мадам, вы…

Она видела, как с каждым беспокойным взглядом он все лучше понимает, что перед ним, в его доме, находится та женщина, которая была одним из лучших украшений Версаля, которую так желал король. Словно не веря своим глазам, он разглядывал ее прелести; да, так оно и есть. Кожа ее была поразительного оттенка, такой золотистый тон у блондинок обычно не встречается. А глаза у нее действительно зеленые, их ясная зелень подчеркивается чернотой зрачков. Когда он встречал ее в Версале в роскошных придворных нарядах, она казалась ему великолепным кумиром, статуей несравненной красоты, при виде которой Монтеспан бледнела от ярости.

А сейчас, в этом пеньюаре с мягкими складками, она была совсем живой, до отчаяния живой, и женщиной, а не богиней. В первый раз в жизни он позволил себе подумать о короле в фамильярном тоне: «Бедняга! Если она и вправду отказала ему…»

Между ними росло тяжелое молчание. Анжелику это забавляло: приятно подержать одного из гордых Мортемаров в тревожном ожидании. Этим мало кто мог похвастаться. Пылкость нрава всех членов этого рода была хорошо известна. Их ненавидели или обожали. Таковы были они все, и даже самая старшая из них, аббатиса де Фонтевро – прекрасная, как Мадонна, в своей черной вуали и монашеском одеянии, которой очарован был король и которой восторгался весь двор, – ничуть не утратила пылкости души, хотя и прочла по-латыни сочинения всех Отцов Церкви и властно управляла своим монастырем, увлекая покорных монахинь на путь стремления к высшим добродетелям. Де Вивонн походил на своих сестер, в нем было много как их лучших качеств, так и худших недостатков. Он был капризен и непостоянен, то позволял себе грубости, то бывал изысканно учтив, то совершал глупости, то блистал талантом… Он притягивал, подобно магниту, как и его сестра: Атенаис успела вызвать у Анжелики что-то вроде симпатии. И герцогу де Вивонну Анжелика оказывала слегка насмешливое предпочтение; среди прочих придворных, по-собачьи преданных его величеству, он казался чуть достойнее.

Она взглянула на него с той таинственной улыбкой, которая совершенно сбивала его с толку, и подумала, что в общем ей нравятся эти Мортемары, такие загребущие, сумасшедшие и красивые. Она медленно подняла руку и подперла запрокинутую голову, бросив на молодого человека насмешливый взгляд:

– И что же я?

– Вы, мадам, непонятная женщина! Вы же только что признались, что стремились оттеснить мою сестру… А тепер

Страница 27

вы решили удалиться, совсем уходите от борьбы и даже отдаете победу моей сестре… К чему вы стремитесь? Какие преимущества надеетесь получить, разыгрывая эту комедию?

– Никаких. Скорее, неприятности.

– Так почему?..

– Разве я не имею права на каприз, как всякая женщина?

– Разумеется. Но надо с оглядкой выбирать свои жертвы. Ваша игра с королем может завести вас далеко.

Анжелика сделала гримаску:

– Ну что вы хотите? Разве я виновата, что мне не нравятся такие мужчины, слишком замкнутые, легко раздражающиеся, не умеющие смеяться, которым недостает тонкости в интимных отношениях?

– О ком вы говорите?

– О короле.

– Как же вы позволяете себе судить о нем так… – Де Вивонн был искренне возмущен.

– Милый мой, когда речь идет об альковных делах, позвольте мне рассуждать как женщине, а не как подданной.

– Все прочие дамы, к счастью, не рассуждают так, как вы.

– Если им так угодно, пусть себе терпят и скучают. Я все могу простить, кроме этого. Звания, милости, почести – все это кажется мне слишком незначительной платой за такое рабство и принуждение. Охотно предоставляю то и другое Атенаис.

– Вы… вы ужасны!

– Ну чего вы хотите от меня? Я так устроена, что предпочитаю веселых, энергичных, порывистых молодых людей… вроде вас, например. Таких галантных господ, которые находят время для женщин. Я держусь подальше от тех, кому вечно некогда, кто слепо стремится к своей цели. Мне нравятся те, кто умеет срывать цветы на ходу.

Герцог де Вивонн оторвал от нее взгляд и хмуро проворчал:

– Понимаю, в чем дело. У вас есть любовник, который ожидает вас в Кандии, какой-нибудь офицерик с красивыми усиками, который только и знает, что тискать девиц.

– Как же вы ошибаетесь! Я никогда еще не была в Кандии, и никто меня там не ждет.

– Так почему же вы решили отправиться на этот пиратский остров?

– Я уже сказала вам. У меня там дела. И, кроме того, я решила, что это замечательный способ заставить короля позабыть обо мне.

– Он вас не забудет! Вы не из тех женщин, которых легко забывают. – Голос де Вивонна прерывался, горло его сжималось.

– Говорю вам, он меня забудет. С глаз долой – из сердца вон. Разве все вы, мужчины, не так устроены? Он с удовольствием вернется к своей Монтеспан, надежному и неистощимому источнику наслаждений, и порадуется, что остался с ней навсегда, что все налажено. Он человек не сложный и не сентиментальный.

Де Вивонн не мог удержаться от возражения:

– Как вы, женщины, злы!

– Поверьте мне, король будет вам только благодарен, если узнает когда-нибудь о вашем участии, за то, что вы помогли ему избавиться от пагубной страсти. Ему не придется, как тирану, бросить меня в темницу. А когда я вернусь, время пройдет. Он сам посмеется над тем, как гневался. Ну а Атенаис сумеет подчеркнуть значение оказанной вами услуги, когда вы помогли скрыться нежелательной особе.

– А если король не забудет вас?

– Ну что ж… Успеем еще подумать об этом. Может быть, я поразмыслю и признаю свою ошибку. Может быть, постоянство короля тронет меня. Я упаду в его объятия, стану его фавориткой и… вас я, конечно, не забуду. Понимаете ли, господин придворный, что, оказав мне помощь, вы обеспечиваете себе будущее, вы можете выиграть при любом раскладе?

Последнюю фразу она произнесла с чуть презрительной интонацией. Задетый за живое, адмирал покраснел до корней волос и бросил надменно:

– Вы считаете меня приспешником, лакеем?

– Никогда так не думала.

– Не в этом дело, – продолжал он сурово. – Вы слишком легко забыли, сударыня, что я начальник эскадры, что Королевский флот отплывает завтра с военной миссией и, следовательно, нас ждут опасности. Я должен охранять именем короля Франции порядок в этом средиземноморском кавардаке. И у меня есть строжайшие инструкции: не брать никаких пассажиров, ну а о пассажирках вообще нечего говорить.

– Господин де Вивонн…

– Нет! – рявкнул адмирал. – Постарайтесь понять: в море командую я и знаю, что полагается делать. Переход через Средиземное море – это не прогулка. Я сознаю важность того, что мне поручено, и убежден, что сам король на моем месте говорил бы и поступал так же, как я.

– Вы убеждены? А я полагаю, напротив, что король не отказался бы от того, что я вам предлагаю.

Она говорила серьезно. Де Вивонн снова вспыхнул, потом побледнел, опять покраснел, кровь стучала у него в висках. С мучительным недоумением он смотрел на Анжелику, и в эту бесконечную минуту вся его жизнь, как ему казалось, сосредоточилась на едва заметном колыхании ее груди в кружевном декольте пеньюара.

Это было настолько невероятно! Мадам дю Плесси слыла надменной, не поддающейся никаким мольбам, да и сама признавала себя капризной. Его душа придворного никак не могла поверить, что ему предлагалось то, в чем отказывали королю.

Губы у него опять пересохли, он проглотил еще стакан вина и осторожно поставил его, как будто боялся выронить.

– Давайте объяснимся…

– Но… Мне казалось, и так все ясно между нами, – прошептала Анжелика и с лег

Страница 28

ой усмешкой посмотрела ему прямо в глаза.

Очарованный, он упал на колени подле дивана. Его руки обвились вокруг ее стройной талии. Он склонил голову – в порыве преклонения и страсти одновременно – и припал губами к атласной коже ее груди, там, где была ложбинка, вдыхая таившийся там волшебный аромат – аромат Анжелики.

Она не отпрянула, лишь чуть заметно повела грудью и прикрыла своими чудесными веками то, что вспыхнуло в ее взгляде.

Потом он ощутил, как она выгнулась, отдаваясь его ласкам. Его охватило безумие, отчаянное стремление овладеть этим душистым, упругим, крепким и в то же время хрупким, как фарфор, телом. Его губы жадно покрывали поцелуями ее кожу; привстав, он дотянулся до прелестной округлости плеча, потом до неожиданно теплой ямочки у шеи и чуть не потерял сознание от восторга.

Анжелика нежно подняла его голову и заставила взглянуть на себя. Ее изумрудные глаза чуть потемнели, стали цвета морской воды, они смотрели в неподатливые синие мортемаровские глаза, на этот раз потерпевшие поражение. Де Вивонн едва успел подумать, что в жизни не встречал подобной женщины, не испытывал такого пронзительного наслаждения.

– Вы возьмете меня в Кандию? – спросила она.

– Я думаю… я думаю, что не смогу не взять, – хрипло проговорил адмирал.




Глава VIII


Анжелике потребовалось все ее искусство, чтобы привязать к себе столь пресыщенного любителя удовольствий, который не мог удовлетвориться пассивным подчинением. Она то была нежна, то смеялась, то вдруг, словно встревожившись и застеснявшись, отталкивала его, уклонялась от новых его попыток, и ему приходилось умолять ее, униженно просить и наконец, умирая от нетерпения, добиваться своего.

– Как мы себя ведем? Это же неблагоразумно, – говорила она.

– А с какой стати нам быть благоразумными?

– Не знаю… Только… ведь вчера мы почти не были знакомы.

– Неправда. Я всегда восхищался вами, обожал вас молча.

– Ну а я, должна признаться, считала вас просто забавным. Сегодня я вас увидела словно впервые. Вы гораздо… гораздо более способны внушать смятение, чем я раньше думала. Мне даже немножко страшно.

– Страшно?

– Мортемары так жестоки! О них столько рассказывают.

– Чепуха! Забудьте обо всех опасениях… Милая!..

– Нет… Ох, господин герцог, дайте же мне вздохнуть, прошу вас. Послушайте же. Я придерживаюсь того принципа, что некоторые вещи можно позволять только очень, очень давнему любовнику.

– Вы очаровательны! Но я сумею заставить вас пересмотреть свои принципы… Вы думаете, это мне не по силам?

– Может быть… Теперь я уже не знаю.

Они страстно перешептывались в полумраке – последняя свеча уже догорала, – и Анжелика полностью отдалась страшной и сладкой игре, непритворно дрожа в сильных руках, становясь податливой и послушной. Свечка вспыхнула последний раз, и наступившая темнота окутала Анжелику, делая ее добровольной участницей всего, что творилось под покровом этой тьмы. И Анжелика слепо и покорно соскользнула в пучину сладострастия, вечно новую и неожиданную для нее. Она забыла обо всем, с наслаждением предалась дерзкой и счастливой борьбе, и вздохи, жалобы, признания, вырывавшиеся у нее, были искренни и волнующи.

Держа ее в объятиях, он задремал. Анжелике отчаянно хотелось спать, она очень устала, и легкое головокружение словно погружало ее в глубину, но засыпать было нельзя. Скоро должно было взойти солнце. Она не хотела, чтобы, открыв глаза, он застал ее спящей. Она не верила мужским обещаниям, которые обычно забываются, когда желания утолены.

Она лежала с открытыми глазами, устремленными на синеющее небо в раме открытого окна, через которое доносился глухой рев моря, бившегося о берег. Ее рука машинально гладила мускулистое тело спящего рядом мужчины, и на память пришли воспоминания о нерастраченной нежности, о которой она грезила когда-то, лежа возле Филиппа.



Рассветало. Небо стало нежно-серым с сиреневым оттенком, как горлышко горлицы, потом побелело и незаметно перешло в светло-зеленый цвет с перламутровым отливом.

В дверь тихонько постучал слуга:

– Господин адмирал, уже время.

Де Вивонн поднял голову с постоянной готовностью военного человека, привыкшего к тревогам:

– Это ты, Джузеппе?

– Да, господин герцог. Прикажете войти и помочь вам одеться?

– Нет, я справлюсь сам. Вели только моему турку приготовить кофе. – И, подмигнув Анжелике, добавил: – Пусть поставит две чашки и подаст пирожные.

Слуга ушел.

Анжелика ответила де Вивонну улыбкой и, коснувшись пальцами щеки любовника, проговорила:

– Как ты красив!

Это обращение на «ты» привело адмирала в безумный восторг. Ведь она отказала в этом самому королю! Он подхватил на лету ее руку и поцеловал:

– И ты тоже красива. Я будто во сне!

В слабом утреннем свете, окутанная длинными волосами, она казалась совсем юной, чуть ли не ребенком. И пролепетала:

– Ты возьмешь меня в Кандию?

– Конечно! Неужели ты думаешь, я такой подлец, что не выполню свое обещание, когда ты так великолепно выполнила свое. Но над

Страница 29

поторопиться: мы отплываем через час. У тебя есть багаж? Куда послать за ним?

– Мой маленький слуга должен ждать меня у мола с моим саквояжем. А пока что я воспользуюсь твоим гардеробом, где есть, кажется, все, что может потребоваться даме. Это наряды твоей жены?

– Нет, – отвечал, помрачнев, де Вивонн. – Мы с ней живем раздельно и не виделись с тех пор, как в прошлом году эта гадюка пыталась отравить меня, чтобы освободить место для своего любовника.

– Да, припоминаю. Об этом тогда говорили при дворе. – Она рассмеялась. – Ах ты, бедняжка. Какая неприятная история!

– Я после этого долго болел.

– Болезнь совсем не оставила следов, – любезно прибавила она и расправила морщинки на его щеке. – Значит, это платья твоих любовниц, разнообразных и многочисленных, если верить слухам. Мне тут не на что пожаловаться. Я сумею отыскать все, что нужно.

Она снова рассмеялась. Аромат ее тела напомнил ему о ночных объятиях, и, когда Анжелика поднялась, он инстинктивно раскинул руки, чтобы схватить и прижать ее к сердцу.

– Нет, монсеньор. – Смеясь, она высвободилась из его рук. – Нам надо торопиться. Мы займемся этим попозже.

– Ах, вряд ли ты представляешь себе все неудобства галеры.

– Ба! Наверно, будет немало возможностей поцеловаться то тут, то там. Разве в Средиземном море нет гаваней? Нет островов с голубыми бухточками и берегами, покрытыми мягким песком?..

– Замолчи. Я совсем теряю голову. – Он несколько раз вздохнул, потом натянул, насвистывая, шелковые чулки и штаны из голубого атласа.

На пороге купальной комнаты он остановился. Она налила воды из медного кувшина в мраморную чашу и, обрызгав себя, быстро начала мыться.

– Дай мне хотя бы поглядеть на тебя, – умоляющим тоном проговорил адмирал.

Она бросила через мокрое плечо снисходительный взгляд:

– Как ты еще молод!

– Ничуть не моложе тебя, я думаю. Я даже готов поверить, что старше тебя года на три-четыре. Если я точно припоминаю, я видел тебя впервые… – да-да, я хорошо это помню, – когда король въезжал в Париж. Помню тебя двадцатилетнюю, свежую и застенчивую. А мне было тогда двадцать четыре года, и я считал себя уже опытным человеком. Теперь я только начинаю понимать, что ничего, в сущности, не знаю.

– Ну а я состарилась быстрее тебя, – бодро заметила Анжелика. – Я уже очень старая… Мне сто лет!



Темнокожий турок внес медное блюдо, на котором дымились две крошечные чашечки с жидкостью черного цвета. Анжелика узнала напиток, который она пила вместе с персидским послом Бахтияр-беем; этим запахом был пропитан весь восточный квартал Марселя. Она едва пригубила кофе, его резкий вкус был ей неприятен. Де Вивонн же выпил несколько чашечек одну за другой и спросил, готова ли она отправляться.

Анжелике вдруг стало страшно. А что, если по спящему городу уже рыщут полицейские, посланные на ее розыски?

К счастью, дом адмирала стоял напротив здания арсенала. Чтобы выйти на набережную, надо было только пройти через дворы.

Галеры стояли на рейде в полной готовности. Белая с золотом шлюпка подходила к молу. Анжелика с нетерпением смотрела, как та приближается. Мостовая Марселя жгла ей ноги. В любую минуту откуда-нибудь мог появиться Дегре – и тогда напрасны все ее усилия, все надежды… Она огляделась вокруг, всматриваясь в причалы, бухты, гавань и в лежащий позади город, еще окутанный легкой утренней дымкой. Дома, громоздящиеся на склонах вплоть до церкви на холме, придавали ему сходство с огромной ракой, позолоченной и искусно украшенной.

Де Вивонн разговаривал с офицерами, слуги сносили багаж в уже причалившую лодку.

– Кто идет?

Анжелика обернулась. Из-за торговых складов выскользнули два человека и нерешительно направились к стоявшим на берегу. Молодая женщина облегченно вздохнула, узнав Флипо и Савари.

– Это мои спутники. Мой врач и мой слуга.

– Пусть садятся в лодку. И вы тоже, мадам.

Пришлось, однако, еще подождать в плясавшей на волнах лодке. Побежали за картами, которые надо было взять с собой, но их забыли уложить.

А порт просыпался. Рыбаки, тащившие свернутые сети, спускались по лестницам гавани к своим лодкам. Из стоявших на якоре судов выходили на берег моряки, чтобы приготовить себе еду на кострах капуцинов, установивших уже котел и жаровню.

Появилась какая-то проститутка, гречанка или турчанка, и принялась плясать, откидывая покрывало, поднимая руки с медными кастаньетами. В такой час и в таком месте не годилось звать людей к удовольствиям… Может быть, она плясала, приветствуя нарождающийся день после гнусной ночи где-то в глубине восточного квартала. Робкий и монотонный стук ее кастаньет так странно звучал на почти пустынной набережной.

Весла поднялись – и струйки воды побежали по ним вниз, – потом снова опустились, и одним усилием гребцы бросили лодку вперед среди массы всякого мусора, плавающего на поверхности. Очень быстро лодка вышла на сравнительно чистую воду, колеблемую морской зыбью, и перед сидевшими в ней предстала башня Святого Иоанна, освещенная первыми лучами восхо

Страница 30

ящего солнца.

Анжелика бросила последний взгляд назад. Марсель уменьшался, отдаляясь. Но ей показалось, что на молу появился мужской силуэт. Различить черты мужчины на таком расстоянии было невозможно. Все же она решила, что это Дегре. Опоздал!

«Я вас победила, господин Дегре!» – подумала Анжелика, торжествуя.




Часть вторая

Кандия





Глава IX


Анжелика задумчиво следила, как мелькают в волнах золоченые украшения на обшивке кораблей, поблескивая и словно играя с белыми гребнями пены. Подгоняемые попутным ветром, все шесть галер мчались вперед. Стройные суда с изящно изогнутыми удлиненными корпусами и роскошно украшенными бортами легко взлетали и опускались в темно-синих волнах. Весело вонзались в зыбь позолоченные деревянные фигуры над таранами, сверкая и ослепляя влажным блеском, выскакивали из воды и вновь погружались в нее искусные изображения трубивших в раковины тритонов, амуров в веночках из роз, пышногрудых сирен, которыми была щедро украшена корма каждой галеры. На мачтах развевались яркие ленты, вымпелы и пурпурные королевские знамена.

Оба полога были откинуты, и в шатер свободно проникал морской воздух, насыщенный ароматами мирта и мимозы, доносившимися с близких еще берегов. Этот роскошный шатер (в шутку его называли скинией), служивший офицерам корабля кают-компанией, был устроен герцогом де Вивонном на восточный лад – с коврами, низкими тахтами и подушками. Анжелика находила его довольно удобным и предпочитала узкой, сырой и темноватой каюте, размещенной под мостиком. К тому же в шатре не слышно было ни назойливого звука гонгов в руках надсмотрщиков, ни хриплых криков надзирателей за каторжниками-гребцами; удары волн о корпус судна заглушали эти неприятные звуки; тяжелые мягкие ткани, из которых был сделан шатер, поглощали их. Можно было представить себе, что сидишь в уютной гостиной.

В нескольких шагах от Анжелики усердно разглядывал в подзорную трубу удалявшийся берег помощник капитана де Миллеран, совсем еще молодой человек, почти безбородый, рослый и хорошо сложенный. Воспитанный дедом-адмиралом в преклонении перед Королевским флотом, юноша только что завершил свое образование и свято соблюдал все старинные морские обычаи; присутствие дамы на борту он считал их нарушением, поэтому мрачное выражение не сходило с его лица. Не разжимая губ, он надменно проходил мимо и никогда не присоединялся к кружку офицеров, собиравшихся в определенные часы вокруг Анжелики. Другие члены адмиральского штаба такой строгости не проявляли и радовались возможности оживить долгое плавание.

Из шатра были видны пурпурные скалы на фоне гор, покрытых темно-зеленым невысоким кустарником и сухой ароматной травой. Как ни великолепно было это сочетание красок, местность казалась безлюдной. Ни одной черепичной крыши, ни одной лодки в голубых бухточках, таких уютных и приветливых в окружении живописных прибрежных скал. Лишь вдали виднелись кое-где маленькие городки, окруженные крепостными стенами.

В шатер вошел, улыбаясь, герцог де Вивонн в сопровождении негритенка, несшего конфетницу.

– Как вы себя чувствуете, моя милая? – Он поцеловал руку молодой женщины и сел рядом с ней. – Не хотите ли восточных сладостей? Миллеран, заметили что-нибудь?

– Нет, ваша светлость. Побережье опустело. Рыбаки бросили свои хижины, опасаясь берберов, которые так обнаглели, что забираются и сюда и захватывают людей в рабство. Жители прибрежных поселков ищут укрытия в городах.

– Мы только что прошли мыс Антиб, мне кажется. Если нам повезет, мы сможем воспользоваться сегодня вечером гостеприимством моего доброго друга, принца Монако.

– Да, ваша светлость, если только другой наш приятель – я имею в виду Рескатора – не помешает нашему переходу…

– Вы что-то заметили? – Де Вивонн быстро встал и взял подзорную трубу из рук своего помощника.

– Нет, уверяю вас. Но это меня и удивляет, ведь мы его достаточно хорошо знаем.

В шатер вошли один за другим де Лаброссардьер, помощник адмирала, и два других офицера, графы де Сен-Ронан и де Лаженест, а за ними и мэтр Савари. Пока они устраивались на подушках, слуга-турок с помощью молодого раба стал готовить кофе.

– Вам нравится кофе, сударыня? – обратился к Анжелике де Лаброссардьер.

– Не знаю. Но мне придется привыкнуть к нему.

– Когда привыкнешь, без него уже невозможно обходиться.

– Кофе не дает дурным испарениям подниматься из желудка к голове, – сказал с ученым видом Савари. – Магометане любят этот напиток не столько из-за его полезных качеств, сколько благодаря легенде, что изобрел кофе архангел Гавриил, чтобы подкрепить силы храброго Магомета. И сам пророк хвалился, что стоит ему выпить кофе, как он обретает столько сил, что может победить сорок мужчин и удовлетворить более сорока женщин.

– Так выпьем же кофе! – воскликнул де Вивонн, страстно взглянув на Анжелику.

Все эти молодые, полные сил мужчины смотрели на нее, не скрывая восхищения. Она и в самом деле была великолепна в светло-сиреневом платье, оттенявшем матовый цвет ее

Страница 31

ица, которому морской воздух придал особую свежесть, и золотистую массу ее волос. Она улыбнулась, любезно принимая преклонение, выражавшееся в их взорах.

– Помнится, я уже однажды пила кофе – с персидским послом Бахтияр-беем.

Молодой раб разложил узорчатые салфеточки с золотой каймой. Турок разлил кофе по чашечкам из тонкого фарфора, а негритенок подал два серебряных ларчика, один с кусочками белого сахара, другой с орешками кардамона.

– Возьмите сахар, – предложил де Лаброссардьер.

– Бросьте в чашку немного кардамона, – посоветовал де Сен-Ронан.

– Пейте очень медленно, но не ждите, пока совсем остынет.

– Кофе надо пить прямо с огня.

Все они пили маленькими глотками. Анжелика выполнила все указания и нашла, что кофе сам по себе ей не нравится, зато пахнет он чудесно.

– Наше плавание начинается счастливо, – заметил с удовлетворением де Лаброссардьер, – нам так повезло, что на борту у нас одна из королев Версаля, а к тому же мне стало известно, что Рескатор отправился в гости к своему сообщнику Мулаю Исмаилу, султану Марокко. А в его отсутствие на Средиземном море будет спокойно.

– Кто же он, этот Рескатор, о котором вы все постоянно думаете? – спросила Анжелика.

– Один из тех нарушающих все законы разбойников, которых нам поручено преследовать и, если удастся, захватить, – отвечал, помрачнев, де Вивонн.

– Значит, это турецкий пират?

– Он пират, это несомненно. А вот турок ли он, этого я не знаю. Одни говорят, что он один из братьев султана Марокко, другие считают его французом, потому что он хорошо владеет нашим языком. Я, скорее, склонен считать его испанцем. Но трудно сказать что-нибудь определенное об этом человеке, потому что он всегда ходит в маске. Так часто поступают вероотступники, которые даже нарочно уродуют свое лицо, чтобы их не узнали. Говорят еще, что он немой. Что ему вырвали язык и ноздри. Но кто это сделал? Тут средиземноморские сплетники расходятся во мнениях. Те, кто считает его мавром – мавром из Андалузии, – думают, что он жертва испанской инквизиции. А те, кто называет его испанцем, обвиняют, наоборот, мавров. Во всяком случае, он красотой, очевидно, не отличается, хотя никто не может похвастаться, что видел его без маски.

– Это не мешает ему пользоваться у дам определенным успехом, – заметил, смеясь, де Лаброссардьер. – В его гарем попали, кажется, несколько бесценных красавиц, которых он перебил на торгах у самого константинопольского султана. Совсем недавно старший из евнухов султана, знаете, этот красивый кавказец Шамиль-бей, ужасно сокрушался, что был вынужден уступить Рескатору очаровательную голубоглазую черкешенку, просто сокровище!..

– У нас уже слюнки текут, – откликнулся де Вивонн. – Но удобно ли рассказывать такое при даме?

– Я не слушаю, – отозвалась Анжелика. – Прошу вас, сударь, продолжайте.

Де Лаброссардьер объяснил, что слышал подробный рассказ судейского чиновника Альфреда ди Вакузо, итальянца, мальтийского рыцаря, с которым встретился в Марселе. Этот рыцарь только что вернулся тогда из Кандии, куда сам отвозил рабов, и с живописной яркостью передавал еще свежие впечатления от того состязания на рынке, когда Рескатор бросал к ногам черкешенки мешки золотых монет, пока она не оказалась по колено в золоте.

– Да уж денег у него довольно! – воскликнул де Вивонн, охваченный гневом, так что лицо его налилось кровью до самого парика. – Недаром его зовут Рескатором. Вы знаете, что это значит, сударыня?

Анжелика отрицательно покачала головой.

– Так называют по-испански тех, кто распространяет незаконные деньги, фальшивомонетчиков. Раньше такие рескаторы встречались изредка, и эти мелкие умельцы никому не мешали и опасности не представляли. Теперь же остался только один такой, и зовут его Рескатор.

Он мрачно задумался. Молодой лейтенант де Миллеран, робкий и сентиментальный, теперь только решился вступить в разговор:

– Вы сказали, что изуродованный нос не мешает Рескатору нравиться женщинам, но ведь эти пираты приближают к себе купленных рабынь, нередко принуждая их силой, а следовательно, по числу их наложниц нельзя судить, мне кажется, об их привлекательности. Возьмем, например, алжирского ренегата Меццо-Морте, этого отъявленного негодяя, самого крупного торговца рабами во всем Средиземноморье. Кто хоть раз видел его, не скажет, что можно найти женщину, которая отдалась бы ему по любви или которой он бы чуточку приглянулся.

– Лейтенант, ваши слова вполне логичны, – возразил де Лаброссардьер, – и все-таки вы ошибаетесь, и даже вдвойне. Во-первых, Меццо-Морте, хотя он самый крупный работорговец в Средиземноморье, не держит у себя в гареме рабынь вообще, потому что предпочитает… мальчиков. Говорят, что в алжирском его дворце их больше полусотни. А с другой стороны, бесспорно, что Рескатора женщины любят, – так все говорят. Он покупает их много, но оставляет у себя лишь тех, кто хочет быть с ним.

– А что он делает с прочими?

– Отпускает их на волю. Это его мания. Он освобождает, когда подвернется подходящий сл

Страница 32

чай, всех рабов, женщин и мужчин. Не знаю, правда ли это на самом деле, но так о нем рассказывают.

– Рассказывают!.. – буркнул с досадой и раздражением де Вивонн. – Да, эти рассказы правдивы. Он освобождает рабов, я сам был тому свидетелем.

– Может быть, он это делает, чтобы искупить свой грех вероотступничества? – предположила Анжелика.

– Вполне возможно. Но главное – чтобы всех оскорбить. Чтобы всех ткнуть носом кое-куда! – рявкнул, уже не сдерживаясь, де Вивонн. – Чтобы посмеяться, поиздеваться над всеми. Помните то сражение у мыса Пассеро? Вы были тогда в моей эскадре. Помните, что он захватил две наши галеры? Знаете, что он сделал с четырьмя сотнями каторжников, которые сидели там на веслах? Велел их всех расковать и высадил на берег в Венеции. Можете вообразить, как венецианцы обрадовались такому подарочку! У Франции с Венецией вышло из-за этого дипломатическое осложнение, и его величество заметил мне не без иронии, что если уж я позволяю захватывать свои галеры, то надо, по крайней мере, смотреть, кому они достанутся, пусть уж попадут в руки обычного работорговца.

– Ваши рассказы действительно увлекательны, – заметила Анжелика. – Сколько у вас в Средиземноморье интересных людей!

– Упаси вас господь от близкого знакомства с ними! Они заслуживают самой страшной казни, все эти авантюристы и вероотступники, работорговцы и прочие мошенники, которые сговариваются с неверными, чтобы подорвать мощь французского короля или прорвать оплот мальтийских рыцарей. Вы еще услышите о маркизе д’Эскренвиле – это француз, и о датчанине Эрике Янсене, об алжирском адмирале Меццо-Морте, которого я уже упоминал, об испанцах, братьях Сальвадор, да и о всяких других, менее значительных. Средиземное море полно этой нечисти. Но хватит говорить о них. Жара уже немного спала, и пора, я полагаю, обойти галеру и проверить, все ли в порядке.

Адмирал ушел, офицеры стали прощаться с пассажиркой и возвратились на свои посты.

Тогда только Анжелика заметила Флипо. Маленький слуга тяжело дышал, словно с трудом одолел несколько ступенек, ведущих на палубу. Он был бледен и смотрел на свою госпожу расширенными, полными отчаяния глазами.

– Что с тобой?

– Там… – едва пробормотал мальчик, – там я видел…

– Что? Что ты видел? Где?.. – Она встряхнула мальчика за плечи.

Хотя она и была уверена, что видела Дегре на набережной, когда они отплывали, на мгновение ей показалось, что он появится сейчас, выскочив откуда-нибудь как черт из табакерки.

– Говори же!

– Я видел… я видел… каторжников. Ах, госпожа маркиза… это так ужасно… не могу, не могу вам сказать… там… там… каторжники…

Он сорвался с места, подбежал к борту, и его стошнило.

Анжелика успокоилась. Просто бедняжка не привык к качке. Вид каторжников и запахи, исходившие от гребцов, усилили его недомогание. Она велела турку налить мальчику чашку кофе и сказала ему:

– Посиди здесь и отдохни. На воздухе тебе станет лучше.

– Ах, боже мой, что я там видел… кровь стынет в жилах, – бормотал Флипо в отчаянии.

– Привыкнет, – проговорил вернувшийся уже герцог де Вивонн. – Через три дня он и бури не побоится. Сударыня, прошу вас осмотреть эту галеру, на которой вы безрассудно решились отправиться в путь.




Глава X


Позолоченная решетка перед шатром и темно-красные парчовые занавеси отделяли рай от ада. Как только Анжелика вышла на палубу, ее обдало тошнотворным запахом от гребцов. Под ее ногами сгибались и разгибались в бесконечном монотонном ритме, от которого у нее закружилась голова, ряды каторжников в красных рубахах. Герцог де Вивонн подал ей руку, помогая спуститься по ступенькам, а потом побежал вперед.

Длинный деревянный настил шел вдоль судна. По обе его стороны располагались зловонные углубления со скамьями для гребцов. Там не было ни ярких красок, ни позолоты. Не было ничего, кроме скамей из грубых досок, к которым каторжники были прикованы по четверо.

Молодой адмирал шел теперь медленно, изящно переставляя ноги с красивыми икрами, обтянутыми красными чулками с золотыми подвязками, осторожно ставя башмаки с высокими каблуками, обтянутыми алой кожей, на грязные доски настила. На нем был синий мундир с богатой вышивкой и широкими красными отворотами, широкий белый пояс с золотой бахромой, жабо и манжеты из дорогих кружев, а широкополую шляпу украшало столько перьев, что, когда ветер колыхал их, казалось, будто целая стая птиц готовится взлететь. Он останавливался тут и там, внимательно все оглядывая. Задержался он и около камбуза, то есть углубления, в котором готовили пищу для гребцов. Оно находилось посредине галеры, ближе к левому борту. Там над небольшим очагом были подвешены два огромных котла, в которых варились жидкая похлебка из корнеплодов и черные бобы на второе, обычная еда каторжников.

Де Вивонн попробовал похлебку, нашел ее отвратительной и не поленился объяснить Анжелике, какие усовершенствования он сделал на камбузе:

– Старое устройство весило сто пятьдесят квинталов и было очень неустойчивым, так что при сил

Страница 33

ном ударе волн содержимое котлов нередко расплескивалось и ошпаривало тех гребцов, которые помещались поблизости. Я приказал сделать все это полегче и поставить поглубже.

Анжелика одобрительно кивнула. Тошнотворный запах от гребцов, к которому теперь добавился еще и неаппетитный запах похлебки, начинал ослаблять ее устойчивость к морской качке. Но де Вивонн был так счастлив, что она находится рядом, и так гордился своим судном, что ему и в голову не приходило избавить ее от подробнейшего ознакомления со всем. Ей пришлось полюбоваться красотой и прочностью двух спасательных лодок: довольно вместительной фелуки и каика, который был поменьше; похвалить удачное расположение вдоль бортов судна маленьких пушек, заряжавшихся камнями.

Солдаты-пушкари помещались тут же, на планширах, – узких выступах бортов, над головами гребцов, рядом со своими пушками. Места там было так мало, что они должны были целый день сидеть скрючившись, не двигаясь, чтобы не нарушить равновесия судна. От скуки им оставалось только дразнить и оскорблять каторжников да переругиваться с надсмотрщиками и управителями. Поддерживать среди них дисциплину было нелегко.

Де Вивонн объяснил, что гребцы-галерники разделены на три партии и каждой заведует особый управитель. Как правило, гребли одновременно две партии, а третья отдыхала. Гребцов набирали из уголовных преступников и из взятых в плен иностранцев.

– Гребец должен быть очень сильным; не у всякого вора и убийцы мускулы годятся для гребли. Осужденные, которых нам присылают из тюрем, мрут как мухи. Вот почему нам приходится брать и турок, и мавров.

Анжелика вгляделась в группу гребцов с большими русыми бородами, у большинства на груди были деревянные крестики.

– Эти на турок не похожи, да и на груди у них не полумесяц.

– Они считаются турками по месту продажи. Это русские, мы их покупаем у турок, потому что они прекрасно работают веслами.

– А вон те, чернобородые и носатые?

– Это грузины с Кавказа, их мы купили у мальтийских рыцарей. А вот там настоящие турки. Они сами нанялись к нам. Мы платим им, потому что они особенно сильны и направляют движение весел. Во время перехода они поддерживают порядок среди гребцов.

Перед глазами Анжелики сгибались спины в грубых красных рубахах. Потом люди откидывались назад, запрокинув бледные обросшие лица с раскрытым от напряжения ртом. Непереносимо было зловоние от потных тел и нечистот, но еще мучительнее было ощущать на себе волчьи взгляды каторжников, жадно впивавшиеся в женщину, проходившую над их головами в сиянии солнца, словно видение.

Ее светлый наряд переливался красками, перья на огромной шляпе шевелились, вздымаемые бризом. Внезапный порыв ветра приподнял ее юбку, и тяжелый вышитый край ударил прямо по лицу каторжника, прикованного у самых мостков. Он резко дернул головой и вцепился зубами в ткань. Анжелика в ужасе вскрикнула, пытаясь освободить юбку, каторжники разразились диким хохотом.

Надсмотрщик с плетью подбежал и обрушил целый град ударов на голову несчастного. Но тот не выпускал добычу. Из-под шапки косматых волос блеснул жадный и яростный взгляд черных глаз, с таким напряженным призывом впившихся в Анжелику, что она остановилась, потрясенная. Ее охватила дрожь, кровь отлила от лица. Этот жадный и насмешливый волчий взгляд был ей знаком.

Еще два надсмотрщика спрыгнули вниз, набросились на каторжника, молотя его дубинками, выбили ему зубы и наконец отбросили его, залитого кровью, на скамью, к которой он был прикован.

– Прошу прощения, ваша светлость! Прошу прощения, мадам! – повторял управитель, ответственный за эту партию гребцов. – Это самый худший, упрямец, зачинщик. У него всегда что-то на уме.

Герцог де Вивонн был взбешен:

– Привяжите его к бушприту на час. Искупается в море, так станет поспокойнее. – Он обнял за талию молодую женщину. – Пойдемте, дорогая. Мне очень жаль, что так получилось.

– Ничего. – Она уже овладела собой. – Он меня напугал. Но это прошло.

Они уже были довольно далеко от гребцов, когда оттуда донесся хриплый крик:

– Маркиза Ангелов!

– Что он сказал? – спросил герцог.

Анжелика обернулась, смертельно побледнев. За край мостков цеплялась пара закованных рук, словно страшные когти, готовые ухватить ее. А на ужасном, распухшем, окровавленном лице она вдруг различила черные глаза, выступившие из далекого прошлого.

Никола![2 - См. «Анжелика – маркиза ангелов».]



Адмирал де Вивонн подвел ее к шатру:

– Мне бы следовало остеречься этих псов. С мостков галеры хорошего не увидишь. Это зрелище не для дам. Но вот моим приятельницам оно нравится. Я не думал, что ты окажешься такой чувствительной.

– Ничего, – с трудом повторила Анжелика. Ей было дурно. Совсем как недавно Флипо.

С ужасом бывшая девчонка из Двора Чудес узнала Никола Каламбредена, знаменитого бандита с Нового моста, которого считали погибшим в схватке на Сен-Жерменской ярмарке, тогда как он уже почти десять лет искупал свои грехи на королевских галерах.



– Дорогая моя, милая моя, ч

Страница 34

о с тобой? Откуда эта печаль?

Герцог де Вивонн подошел совсем близко, воспользовавшись тем, что никого не было. Она стояла на корме, вглядываясь в темноту, спускавшуюся на море, и казалась такой далекой, что он невольно оробел. Она обернулась к нему и ухватилась за его крепкие плечи, шепнув:

– Поцелуй меня.

Ей нужно было прикоснуться к здоровому, сильному мужчине, чтобы прогнать уже несколько часов терзавшее ее чувство омерзения и беспомощности. Назойливые удары гонга, задававшие ритм гребли, падали тяжелыми каплями ей на сердце, порождая отзвук отчаяния, неизбывного рока.

– Поцелуй меня.

Он приблизил к ее губам свои, и она страстно отдалась поцелую, чтобы забыть, оттолкнуть страшные мысли. Он целовал ее вновь и вновь, охваченный страстью, закипевшей в его крови. Рука его скользнула от ее талии вверх, и он с новым восторгом ощутил совершенство ее груди, которым еще не успел насладиться вволю. Она прижалась к нему.

– Нет… дорогая, понимаешь, – он с трудом заставлял себя говорить, – сегодня вечером нельзя. Мы все должны быть настороже. Море опасно.

Она не настаивала и опустила голову, задев при этом эполет с золотым шитьем, который оцарапал ей лоб. Эта легкая боль помогла ей овладеть собой.

– Море опасно? Разве собирается буря?

– Нет… Но тут кругом пираты. Пока мы не минуем Мальту, надо все время быть настороже. – Он разжал объятия. – Не знаю, что со мной делается, когда я с тобой. Ты меня… ты меня так волнуешь. Ты так переменчива, таинственна, неожиданна. То ты сияешь, и мы тут все себя чувствуем послушными барашками, покорными твоим взорам и улыбкам. А сейчас ты мне кажешься слабой, словно тебе грозит какая-то опасность, от которой я готов защищать тебя. Такого я еще никогда не переживал, понимаешь… Может быть, только рядом с малыми детьми. Женщины ведь так своенравны!

Осторожно высвободившись, он отошел и нагнулся над бортом. Пена вздымавшихся волн долетала до его лица, попадала на губы, еще горевшие от поцелуев Анжелики. Он ощущал их сладость, их прелесть. Ему страшно хотелось вновь прижаться к ее губам, сначала сжатым, потом медленно, словно неохотно приоткрывающимся и вдруг раздвигающимся перед сомкнутыми в улыбке блестящими белыми зубами, поддразнивающими его нетерпение. После этого чарующего сопротивления еще отраднее была ее минутная покорность, запрокинутое прекрасное лицо с закрытыми глазами и приблизившиеся наконец в ответной ласке губы.

Женщина, умеющая так целоваться!.. Женщина, смеющаяся и плачущая от всего сердца, без притворства. Она была чувствительна, ранима – ну и пусть. Это ему не мешало. Но он никак не мог позабыть, что она одержала верх над непобедимой Атенаис в жестокой и безжалостной борьбе соперниц – борьбе не на жизнь, а на смерть. Он не понимал ее и терял от этого голову. Надо было как-то испытать ее, и он тихонько сказал:

– Я знаю, почему ты грустишь. С тех пор как я снова встретился с тобой, я со страхом жду, что ты заговоришь об этом. Ведь ты думаешь о своем сыне, не так ли, о мальчике, которого ты мне доверила и который пропал, утонул в бою…

Анжелика закрыла лицо руками и глухо проговорила:

– Да, это так. Мне горько смотреть на это море, такое красивое, поглотившее мое дитя.

– И этим несчастьем мы обязаны проклятому Рескатору. Мы обходили мыс Пассеро, когда он налетел на нас, как морской орел. Никто не заметил его приближения; в тот день волнение было сильным, и он шел только на нижних парусах, вот почему его долго не видели. А когда увидели, было уже поздно: первый его залп из двенадцати пушек потопил две наши галеры, и тут же Рескатор послал своих разбойников на абордаж «Фламандки», того судна, на котором находились все мои люди, а среди них и маленький Кантор… Может быть, он поддался панике от воплей гребцов, пытавшихся порвать свои цепи, или при виде мавров с огромными ятаганами… Мой оруженосец Жан Галле слышал, как мальчик закричал: «Отец, отец!» Один из солдат взял его на руки…

– А потом?

– Галера разломилась пополам и со страшной быстротой стала погружаться в волны. Даже мавры, поднявшиеся на абордаж, упали в море. Пираты стали вылавливать их, а мы спасали своих, цеплявшихся за обломки. Но почти все мои люди погибли: и священник, и певчие из моей капеллы, и четверо слуг… и этот милый мальчик, певший, как соловей.



Пробившийся в щель луч луны осветил Анжелику, на щеках ее сверкали слезы. Де Вивонн, охваченный страстью, подумал, как она хороша в слезах, она, так властно распоряжающаяся мужскими сердцами. Что у нее за тайна? Смутно вспоминалась какая-то давняя скандальная история, что-то о колдуне, которого сожгли на Гревской площади.

– А кто был его отец? Тот, кого звал твой сын? – спросил он вдруг.

– Человек, давно уже пропавший.

– Умерший?

– Конечно.

– Странно, что перед смертью люди догадываются, что наступил их последний час. Даже ребенок понимает, что смерть близка. – Он глубоко вздохнул. – Этот маленький паж мне нравился… Ты не слишком сердишься на меня из-за него?

Анжелика безнадежно махнула

Страница 35

укой:

– Что же мне сердиться на вас, господин де Вивонн? Это ведь не ваша вина. Виновата война, виновата жизнь… Жестокая и нелепая!




Глава XI


Перед выходом французской эскадры из Специи, где ее гостеприимно принимал родственник герцога Савойского, меры предосторожности были усилены. Взбалмошный адмирал де Вивонн умел, как убедилась Анжелика, действовать разумно и предусмотрительно, не упуская ничего в командовании своей эскадрой. Вторая галера уже выходила в море, он наблюдал за ней из «скинии» на «Ла-Рояли».

– Лаброссардьер, прикажите ей немедленно вернуться!

– Но, ваша светлость, это произведет дурное впечатление на итальянцев; они восхищались красотой наших маневров.

– Плевать мне на то, что подумают эти макаронники. Я вижу – а вы этого, кажется, не замечаете, – что у «Дофины» слишком перегружен левый борт и вообще груз уложен чересчур высоко. Ручаюсь, что трюмы у нее пусты. Достаточно небольшого шквала, и она перевернется…

Помощник объяснил, что на палубе уложены запасы еды. Если перенести их в трюм, они могут испортиться от сырости, в особенности мука.

– Пусть лучше мука промокнет, только бы галера не перевернулась. А у нас случалось такое, и совсем недавно, в марсельском порту.

Лаброссардьер передал приказание. В море стала выходить следующая галера, «Королевская лилия».

– Лаброссардьер, прикажите середке[3 - Гребцы на восьми скамьях, расположенных посредине.] сильнее грести.

– Это невозможно, адмирал. Ведь там сидят мавры, которых мы захватили в плен на том небольшом судне с грузом серебра.

– Опять эти сообщники Рескатора, от которых столько хлопот! Да еще и смутьяны. Передайте, чтобы надсмотрщики удвоили порцию плетей и посадили их на кислый хлеб и несвежую воду.

– Это уже сделано, ваша светлость, и врач говорит, что некоторые так ослабели, что их придется снять с корабля.

– Пусть врач занимается своими делами. Людей Рескатора я ни за что не сниму с корабля, и вы прекрасно знаете почему.

Лаброссардьер был вполне согласен с адмиралом. Стоило людям Рескатора оказаться на суше, даже совсем умирающим, как они сразу исчезали, словно по какому-то волшебству. Видимо, находились сообщники, конечно, потому, что их господин давал огромные награды тем, кто помогал его людям освободиться. Они все были первоклассные моряки, но в плену оказывали сопротивление, как никто другой из пленных.

– Вот теперь пойдем по каналу, – распорядился де Вивонн, когда все шесть галер вышли наконец из порта.

Анжелика спросила, как это понять. Оказалось, что это означало выйти в открытое море.

– Наконец-то! Мы плывем уже десять дней, и я решила было, что галеры только и могут, что держаться у берега.

– Поднять парус на грот-мачте! – приказал адмирал.

Это распоряжение передали с одной галеры на другую. Матросы забегали у снастей, поднимая реи со свернутыми парусами. Развернувшись, они быстро вздувались на ветру.

Анжелика впервые оказалась в открытом море. Побережье Тосканы уже исчезло вдали, и со всех сторон ее окружало только море. Лишь около полудня боцман закричал: «Земля!»

– Это остров Горгона, – объяснил герцог де Вивонн Анжелике. – Надо проверить, не прячутся ли там пираты.

Французская эскадра выстроилась полукругом и подошла к небольшому пустынному скалистому острову, который пересекала цепь холмов, резко выделявшихся на темно-синем небе.

Никаких следов морских разбойников не было заметно, да и вообще не было ничего, кроме нескольких рыбацких лодок, трех генуэзских и двух тосканских, ставивших сети для ловли тунца. Сам остров был почти гол. Тощие козы объедали жалкий кустарник. Де Вивонн хотел их купить, но старшина рыбаков отказался продать, заявив, что они тогда останутся без молока и сыра.

– Вели им принести нам хотя бы пресной воды, – приказал де Вивонн одному из офицеров, говорившему по-итальянски.

– Они говорят, что у них нет пресной воды.

– Тогда ловите коз.

Матросы полезли на скалы, стреляя в коз из пистолетов. Де Вивонн пытался договориться со старшиной рыбаков, но тот отказался от денег. У адмирала возникли подозрения, и он приказал вывернуть карманы старшины. Оттуда выпали золотые и серебряные монеты. В ярости де Вивонн велел бросить рыбака в море. Тот выплыл и добрался до своей лодки.

– Пусть они скажут, откуда у них эти деньги, тогда мы дадим за их коз несколько сыров и бутылей вина. Мы не воры. Переведите им это.

На лицах рыбаков нельзя было прочитать ни удивления, ни протеста. Они казались Анжелике старыми закопченными деревянными статуями, таинственными, как Черная Мадонна, которую она видела в крипте одной церкви в Марселе.

– Готов поклясться, эти рыбаки только притворяются, что ловят тунца; на самом деле они стоят у острова, чтобы сообщить врагу о нашем прибытии, а он уж сообразит, каков курс нашей эскадры.

– А вид у них совсем безобидный…

– Знаю я их, знаю я их, – твердил де Вивонн, грозя рыбакам, сохранявшим бесстрастное выражение лица. – Это сигнальщики, они на службе у пиратов и бандитов. Эти золотые

Страница 36

серебряные монеты говорят о том, что они помогают Рескатору.

– Вам повсюду мерещатся враги, – заметила Анжелика.

– А я и должен обнаруживать их всюду, ведь это моя служба – ловить пиратов.

Подошел де Лаброссардьер, указывая на заход солнца не для того, чтобы полюбоваться этой картиной, а потому, что пурпурное небо, по которому скользили длинные темно-лиловые облака с золотыми краями, казалось ему не предвещавшим ничего доброго.

– Через два дня может задуть сильный ветер с юга. Поплывем ближе к берегу – так будет безопаснее.

– Ни за что! – отвечал де Вивонн.

Это побережье принадлежало герцогу Тосканскому, который, хоть и клялся французам в дружбе, давал у себя в Ливорно приют и голландцам, и англичанам, как торговым, так и военным судам, но особенно берберам. В Ливорно находился большой рынок рабов, уступавший только кандийскому. Подходить туда следовало либо с большим флотом, либо закрывая глаза на все это. А его величество король Франции предпочитал поддерживать с тосканцами добрые отношения. Значит, оставалось плыть мимо островов.

– Мы пойдем прямо на юг, и мадам дю Плесси убедится, что наши галеры не просто могут идти в открытом море, но идти даже ночью и на всех парусах.

Ночью ветер совсем стих, и путь пришлось продолжать на веслах. На всякий случай на вахту поставили больше людей. Гребла же только одна партия каторжников при свете факелов, в котором размеренно шевелились тени надсмотрщиков, шагавших по мосткам. Галерники двух других партий спали, лежа по четверо на досках под своей скамьей, среди нечистот и паразитов, тяжело дыша, как загнанный скот.

А на другом конце галеры Анжелика старалась забыть о том, кто мучился неподалеку. На мостках она больше не появлялась и никак не дала понять Никола, что узнала его. Этот каторжник был частью слишком горького периода ее жизни, ужасы которого она стерла из своей памяти вплоть до воспоминаний детства, которые их связывали. Она вырвала эту страницу прошлого и не собиралась позволить случаю воскресить ее. Но медленно тянувшиеся часы плавания были мучительны, и ей хотелось поскорее добраться до Кандии.

Синеву ночи освещали фосфоресцирующие волны и отблески огней на борту других галер, тихо следующих за «Ла-Роялью». Каждый удар весел сопровождался мерцающим свечением воды. На корме галер горели фонари – огромные, в рост человека, сооружения из позолоченной древесины и венецианского стекла; за ночь в них сгорало по двенадцать фунтов свечей.

Анжелика слышала, как лейтенант де Миллеран докладывал адмиралу, что солдаты жалуются: целый день они сидят, прижавшись друг к другу, и ночи приходится проводить в той же неудобной позе.

– На что они жалуются? Они ведь не прикованы, а сегодня могут полакомиться рагу из козлятины. На войне как на войне. Когда я был полковником в Королевской кавалерии, мне нередко доводилось спать в седле, да и без еды обходиться. Пусть научатся спать сидя. Все дело в привычке.



Анжелика укладывала подушки на одном из диванов, готовя постель. Ей помогал негритенок. На услуги Флипо нельзя было рассчитывать: морская болезнь не оставляла его.

Негритенок с конфетницей всюду тенью следовал за герцогом де Вивонном. Пристрастие Мортемаров к сладостям вошло в поговорку, и злоупотребление восточными лакомствами уже сказалось в растущей дородности молодого адмирала. Пощелкивая засахаренные орехи и жуя пластинки рахат-лукума, адмирал обдумывал опасности предстоящего пути. Он посоветовал своим офицерам отдохнуть, и теперь все они спали на тюфяках, но сам отдыхать не думал. Он был очень озабочен и вызвал к себе, несмотря на ночное время, старшего канонира.

Человек с проседью в волосах появился, освещенный кормовым фонарем.

– Готовы ваши орудия к бою?

– Все приказания, ваша светлость, исполнены: орудия осмотрены, смазаны и с баржи взяты запалы, ядра и картечь.

– Хорошо. Возвращайтесь на место. Лаброссардьер, друг мой…

Помощник адмирала, разбуженный зовом, надел парик, расправил манжеты и почти тотчас предстал перед начальником:

– Ваша светлость?

– Внушите хорошенько шевалье де Клеану, командиру галеры с боевыми припасами, что его судно должно держаться в середине нашей эскадры. Ведь у него находится весь наш запас пороха и ядер, он должен подавать их по требованию, если у нас завяжется длительная перестрелка. Вызовите ко мне также начальника стрелков.

Когда тот явился, адмирал приказал:

– Раздайте солдатам мушкеты, пули и порох. Особое внимание уделите десяти бортовым пушкам. Помните, что спереди у нас только три пушки, так что в случае неожиданного нападения отбиваться придется мушкетами и бортовыми пушками.

– Все готово, ваша светлость. На последней поверке точно установили место каждого солдата.

В это время из тени появился мэтр Савари и заявил, что селитра в его аптечке отсырела, а это обещает перемену погоды в течение суток.

– Я и без вашей селитры в курсе дела, – огрызнулся де Вивонн. – Непогода сразу не наступит, а здесь, на поверхности моря, возможно, кое-что изменится.

Страница 37


– Следует ли понимать так, что вы боитесь нападения?

– Мэтр аптекарь, усвойте, что офицер флота его величества ничего не боится. Можете считать, что я предвижу нападение, и возвращайтесь к своим пузырькам.

– Я только хотел спросить, ваша светлость, нельзя ли мне поместить драгоценную бутыль с мумие в офицерской каюте. Если случайная пуля разобьет ее…

– Делайте, как вам угодно.

Герцог де Вивонн уселся рядом с Анжеликой:

– Я очень волнуюсь, чувствую, что скоро что-то должно произойти. Так со мной всегда бывает, с самого детства, – если приближалась буря, у меня вещи прилипали к пальцам. Как бы мне успокоиться?

Он послал за одним из своих пажей, который скоро явился с лютней и гитарой.

– Давайте воспоем звездную ночь и любовь прекрасных дам.

У брата Атенаис де Монтеспан был красивый голос, слишком высокий, но красивого тембра. Он владел дыханием и великолепно справлялся с итальянскими песенками. Время шло гораздо приятнее, а когда большие песочные часы, отмеряющие час, перевернули во второй раз и отзвучала последняя нота последней песни, вдруг раздался и быстро угас какой-то неясный глубокий звук, словно от порыва ветра долетевшего с далекого горизонта, потом он возобновился тоном ниже, его глухие раскаты то поднимались, то опускались. Анжелику охватила дрожь…

– Слушайте, – прошептал граф де Сен-Ронан, – это каторжники поют!



Они пели с закрытым ртом, и четырехголосный хор звучал над морем, отдаваясь эхом, словно ему отвечали морские раковины. Это пение тянулось долго, бесконечно долго, возобновляясь вновь и вновь, как бы приливами бездонного отчаяния. Потом раздался одинокий голос, еще молодой и звучный, внятно выпевавший горькую жалобу.

Помню, матушка твердила:
Не упрямься понапрасну,
Будь умней, сыночек милый,
Своевольничать опасно.
Не послушал мать родную
И попал зато в беду я:
Хоть не крал, не убивал,
На галеры я попал…

Песня угасла. В наступившей тишине слышались удары волн о корпус судна.

Раздался голос матроса:

– Какой-то огонь в пяти лье, в первой четверти круга по правому борту.

– Приготовиться к бою! Погасить большие фонари, оставить только запасные светильники. Четырех сторожевых на пост!

Де Вивонн схватил подзорную трубу и, пристально вглядевшись, перевел глаза на Лаброссардьера, который поспешил ответить:

– Мы подходим к мысу Корсики. Думается, это всего лишь лодка рыбаков, они ловят ночью тунца и посигналили другим лодкам о добыче. Задержать их и проверить?

– Нет. Корсика принадлежит Генуе, да и берберов на корсиканском побережье не бывает. Тамошние жители никого в свои воды не пускают. Это всем известно, и все суда, в том числе пиратские, стараются к этому острову не подходить. Будем придерживаться того плана, который мы приняли перед отплытием: пойдем на остров Капрая, который принадлежит герцогу Тосканскому, нередко дающему пристанище турецким пиратам.

– Когда мы там будем?

– На заре, если только погода раньше не испортится. Вслушайтесь-ка, что это такое?

Оба напрягли слух. С другой галеры доносился какой-то долгий вой, внезапно оборвавшийся.

Де Вивонн выругался.

– Эти псы-мавры воют на луну!

Лаброссардьер, давно плававший в этих местах и знавший арабские нравы, сказал:

– Они вопят от радости. Это победный вой.

– Радость? Победа? Что-то каторжники беспокойны сегодня ночью.

К ним подошел офицер с носовой вахты:

– Ваша светлость, старший на вахте только что поднялся в корзину на грот-мачте. Он просит вас последить через подзорную трубу за тем местом, где виднелись вроде бы сигналы…

Де Вивонн опять поднес трубу к глазам, а Лаброссардьер взял свой бинокль:

– Кажется, вахтенный прав. С хребта Рильяно на мысу Корсики подают сигналы – должно быть, группе рыбацких лодок внизу.

– Наверное, так, – сказал адмирал; в голосе его слышалось сомнение.

Снова раздалось улюлюканье с той же галеры, видимо «Дофины».

Появившийся на палубе Савари шепнул Анжелике:

– Ну, теперь мое мумие в безопасности. Я хорошенько обмотал его сетью поверх ивовой оплетки. Надеюсь, бутыль не разобьется. А вы заметили, что мавры на «Дофине» чему-то радуются? Им просигналили огнями с берега.

Де Вивонн, услышав последние слова, схватил старика за широкие брыжи в стиле Людовика XIII:

– О чем просигналили?

– Не могу сказать, ваша светлость. Я не знаю условного кода этих сигналов.

– А почему вы думаете, что они обращены к маврам?

– Потому что это турецкие ракеты, ваша светлость. Вы заметили синие и красные огни? Мне это дело знакомо, потому что в Константинополе я служил у главного артиллерийского мастера и он поручал мне изготовлять такие ракеты из пороха и солей разных металлов, которые дают разноцветные огни. Это китайский секрет, но теперь весь исламский мир им пользуется. Вот почему я решил, что только турки или арабы могут подавать такие сигналы своим соплеменникам, а таких поблизости нет, кроме как на ваших галерах…

– Ваши рассуждения заходят слишком далеко, мэтр Савари, – недовольно прер

Страница 38

ал его герцог.

К галере подплыл каик, освещенный двумя фонарями, и Лаброссардьер приказал, чтобы их погасили. Голос из темноты прокричал:

– Ваша светлость, у нас на борту «Дофины» беспорядки! Мавры из средней партии волнуются, глядя на огни в горах!

– Это те мавры, которых мы захватили на фелуке с серебром?

– Да, ваша светлость.

– Так я и думал, – пробормотал адмирал сквозь зубы.

– Один из них все время вскакивает на скамью и что-то выкрикивает.

– Что именно?

– Не знаю, ваша светлость. Я по-арабски не понимаю.

– А я знаю, – вмешался Савари. – Я расслышал его слова. Он кричит: «Спасение наше близко!» – и на этот возглас, как на зов муэдзина, все мавры отвечают криками радости.

– Взять этого зачинщика и казнить!

– Повесить его, ваша светлость?

– Нет, у нас нет времени возиться с этим, да и вид повешенного на мачте может возбудить других. Выстрелите ему в затылок и бросьте труп в море.

Каик отошел. Вскоре донеслось два сухих выстрела.



Анжелика закуталась в теплый плащ. Было зябко. Вдруг задул ветер.

Адмирал еще раз осмотрел берег, но там все было покрыто тьмой.

– Поднять паруса! Пусть все три партии галерников берутся за весла. Если нам повезет, утром мы будем на Капрае. Коз там много, так что мы сможем запастись и козлятиной, и пресной водой, и апельсинами.

Анжелике казалось, что она бодрствует, но, видимо, она все-таки ненадолго заснула, потому что внезапно очнулась и увидела, что светает. В перламутровом прозрачном воздухе обрисовался остров. На бледном золотисто-голубом небе он выделялся неровным темно-синим пятном, отражавшимся в почти совершенно неподвижном зеркале моря.

Анжелика была в шатре одна. Она расправила платье, привела в порядок прическу и вышла подышать утренним воздухом. Офицеры стояли на носу. Когда она остановилась около мостков, не решаясь идти по ним одна, лейтенант де Миллеран заметил ее затруднение и любезно вызвался сопровождать ее. Герцог де Вивонн был в прекрасном настроении и протянул ей подзорную трубу:

– Посмотрите, мадам, как приветлив этот остров. Прибой совсем не оставляет пены на вулканических скалах берега. Это значит, что нас ждет там совершенное затишье. И ничто дурное нам не грозит.

Анжелика не сразу справилась с подзорной трубой, но, наладив ее, не могла сдержать восторг при виде прозрачной бухточки, над которой кружились чайки.

– А что это за яркая вспышка слева?

Едва она произнесла эти слова, как яркий огонь взлетел в небо, упал и погас. Офицеры переглянулись. Мэтр Савари спокойно сказал:

– Еще одна сигнальная ракета. Вас поджидают…

– Приготовиться к бою! – рявкнул де Вивонн в рупор. – Пушкари, по местам! Ускорить ход! У нас же целая эскадра, какого черта!..

Несмотря на ветер, с галеры «Дофина», которая была впереди адмиральской, доносились крики каторжников-мавров.

– Заставьте эту сволочь замолчать!

Но, покрывая все другие шумы, пронзительно звучал голос, повторявший:

Ла иллаха иль Алла
Алла Мохаммеду расулула
Али вали ула.

Наконец наступила тишина. Герцог де Вивонн продолжал отдавать приказания:

– Сигнал общего сбора! Мы построимся, учитывая значение и маневренность каждой галеры. Та, на которой находятся артиллерийские припасы, должна все время находиться в центре. Я тоже буду в середине, недалеко от нее, чтобы следить за всеми событиями. «Дофина» и «Фортуна» – в авангард, «Люронна» – на левый край. Остальные три последуют сзади, полукругом.

– На скале появилось знамя! – крикнул наблюдатель с мачты.

Де Вивонн поднял подзорную трубу:

– Там два знамени. Одно белое – так христиане объявляют войну. Другое красное с белым бордюром и эмблемой… Что такое? Кажется, я различаю серебряные ножницы – эмблему Марокко. Но это… это неслыханно!.. Ничего не понимаю. С каким же врагом нам придется иметь дело?

Несмотря на сильные волны, галеры подошли к острову и начали строиться в боевом порядке, как вдруг появились две турецкие фелуки или, скорее, барки с парусами, имевшие тем не менее преимущество, так как ветер был для них попутным.

Адмирал передал подзорную трубу своему помощнику, тот посмотрел и потом предложил ее Анжелике. Но она уже держала старую позеленевшую подзорную трубу, которую мэтр Савари разыскал в своих вещах.

– На этих барках только черные люди, и у них несколько плохих мушкетов, – удивилась она.

– Это провокация и наглость! – Де Вивонн решил вступить в бой. – Пусть «Люронна», самая легкая из галер, догонит их и потопит. У этих идиотов даже нет артиллерии!

«Люронна» приняла сигналы и бросилась на фелуки. Вскоре бухнула пушка, и прибрежные скалы отозвались грохотом. Анжелика передала трубу Савари и поспешно зажала уши руками.

Фелуки спокойно плыли себе в открытом море. Галеры «Королевская лилия» и «Конкорда», державшиеся на задней линии, выдвинулись вперед в погоне за легкой добычей. Пушки грохнули еще несколько раз.

– Попали!

Треугольный парус одной из фелук упал в воду. Секунды – и все судно вместе с командой погрузилось в море. Неск

Страница 39

лько черных голов виднелись среди волн. Другая фелука пыталась подойти к ним, но «Королевская лилия» и «Конкорда» зажали ее с обеих сторон, и фелуке пришлось снова удирать.

– Браво! – произнес адмирал. – Пусть теперь эти три галеры подойдут к мысу у входа в бухту.

Галеры, отошедшие уже на значительное расстояние, начали маневр, что было нелегко, так как море сильно волновалось. В это время раздался крик наблюдателя с мачты:

– По правому борту военная шебека! Идет на нас!..




Глава XII


У входа в бухту появилось судно с поднятыми парусами. Оно быстро пролетело между скалами.

– Повернуться лицом к врагу! Стрелять из трех орудий по моей команде! Огонь!

Главная большая пушка откатилась на мостки после выстрела. Запах пороха щекотал ноздри оглушенной Анжелики. Сквозь дым до нее доносились один за другим четкие ясные приказы.

– Пушки по правому борту – в позицию! Шебека нас обгоняет. Стрелять из всех мушкетов, потом повернуться и снова прицелиться. Огонь!..

Раздался ружейный залп вслед за не отзвучавшим еще грохотом большой пушки. Но шебека избежала попадания ядер и была еще слишком далеко, чтобы мушкетные выстрелы могли задеть ее. Савари разглядывал ее в свою подзорную трубу с таким интересом, с каким натуралист рассматривает какую-нибудь муху.

– Прекрасное судно. Построено из сиамского тика. Это бесценная древесина. Дерево должно сохнуть пять лет на корню, после того как снимут кору, а потом еще семь лет стволы лежат под крышей, и тогда только их распиливают. На грот-мачте у них белое знамя, а на корме флаг марокканского короля и особая метка: красный кружок, а в середине – серебряное экю.

– Это метка господина Рескатора, – с горечью проговорил де Вивонн, – этого и следовало ожидать.

Сердце Анжелики подскочило. Перед ней был этот ужасный Рескатор, тот, кто погубил ее сына, тот, кого храбрые офицеры его величества боялись всерьез. Де Вивонн и Лаброссардьер внимательно следили за маневрами врага, перекидываясь замечаниями.

– У него новое судно, у этого чертова Рескатора. Великолепные линии. И сидит очень низко, ниже полета ядер наших пушек. Вот почему мы не попали в него, хотя оно было прямо перед нами. А пушек двадцать четыре! Черт побери!..

В открытых люках по обоим бортам шебеки виднелись круглые жерла пушек, и над каждой поднимался дымок, свидетельствующий, что пушкари наготове и запалы у них в руках.

На шебеке взлетели сигнальные флажки: «Сдавайтесь, а не то мы вас потопим».

– Наглец! Думает напугать флот короля Франции? Где ж ему нас топить, он слишком далеко. Вот уже подходит «Конкорда», сейчас он окажется у нее под обстрелом. Поднять на носу боевое белое знамя, а на корме знамя с королевскими лилиями!

Вражеское судно вдруг изменило курс. Оно стало описывать круг, уклоняясь от пушек, нацеленных на остров и на восток. Двигалось оно очень быстро, на всех парусах. Раздалось еще несколько пушечных выстрелов, это старались попасть в противника «Королевская лилия» и «Конкорда», возвращающиеся из погони за фелуками.

– Промах! – с досадой констатировал де Вивонн и вытащил из коробки несколько засахаренных фисташек. – Теперь надо остерегаться. Он повернется к нам и попробует нас утопить. Надо маневрировать, чтобы не подставлять ему бок.

Галера стала поворачиваться. Несколько мгновений царила тяжелая тишина, слышны были только ритмичные удары гонга надсмотрщиков, словно стук испуганного сердца.

А потом на них помчался пиратский корабль, как и предвидел французский адмирал. Он летел, как морской орел, и в мгновение ока оказался позади всей французской эскадры. Мгновенно остановился и сменил паруса.

– Прекрасно маневрирует проклятый корсар! – проворчал Лаброссардьер. – Досадно, что он нам враг.

– Теперь, кажется, не время любоваться его ловкостью, господин де Лаброссардьер, – сухо заметил де Вивонн. – Канониры, успели перезарядить пушки?

– Да, ваша светлость.

– Стрелять залпом по моей команде! Мы перед ним, а он к нам повернут боком. Удобная минута.

Но тут же раздался залп двенадцати пушек с правого борта пиратского судна. Казалось, в море внезапно забил гейзер, и скрыл противника за облаком пены. В воздух со страшным грохотом полетела масса обломков, огромная волна залила каторжных гребцов «Ла-Рояли», сломав множество весел по левому борту, как спички.

Анжелика, оглушенная и залитая водой, держалась за поручни. Герцог де Вивонн, упавший на палубу, уже поднялся и воскликнул:

– Неплохо! Он в нас не попал. Дайте подзорную трубу, Лаброссардьер! Кажется, мы теперь…

Он остановился с открытым ртом, совершенно ошеломленный, не веря своим глазам.

Там, где только что была галера с боевыми припасами, в море крутилась огромная воронка, затягивавшая обломки весел и остатки судна. Ко дну пошло судно со всей командой, сотней каторжников-гребцов и, главное, с четырьмя сотнями бочонков пороха, пуль, картечи.

– Все наше вооружение, – еле выговорил де Вивонн. – Вот бандит! А мы попались на его уловку. Он не в нас целился, а в корабль с боевым

Страница 40

припасами. Другие галеры погнались за фелуками и оставили его без прикрытия. Но мы его потопим… Мы еще потопим его! Игра не кончена.

Молодой адмирал сорвал с себя мокрую шляпу и насквозь промокший парик, яростно швырнул их наземь и приказал:

– Вывести «Дофину» на первую линию! Она еще не стреляла, у нее все заряды целы.



Вражеский корабль маневрировал поодаль, поворачиваясь то носом, то левым бортом с готовыми стрелять пушками. Быстро подошла и заняла свое место «Дофина», та самая галера, вспомнила Анжелика, на которой среди гребцов были сообщники Рескатора, те, кто пел по-арабски, чьего запевалу казнили накануне ночью. Она подумала, что не следовало использовать военнопленных в ответственных маневрах. Не успела она додумать это, как увидела, что длинные весла гребцов из средней партии взметнулись в беспорядке, разновременно, и стали цепляться друг за друга. «Дофина», заканчивавшая поворот, задрожала, словно споткнувшись, склонилась, как раненая птица, и вдруг почти легла на левый бок. Среди треска и криков громче всего звучали пронзительные голоса мавров.

– Каждой галере послать свою фелуку и каик на помощь тонущим!

Это делалось медленно. Анжелика отвернулась, закрыв глаза руками. Невозможно было смотреть на переворачивающуюся галеру. Большинство членов команды и все прикованные гребцы были обречены: опрокинувшийся корпус судна должен был раздавить и потопить их. Выброшенные в море солдаты, которых тянуло на дно тяжелое снаряжение – сабли и пистолеты, – молили о помощи.

Когда Анжелика решилась открыть глаза, высоко в небе перед ней белели десять парусов, раздуваемых ветром. Шебека была совсем близко к адмиральской галере. Блестел как лакированный ее широкий, плавно двигавшийся корпус, на носу и на корме были видны смуглые берберы в просторных белых одеждах с яркими поясами, с мушкетами в руках.

Впереди стояли два человека в окружении охранявших их янычар в зеленых тюрбанах, с короткими саблями. Эти двое внимательно рассматривали через подзорные трубы галеру «Ла-Рояль». Сначала Анжелика решила, что это тоже мавры, несмотря на европейскую одежду, потому что у них были темные лица, но потом заметила их белые руки и поняла, что они в масках.

Подошедший к ней де Вивонн глухо проговорил:

– Смотрите, тот, кто выше ростом, в черной одежде с белым плащом, – это он, Рескатор. Второй – его помощник, по имени или, скорее, по прозвищу капитан Язон. Грязный авантюрист, но моряк хороший. Думаю, он француз.

Анжелика протянула задрожавшую руку за трубой Савари. Эти два человека различались между собой почти как Дон Кихот и Санчо Панса, только тут было не до улыбок. Капитан Язон, невысокий коренастый человек, был в военном мундире с широким поясом, с огромной саблей, задевавшей его сапоги. Он казался полной противоположностью высокому худому пирату по имени Рескатор, одетому в черный костюм старинного испанского покроя и высокие, плотно прилегающие к ногам сапоги с маленькими отворотами, подчеркнутыми золотой оторочкой. На голове у него были завязанный по-корсарски красный платок и большая черная шляпа с красным плюмажем. В угоду мусульманским нравам он носил широкий белый шерстяной плащ с золотой вышивкой, развевавшийся на ветру.

Содрогнувшись, Анжелика подумала, что он походит на Мефистофеля. Казалось, от него исходило своеобразное обаяние. Интересно, в такой же бесстрастной неподвижности он смотрел, как в воду погружается галера, на которой стоит ребенок, простирающий руки и призывающий отца?

– Почему же его не потопят? – закричала она, не в силах сдержаться, забыв о страшном зрелище полуперевернутой «Дофины».

Героическими усилиями команды судно еще держалось на плаву, но было ясно, что поднять его невозможно и оно медленно идет ко дну, несмотря на отчаянную работу всех помп.

С шебеки спустили каик, в него сошел помощник Рескатора.

– Они предлагают переговоры, – удивился де Вивонн.

Вскоре этот человек поднялся на борт «Ла-Рояли» и, представ перед офицерами, отвесил им по-восточному глубокий поклон.

– Приветствую вас, господин адмирал, – произнес он четко по-французски.

– Я вероотступников не приветствую, – бросил де Вивонн.

Под маской мелькнула странная улыбка, и человек перекрестился:

– Я такой же христианин, как и вы, господин адмирал, и мой господин, его светлость Рескатор, тоже.

– Христианам не пристало командовать неверными.

– Наши экипажи состоят из арабов, турок и белых. Совершенно так же, как и ваши. – Он бросил взгляд на скамьи гребцов. – С одной только разницей: наши не прикованы.

– Хватит разговоров, чего вы хотите?

– Дайте нам спасти и забрать наших мавров, которых вы держите в плену на галере «Дофина», и мы уйдем, не продолжая боя.

Де Вивонн бросил взгляд на гибнущую галеру:

– Ваши мавры пойдут ко дну вместе с этим обреченным судном.

– Вовсе нет. Мы предлагаем поднять галеру.

– Это невозможно!

– Мы можем это сделать. Наша шебека движется быстрее, чем… чем ваши недотепы. – В его голосе звучало презрение. – Но решайте ск

Страница 41

рее, время идет, и через несколько мгновений будет слишком поздно.

В душе де Вивонна боролись разные чувства. Он понимал, что ничего не может сделать для «Дофины». Согласиться значило спасти прекрасную галеру, да и несколько сот человек в придачу, но капитулировать перед противником, уступавшим по численности… Однако он отвечал за королевскую эскадру. Что же, колебаться было нельзя.

– Согласен, – произнес он сквозь зубы.

– Благодарю вас, господин адмирал.

– Предатель!

– Меня зовут Язон, – иронически отвечал тот и повернулся к трапу.

Герцог де Вивонн плюнул ему вслед:

– Француз, нельзя усомниться в том, что вы француз, слыша вашу речь! Негодяй! Как вы дошли до того, что отказались от своих!

Корсар обернулся. В прорезях маски его глаза сверкнули как молнии.

– Свои первыми отказались от меня, – его рука протянулась к прикованным гребцам, – и я провел долгие годы гребцом на королевских галерах. Лучшие годы моей юности. А я не сделал ничего дурного!

– Ну конечно!..

Лодка отошла. Герцог де Вивонн, сжимая кулаки, не мог больше сдерживаться. Позволить беглому каторжнику командовать, терпеть оскорбления от галерного гребца! А Рескатор там глядит и смеется. Ему забавно… Да, это ему забавно!

– Ваша светлость, вы доверились слову неверных? – спросил один из лейтенантов, дрожавший от возмущения.

– Одно бесспорно, что вашего мнения я не спрашиваю, молокосос. Слово пирата бывает тверже слова принца. Что вы об этом думаете, Лаброссардьер?

– Совсем неожиданный ход, ваша светлость, в стиле этого злого шута. Я бы не поверил, если бы пришлось иметь дело с Меццо-Морте или берберскими капитанами, известными своим коварством.

– Поднять парадные флаги и объявить перемирие!



Шебека двинулась и быстро отошла на несколько кабельтовых, не боясь уже повернуться к врагу правым бортом, на котором, впрочем, сохраняли готовность к бою двенадцать заряженных пушек.

Вдруг шебека спустила все паруса, это приостановило ее ход, и она оказалась точно позади гибнущей «Дофины», под прямым углом к ней. Спущенные с галер фелуки и каики только начали подбирать тонущих. На шебеке Рескатора царило сильное оживление. Мавры укрепили канаты внизу грот-мачты, потом принесли туда лебедку.

На борту «Ла-Рояли» офицеры стояли не дыша, солдаты и матросы словно окаменели. Рескатор вышел из неподвижности. Он что-то подробно разъяснял своему помощнику, жестами показывая предстоящие маневры. Потом по его знаку к нему подбежал один из янычар и взял его плащ и шляпу. Другой подал сложенный кольцами канат. Рескатор положил его на плечо, бросился на нос шебеки, вскарабкался на бушприт и продвинулся по нему на несколько шагов.

В это время его помощник обратился в рупор к капитану «Дофины», советуя оставить кормовой якорь, чтобы галеру не закружило, когда шебека потащит ее, всю тяжесть по возможности перенести на правый борт и потом, когда галера начнет выравниваться, быстро перейти на левый борт, чтобы она не завалилась в другую сторону.

– Неужели этот черный дьявол собирается бросить свой канат, как индейское лассо, и зацепиться за правый борт «Дофины»?

– Похоже на то.

– Но это невозможно! Ведь канат страшно тяжел. Надо быть геркулесом, чтобы…

– Смотрите!

На фоне синего неба появился высокий черный силуэт. Раздался свист летящего каната, и петля его зацепилась за выступ посредине правого борта «Дофины». Бросивший его человек в маске, увлеченный силой толчка, чуть не соскользнул с бушприта, но успел ухватиться обеими руками и с ловкостью обезьяны вернулся на свое место у мачты, выпрямился, проверил крепление каната и затем привычным небрежным шагом пошел по шебеке. На борту ее поднялись восторженные крики, мавры подбрасывали свои мушкеты в знак радости.

Лаброссардьер глубоко вздохнул:

– Ловко получилось. Как у фокусника с Нового моста.

– Любуйтесь, восхищайтесь, мой друг, – криво усмехнулся де Вивонн. – Вот вам и новая сказочка для скандальной хроники Средиземноморья. Легендам о господине Рескаторе пищи хватает.

На шебеке в это время так поставили паруса, чтобы она могла медленно отойти. Черные матросы и турки перебежали на мостик и взялись за шесть огромных весел, чьи удары подкреплялись порывом ветра. Канат натянулся. Все люди, еще остававшиеся на левом борту галеры, бросились на правый, навалившись на поручни с той стороны, где был закреплен канат. Погруженный в воду бок дернулся и с громким шумом поднялся. По команде капитана все матросы перешли на правый борт, восстанавливая равновесие. Выпрямившаяся «Дофина» судорожно закачалась, потом успокоилась и остановилась. Раздался последний приказ:

– Все к помпам! Всем вычерпывать воду!

Тут уже со всех галер раздались восторженные крики.

Вскоре от корсарского судна опять отошел каик, направляясь теперь к «Дофине».

– У них с собой горн и все кузнечные принадлежности. Они собираются расковать всех своих галерников.

Это продолжалось немало времени. Наконец на палубе появились освобожденные арабы и с ними десяток турок, выбранн

Страница 42

х среди самых сильных гребцов.

Герцог де Вивонн, побагровев, схватил рупор:

– Предатели, пираты, псы неверные! Почему нарушаете договор?.. Речь шла только об освобождении ваших мавров… Не имеете права брать этих турок!

Капитан Язон отвечал:

– Это цена крови. Мы забираем их вместо того мавра, которого вы приказали убить.

– Успокойтесь, ваша светлость. Надо вам пустить кровь. Я сейчас пришлю врача, – предложил Лаброссардьер.

– У врача и без того хватит дел. Пусть составит списки убитых и раненых, – мрачно отвечал молодой адмирал.

Пиратская шебека на всех парусах исчезла вдали.




Глава XIII


Герцог де Вивонн прокричал из лодки, улыбаясь:

– До свидания, дорогая моя! Мы встретимся через несколько дней на Мальте. Молитесь за мою победу!

Анжелика, стоявшая у поручней, заставила себя улыбнуться. Она сняла свой пояс из лазурного шелка с золотой бахромой и бросила его молодому человеку:

– В залог победы прицепите его к вашей шпаге.

– Спасибо! – кричал де Вивонн из уносившего его каика.

Он поцеловал пояс, привязал его к эфесу шпаги и выпрямился, прощально махнув рукой.

Анжелика подумала, что не стоит огорчаться этой разлуке. Де Вивонн решил преследовать Рескатора, надеясь догнать его неподалеку от Мальты, где можно было получить помощь от галер рыцарей ордена Святого Иоанна Иерусалимского. Адмиральская «Ла-Рояль» была слишком тяжела и неповоротлива для такой гонки, потому он перебрался на «Люронну», оставив свою галеру и Анжелику под охраной де Лаброссардьера и нескольких солдат. До Ла-Валлетты «Ла-Рояль» должна была идти медленнее, небольшими переходами, вместе с «Дофиной», у которой надо было починить полученные повреждения.

Боевые галеры построились и вскоре исчезли из виду, укрытые густой завесой дождя, приближающегося с юго-запада. Скоро дождь застучал по палубе все сильнее раскачиваемой галеры. Анжелика укрылась в шатре.

– Досталось нам от пиратов, а теперь надо ждать неприятностей от моря, – заметил де Лаброссардьер.

– Это буря?

– Еще нет, но скоро будет.

Дождь перестал, но небо оставалось серым, и волнение на море не утихало. Несмотря на порывы влажного ветра, налетавшего время от времени, дышать было тяжело. Разговоры славного Савари и лейтенанта де Миллерана, немного оттаявшего после отъезда де Вивонна, к которому он испытывал отчаянную ревность, навели на Анжелику смертельную скуку.

– Зачем я только оказалась на этой галере? – сказала она Савари и печально улыбнулась, вспомнив Версаль, Мольера и его шутки.

Наступила ночь, и де Лаброссардьер посоветовал ей запереться в каюте под мостиком. Она не могла решиться на это и сказала, что спустится в каюту, только если оставаться на корме будет совсем невозможно. Сильные удары волн вызвали килевую качку, которая в конце концов погрузила ее в глубокий сон.



Проснулась она, словно после кошмара, в чернильной тьме и, приподнявшись на ложе, ощутила что-то необычное. Сильная качка продолжалась, хотя ветер как будто утих. Вдруг она поняла, что ее разбудило. Это была тишина. Не слышно было гонгов надсмотрщиков. Никаких звуков! Можно было подумать, что галеру, оставленную людьми, несет по волнам, как обломок после кораблекрушения. Ужас охватил молодую женщину. Она позвала:

– Господин де Лаброссардьер!

Ответа не было. Ей удалось встать и с трудом сделать три шага. Она споткнулась обо что-то мягкое и чуть не упала. Нагнувшись, она нащупала галуны мундира. Анжелика схватила за плечо человека, лежавшего на полу, и потрясла его:

– Господин де Лаброссардьер, проснитесь!

Он подчинялся ее руке со странной покорностью. Анжелика лихорадочно искала его лицо и в ужасе отпрянула, ощутив смертельный холод.

Поднявшись, она отыскала свой саквояж, который всегда держала под рукой, а в нем дорожный фонарик, высекла огонь и после трех попыток – ветер гасил огонек – сумела накрыть его красным стеклом и осветить шатер.

Господин де Лаброссардьер лежал на боку. Глаза его уже остекленели, на лбу зияла страшная рана. Обойдя его, Анжелика добралась до порога. Там она споткнулась еще об один труп – солдата, видимо также убитого одним ударом. Она осторожно приподняла край полога и огляделась. Во тьме виднелись какие-то огоньки в той стороне, где помещались гребцы. По мосткам над их скамьями двигались какие-то силуэты, но это были не надсмотрщики с длинными плетями, а хрипло перекликавшиеся фигуры в красных рубахах.

Анжелика опустила полог и отступила в глубину шатра, не обращая внимания на пену, заливавшую ее, когда на корму накатывала особенно большая волна. Ужас охватил ее. Теперь она понимала, почему больше не слышно гонгов.



Шаги босых ног заставили ее поднять голову. У входа в шатер стоял Никола в каторжных отрепьях. На заросшем лице под шапкой спутанных волос сверкал тот же взгляд, та же улыбка, напугавшая ее когда-то, когда она увидела его за окном таверны. Он заговорил, и его сбивчивая отчаянная речь казалась продолжением кошмара.

– Маркиза Ангелов… красавица моя… мечта моя… Видишь меня?

Страница 43

Ради тебя я разбил свои цепи… Одним ударом управителя, другим – надсмотрщика. Ха-ха-ха! Мы всех их побили… Мы уж давно это готовили… Но рискнули из-за тебя… Увидеть тебя тут… Живую!.. Такой, какой ты мне представлялась все эти десять лет, когда я смотрел на небо… А ты принадлежала другому… Что ж это?.. Ты его целовала и ласкала… Я тебя знаю! Ты своей жизнью жила, а я своей… Ты вроде выиграла… Но это не навсегда… Колесо поворачивается. Вот оно и привело тебя сюда…

Он подходил к ней, протягивая руки со следами цепей на запястьях – цепей, в которые он так долго был закован. Никола Каламбреден два раза убегал с каторги и опять оказывался на галерах. Но на третий раз он победил. Он и его товарищи убили всю команду, всех солдат и офицеров. Галера была в их власти.

– Ты почему не отвечаешь?.. Испугалась?.. А ведь я когда-то держал тебя в объятиях, и ты тогда не очень-то боялась!

Сверкнула молния, расколовшая небо пополам, и вдали пророкотал гром.

– Ты разве не узнала меня? Не может этого быть… Я уверен, что ты меня узнала еще тогда…

До нее донесся запах соли и пота от его лохмотьев. Охваченная отвращением, она закричала:

– Не трогай меня! Не трогай меня!

– Ага, ты меня узнала. Скажи, кто я?

– Ты Каламбреден, бандит.

– Нет, я Никола, который был твоим повелителем в Нельской башне…

Налетела большая волна, накрыв их с головой, и Анжелике пришлось ухватиться за поручни, чтобы ее не смыло в море. Тяжелый удар по палубе слился с грохотом грома. Молодой каторжник появился у порога в растерянности:

– Каид, главная мачта обломилась. Что делать?

Никола с руганью отряхнул свои лохмотья и набросился на парня:

– Идиот несчастный… что ж ты требовал убить всех матросов, если не знаешь, как тут управляться? Ты же сказал, что знаешь, как вести судно по морю.

– Так парусов больше не осталось.

– Прекрасно! Значит, будем грести. Пусть за привычное дело берутся те, кого мы еще не расковали. А ты иди отстукивай им ритм. Я их заставлю поработать, этих черномазых и несогласных!



Он ушел, и скоро на галере вновь раздались монотонные удары гонга, слышные сквозь свист бури. Галера, какое-то время болтавшаяся в разные стороны, приняла нормальное положение после того, как Никола несколькими ударами топора перерубил основание мачты и сильная волна смыла ее с судна. Заработали помпы, и весла помогли галере выровняться.

Теперь, когда кошмар принял определенную форму, к Анжелике вернулось хладнокровие. Ей уже случалось переживать смертельный испуг, но, когда напряжение доходило до предела, в ней просыпались ярость и боевой дух, помогавшие одержать победу.

Вымокшее платье прилипало к телу и мешало двигаться. Она с трудом добралась до своего саквояжа, открыла его, вытащила оттуда одежду и, воспользовавшись затишьем, стащила с себя платье и промокшее белье. У нее был с собой взятый на всякий случай мужской костюм из тонкого серого сукна; кое-как она натянула его на себя. В кюлотах и застегнутом до самого горла камзоле она чувствовала себя в большей готовности справиться и с кораблекрушением, и с каторжниками. Она надела сапоги, скрутила волосы и засунула их под фетровую шляпу. У нее хватило предусмотрительности снова порыться в саквояже, отыскать там все деньги, что у нее еще оставались, и спрятать их в поясе. Все это она успела сделать при качке, замиравшей лишь на минуты, и часто залетавших в шатер волнах, заливавших пол, по которому скользило тело несчастного Лаброссардьера.



Вновь появился Никола и завопил: «Анжелика!» – увидев силуэт молодого человека и не понимая, куда она пропала. Вглядевшись, он сказал с облегчением:

– Ах, это ты. А я уж подумал, что тебя смыло за борт, когда не увидел тебя в платье.

– За борт может очень легко смыть, если эта качка продолжится.

Сквозь дыры в стенах шатра со свистом дул ветер. За Никола шел старый одноглазый каторжник с седой головой. Наклоняясь против ветра, он твердил:

– Оттуда видно… Оттуда видны пляшущие огоньки… Там есть гавань, говорю тебе… Там надо укрыться от бури…

– С ума ты сошел!.. Нам что ж, опять попасть в руки надсмотрщиков!

– Это маленькая рыбацкая гавань. Мы их напугаем, и они будут вести себя смирно. А как только море успокоится, мы уйдем оттуда. А если мы не войдем в гавань, то разобьемся о скалы.

– Я не согласен.

– Что ж ты предлагаешь?

– Попробуем продержаться на море, пока не наступит затишье.

– Ты сошел с ума! Это старое корыто столько не выдержит.

– Что ж, решим вместе. – Он схватил Анжелику за руку. – Ты иди и стань под мостиком. А тут тебя может смыть. Не хочу, чтобы ты досталась рыбам. Ты – для меня…

Во тьме угадывался беспорядок разоренной галеры. Помещения для гребцов были наполовину залиты водой. Под ударами плеток своих прежних сотоварищей галерники-иностранцы – русские, мавры и турки – гребли, напрягая все силы, издавая время от времени крики отчаяния и ужаса.

А куда же делся мэтр Савари? И что стало с Флипо?

Никола опять оказался возле нее:

– Все хотят войти в ту гавань.

Страница 44

А я не хочу. И еще несколько человек не хотят. Мы сейчас спустим фелуку и уйдем в ней. Пошли, маркиза.

Она пыталась ускользнуть от него. Она надеялась на спасение, если галера со взбунтовавшимися каторжниками войдет в гавань. Но Никола поймал ее, взял на руки и понес к фелуке.



Рассвело. Их лодка подпрыгивала на гребнях волн, как ореховая скорлупка. Небо прояснилось, облака исчезли, но море оставалось темно-зеленым и бурным. Оно яростно швыряло к берегу жалких людей, дерзнувших противостоять его гневу.

Когда лодка оказалась совсем близко от грозных береговых скал, Никола воскликнул:

– Ну, что Бог даст, каждый за себя!

Каторжники попрыгали в воду.

– А ты умеешь плавать? – спросил Никола Анжелику.

– Нет.

– Все равно, давай.

Он бросился с ней в море, стараясь поддерживать ее голову над водой.

Анжелика порядком глотнула морской воды и чуть не захлебнулась. Волна вырвала ее из рук Никола и понесла к берегу со скоростью мчащейся лошади. Ее ударило о скалы, и она вцепилась в них с нечеловеческой силой. Наконец волна откатилась, и Анжелика проползла немного выше. Но налетела другая бешеная волна, накрыв ее с головой, словно холодным саваном, потом схлынула и снова догнала ее. И все-таки Анжелике удавалось каждый раз продвинуться еще немного вперед. И наконец она вытащила свое тяжелое как свинец тело на береговой песок. Еще! Еще немного!.. Она проползла вперед, нашла какую-то ямку среди песка и сухой травы, залезла туда и потеряла сознание.



Первая ее мысль была совсем ребяческой. Она открыла глаза, увидела над собой суровое синее небо и со страхом подумала, что за всю эту жуткую ночь ей ни разу не пришло в голову обратиться к Богу и предать Ему свою душу. Эта забывчивость ужаснула ее, словно она обнаружила в себе какое-то скрытое зло. Смущенная, она не смела исправить свою оплошность и возблагодарить Провидение за то, что оно снова даровало ей жизнь. С трудом она приподнялась. Ее тошнило от морской воды, которой она столько наглоталась, и… Стоило ли благодарить Провидение? На берегу, в нескольких шагах от нее, спасшиеся каторжники развели костер.

Солнце поднялось уже высоко и грело так сильно, что на ней высохла промокшая одежда и даже волосы. Правда, в них было полно песка. Саднило обожженную солнцем кожу лица, руки были исцарапаны.

Понемногу к ней вернулись все чувства. Она слышала хриплые голоса каторжников у костра. Их было человек десять. Двое что-то готовили на огне, остальные стояли кружком и спорили о чем-то.

– Нет, так не пойдет! – кричал рослый белокурый галерник. – Мы все делали, как ты велел, соблюдали закон перед тобой. Теперь ты должен соблюдать его перед нами.

– Мы все ее заслужили, эту адмиралову маркизу, – заявил другой тягучим и картавым голосом. – Почему это ты говоришь, что она только тебе должна достаться?

Никола стоял к Анжелике спиной, и она не слышала его ответа. Но каторжники бурно протестовали:

– Так мы и поверили, что она тебе раньше принадлежала!

– Как это может быть? Она дама высшего света, что? у нее могло быть с таким, как ты?

– Хочешь надуть нас, приятель? Так не делается.

– А если он и правду говорит, это все равно ничего не значит. В Париже свои правила, а на галерах – свои.

Один из галерников, лысый и беззубый старик, произнес, подняв палец:

– Знаешь, как говорят в Средиземноморье: «Рыба – баклану, добыча – пирату, а женщина – всем».

– Всем, всем! – завопили остальные, угрожающе надвигаясь на своего предводителя.

Анжелика подняла глаза к вершине скалы. Надо было попытаться добраться туда. Может быть, удастся спрятаться среди кустов или в зарослях пробкового дуба, которые покрывали побережье. Наверное, тут есть и жители. Рыбаки защитят ее.

Она осторожно встала на колени. Если бы там затеяли драку, у нее было бы время уйти. Но ссора затихла. Кто-то проговорил:

– Ну ладно, пусть будет так, возражать не будем. Ты у нас главный, значит имеешь право первым попользоваться… Но другим тоже оставь…

Грубый смех сопровождал эти слова. Анжелика увидела, что Никола идет к ней быстрыми шагами. Она попыталась бежать, но он в три прыжка догнал ее и схватил за запястье. Глаза его яростно сверкали, раздвинутые губы открывали почерневшие от табака зубы. Он даже не заметил ее сопротивления, а просто потащил почти бегом по крутой козьей тропинке наверх. До них доносились похабные шутки и смех прочих галерников. Никола тащил ее по камням сквозь колючие кусты, а ветер трепал волосы Анжелики, словно знамя. Она ничего не видела и задыхалась.

– Остановись! – закричала она. Каторжник продолжал бежать. – Остановись! Я больше не могу!

Наконец он расслышал, остановился и огляделся, словно пробудившись. Они выбрались на край скалы, и теперь море лежало у их ног. Его темная, почти черная синева контрастировала со светлой синевой неба, в которой чертили узоры белые чайки. Свежий воздух охватил их.

Беглый каторжник вдруг ощутил этот безграничный простор:

– Все это теперь мое, все это…

Он выпустил Анжелику, развел р

Страница 45

ки, чтобы полной грудью вдохнуть чудный воздух, расправил плечи, ставшие еще шире за годы работы с веслом; узлы железных мышц выступали под красной рубахой.

Анжелика отпрыгнула в сторону и бросилась бежать. Он крикнул: «Вернись!» – и бросился за ней. Он настигал ее, и она повернулась к нему лицом, выставив вперед когти, как обозленная кошка:

– Не подходи ко мне… Не трогай меня…

Ее глаза так сверкнули, что он застыл на месте:

– Что с тобой? Ты что, не хочешь, чтобы я тебя поцеловал? А ведь столько времени прошло… Ты не хочешь, чтобы я приласкал тебя?

– Нет!

Брови его нахмурились. Казалось, он никак не мог понять, что она говорит, хотя напрягал внимание. Он вновь попытался схватить ее, но она увернулась, и он недоуменно забормотал опять:

– Что с тобой? Неужели ты так ко мне… Анжелика! Я ведь десять лет не имел женщины. Не прикасался ни к одной, да и не видел их… И вот ты появилась, ты оказалась тут, ты… Я разбил цепи, чтобы прийти к тебе, чтобы отнять тебя у другого… И что же, мне нельзя до тебя дотронуться?

– Нет.

В черных глазах каторжника заметалось безумие. Он бросился на нее и схватил, но она так яростно царапалась, что он снова выпустил ее, растерянно глядя на кровоточащие царапины на своих руках.

– Да что же с тобой? Ты не узнаешь меня, милочка? Все позабыла? Не помнишь, как спала возле меня там, в Нельской башне? Я ведь тебя ласкал, мы занимались любовью, когда мне хотелось и тебе хотелось… Это ж не сон! Это было на самом деле! Скажи, разве не так, что мы с тобой земляки, что я всегда только тебя и хотел… и ты хотела меня, даже накануне свадьбы. Это ведь правда, настоящая правда. Я всегда любил только тебя… И ты ничего не помнишь… Я Никола, твой друг Никола, который собирал тебе землянику…

– Нет, нет! – кричала она, отчаянно пытаясь убежать. – Никола давно уже умер. А ты – ты бандит Каламбреден. Тебя я ненавижу!

– А я тебя люблю! – взревел он.

Они бежали, продираясь сквозь кусты, сквозь какие-то колючие деревья. Наконец Анжелика споткнулась о пень и упала. Никола бросился на нее. Но она уже вскочила на ноги и начала отчаянно отбиваться, молотя его кулаками по лицу.

– Я ведь люблю тебя, – повторял он с недоумением. – Я всегда тебя любил, никогда не забывал… Столько лет подыхал на скамье галеры и все думал о тебе… Всегда думал о тебе, и ты мне снилась, я обнимал тебя во сне… А теперь я больше ждать не могу…

Он пытался сорвать с нее одежду, но с мужским костюмом Анжелики справиться было нелегко, а она продолжала отбиваться с нечеловеческой силой. Наконец ему удалось разорвать воротник и обнажить ее грудь.

– Ну позволь же мне! – умолял он. – Ну пойми… Я изголодался… Я помираю, так хочу тебя, тебя…

Среди зарослей мирта и можжевельника под налетающими порывами ветра продолжалась эта отчаянная безнадежная борьба.

И вдруг каторжника оторвало от нее и отбросило на несколько шагов в сторону. Из кустов появился человек в разорванном мундире. Плечи и грудь его были изранены, на распухшем лице засохла кровь, но Анжелика узнала молодого лейтенанта Миллерана.

Никола уже поднялся и тоже узнал его:

– А, господин офицер, значит, вы не пришлись по вкусу рыбам, когда вас выбросили за борт? Как жаль, что не я вас выбрасывал. Тогда бы вы уж не явились сюда нам ме…

– Негодяй! Ты за все ответишь! – крикнул молодой человек.

Никола бросился на него. Они были почти одного роста и силы, и борьба шла с переменным успехом. Они дрались на краю скалы. Вдруг Никола споткнулся, зашатался и, потеряв равновесие, полетел вниз. Анжелика отчаянно закричала. Послышался глухой удар тела, упавшего на прибрежные камни.

Лейтенант Миллеран вытирал пот со лба.

– Праведный суд свершился!

– Он умер! – кричала Анжелика. – Теперь он действительно умер. Ах, Никола! Ах! Теперь ты уж не вернешься…

– Да, он умер, – повторил офицер. – Вот уже море уносит его.

Оглушенный и обессиленный борьбой, он не понимал ее криков и боли, бросившей ее на колени на краю скалы.

– Не смотрите туда, сударыня, незачем. Он действительно умер. Вам больше нечего бояться. Но встаньте и, прошу вас, перестаньте кричать. Не надо, чтобы другие бандиты вас услышали.

Он помог ей подняться, и, с трудом передвигаясь, они стали удаляться от места трагедии.




Глава XIV


Они очень долго шли по пустынной местности и наконец заметили впереди черную башню замка, стоявшего на мысу.

– Слава богу! – прошептал лейтенант Миллеран. – Мы попросим гостеприимства у владельца.

Молодой офицер едва стоял на ногах. Позади была страшная ночь в ледяной воде, когда он еле держался на волнах, борясь с судорогами и отчаянием. А когда на заре он увидел берег, то из последних сил доплыл до него и свалился на песок. Потом, придя в себя, он подкрепился несколькими ракушками, которые нашел на берегу, и решил пробираться вглубь острова в поисках помощи.

Вдруг он услышал женские крики и выбежал на то место, где Анжелика боролась с Никола. Охваченный гневом при виде преступника, зачинщика бунта, стоившего жизни

Страница 46

го товарищам, Миллеран нашел в себе силы, чтобы расправиться с ним, но в схватке сам получил несколько жестоких ударов и теперь совершенно изнемогал. Анжелика тоже не могла похвастаться бодростью. Обоих томила жажда.

Увидев замок, они обрадовались и ускорили шаг. Вдали на берегу можно было различить человеческие фигуры, а за поворотом тропинки встретилось небольшое стадо коз, мирно жующих невысокую траву. Миллеран вгляделся в них. Вдруг он нахмурил брови и увлек Анжелику за камень, показав знаком, что надо лечь на землю.

– Что случилось?

– Не знаю… Но эти козы наводят на подозрение.

– Что же не так?

– Вполне возможно, что в бурные ночи их нарочно водят по берегу с фонариками на шее.

– Что это значит?

Он приложил палец к губам, потом ползком добрался до края обрыва и, оглядевшись, подозвал ее жестом.

– Я не ошибся. Смотрите, – шепнул он.

Под ними открывался вид на широкую бухту, над которой возвышался мрачный замок. В бухте, окруженной скалами, плавали остатки разбитого бурей судна. Прибой выносил мачты, весла, паруса, обломки позолоченных поручней, бочки, доски. Они сталкивались в волнах, а между ними виднелись человеческие тела. Выброшенные на камни трупы бросались в глаза благодаря их красным рубахам. А по берегу, над которым носились пронзительно кричавшие чайки, бродили мужчины и женщины с баграми, вытаскивая все, что держалось на воде. У скал другие люди переворачивали и осматривали тела утопленников. Несколько человек плыли на челноках к застрявшему на подводных камнях у входа в бухту перевернутому и разбитому волнами корпусу корабля.

– Это береговые разбойники, грабители разбитых кораблей. По ночам они вешают на своих коз фонарики. Мерцающие огоньки видны издалека и кажутся огнями гавани. Корабли, ищущие спасения, направляются сюда и разбиваются о камни, преграждающие вход в бухту.

– Сегодня ночью каторжники на галере увидели эти огни и хотели вести ее сюда, надеясь войти в спокойную гавань, – вспомнила Анжелика.

– Что ж, они дорого поплатились. А что скажет господин де Вивонн, когда узнает о гибели адмиральской галеры. Бедная «Ла-Рояль»!

– Что же нам делать?

Беззвучное появление десятка смуглых фигур избавило лейтенанта от необходимости отвечать.

Береговые разбойники связали пленникам руки за спиной и доставили к синьору Паоло де Висконти, который распоряжался здесь всем из своей башни, сооруженной из кусков застывшей лавы.



Это был генуэзец атлетического сложения. Могучие мышцы вздымались под его атласным камзолом, а ослепительная улыбка и злобный взгляд обличали в нем разбойника. Он и был разбойником, командовавшим на своем пустынном островке немногочисленными вассалами – совершенно дикими корсиканцами.

Он очень обрадовался, когда доставили пленных. Старая галера и несколько несчастных каторжников были слишком жалкой добычей.

– Офицер его величества французского короля! – воскликнул он. – Смею надеяться, синьор, что у вас есть состоятельные родственники, которые вас очень любят? А что это за прелестный юноша? Дио мио! – И он взял Анжелику за подбородок грязной рукой в дорогих перстнях.

Лейтенант де Миллеран холодно представил Анжелику:

– Мадам дю Плесси-Бельер.

– Так это женщина! О Мадонна! Но как она хороша! Красавица просто… Я люблю юношей, но женщина – это будет получше!..

Лейтенант де Миллеран узнал от него, что буря занесла их на дикий островок недалеко от Корсики, принадлежащий Генуе.

Из уважения к их титулам итальянец пригласил пленников к обеду. Его стол представлял забавную смесь роскоши и деревенской простоты. На чудесной кружевной скатерти лежало лишь несколько оловянных ложек, а вилок и вовсе не было. Пришлось брать еду пальцами с серебряных тарелок, помеченных клеймом знаменитого венецианского ювелира.

Герцог де Висконти угостил своих умиравших с голоду пленников жареным молочным поросенком, уложенным на листья каштана и пучки укропа. Потом слуги принесли большой оловянный котелок золотистого от шафрана супа, заправленного лапшой и сыром.

Несмотря на тревогу, Анжелика буквально набросилась на еду. Генуэзец бросал на нее разбойничьи взгляды и все подливал в украшенный искусной резьбой кубок черное сладкое вино, от которого она скоро разрумянилась. Насытившись, она испуганно посмотрела на лейтенанта. Тот понял и пришел ей на помощь:

– Мадам дю Плесси очень утомлена. Нельзя ли ей отдохнуть в спокойном месте?

– Утомлена? Синьора ваша возлюбленная, синьор?

– Нет, – отвечал молодой человек, вспыхнув до корней волос.

– Так? Ну, тогда я очень доволен. Теперь я могу дышать! – воскликнул генуэзец, прикладывая руку с раздвинутыми веером пальцами к сердцу. – Я не хотел бы вас огорчить. Но… все получается прекрасно. – Он повернулся к Анжелике. – Вы устали, синьора? Я понимаю. Я не злодей!.. Я велю сейчас отвести вас в ваши… как говорят французы?.. в ваши апартаменты.



Ее провели в комнату на самом верху башни, по которой гуляли сквозняки. Там стояла кровать с дырявыми простынями и парчовыми одеялами, а

Страница 47

округ располагались венецианские зеркала, французские часы, турецкие сабли. Анжелике это напомнило комнату в Нельской башне – пристанище воров.

Маленькая служанка-корсиканка настойчиво предлагала ей принять ванну и надеть довольно красивое платье, вынутое из сундука, где оно хранилось вместе со множеством других, вытащенных, конечно, из чемоданов смелых путешественниц.

Анжелика с удовольствием погрузилась в бадью с горячей водой, расслабившей ее измученное тело, обожженное солнцем, саднившее от соленой морской воды. Но, вымывшись, она натянула свою прежнюю одежду, пусть измятую, изорванную и запачканную. Надежно завязала пояс, в котором хранились золотые монеты. Это золото и мужская одежда, казалось, как-то защищали ее.

Кровать как будто качало, и это напоминало морскую качку и не давало покоя ее измученным нервам. Перед ней кружились, возникая вновь и вновь, лица Никола, каторжников, синьора Паоло. Наконец она погрузилась в тяжелый сон.

Разбудили ее частые удары в окованные железом створки двери. Приглушенный голос звал:

– Госпожа! Госпожа!.. Это я… Госпожа маркиза, откройте мне!..

Она сжала пальцами виски. Струйки ледяного воздуха проникали в комнату.

– Это я, Флипо!

– Ты тут?

Она встала, пошатываясь, отодвинув засовы, и в приоткрытой двери увидела своего маленького слугу с масляной лампой в руках.

– Как вы поживаете, госпожа маркиза? – Мальчишка расплылся в улыбке.

– Но как же это?.. Как ты… – Она с трудом собиралась с мыслями. – Флипо, откуда ты взялся?

– Из воды, как и вы, госпожа маркиза.

Анжелика обняла мальчика и расцеловала:

– Маленький мой, как я рада! Я думала, что тебя убили каторжники или ты утонул при кораблекрушении.

– Нет. На галере Каламбреден узнал меня и сказал: «Он из наших». А я попросил его не убивать старого аптекаря, который им зла не сделает. Нас заперли в одном закутке. Потом господину Савари удалось сломать запор; была уже ночь, и буря в полном разгаре. Галерники вопили на гребных скамьях, а те, что освободились, бегали по судну, ища, за что бы ухватиться. Когда мы убедились, что вас на борту нет, мы с господином Савари решили спустить каик. Замечательный моряк этот старик, надо сказать! Но все равно мы попали в руки дикарей господина Паоло. Правда, мы остались целы, и они нам дали даже кое-что пожевать. Когда мы узнали, что и вы спаслись, мы очень обрадовались.

– Да, остаться в живых, конечно, очень хорошо, но положение у нас невеселое, мой бедный Флипо. Мы попали в руки страшных разбойников.

– Потому я и разыскал вас. Тут одна барка скоро выйдет в море… Это купец, которого задержал господин Паоло и который хочет убраться отсюда потихоньку. Он согласился подождать нас час, но надо спешить.



Анжелике не нужно было долго раздумывать. Все, что она имела, было на ней. Она огляделась, подумала, что один из кинжалов, украшавших стену, может пригодиться, и засунула его в рукав.

– А как же мы выберемся из замка?

– Попробуем. Тут все праздновали кораблекрушение галеры, на борту оказалось несколько бочек вина. Они все перепились как свиньи!

– А синьор Паоло?

– Я его не видел. Может быть, тоже храпит где-нибудь в углу.

Молодая женщина спросила про лейтенанта Миллерана. Но Флипо сказал, что его надежно заперли, так что приходилось предоставить его печальной судьбе.

Они спускались по бесконечным винтовым лестницам, где ветер задувал лампы и колебал пламя факелов, укрепленных в железных кольцах.

В последней зале прохаживался, слегка пошатываясь, генуэзец. Он увидел их, и улыбка его не предвещала ничего хорошего.

– Ах, синьора! Что же это? Вы пришли посидеть со мной? Я счастлив.

Анжелике оставалось спуститься еще на несколько ступенек. Она оценила ситуацию. Над головой синьора Паоло висела квадратная рамка из грубых реек, на которой были укреплены четыре толстых сальных свечи. Эта примитивная люстра держалась на шнуре, пропущенном через блок. Конец шнура был привязан к железному крюку над лестницей. Анжелике не потребовалось и трех секунд, чтобы выхватить из рукава кинжал и обрезать шнур, до которого она смогла дотянуться.

Она так и не узнала, стукнуло ли генуэзца этим светильником по голове, потому что свечи погасли прежде, чем упали. Они с Флипо услышали только крики синьора Паоло и грохот падения и поняли, что он хоть и жив, но в неважном состоянии. Воспользовавшись темнотой и беспорядком, Анжелика и Флипо разыскали дверь и без затруднений перебежали через двор. Здание было полуразрушено, и беглецы думали, что им придется перебираться через стену, когда Флипо заметил тропинку, ведущую к месту встречи.

Облака быстро бежали по ночному небу и вдруг раздвинулись, открыв круглую луну.

– Нам сюда, – шепнул Флипо.

Слышно было, как море бьется о песчаный берег. Они пробрались сквозь кусты и оказались в бухточке, где у барки ждали какие-то тени.

– Так это вы собирались накормить собой рыб возле берегов Корсики или Сардинии? – спросил голос с марсельским акцентом.

– Да, это я, – отвечала Анжелика. – В

Страница 48

т, возьмите, это вам за труды.

– Этим потом займемся. Забирайтесь в лодку.

Поблизости сыпал проклятиями мэтр Савари:

– Ваша жадность погубит вас, молох вы ненасытный, спрут, пиявка поганая!.. Вам только бы высосать у человека все состояние. Я же предложил вам все, что имею, а вы не хотите взять меня!

– Я плачу за этого господина, – сказала Анжелика.

– Многовато будет народу на борту, – проворчал хозяин барки, отходя к штурвалу и делая вид, что не замечает, как забирается туда старик со своим мешком, ящиком и бутылью.

Луну, издревле помогавшую в этих местах контрабандистам и беглецам, надолго затянули облака. Пока ничего не было видно, барка успела выбраться за скалы, где стояли на страже часовые генуэзца. Когда же серебряный серп луны выплыл вновь, огонь, пылавший на башне береговых разбойников, был уже далеко.

Марселец глубоко вздохнул:

– Ну вот и все. Теперь и петь можно. Возьми штурвал, Мучо.

Он вытащил из футляра гитару и стал умело перебирать ее струны. Скоро его звучный голос пронзил средиземноморскую ночь.




Глава XV


– Так это вы – та дама, что хотела из Марселя отправиться в гости в гарем Великого турка? Ну, надо признаться, вы последовательны. Что называется, уговорили-таки меня…

При утреннем свете Анжелика не без удивления узнала в хозяине барки «Красотка» того марсельца, который однажды так предостерегал ее против опасностей морского путешествия. Его звали Мельхиор Паннасав. Это был человек лет сорока, веселый, загорелый, в красно-белом неаполитанском колпаке. На нем были черные штаны, перехваченные широким поясом, обернутым несколько раз вокруг талии.

Он медленно пожевал свою трубку с лукавой усмешкой и, повернувшись к матросу, договорил:

– Да, можно сказать: чего хочет женщина, тому и сам Господь Бог не сможет противостоять.

Матрос, беззубый старикашка, тощий как прут и столь же молчаливый, сколь разговорчив был его хозяин, выразил свое согласие плевком.

Третьим, и последним, членом команды был мальчик-грек по имени Мучо.

– Итак, вы все-таки оказались у меня на борту, сударыня, – продолжал хозяин барки. – У меня тут не слишком просторно, да еще и груз. Но ведь я не думал, что у меня окажется в пассажирах дама… Что тут скажешь…

– Постарайтесь, пожалуйста, обращаться со мной как с юношей. Неужели меня уж никак нельзя принять за джентльмена?

– Может быть, сумеем в конце концов. Но пока мы тут среди своих. Незачем сейчас разыгрывать комедию.

– Я хочу, чтобы вы привыкли свободнее обращаться со мной на тот случай, если на нас нападут неверные.

– Ах вы, дурочка… прошу прощения, о чем вы мечтаете? Этим людям все равно, парень вы или девушка. Если у вас мордашка недурна, сразу ухватят. Можете справиться у Меццо-Морте, адмирала алжирского флота. Ха-ха-ха!

Он грубо захохотал, подмигивая своему бесстрастному матросу.

Анжелика пожала плечами:

– Действительно, это смешно – постоянно думать о роковой встрече с берберами или с Великим турком.

– Простите меня, сударыня. Я сам десять раз попадал в плен. Пять раз меня обменивали почти сразу, но в другие разы мне доставалось. В общей сложности я тринадцать лет провел в плену. Приходилось мне и виноград сажать на том берегу Босфора, и хлеб печь для гарема не упомню уж какого паши, у которого был загородный дом под Константинополем. Можете представить меня – меня – в роли булочника! Вот уж была морока, черт побери!.. Да еще приходилось печь их любимые лепешки, тонкие, как платок. Их надо было швырять в печь, как блины. Научился я руками ворочать, попадал точнехонько, стоило полюбоваться! Но уж очень противно было, что ходят кругом евнухи с саблями и все сторожат, не заглядываюсь ли я на красоток за решетками гарема…

– Друг мой, – заметил Савари, – вы не можете утверждать, что страдали в плену, если не попадали, как я, к марокканцам. Из мусульман они самые злобные. К своей религии они относятся всерьез и ненавидят христиан. В далекие от побережья города совсем не допускают белых и даже турок, которых они считают недостаточно правоверными. Меня они загнали в городок в пустыне, где добывают соль; он зовется Тимбукту. Ну, когда увидели, что я там помирать не собираюсь, отправили в другой город, в Марокко, – работать в мечети Эль-Муасин и в мечети султанши Ваиде.

– Да уж! Такому чудаку, который пускается в путь, не имея при себе ничего, кроме склянки с какой-то мазью, вполне пристало вымешивать глину с ослиным навозом и лепить из этого безобразные халупы – мечети неверных.

– Друг мой, вы меня оскорбляете. Вы ведь не видели ни мечети Эс-Сабат в Мекнесе, ни Карауин и Баб Гиса в Фесе, ни Королевского дворца, который много величественнее Версаля.

– А я говорю, это все халупы, лишь чуть обмазанные штукатуркой. Вот Святая София и Семибашенный замок в Константинополе – совсем другое дело. Это настоящие здания! Они ведь были построены христианами, когда Константинополь еще назывался Византией.

Дрожа от возмущения, мэтр Савари снял очки и стал их протирать.

– Во всяком случае, эти м

Страница 49

рокканские «хибары» не сравнить с теми лепешками, которые вы пекли для своего стамбульского паши. А что до моей склянки с мазью, как вы изволили выразиться, то вы относились бы к ней уважительнее, если бы знали, что в ней содержится.

– Черт побери, если вы мне нацедите оттуда стаканчик, я, может быть, возьму свои слова назад и принесу извинения, упрямый вы старикан.

Савари торжественно поднялся и достал свой драгоценный сосуд. С массой предосторожностей он вытащил обмазанную красным сургучом пробку и подставил горлышко под нос Мельхиору Паннасаву:

– Ощущаете этот божественный аромат, капитан? Персидские государи заплатили бы вам десять мешков золота, если бы вы хоть один раз привезли этот царский настой.

– Тьфу! Это, оказывается, не вино. Что ж это, лекарство какое-то?

– Это чистое минеральное мумие, извлеченное из священной скалы персидского владыки.

– Я слыхал об этой грязи, арабские купцы говорили, что она дорого стоит, но мне не хочется перевозить такое снадобье на моем корабле.

Марселец бросил на бутыль неприязненный, но не лишенный опасения взгляд. Ученый удовлетворился произведенным впечатлением и вытащил из кармана палочку красного воска и трут с огнивом:

– Я запечатаю сосуд заново, стоя против ветра, потому что достаточно ничтожного испарения мумие, чтобы вспыхнуло пламя. Я убедился в этом во время своих опытов.

– Так вы нас тут сожжете заживо! – вскричал Паннасав. – Матерь Божия, вот какая меня ждет награда за то, что я пожалел бедного старика, такого безобидного на вид. Не знаю, что мне мешает выбросить в море вашу проклятую склянку!

Он сделал угрожающий жест в направлении драгоценного сосуда, и Савари закрыл его своим телом. Капитан отвернулся, насмешливо ворча.

Анжелика смеялась:

– Так вам удалось сохранить свое мумие, мэтр Савари? Поразительно!

– Вы что думаете, я первый раз попал в кораблекрушение?

Старик держался независимо, но восхищение Анжелики явно польстило ему.



Погода была просто великолепная. Лишь редкие облака скользили по ясному небу, подгоняемые ветром, срывающим белые хлопья пены с гребней невысоких волн.

– Повезло нам, что буря кончилась, как только мы ушли от берега, – заговорил марселец, прочищая трубку. – Теперь до самой Сицилии море будет спокойно: синий простор, и больше ничего.

– А берберы? Вдруг выскочат… – заметил мэтр Савари.

– Не понимаю, как это вы решаетесь вновь и вновь пускаться в плавание, когда у вас обоих было столько опасных приключений, – сказала Анжелика. – Зачем вам путешествовать? Что вас гонит в путь?

– Зачем? А вы, кажется, начинаете соображать… Это добрый знак! Зачем я плаваю? Да ведь это мое дело, сударыня. Я веду торговлю. Вожу разные товары из одного порта в другой. Вот сейчас у меня лекарственные растения. Видите эти пакетики из оловянной фольги? В них шалфей и огуречная трава. На Ближнем Востоке я их обменяю на сиамский чай. Одни лекарственные травы на другие, так сказать.

– Чай не трава, – стал поучать Савари. – Он не относится ни к семейству губоцветных, ни к бурачниковым. Это листья куста, похожего на олеандр. Их настой очищает мозг, дает ясность глазам и очень помогает от ветров.

– Возможно, так оно и есть, – отвечал, посмеиваясь, марселец, – только я сам предпочитаю турецкий кофе. А чай я перепродам мальтийским рыцарям, которые торгуют им с берберами, алжирцами, тунисцами и марокканцами. Там, видно, все чай пьют. Ну а еще есть у меня некоторая толика кораллов да несколько чудесных жемчужин из Индийского океана, упрятанных хорошенько в моем поясе. Вот и все!..

Мореход из Прованса расправил плечи, потянулся и улегся на одной из скамеек, подставив лицо солнцу.

Анжелика сидела на носу, расчесывая волосы. Она устроилась против ветра, и золотая волна густых распущенных волос оттягивала ее голову назад, подставляя лицо жарким ласкам солнца.

Мельхиор Паннасав поглядывал на нее из-под полуприкрытых век:

– Говорите, зачем я плаваю? – Он улыбнулся. – Да потому, что для уроженца Марселя самое лучшее на свете – это носиться по белу свету между синим небом и синим морем в такой вот ореховой скорлупке. А когда еще окажется перед глазами красавица, которая распускает волосы по ветру, ну, тогда можно сказать…

– С правого борта косой парус, – разжал зубы старый матрос.

– Помолчи, мешаешь мне мечтать.

– Это арабский парусник.

– Подними флаг Мальтийского ордена.

Юнга пошел на корму и поднял красное полотнище с белым крестом посредине. Вся команда суденышка не без тревоги следила за реакцией арабского парусника.

– Уходят, – со вздохом облегчения произнес Паннасав, собираясь продолжать отдых. – Нет сильнее противоядия от всех смуглокожих, у кого на мачте знак полумесяца, чем флаг этих славных монахов, членов ордена Святого Иоанна Иерусалимского. Правда, их уже нет ни в Иерусалиме, ни на Кипре, ни даже на Родосе. Но на Мальте они крепко держатся. Вот уже сколько веков мусульмане не знают врагов злее. Испанцы, французы, генуэзцы, даже венецианцы – это все враги временные, с

Страница 50

учайные. А вот орден Святого Иоанна, эти рыцари-монахи, – это настоящий враг магометан. Мальтийский рыцарь с белым крестом на груди всегда готов разрубить сарацина пополам. Вот почему я, Мельхиор Паннасав, понимающий, что к чему, не пожалел истратить сто ливров, чтобы получить разрешение поднимать этот флаг. Пришлось и сверх того немало заплатить, но эти деньги хорошо вложены. Есть у меня еще и французский флаг, и знак герцога Тосканского, и еще один старинный флаг, который даст мне уйти от марокканцев, если повезет, да еще пропуск в марокканские владения. Вот эта бумага – просто сокровище! Мало кто ее имеет. Я ее берегу на самый крайний случай. Видите, сударыня, берберы ли нагрянут или еще кто, мы всегда готовы.




Глава XVI


На марсельском суденышке не было ни каюты, ни помещения для команды. Юнга Мучо подвесил два гамака и укрепил над ними непромокаемое, пропитанное льняным маслом полотно, чтобы как-то защитить Анжелику от соленых брызг ночью. Ветер ослабел, прекратился, но вскоре вновь поднялся, переменив направление. В быстро наступившей тьме моряки переставляли паруса.

– А фонарей вы не зажигаете? – спросила молодая женщина.

– Чтобы нас заметили?

– Кто?

– Разве угадаешь? – Марселец махнул рукой в сторону таящего невесть что горизонта.

Анжелика слушала гул моря. Прошло немного времени, и поднялась луна, серебряная дорожка протянулась от нее прямо к их кораблику.

– Пожалуй, теперь можно и спеть. – Мельхиор Паннасав взял гитару.

Звучная мелодия неаполитанской песенки взлетела над морской гладью, и море словно поглотило ее. Анжелика вдруг подумала, что на Средиземном море все поют. В песнях каторжники забывают о своих страданиях, моряки – о грозящих им опасностях. Испокон веков достоянием южных народов были сильные красивые голоса.

«А он, тот, кого называли золотым голосом Франции, ведь мог петь так, что его слава прошла бы через моря и земли…»

Охваченная внезапной надеждой, она воспользовалась тем, что Паннасав сделал передышку, и спросила его, не говорят ли в Средиземноморье о певце с особенно красивым и волнующим голосом. Марселец подумал и потом перечислил всех прославленных певцов от Босфора до Испании, включая Корсику и Италию, но никто из них не соответствовал приметам лангедокского трубадура.

С этим разочарованием она и уснула.

Когда она проснулась, солнце стояло уже высоко. Море было прекрасно. Суденышко плыло довольно быстро. Хозяин его, кажется, дремал за рулем. Старый матрос лежа жевал табак. Неподалеку спали, свернувшись калачиком, Флипо и юнга в красной рубашке, распахнутой на смуглой груди. Савари нигде не было видно. Исчез и сосуд с его драгоценным мумие.

Анжелика вскочила и встряхнула толком не проснувшегося хозяина корабля:

– Что вы сделали с мэтром Савари? Неужели насильно высадили его ночью?

– Если вы так будете дергаться, милая, пожалуй, и вас придется высадить.

– Ах, неужели вы так подло поступили?! Потому что у него не было денег? Ведь я сказала вам, что заплачу за него.

– О-ля-ля! – засмеялся тихонько капитан. – Свирепа, как Тараска, честное слово! Вы что же, воображаете, что корабль – не пиратский, разумеется, – может ночью войти в порт и выйти потом, словно окруженный облаком, так, что никто ничего не увидит и не услышит, без всяких формальностей, без ведома представителей Адмиралтейства и карантинной полиции? Крепко бы вам надо было спать, чтобы ничего такого не услышать.

– Но куда же он делся? – с отчаянием воскликнула Анжелика. – Не в море же упал?

– Правда, как-то странно, – согласился марселец, оглядываясь.

Кругом, сколько хватало глаз, простиралось синее мерцающее море.

– Я здесь. – Голос доносился словно из глубины, из царства Нептуна.

Приоткрылась крышка люка, и показалось черное, как у трубочиста, лицо. Старый ученый выкарабкался из трюма, держа в одной руке какой-то черный предмет и пристально вглядываясь в него. Свободной рукой он попытался вытереть лоб.

Марселец расхохотался:

– Не трудитесь, дед, понапрасну. Пиньо не смывается, оно красит покрепче, чем чернильные орешки.

– Странное вещество, – сказал ученый. – Похоже на свинец.

Море качнуло корабль, и он выронил из рук черный предмет, с тяжелым глухим стуком упавший на палубу.

– Нельзя ли поосторожнее? – свирепо набросился на старика Паннасав. – Если бы эта плитка упала в море, мне пришлось бы выплатить за нее тысячу ливров.

– До чего же подорожал свинец в ваших краях! – заметил аптекарь.

Марселец, видимо пожалев о своей вспышке, добавил уже спокойным голосом:




Конец ознакомительного фрагмента.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/raznoe/neukrotimaya-anzhelika/?lfrom=201227127) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным

Страница 51

ам способом.



notes


Примечания





1


Филиппа, брата Людовика XIV, кратко называли Месье.




2


См. «Анжелика – маркиза ангелов».




3


Гребцы на восьми скамьях, расположенных посредине.


Поделиться в соц. сетях: