Страница 1

Тайны Гестапо
Анатолий Вилинович


«Тайны Гестапо» – остросюжетный приключенческий роман талантливого писателя Анатолия Вилиновича о захватывающих поисках культурных ценностей неизмеримой стоимости, пропавших во время Великой Отечественной Войны из Керченского историко-археологического музея.

Герой и героиня романа, приняв облик гауптштурмфюрера и унтершарфюрера СД, берутся за поиск так называемого «золотого» чемодана и ведут разведывательную работу, попадая при этом в головокружительные аферы. А обстоятельства их отчаянной жизни, полной рискованных интриг на грани смертельной опасности, дают возможность главному герою внедриться в службу безопасности Третьего рейха.

Ранее роман уже издавался в печатном виде в 1995 г.





Анатолий Вилинович

Тайны Гестапо



Военным разведчикам посвящается.







От авторa









Представляя книгу на суд читателей, автору неизбежно предстоит ответить на вполне уместные вопросы: насколько описанные события и приключения главного героя – разведчика Андрея Паркеты соответствуют действительности и кто является его прообразом в жизни?

В основу романа положены действительные факты, собранные из архивов, дневников, а также из биографических данных и личных рассказов моего брата Владимира Вилиновича. До войны он, как и литературный персонаж Паркета, служил на Черноморском флоте, был старшиной II статьи. Благодаря хорошему знанию немецкого языка его направили в разведшколу. После выпуска он участвовал в различных разведывательных операциях на территории оккупированной Украины. Капитану В. Вилиновичу удалось принять облик гауптштурмфюрера СД и внедриться в службу безопасности Киевского генерал-губернаторства с целью добывания секретных сведений и передачи их советскому военному командованию. Какими методами и с помощью каких людей это делалось, подробно повествуется в этом художественно-документальном романе.

Владимир был награжден орденами и медалями, особенно ценил медаль «За отвагу».

Погиб в Берлине во время контрразведывательной операции. Мои книги – воскрешение светлой памяти о нем.




Тайна «золотого» чемодана





1


У причала был пришвартован заполненный до отказа людьми и грузами пароход «Чайка». Им переправляли эвакуируемых на Таманский полуостров. На этом пароходе отплывали и родные Ольги Иванцовой.

Она стояла на пристани среди взволнованных, суетящихся провожающих и, с трудом сдерживая слезы, просила родителей беречь себя, писать ей и обещала делать то же самое.

Под торопливые тревожные крики провожающих и отплывающих пароход отчалил от берета. Ольга со всеми пошла по пристани, продолжая махать рукой отцу и матери, и долго смотрела им вслед, до тех пор, пока «Чайка» не скрылась за горизонтом. Постояла еще немного, смахивая платком слезы, и, опустив голову, медленно двинулась по мостовой…

Обстановка в Крыму становилась все более тревожной. Наши войска отступали на Керченский полуостров.

Пришло распоряжение подготовить к эвакуации и фонды Керченского историко-археологического музея имени Пушкина. В присутствии представителей городских властей работники музея отобрали наиболее ценные экспонаты, упаковали их с подробной описью в восемнадцать ящиков и чемодан и опечатали каждый.

Ценности предстояло перевезти в незнакомый город Армавир. Сопровождать груз поручили директору музея Юлию Ивановичу Митину и сотруднице отдела культуры исполкома Ольге Федоровне Иванцовой. Особая ответственность была возложена на них за сохранность чемодана, который работники музея назвали «золотым». В нем находились предметы Марфовского клада, семьдесят серебряных понтийских и боспорских монет митридатовского времени из почти не изученного Тиритакского клада, обнаруженного при раскопках в конце 1935 года. Были в чемодане золотые бляшки с изображением скифов, пьющих вино из рога; бляшки, обнаруженные на горе Митридат во время рытья котлована: сана с изображением юноши, сдерживающего коня, другая – с изображением сфинкса; коллекция пряжек средневековья; всевозможные браслеты, серьги, кольца, перстни, подвески, медальоны с изображением Афродиты и Эрота, маски, золотые бусы, пояса из серебряных пластин, золотые иглы и лепестки. А также пантикапейские монеты червонного золота, золотые боспорские, генуэзские, византийские, турецкие, русские монеты, медали, древняя иконка и многое другое. Семьсот девятнадцать предметов из золота и серебра!

В ящиках находились произведения древних мастеров, живших до нашей эры. Стоимость этих уникальных художественных ценностей нельзя было выразить никакой денежной суммой.

Двадцать седьмое октября. Тихо. Над городом – голубое безоблачное небо. Ольга вышла из музея и направилась к зданию горисполкома. Неожиданно над морем появились вражеские самолеты. Одно их звено стало сбрасывать бомбы на город, другое – на порт. Одна бомба попала в пароход со снарядами.

Порт горел в нескольких местах. Дым и пепел окутали улицы города.

Ольга вместе с другими бросилась было в порт тушить пожар, ока

Страница 2

ывать помощь пострадавшим, но вдруг резко остановилась и стремглав помчалась на улицу Свердлова, к музею. Подбежав к зданию, с облегчением вздохнула: оно было невредимым.

Затем она отправилась в отдел культуры сдать дела, ключи от шкафов, сейфа и, конечно же, выяснить время отправки, о чем ее просил Юлий Иванович. Он и сам звонил несколько раз в горисполком, спрашивал, на какое время намечена эвакуация ценностей музея, настаивал, требовал. Но его успокаивали и просили повременить еще немного, до выяснения обстановки.

Фашисты бомбили Керчь почти непрерывно. В один их этих тревожных вечеров Иванцова прибежала в свой обезлюдевший дом, чтобы собраться в дорогу. Войдя в квартиру, она зажгла свечу и присела на краешек дивана. Несколько минут просидела так, с полузакрытыми глазами, затем встала и начала перебирать в шкафу веши. Что брать с собой она не знала и решила ехать налегке.

Попыталась уснуть, но не удавалось, хотя и очень измоталась за последние дни. Не давали покоя мысли о предстоящем пути. Не помнила, как забылась во сне, а когда спохватилась, за окнами уже рассвело.



Иванцова спешила к музею. В городе было много разрушений. Особенно пострадали улицы, прилегающие к порту. На мостовой и тротуарах зияли воронки от бомб, встречались неразорвавшиеся снаряды, валялись камни, куски железа, убитые лошади. В разрушенных домах люди собирали уцелевшие вещи и уходили от центра в поисках нового пристанища.

Было холодно. Моросил дождь. Грузовики везли в порт и к переправам Капканы и Еникале заводское оборудование, колхозники гнали стада коров, табуны лошадей, отары овец. Шли люди с детьми и вещами, Керчь эвакуировалось.

Когда Ольга пришла в музей, Митин был уже там. Очевидно, он и не уходил из кабинета, сплошь заставленного ящиками и экспонатами.

В это утро все упакованные музейные ценности были доставлены в порт, на Генуэзский мол. Потянулись томительные часы ожидания погрузки. Юлий Иванович ходил вокруг бесценного груза и все время поглядывал на часы. Вдруг он услышал всхлипывание и увидел за ящиками плачущую Иванцову.

Он ее понимал. И у него на душе было тягостно и скорбно. Скоро ли переправят их на тот берег? И каково будет там, на Кубани? Главное – погрузить музейное имущество на машины и добраться до железнодорожной станции.

Девушка почувствовала, что на нее смотрят, приподнялась. И, как бы оправдываясь, нервно сказала:

– Но я же дозвонилась, Юлий Иванович! И обещали!

Керчь горела. Казалось, и небо пылало. Мимо разрушенных зданий бежали к порту люди. Шли старики, раненные.

Глядя с причала на все это, Ольга и Юлий Иванович, не знающие еще всех ужасов войны, были в подавленном состоянии. Шло время – минуты, часы. Наконец после долгого мучительного ожидания переправы до них донеслось:

– Эй, кто тут из музея?

К ним подбежал мичман:

– Десять минут на погрузку и уходим!

Подоспели матросы и помогли им погрузить ящики на палубу военного тральщика.

Мичман ухватился было за чемодан, но его вежливо остановил Юлий Иванович:

– Позвольте, товарищ моряк, это мы сами…



Катера, баржи, тральщики с войсками и военной техникой пересекали пролив. Рядом поднимались от взрывов фонтаны воды.

Тральщик, на котором были Иванцова и Митин, благополучно причалил к кубанскому берегу.

Огромное людское море двигалось по просторам Тамани. С узелками и котомками, с чемоданами и корзинами выходили люди на кубанский берег и шли к дорогам, забитыми беженцами и воинскими частями. Потоки эвакуируемых расходились по Таманскому полуострову между его заливами и лиманами.

Путь Иванцовой и Мигана лежал к Армавиру. И они немедленно начали добиваться транспорта хотя бы до Крымской, чтобы уж там погрузиться на поезд в сторону Краснодара.

Задача была не из легких. Грузов скопилось много, автомашин не хватало. И музейные экспонаты должны были ждать своей очереди, Не скажешь, не объяснишь каждому, что это ценнейшие вещи, что это бесценный чемодан. Нет, это все надо было сохранять в тайне и в то же время не спускать с них глаз. Перед самым отъездом они, как ответственные люди, сопровождающие государственные ценности, даже оружие получили.

Иванцова и Митин ждали погрузки уже много часов кряду, и как раз в ту минуту, когда Юлий Иванович решил снова идти и требовать отправки, к штабелю их ящиков подъехала видавшая виды трехтонка. Грузиться им помогли прибывшие люди. Ольга и Митин уселись в кузове, поставив между собой чемодан.

К станции Крымская они добрались во второй половине дня. Здесь тоже царили толчея и беспорядок. Люди еще не свыклись ни с войной, ни с ее лишениями и неурядицами.

После долгих мытарств Юлию Ивановичу и Ольге удалось «подтянуть» ящики к железнодорожным путям, наняв для этого за свои личные деньги носильщиков, Они еще не знали, когда им удастся погрузиться в поезд, но все же они были ближе к цели. Не отходя от груза, ожидали обещанного им железнодорожным начальством вагона. И, к их великой радости, вагон в конце концов был подан. Товарный, расхлябанный, с людьми

Страница 3

и грузами. Но главное – в нем отводилось место и для их ящиков.

Погрузились ночью. А утром, выйдя из вагона, Юлий Иванович вдруг узнал, что едут они не в Краснодар, а в сторону Тимашевской, Староминской и дальше, к Ростову. Новость потрясла их, хотя и не была странной в такое суматошное время, когда все перемешалось в дорожной неразберихе.

Эшелон стоял на станции Протока у районной станицы Славянская. Ехать дальше в этом направлении Митин и Ольга посчитали нецелесообразным и спешно, с помощью своих попутчиков, стали выгружаться. Приняв такое решение, они оказались на небольшой и тихой станции, с потускневшим кирпичным зданием, у двери которого висел позеленевший от времени медный колокол.

Было прохладно и пасмурно. Все эти дни дождь не прекращался, и все здесь выглядело серым и неприглядным.

Начальник станции, пожилой кубанец, приняв близко к сердцу огорчения керчан, сказал, что возвращаться им в Крымскую нет никакого резона, тем более что там большой затор в движении, и раз уж так произошло, посоветовал добираться до Краснодара на машинах или по реке Протоке на пароходе. Конечно, если они хотят, он может отправить их следующим поездом до Тимашевской, но когда он будет, сказать трудно.

Но станичные власти сообщили Юлию Ивановичу и Ольге, что на машинах отправить их до Краснодара нет никакой возможности, так как дожди превратили грейдер в густую и вязкую топь. Лучше им отправиться до краевого центра по реке.

Керчан вместе с грузом разместили в гостинице, и снова потянулись томительные часы и дни ожидания парохода. И вот наконец он пришел, долгожданный. Это был старенький пассажирский пароходик «Азов», уже забитый пассажирами и грузами.

Что тут поднялось! Настоящий штурм Азова!

Вначале Митин и Иванцова растерялись, но тут они увидели зампреда станичного исполкома, который их устраивал в гостиницу. Рядом с ним стояли два милиционера.

– Граждане! – пробившись к трапу, объявил старший милиционер. – Пока не погрузим военный груз, посадки не будет. Так что прошу посторониться.

И он стал попросту теснить наседавших пассажиров в сторону. Ему помогали сторож пристани и второй милиционер.

Порядок удалось восстановить и началась погрузка ящиков на пароход. Ольга и Митин, изрядно поволновавшиеся, облегченно вздохнули.

«Азов» плыл медленно, против течения, и когда вошел в полноводную Кубань у станицы Тиховской, уже совсем стемнело. Не видно ни берегов, ни огней на них. Как пароход плыл в темноте, как обходил мели, как причаливал к станичным пристаням в этой кромешной тьме? Одному Богу известно и умелым речникам…

Вечером следующего дня «Азов» благополучно прибыл в Краснодар. Митину удалось организовать портовую машину, на которую матросы погрузили музейное имущество. Керчане с неразлучным чемоданом сели в кузов, и полуторка загромыхала к железнодорожной станции.

Краснодар жил военной жизнью. Соблюдалась светомаскировка. Но на улицах было немало народу, особенно у кинотеатра.

Грузовичок задержался на перекрестке, и до слуха Ольги донеслись звуки вальса из уличного репродуктора. Она чуть не заплакала. Именно под эту мелодию танцевала она когда-то на выпускном вечере в школе. Танцевала с Николаем. «Где он сейчас?» – горестно подумала девушка. Николай собирался поступать в кораблестроительный институт, а Ольга – в университет на отделение романо-германской филологии. Расстались на годы. Окончив, вернулась в Керчь, где жили родители. Ее направили в отдел культуры исполкома выполнять обязанности не только сотрудницы этого отдела, но и переводчицы. Ольга хорошо владела немецким языком.

После долгих переговоров со станционным начальством удалось погрузить имущество музея в один из вагонов длинного состава. Поезд шел быстро до какой– то небольшой станции. Остановился возле воинских эшелонов и, похоже, надолго.

Никто не знал, когда он двинется дальше. И лишь глубокой ночью, когда уставшие пассажиры уснули, поезд медленно и осторожно отправился в путь.

Утром – Юлий Иванович и попутчики еще спали – Ольга привела себя в порядок, выглянула из вагона. Эшелон с грохотом въехал на мост, и гулкий стук его колес разбудил Митина. Он приподнялся, осматриваясь, ощупал чемодан. Увидел Ольгу, сидящую у двери, – проговорил:

– Слава Богу, едем, приближаемся к месту назначения…

– Назначения… – вздохнула девушка. – Какой он, Армавир?..

Широко раскрытыми глазами она смотрела на проносящиеся мимо поля Кубани, озаренные утренним солнцем.

– Знаете, что я решила? – посмотрела на Митина заговорщически Ольга. – Вот сдадим ценности и буду проситься на фронт! На фронт!

– Ну-у… – неопределенно развел руками Юлий Иванович.

– А что, стрелять умею, научусь радиоделу, немецкий знаю хорошо…

К станции Кавказская эшелон подкатил к концу дня.

Митин соскочил на насыпь, но оказалось, что поезд до самой станции не дошел, – впереди недавно разбомбили эшелон и путь был закрыт.

– И здесь бомбят? – удивился Юлий Иванович.

– А как же, дорогой товарищ, – степенно ответил ему железнодорожник, с

Страница 4

оя у переносной ручной дрезины. – Станция узловая, вон сколько эшелонов впереди, – указал он рукой в сторону головы состава.

Митин и Ольга некоторое время стояли и смотрели, как люди выпрыгивали из вагонов и направлялись пешком к станции.

– Оля, я к начальнику станции. – И, кивнув на чемодан, спросил: – Ваш наган в порядке? – Он взглянул на сумочку.

– Как всегда, Юлий Иванович, – улыбнулась та и положила сумочку себе на колени.

На вокзале было настоящее столпотворение. Перрон, здание станции из красного кирпича и сквер, прилегающий к вокзалу, были переполнены беженцами.

К дежурному или коменданту вокзала попасть было почти невозможно. Но Митину все же удалось пробиться к начальству и предъявить дорожное предписание, Ему ответили, что подобные предписания есть у многих и что отправить их в Армавир сейчас невозможно из-за разрушенных путей, которые срочно ремонтируются. А когда линия откроется, то их эшелон пойдет не в сторону Кавказа через Армавир, а в сторону Тихорецкой и Ростова. Нашим войскам удалось освободить Ростов и туда срочно направляются военные подкрепления.

День был на исходе, надвигалась осенняя темнота, и, пока эшелон стоял, надо было спешить с выгрузкой и доставкой к станции груза. Митин проявил в этом деле самые невероятные организаторские способности.

Ольга с волнением поджидала давно ушедшего на станцию Юлия Ивановича. Не давали покоя тревожные мысли. А вдруг поезд тронется? А вдруг с Митиным что-то случилось? А если начнут бомбить? Но тут же она успокаивала себя: вот-вот появится директор музея и сообщит об их скорой отправке в Армавир.

Вскоре он появился. И не один, а в сопровождении двух фаэтонов и двух телег.

Все ящики были аккуратно уложены на телеги, и конные упряжки отъехали от железнодорожной насыпи. По указанию начальника станции музейные ценности сложили у багажного отделения, которое работало круглосуточно и охранялось.

Прошла беспокойная, холодная и тревожная ночь. Ольга и Митин по очереди ходили греться в душный вокзал. Едва рассвело, Митин отправился на поиски грузовой автомашины. Ведь до Армавира оставалось совсем немного. А ждать поезда в сторону Армавира было бесполезно. Прошел слух, что железнодорожный мост через Кубань поврежден и когда откроется движение – неизвестно.

Наконец Юлий Иванович отыскал нужную им машину, и, не теряя времени, отправились в путь.

До Гулькевичей доехали быстро. Но здесь мостовая кончалась и дальнейший путь пролегал по раскисшему от дождя грейдеру. То и дело керчанам и еще двум попутчикам приходилось подталкивать автомобиль. И люди, и машина совершенно выбились из сил после двух часов езды по липкому чернозему. Полуторка уже не в состоянии была пробираться по грязи, и шофер прямо по полю свернул к железнодорожному полотну. Поехали целиной. Затем некоторое время двигались вдоль насыпи.

В Армавир въехали уже вечером.




2


Осенняя ночь. Чиркнула спичка о потертый коробок и загорелась крохотным желтым огоньком.

Андрей Паркета проводил взглядом светлячок в ладонях капитана 3-го ранга Нефедова. Огонек осветил его застывшее лицо. Спичка погасла.

– Скоро подойдут, – сказал капитан, напряженно прислушиваясь. – На море штиль. – Он умолк, затем резко скомандовал: – Пошли к пирсу.

Круто повернулся и широко зашагал к смутно видневшемуся силуэту катера.

Андрей последовал за ним. Рядом шел среднего роста, широкоплечий лейтенант Воронин. Паркета подумал: сколько лет службы на флоте понадобилось Воронину, чтобы без окончания высшего военно-морского училища получить звание лейтенанта? Лет десять, пожалуй…

Лейтенант Воронин, командир разведывательной группы, самым важным видом службы на флоте считал разведку. Он пользовался уважением всех моряков – от Севастополя до Одессы, кто был с ним хоть мало-мальски знаком.

Они прошли по утрамбованному прибоем песку, потом под ногами зашуршала галька. Паркета глубоко вздохнул и неожиданно повернулся к Воронину.

– Товарищ лейтенант, разрешите спросить? – И, не дождавшись ответа, продолжил: – Вчера моя команда на баркасе получила приказ направиться в распоряжение командира крейсера «Красный Крым» для выполнения ответственного задания. А я здесь. Что я скажу товарищам? Эта секретность! – огорченно покачал головой Паркета. – Ночью даже попрощаться не дали с ребятами. Вызывают в штаб, задают кучу вопросов. Затем заставляют спать и тут же будят. Какой-то штатский усатый лихач везет меня через затемненный город, мурлычит немецкие мелодии и задает глупые вопросы.

– А мне казалось, что это не помешает для первого знакомства.

– Для первого знакомства… – Паркета запнулся, вспомнив все, что наговорил лейтенанту с усами, который вел штабную машину.

– Извините, товарищ лейтенант, я и подумать не мог, что…

– Конечно, не мог, – перебил его Воронин. – И не должен был подумать. Мне хотелось выяснить, годишься ли ты для моего дела. Теперь я уверен, что ты именно тот, кто мне нужен, – сухо закончил он.

– И все же, зачем я здесь?..

– Старшина второй статьи кре

Страница 5

сера «Червона Украина», терпение! Это прочно должен усвоить каждый, кто служит в моей группе. Умение ждать, терпеливо ждать – вот что ценится в разведке.

– А как же подготовка на крейсере к ответственному заданию?.. – решился еще раз спросить Андрей.

– А вот именно сейчас здесь и идет эта самая подготовка к этому ответственному заданию, старшина Паркета, – вмешался в разговор капитан Нефедов.

Все трое невольно зажмурились – острый луч прожектора полоснул по ним. И опять – темнота, а когда глаза свыклись с нею, увидели очертания причаливающего к берегу баркаса. Мотор молчал, баркас подошел на веслах. Началась выгрузка раненых, убитых. Все делалось в полной тишине. Только на берегу слышались приглушенные слова команд.

Штабная комната отделения флотской разведки ярко освещена. Несколько карт и графиков на стенах, несколько стульев, табуреток да большой стол – вот и вся обстановка.

Капитан Нефедов, лейтенант Воронин и Паркета уже сидели за столом, когда распахнулась дверь и вошел мичман с только что причалившего баркаса. Это был черноволосый плотный моряк с полевой сумкой в руке. Жмурясь от непривычного света, он уловил жест капитана, приглашающего сесть. Молча присел, из протянутой ему пачки «Казбека» вынул папиросу, закурил.

Воронин негромко пояснил Андрею:

– Командир баркаса Дубишин, ходил за «языком».

«Язык»… Вот почему я здесь, – подумал Паркета. – Им нужен переводчик, чтобы допросить «языка»…

О тяжелом положении на фронте Андрею было известно из сводок. Одесса в осаде. Мощная немецкая артиллерия обстреливает одесский порт и вход в него. Враг на подступах к Севастополю. Авиация врага господствует как над морем, так и над сушей.

Мичман заговорил медленно, с трудом сдерживая гнев:

– Трое убитых, четверо раненых, – он внезапно умолк, мрачно глядя перед собой сквозь табачный дым.

– Скверно, мичман?

– Именно так. Не было ни малейшего шанса на успех. Еще на подходе наш баркас стал как решето. А когда оторвались от берега, вышел из строя мотор. Пришлось идти на веслах. На том участке немцы сконцентрировали чуть ли не половину своей огневой мощи.

– Понятно, – сочувственно кивнул капитан, – чтобы отрезать помощь Одессе с моря. Прошу всех к карте.

Все склонились над крупномасштабной адмиралтейской картой восточного района Черного моря. Дубишин внимательно изучал испещренные красными квадратиками места по линии Григорьевка – Кубанка. Затем извлек из полевой сумки свою карту и развернул ее.

– Я уже разобрался, товарищ капитан.

– Нанесите все, что засекли…

Когда мичман наконец оторвался от карт, Нефедов со вздохом сказал:

– Не густо. Спасибо, мичман. Благодарю вас и вашу группу… – Он встал. – Уверен, что вы сделали все от вас зависящее. Жаль, что не удалось взять «языка»… Можете быть свободны, мичман.

И когда тот, устало козырнув, вышел, некоторое время смотрел на карту, затем перевел взгляд на Воронина.

– Итак, лейтенант? Не надо говорить, что группа Дубишина наиболее опытная у нас. Это он взял уже двух «языков», добыл нужные сведения о силах немцев и румын в Восточном и Южном секторах. Только мичман Дубишин мог осуществить сегодняшнюю операцию. Но и ему не удалось полностью справиться с заданием, тем более – потери… Здесь надо действовать иначе.

– Я и раньше знал, что иначе, – Воронин хмуро уставился на карту. – Но не наверняка. Жаль, что троим пришлось заплатить жизнью, чтобы доказать мою правоту… Остается единственный вариант… Только один.

– Только один, – повторил негромко Нефедов и взял телефонную трубку.



В ушах еще раздавался шум мощных моторов, а шлюпка уже опустилась и закачалась у борта катера. Времени на разговоры не теряли. Через несколько минут все пятеро со снаряжением были в шлюпке. Воронин сидел на носу, Андрей Паркета на задней банке, Павел Денисенко оттолкнул шлюпку от борта и сел на румпель.

На веслах двое: старшина второй статьи Волошин и матрос Турин. Оба широкоплечие, руки сильные. Гребли без всплесков – уключины смазаны, шлюпка двигалась бесшумно во тьме ночи.

Все, кроме гребцов, наблюдали за берегом. По вспышкам разрывов, по ракетам, по пулеметным трассам можно было предположить, что линия фронта осталась слева.

Плыли молча. Но вот Воронин вполголоса скомандовал:

– Суши весла…

Шлюпка бесшумно шла вперед с поднятыми над водой веслами. Воронин, Паркета и Денисенко привстали со своих мест.

Лейтенант снова негромко скомандовал:

– Левая табань, правая на воду… – И когда шлюпка развернулась носом к морю, добавил: – Табань обе…

Шлюпка медленно пошла к берегу кормой, готовая в случае опасности быстро отойти от него. Денисенко бесшумно снял с петель руль и положил его в лодку, потом взял в обе руки по гранате и повернулся лицом к берегу.

Наконец шлюпка кормой приткнулась к гальке. Было тихо, только плескалась вода у камней от легкого наката.

Паркета собрался выпрыгнуть на берег, но Воронин удержал его, несколько секунд они стояли неподвижно, вслушиваясь в темноту, потом лейтенант обернулся и шепнул:

Страница 6

– Сходим…

Высадка заняла не более двух минут. Выскочив на берег, Андрей и Павел тотчас исчезли в темноте, разойдясь на берегу, чтобы выяснить обстановку. Воронин потянул к себе старшину за рукав куртки.

– Отчаливайте. Кажется, тихо… К рассвету будем на этом же месте…

– Удачи, товарищ лейтенант, – тихо молвил Волошин.

Облегченная шлюпка быстро отошла от берега и сразу же исчезла в темноте.

Подошли Андрей и Павел и доложили, что все спокойно по обе стороны от места их высадки.

– Тогда вперед, – скомандовал Воронин.

От моря стали подниматься по пологому оврагу, который, возвышаясь, оканчивался крутым обрывом над морем. Идти старались легко, чтобы под ногами не осыпались вниз комья земли. Но вот руки Воронина – он шел впереди – ухватились за куст на краю обрыва. Он поджал ноги и рывком выбросил тело на ровное место. Прижался ухом к земле и застыл, прислушиваясь. Рядом с ним через мгновение уже лежали Паркета и Денисенко. Не обнаружив ничего опасного, двинулись вперед.

Преодолев значительное расстояние, разведчики приблизились к месту расположения артиллерийских расчетов врага. Спрыгнув в траншею, осторожно пошли по ней.

Неожиданно Воронин отпрянул от поворота, пригнул голову и прижался к стенке траншеи. Два его спутника сделали то же самое. Луч света, сильный и ослепительный для привыкших к темноте глаз, заметался, зашарил вдоль траншеи. Немец с фонариком в вытянутой руке шел в их сторону.

Луч приближался медленно, но неумолимо. Крутой поворот траншеи не мог укрыть смельчаков.

– Заговори, – прошептал Воронин, наклонившись к Андрею.

Луч был уже в двух метрах от поворота. Паркета высунул голову.

– Стой! Или стреляю! – произнес он по-немецки. – Кто идет?

Солдат остановился и прижался к стенке траншеи. Луч фонарика осветил Андрея. На секунду часовой опешил: перед ним со «шмайсером» на изготовку стоял грозный фельдфебель вермахта. Но солдат тут же опомнился:

– Пароль? – спросил он и его рука потянулась к затвору.

– Потуши свет, идиот! – гаркнул Паркета и, приблизившись к немцу, двинул его автоматом в пах гак, что тот лишь ойкнул и осел на дно траншеи. Андрей тут же заткнул ему рот кляпом.

Неожиданно разведчики услышали шага, кто-то медленно шел по траншее. Лейтенант шепотом приказал:

– Денисенко, «языка» к морю и ждать. Паркета со мной. Я поверху.

Денисенко, подталкивая впереди себя связанного солдата, скрылся в темноте.

– Шранке? – послышался голос. – Часовой? – раздраженно крикнул кто-то и выругался.

– Да, да, я здесь… – пошел смело на голос Паркета и осветил фонариком приближающегося к нему немца.

Это был унтер-офицер, очевидно, проверяющий посты. Он вдруг остановился, почуяв что-то неладное, попятился. И тут же Воронин, словно барс, набросился на него сверху. Андрей поспешил на помощь.

– Уходим, – скомандовал Воронин.

Было далеко за полночь, надо было спешить. Через час три разведчика и двое пленных – солдат и унтер-офицер – спускались по оврагу к морю.

Осенний рассвет уже готов был разлиться над заштормившим морем, когда подошла шлюпка с ожидавшими разведчиков гребцами и благополучно доставила всех на борт катера.

Это была первая разведывательная операция старшины второй статьи крейсера «Червона Украина» Андрея Паркеты.

По уточненным данным от «языков» группы Воронина корабли Черноморского флота высадили десант в тыл врага в районе Григорьевки.

Десантная операция прошла успешно. Благодаря ей улучшилось общее положение под Одессой, а стрелявшие по порту орудия были захвачены десантниками.

В ноябрьском тревожном небе над Севастополем плыли сизые клубы порохового дыма, гремели орудийные раскаты, отрывисто рвали воздух пулеметные очереди. В порту гудели корабли, высаживая для обороны крепости войска и принимая на борт раненых.

12 ноября гитлеровцы подвергли сильной бомбардировке севастопольский рейд. Вокруг стоянки крейсеров рвались пятисоткилограммовые бомбы. Главный удар фашисты направили против крейсера «Червона Украина» и потопили его. Этот корабль вошел в состав Черноморского флота как первый советский крейсер еще в 1927 году. Расставаться с ним морякам было особенно тяжело.

Сняв с затонувшего корабля орудия, моряки сформировали четыре батареи. Одни на берегу приступили к обороне Севастополя, а другие пошли в морскую пехоту драться за свой родной город.

Несколько дней подряд фашисты бомбили и обстреливали Севастополь. Затем немецкая мотопехота, румынская пехота и кавалерия устремились на штурм города. Началась знаменитая битва за Севастополь.

На поле боя стоял вой и дикий визг от мин и снарядов. Все вокруг кипело и дымилось. Грохот, пыль, смрад заполнили воздух. Из стволов танковых пушек выплескивались короткие огненные вспышки. Казалось, ничто живое не устоит в этом бушующем вихре огня и железа. В короткие паузы между артналетами и яростными бомбежками немецкая и румынская пехота бросались на оборонительные позиции моряков Черноморского флота. Морские пехотинцы поднимались с обугленной земли, штыковыми ударами

Страница 7

гранатами отбрасывали врага и истребляли его.

Но немецкому командованию казалось, что еще един натиск, и раскрошится оборона русских. Пошли танки, за ними пехота. Огневой вал артиллерийского и минометного огня катился впереди немцев, расчищая им дорогу. Низко, волна за волной, пролетали «юнкерсы», «дорнье», «мессершмитты», обрушивая стальной дождь на пехоту и отряд моряков.

Андрей Паркета и его друзья-разведчики наблюдали из окопа за ходом вражеского наступления. Немцы были совсем близко. Они теснили наших пехотинцев слева и справа, и те медленно отходили.

Неожиданно возник и покатился вдоль переднего края обороны какой-то неясный звук. В грохоте боя нельзя было понять, что это такое. Но уже через минуту звук окреп и мощное «Ур-р-ра-а-а!» покатилось по пригоркам, долинам, буграм. Люди в серых шинелях и черных бушлатах атаковали врага. Часто рвались мины, замерли на месте и запылали два танка, от них потянулись к небу черный дым и зарево огня.

Внезапно грохот артиллерии и минометов умолк. Противники схлестнулись в рукопашной схватке. Андрей и его товарищи гранатами забрасывали огневые точки врага.

В этот день отброшенные немцы атак больше не предпринимали. Враг зализывал раны, убирал с полей сражений трупы своих солдат и офицеров, подтягивал свежие полки.

Моряки после боя тоже приводили себя в порядок, отдыхали, хоронили убитых, оказывали помощь раненым.

Андрея Паркету вызвал лейтенант Воронин. Вместе они поехали в разведуправление флота к капитану 3-го ранга Нефедову.

Тот посмотрел внимательно на моряка и сказал:

– Героических защитников севастопольской твердыни много, а вот разведчиков, знающих немецкий язык, раз-два и обчелся. А точнее, и вовсе нет. – Капитан помолчал, а затем спросил: – Согласен идти учиться в спецшколу?

Андрей вытянулся по стойке «смирно» и твердо ответил, глядя прямо в глаза капитану:

– Согласен, товарищ капитан третьего ранга.

– Ну вот и хорошо, мичман Черноморского флота Андрей Паркета…

– Никак нет, товарищ капитан третьего ранга, я старшина второй статьи…

– За успешное выполнение важного задания командование флотом присваивает вам звание мичмана…

– Служу… – начал было Андрей по уставу, но его перебил Нефедов.

– Тем более, что служите уже шестой год на флоте, мичман, – пожал ему руку капитан.




3


Длинная цепь вагонов и платформ с военной техникой, судорожно дергаясь, остановилась. Один за другим лязгнули буфера, над разрушенным полустанком разнесся пронзительный гудок паровоза.

В офицерском вагоне эшелона у окна сидел капитан фон Гросс и просматривал газету «Фолкишер беобахтер».

– Что там, доктор? – спросил он, не отрываясь от чтения.

– Кажется, ремонт пути, – ответил ему попутчик в чине лейтенанта. Он высунулся из окна и всматривался, что происходит впереди.

Вошел офицер в галифе, нательной рубашке и с полотенцем в руке. Он высказал предположение:

– То ли бомбили, то ли это…

– Партизаны, вы хотите сказать, Карл? – взглянул на него фон Гросс.

– Именно это я и хотел сказать, герр капитан, – вошедший надел китель с погонами обер-лейтенанта, застегнул пуговицы и присел к столику.

Дверь купе отворилась и на пороге возник молодой ефрейтор. На его пилотке красовался значок эдельвейса. Он разлил в чашки кофе, открыл бутылку коньяка и уже в дверях его остановил голос фон Гросса:

– Подайте нашему доктору сливки, Вальтер.

– Да, вы правы, герр капитан, по утрам я воздерживаюсь от спиртного, – кивнул лейтенант, соглашаясь с командиром.

Обер-лейтенант усмехнулся и налил себе полную стопку коньяка.

Вернулся Вальтер, поставил банку со сливками перед военврачом и вышел.

Поезд тронулся, опять загремели буфера, и тишину вновь разорвал крик паровоза.

– Ну вот, наши навели порядок, – удовлетворенно отметил лейтенант.

– Итак, Карл, вы говорили о партизанах… – оторвался от газеты фон Гросс. Налив в кофе немного коньяка, сделал глоток. – Не думаю, что это партизаны… Если они и есть, то с ними быстро будет покончено, господа, – продолжил он. – Наши войска уже под Москвой, Ленинградом, заняли Украину, Белоруссию, Прибалтику… Крым тоже наш, господа…

– За исключением Севастополя и Керчи, герр капитан, – усмехнулся Карл.

– О, это дело еще нескольких дней, обер-лейтенант. Слушайте… – взял в руки газету фон Гросс: – «… Севастополь перед нами. Но дело в том, что все подходы сильно минированы русскими. Через несколько дней это последнее препятствие будет устранено и Севастополь падет»…

– Но пока идут очень тяжелые бои и на Ак-Монайских позициях, по направлению к Керчи… – вставил военврач. – На предыдущей стоянке я оказывал помощь раненым оттуда. Наши войска, говорили мне, с огромными усилиями пробиваются через боевые порядки русских к Керчи, герр капитан.

– Эта оборона также будет вот-вот сломлена, господа, – уверенно ответил капитан. Он снова налил в кофе коньяка, посмаковал и удовлетворенно заключил: – Генерал фон Манштейн сказал, что уже на днях освободит Керченский полуостров, чтобы затем всеми

Страница 8

илами обрушиться на Севастополь.

– Да, но жертвы… очень много раненых оттуда… – вздохнул врач.

– У нас приличный опыт войны в горах Югославии, Албании, Греции, господа, – самодовольно отметил фон Гросс.

– Правда, что вы до войны путешествовали по Кавказу? – спросил лейтенант.

– Путешествовал, бывал там как турист, – ответил капитан.

– Крым нам тоже знаком, доктор, – подлил в свою чашку спиртное обер-лейтенант и уставился в окно, за которым колыхалось кукурузное поле.

Поезд шел, останавливался, лязгая сцепками, и снова полз на восток.

Фон Гросс склонился над развернутой картой Крыма. Он внимательно изучал пометки на ней, районы южного берега полуострова: Алушта, Гурзуф, Ялта, Алупка, Симеиз. Подняв голову, усмехнулся скептически и черкнул две стрелки, упирающиеся в Севастополь и Керчь.

– Да, я прав, господа. Эти два города – мизер по сравнению с той обширной территорией Крыма, которую уже заняли наши войска.

– Допустим, – скучающе кивнул обер-лейтенант, глядя на серую полевую дорогу вдоль железнодорожного пути.

– А теперь представьте, что мы уже на Южном берегу Крыма. Скажите, что вы видите там? – спросил капитан, раскрывая справочник.

– Море, горы, санатории, я полагаю, герр капитан, – ответил военврач. Он лежал на полке и сверху смотрел на карту.

– Сопротивление местного населения я вижу там, – скривился в усмешке Карл.

– Не исключено, господа, не исключено. Но вы забыли о музеях, картинных галереях! А дворцы? Ливадийский царский, Воронцовский графский, Юсуповский, Кич-Кинэ, многие другие… А ханский дворец в Бахчисарае… – немного помолчав, фон Гросс мечтательно сказал: – Картины Айвазовского в Феодосии… – и перевернул страницу справочника.

– Неужели вы думаете, герр капитан, что русские не эвакуируют эти ценности? – хмуро поинтересовался обер-лейтенант.

– Будем надеяться, что не все, господа, не все, – покачал головой капитан и замолчал. Только стук колес да дребезжание и скрип вагона нарушали тишину в купе. Наконец фон Гросс, не отрывая глаз от страниц книги, мечтательно заговорил:

– В Керчи имеется историко-археологический музей мирового значения, господа. Его сокровища, пишет доктор Кляйн, не имеют цены в денежном выражении…

Обер-лейтенант оторвался от окна, взглянул на капитана и хмыкнул. Затем вяло произнес:

– Допустим. А нам, альпийским стрелкам, что до этого?

– Твое настроение в последнее время мне что-то совсем не нравится, Карл. Веселее, увереннее смотри вперед, дружище, – короткая кривая улыбка промелькнула на лице капитана и сразу исчезла.

– Помните, в Греции? Мы захватили почти все острова. Итальянцы тоже. И чтобы их сохранить, нам приходится держать там парашютистов, морских десантников, альпийские отряды, в числе которых был и наш, целые эскадрильи самолетов… – обер-лейтенант достал сигарету, прикурил, швырнул спичку в окно, за которым виднелась свинцовая гладь Сиваша и, вздохнув, закончил: – А здесь просторы…

– Что ты хочешь этим сказать, Карл? – уставился на него фон Гросс.

– Нам понадобится очень много войск, чтобы держать занятые территории в своей власти, – ответил тот.

– У нас за плечами многомесячная безукоризненная работа в горах, Карл. Разве это не убедительное доказательство способности навести свой порядок и здесь?

В свете осеннего дня, струившемся сквозь окно купе, улыбка Карла была почти неуловима. Он ответил:

– Да, все это убеждает, конечно…

Состав сбавил скорость, медленно покатил мимо низких домов.

В дверь купе постучали, и фон Гросс крикнул, чтобы входили.

На пороге вытянулся унтер-офицер.

– Разрешите доложить, герр капитан, наш поезд приближается к Симферополю. Какие будут приказания?

– Подготовиться к выгрузке, Вайсер, и ждать, пока я не получу указания командования на месте.

В Симферополе капитан фон Гросс получил приказ срочно явиться к бригадефюреру СС Штумпфу. Его резиденция находилась при штабе командующего оккупационными войсками в Крыму Енеке и генерального комиссара Крыма Фрауэнфельда на Гоголевской улице.

В приемной эсэсовского генерала находилось несколько офицеров в ожидании аудиенции. Капитан фон Гросс поздоровался и представился сидящему за столом адъютанту.

– Бригадефюрер примет вас, как только освободится, – сказал тот и указал на свободный стул.

Вскоре из кабинета бригадефюрера вышел полковник, а адъютант тут же пригласил фон Гросса:

– Прошу вас, герр капитан…

Фон Гросс вошел в кабинет генерала, и в этот миг раздалось громкое:

– Воздушная тревога! Воздушная тревога! Всем спуститься в подвальные помещения!..

Приемная опустела, все присутствующие спешно устремились вниз, где цокольная часть здания была приспособлена под бомбоубежище.

– Останемся в кабинете, капитан, – сказал Штумпф. – Этот налет не причинит нам беспокойства, я думаю… – он посмотрел тяжелым, мрачным взглядом на подчиненного. Затем взял указку и подошел к крупномасштабной карте Крыма, висевшей на стене. – Подойдите сюда и слушайте меня внимательно, капитан фон Гросс.

Штумпф обв

Страница 9

л указкой южное побережье и горы, подступающие к нему, и сказал:

– Заняв эту территорию, мы столкнулись с непредвиденными трудностями… Остатки войск русских и партизаны…

Капитан усмехнулся про себя, вспомнив слова обер-лейтенанта.

– У нас достаточно сил, капитан, но горы есть горы… – продолжал генерал. – Севастополь в кольце, и никто, слышите, никто не должен ему помочь!.. – повысил он голос. – Ни партизаны, ни остатки войск в горах! Вы поступаете в мое распоряжение, чтобы пресечь малейшие попытки русских оказать помощь Севастополю. Задача ясна, капитан фон Гросс? – вперил бригадефюрер свой тяжелый взгляд в командира специального альпийского отряда. – Я хочу вам сообщить еще кое-что, капитан. Партизаны… это серьезная помеха нам, очень серьезная… Трое суток почти никто не спал в одном из наших отрядов, преследуя их… Это был десант с катера, капитан, в Голубом заливе… – очертил он место на карте. – Этот десант был послан для связи с партизанскими группами… И знаете откуда? – взглянул генерал на фон Гросса. И, не дождавшись ответа, сказал: – Из Севастополя!..

– И каковы результаты, герр бригадефюрер? – спросил фон Гросс.

– К сожалению, им удалось оторваться от нас, капитан, – отвел глаза в сторону тот. И, повысив голос, выпалил: – Надеюсь, что от вас не будут уходить ни десанты, ни партизаны!..

– Так точно, герр бригадефюрер, мой отряд имеет большой опыт войны в горах.

– На это я и надеюсь, капитан фон Гросс. Севастополь должен быть взят!.. Вы все уяснили, капитан?

– Так точно, бригадефюрер!

Штумпф некоторое время изучающе смотрел на Гросса, затем негромко предупредил:

– И никакие прежние заслуги вам не помогут, если русские наладят связь через горы с Севастополем. – Хайль!

– Хайль! – выбросил вперед правую руку фон Гросс.

Когда он вышел на улицу, из репродуктора, укрепленного на балконе, передавали сводку из ставки фюрера. Он остановился, вслушиваясь в слова диктора, но ему мешала колонна войск. Громыхали орудия, самоходки, танкетки и машины с солдатами. И все же он услышал то, от чего на его лице появилась самодовольная улыбка: «… войсками армии генерала фон Манштейна взята Керчь…»



Немцы были уже в Керчи. За горой Митридат советские войска вели ожесточенный бой с пехотой противника. Тральщики, катера и баржи отходили от пристани Еникале и Генуэзского мола с последними частями Керченского оборонительного района.

Не успели переправиться на восточный берег пролива подразделения, прикрывающие эвакуацию армии. Они сражались до последнего часа, а затем ушли в Старокарантинские и Аджимушкайские каменоломни.

Наступила ночь. Жители, оставшиеся в городе, не спали. Люди то и дело выходили из своих домов и с тревогой прислушивались. Грохотали взрывы, полыхали пожары.

16 ноября утром гитлеровцы вступили в Керчь. Они появились из-за горы, у часовни. Пешие и конные, они цепочками спускались вниз. Их становилось все больше и больше. Осторожно продвигались, разглядывая пустые улицы.

В одиночку и звеньями пролетали к морю фашистские самолеты. Где-то громыхали еще взрывы, догорали пожарища. А у историко-археологического музея на улице Свердлова было абсолютно тихо.

Но вот со стороны Феодосийского шоссе появился легковой вездеход в сопровождении мотоциклистов-автоматчиков. Машина подкатила к музею, и из нее вышли полковник и три офицера.

Автоматчики оцепили все здание и двор, двое из них встали по обе стороны парадной двери.

Не успели немецкие офицеры пройти в вестибюль, их догнал обер-лейтенант и, щелкнув каблуками перед полковником, негромко что-то доложил ему и замер, ожидая приказания. Полковник сердито посмотрел на него, затем спросил:

– Он здесь?

Получив утвердительный ответ, отрывисто приказал:

– Привести немедленно!

Обер-лейтенант бросился к выходу. Через мгновение два солдата подвели шатающегося человека. Глаза его были как у пьяного, лицо небритое, красноармейская одежда в грязи и копоти. Он попытался вытянуться по стойке «смирно», с трудом вскинул руку и покачнулся.

– Почему вы здесь, лейтенант Бенцер?! – тоном, не обещающим ничего хорошего, спросил полковник.

– Контузило, не смог эвакуироваться, герр полковник… Ночью был на Генуэзском молу… – прерывающимся голосом заговорил Бенцер. – Наша авиация начала бомбить… Я не смог попасть на последний катер… Был оглушен взрывной волной…

Полковник свирепо сжал кулаки:

– Это уникальные художественные ценности! Стоимость их не определить никакими миллионами марок, Бенцер! Вы хоть понимаете, какие сокровища может не получить рейх из-за вас?! Куда их увезли, я вас спрашиваю, лейтенант Бенцер? Если след их будет утерян, предстанете перед судом!

Затем, повернувшись к майору, стоящему рядом, гневно добавил:

– И вы, Шмидт, лично будете держать ответственность перед рейхслейтером!

– Разрешите, герр полковник, заняться выяснением, куда увезены музейные ценности? – попытался как– то смягчить гаев полковника майор.

– Только не теряйте времени, Шмидт! – бросил тот, даже не посмотрев в сторо

Страница 10

у подчиненного.

Майор Карл Шмидт, специалист по культурным ценностям, был назначен эйпкзамфюрером (руководителем) Крамского отделения оперативного штаба рейхслейтера Альфреда Розенберга. Это отделение, или гауптарбайтсгрупа (главная рабочая группа), расположилась в Симферополе. Подобные отделения находились в подчинении главного оперативного штаба в Берлине, который возглавлял доктор рейхсгауптпггелленлейтер Герхард Утикаль.

Основной задачей этого штаба – айнзатцштаба – был вывоз ценностей из оккупированных стран Европы в Германию. В айнзатцштабе Розенберга работали 350 экспертов-искусствоведов. Они носили форму вермахта с соответствующими знаками различия.

Эти специалисты по культурным ценностям, на основании приказа Гитлера, представляли лично фюреру цветные фотографии вывезенных ценнейших произведений искусства для решения их дальнейшей судьбы. По фотографиям он отбирал наиболее ценные произведения для музея, который планировал создать на своей родине в городе Линце. В этом музее он намеревался собрать уникальнейшие картины из всех галерей мира… Оставшиеся фотографии Гитлер передал рейхсмаршалу Герману Вильгельму Герингу. Тот, в свою очередь, просматривал их и отбирал понравившиеся для своего охотничьего замка в Каринхале, а остальное направлял третьему человеку в империи – рейхсминистру гитлеровской пропаганды доктору Йозефу Геббельсу. Тот также отбирал наиболее ценное, а то, что не подошло ему, возвращал Альфреду Розенбергу, рейхслейтеру, министру по делам оккупированных восточных областей. Розенберг, как и каждый в этой цепочке, отбирал кое-что для себя, а остальное поступало в его оперативный штаб, который вел учет всех сокровищ для рейха.

Малейшее нарушение приказа Гитлера, любая попытка утаить, присвоить похищенные культурные ценности, влекли за собой суровые наказания. Однажды некий гауляйтер присвоил картину из музея оккупированного города и когда об этом узнало гестапо, он тут же был расстрелян.

Немецкие специалисты-искусствоведы были отлично осведомлены о всех культурных ценностях, хранящихся в музеях не только Европы, но и всего мира. Знали они и о сокровищах Керченского историко-археологического музея. Айнзатцкомандам оперативного штаба, идущим с передовыми частями вермахта, было приказано сразу же после захвата того или иного города немедленно брать под свой контроль музеи, библиотеки и другие культурные учреждения и составлять подробную опись захваченного имущества.

Но когда стало очевидным, что вермахту не всегда удается стремительно оккупировать города из-за упорного сопротивления, что обеспечивало время для эвакуации наиболее ценных фондов, Альфред Розенберг обратился с просьбой к шефу гитлеровской военной разведки Вильгельму Канарису, чтобы тот выделил в распоряжение айнзатцштаба рейхслейтера определенное число офицеров абвера. Им ставилась задача при заброске в советский тыл: выявлять маршруты и места хранения после эвакуации культурных ценностей, захватывать или задерживать их для передачи затем айнзатцкомандам оперативного штаба Розенберга.

Одним из таких офицеров абвера и являлся лейтенант Отто Бенцер. Заброшенный в Керчь под видом бойца Красной Армии, он должен был следовать за эвакуируемыми ценностями историко-археологического музея и при возможности захватить их, а если это не удастся, то затормозить дальнейшее следование вывозимых фондов в глубь страны. Но ему не повезло. От своей же авиации он пострадал и поэтому не смог выполнить важного задания.




4


В горисполкоме, куда направили Митина и Иванцову, еще работали и, наверное, собирались работать допоздна.

Председатель горисполкома радушно встретил керчан и распорядился сверить содержимое чемодана с представленной описью. Открывали его в присутствии трех человек при соблюдении строгой секретности. Все сошлось в точности.

Чемодан закрыли на замки, поставили две сургучные печати. На этот раз Армавирского горисполкома.

Получив акты приема музейных фондов, Митин и Ольга с нескрываемым облегчением вздохнули.

Мест в гостинице не было, и их пригласили к себе на ночлег сотрудники исполкома.

Армавир жил по законам военного времени. В городе строго соблюдалась светомаскировка, дежурили наблюдатели за воздухом, по улицам ходили военные патрули и звенья «ястребков» – так назывались истребительные батальоны по борьбе с диверсантами и шпионами.

Точных указаний как действовать дальше – после доставки ценностей в Армавир не было. И Митин с Ольгой на следующий день попытались связаться по телефону со своим эвакуированным на Тамань начальством. Но это им не удалось. Решили находиться пока здесь, возле сокровищ музея, а тем временем послать письмо-запрос: как быть?

Митин вскоре переехал в гостиницу, которая в основном была занята военными, и ему, мужчине, было легче получить там место. А Иванцова устроилась на частной квартире.

И Юлий Иванович, и Ольга томительно ожидали ответа на свой запрос, но его все не было. Не было письма и от родных Ольги, которым она написала сразу же по прибытии в А

Страница 11

мавир. Не утешали и сообщения с фронта. Но они ждали и верили, что радостные вести будут.

Такой день наступил. В канун Нового года советские войска освободили их родную Керчь. Митин, получив разрешение, сразу же выехал туда. Иванцовой такое разрешение не дали, и она пошла в военкомат. Но получила отказ. Оставалось одно – ждать вызова из Керчи, который обещал ей выслать Юлий Иванович.

Проходили дни. Ольга начала получать письма от родных и регулярно писала им в Сухуми. В Керчь они не возвращались, так как на это не всем давали разрешение. Город оставался еще прифронтовым. И пока положение в Крыму не стабилизируется, возвращались только те, кто там сейчас необходим. Поэтому и сокровища Керченского музея оставались пока в Армавире.

Поздно вечером Иванцова приходила в свою уютную, теплую комнатку, которую она снимала у Анисии Григорьевны, и за вечерним чаем с айвовым вареньем подолгу беседовала с хозяйкой, обсуждая новости и разделяя радость, когда приходили письма от ее родных с фронта. И вот однажды Ольга узнала, что дочь хозяйки Клава только потому была принята в действующую армию, что сумела успешно закончить курсы совершенствования немецкого языка, которые находятся где-то здесь, в Армавире. В этот вечер Иванцова приняла твердое решение поступить на эти курсы.



… Небо обложено темными тучами. Несколько дней, с небольшими перерывами, шел дождь, иногда вперемешку со снегом.

Юст некоторое время смотрел на дом, не решаясь в него войти. Услышав шум приближающего автомобиля, он скрылся в подворотне. Автомобиль с военными проехал мимо, кто-то пробежал под зонтом. И опять – никого.

Юст вошел в подъезд и поднялся по лестнице. На втором этаже он остановился, прислушался. На двери была медная пластинка с выгравированной надписью: «Инженер-путеец Карл Оттович Юст». Рука Юсга потянулась к пуговке звонка.

Дверь открыла старушка. Она некоторое время всматривалась в пришедшего и вдруг воскликнула, приложив руки к груди:

– Майн Готт, Эрих!

Юст быстро вошел в квартиру, захлопнул за собой дверь.

В прихожей старушка, его бабушка по отцу, Берта Фридриховна, повисла на шее внука, причитая по-немецки. Юст освободился из ее объятий и также по-немецки произнес:

– Цел и невредим, как видишь.

– Эрих, Эрих… – суетилась Берта Фридриховна. – Проходи, грейся, снимай одежду, промок весь…

Юст сбросил пальто, ботинки, прошел в комнату и с наслаждением опустился в кресло, чуть прикрыв глаза.

У Берты Фридриховны были вопросы, но она не задавала их, молча, с любовью рассматривала внука, который, казалось, уснул в кресле.

Спустя минуту-другую Эрих взглянул на нее и как бы с сожалением произнес:

– А ты, Берточка, постарела… Где мои отец, мать?

– Отец служит… – присела на краешек стула бабушка.

– Служит? Его не выслали? Как немца? – встал и тут же снова сел Юст.

– За что же его высылать, Эрих? – всплеснула руками Берга Фридриховна.

Но Юст ничего не сказал на это, а принялся как бы рассуждать вслух:

– И не посадили, и не выслали…

Берта Фридриховна некоторое время смотрела на внука и отметила про себя: «Да, изменился Эрих, очень изменился за то время как уехал на учебу в Ростов. И вопросы его…». Она встала и сказала:

– Не то и не другое, Эрих. Я сейчас приготовлю ванну.

– А мать где? – остановил ее внук.

– Тоже служит. Сейчас все должны заниматься нужным делом, война.

– Э-э, нет, нет и нет, – покачал головой внук. – Мы – немцы, хотя и живем в России. И если мы не должны воевать против своих, то не должны и помогать Советам, – и, увидев удивленные глаза старушки, он улыбнулся и спросил: – Ты почему на меня так смотришь?

Берта Фридриховна не скрывала своего удивления и смотрела на внука, не зная, что сказать. Потом спросила негромко:

– Эрих, почему ты не писал? Где ты был? В Ростове ведь фашисты…

– Радио надо слушать, Берта Фридриховна, сейчас там опять Советы… Такая кутерьма, такая кутерьма была, что я… мне… одним словом, я здесь, в Армавире… в отчем доме! – хлопнул руками по коленям.

Старушка молчала, чувствуя, что тот что-то не договаривает. О себе, о своем положении, неожиданном появлении в городе, когда в это время он должен быть в армии. И она поинтересовалась:

– Надеюсь, у тебя бронь и все в порядке, Эрих?

– И даже с документами все в порядке!

Берта Фридриховна решила пока больше не расспрашивать его, так как поняла, что он все равно правды не скажет, кивнула головой и вышла из комнаты, повторив:

– Сейчас приготовлю ванну…

Эрих оценил сдержанность бабушки и, чтобы сгладить возникшую между ними недоговоренность, громко крикнул ей вслед:

– Так когда приходят мать и отец?

– Они не приходят, Эрих, – обернулась Берта Фридриховна, – они в армии. Сейчас все должны… – и хотела что-то сказать, объяснить внуку, но тот со своей характерной ухмылкой опередил ее.

– Странно, сын сидит за решеткой за попытку ограбить ювелирный магазин, а их даже не потурили из армии…

– Какой ювелирный магазин? Что ты такое говоришь, Эрих? – испуганно отшат

Страница 12

улась от него старушка.

– Да это я так, – спохватился внук и встал. – Готова ванна?



… В аудиторию вошла Берта Фридриховна, в шубке неопределенного меха, в ботах. Придерживая сухонькой рукой небольшую кожаную сумочку, обвела взглядом помещение. Здесь собрались люди разного возраста.

– Гутен абенд! – поздоровалась и подошла к учительскому столу, доставая из сумочки блокноты.

В ответ послышалось дружно «Гутен абенд!», шум пододвигаемых стульев, а затем в аудитории наступила тишина.

– Сегодня мы с вами начинаем занятия по немецкому языку, языку, на котором разговаривали великий Гете, Гейне…

– … И Гитлер тоже, – в двери класса, скрестив на груди руки, стоял Юст и насмешливо смотрел на Бергу Фридриховну.

– Эрих, как можно! – бросила она укоризненно. А потом торопливо встала и вышла к внуку, прикрыв дверь.

– Ты снова пьян! – сказала сухо и коротко.

– А ты снова их учишь?.. – вместо ответа спросил Юст и плюнул на пол.

– Эрих, сейчас все должны…

Резкий смех не дал ей закончить:

– Нет и нет! Мы немцы, и ничего мы не должны.

– Майн Готт! Эрих, немедленно иди домой, ты пьян.

Юст отступил, круто повернулся и зашагал по коридору к выходу. Берта Фридриховна выпрямилась, поправила шляпку и, став вновь строгой и собранной, вошла в аудиторию.

На улице Юст едва не налетел на девушку, которая остановилась у дома, читая вывеску. Это была Ольга Иванцова.

– Скажите, пожалуйста, – обратилась к нему Ольга, – здесь курсы немецкого языка?

– Ха-ха-ха! – засмеялся Эрих, оглядывая девушку с ног до головы. – Вы хотите изучать язык фашистов? – спросил по-немецки.

Ольга отступила и выпалила с гневом тоже по-немецки:

– Да, чтобы лучше их побеждать! – и направилась к входу.

Но Юст загородил ей дорогу:

– Могу обучать немецкому бесплатно. Пойдешь со мной в кино?

– Не имею времени, – взялась за ручку двери Ольга и, отстранив Юста, вошла в вестибюль.

– Я Юст. Эрих Юст, – бросил он вдогонку. – Будем знакомы!

С этого дня Ольга Иванцова, поступив на курсы, начала совершенствовать свои знания немецкого языка. Училась прилежно, старательно, и вскоре она снискала к себе особое уважение преподавательницы Берты Фридриховны. Однажды та заметила:

– Иванцова Ольга, я вас учу берлинскому произношению, а вы отвечаете мне по-кельнски. Прошу учесть это…

Вскоре Ольга начала говорить «по-берлински», и Берта Фридриховна удовлетворенно прислушивалась к ее произношению, не скупилась на похвалу за прилежание.

Эрих Юст после первой встречи с Ольгой часто набивался в провожатые, но Ольга под разными предлогами решительно отказывалась.

Как-то вечером после занятий, когда она вышла из здания вместе с другими курсантами, ей преградил дорогу Юст и со своей нагловатой улыбочкой спросил по-немецки:

– С вами можно говорить на родном языке? Гутен абенд, фройляйн!..

Иванцова посторонилась, давая проход другим, и ответила:

– Гутен абенд, Юст. Вы, как обычно, навеселе?

– Не нравлюсь, ха-ха-ха. Так проводить тебя домой? – не пропуская девушку, настаивал он.

– Я неоднократно вам говорила, чтобы вы оставили меня в покое! – с заметным раздражением ответила Ольга.

В это время к ним вышла, осторожно ступая, Берта Фридриховна, и девушка настоятельно посоветовала:

– Проводите лучше свою бабушку, Юст.

– Эрих! Эрих! – увидев внука, обрадовалась Берта Фридриховна. – Ты вернулся со смены, чтобы встретить меня?

Она подошла к молодым людям, благопарно улыбнулась, взяла Эриха под руку. Юст замялся:

– Конечно же, конечно, Берточка, чтобы встретить тебя!.. Но не после смены, а идя на нее, – засмеялся он.

– Эрих, как и его отец, раоотает на железной дороге. У него ночные смены… – пояснила Иванцовой Берга Фридриховна. И с достоинством добавила: – У него бронь от армии.

Этот разговор происходил на немецком языке, и его услышали патрульные из истребительного батальона. Они насторожились, и старший подошел, взяв под козырек:

– Прошу предъявить документы, граждане.

Женщины протянули свои документы, Юст с улыбочкой – свои, разглядывая патрульных.

– Вас насторожил наш разговор по-немецки? – улыбнулась Иванцова. – Мы учимся здесь на курсах немецкого языка, – пояснила она.

Старший возвратил документы, и патрульные ушли.

– До свидания, Берта Фридриховна, – сказала Ольга. – У вас есть провожатый…

Юст с недовольным видом посмотрел ей вслед, взял небоежно под руку Берту Фридриховну, и они пошли в другую сторону.

Проводив старушку домой, Юст заспешил на станцию. Вокзал, семафоры и стрелки были затемнены, станция была узловой, на путях стояло много составов. Одни ожидали своей очереди на отправку в сторону Кавказа, другие – Ростова.

Взяв в дистанционной молоточек с длинной ручкой и фонарь с щелевой прорезью для синего света, Юст пошел между эшелонами, осматривая вагоны, постукивая по колесам и буксам.




5


Забрасывание Отто Бенцера в Керчь под видом красноармейца чуть не закончилось для него трагически. Пробыв в госпитале около месяца, он вышел здоровым и

Страница 13

вновь годным для службы в абвере. Тот же полковник сказал ему, что если он не выполнит задание при повторной переброске, то может не только считать свою карьеру в абвере законченной, но и заслужит суровое наказание по законам военного времени. Бенцер отлично понимал, что это предупреждение не пустая угроза, и стал тщательно готовиться к предстоящей операции.

…Берег моря едва угадывался в темноте. Временами он растворялся в снежной метели, налетающей с севера. Катер с приглушенным мотором приближался к камышам. Лейтенант Отто Бенцер стоял в рубке рядом с капитаном и пытался что-либо рассмотреть в снежной круговерти.

Зашелестели, захрустели ломающиеся под корпусом судна камыши. В рубку вошла женщина. Она молча встала рядом с лейтенантом и тоже стала вглядываться в подминающую катером живую стену, ожидая команды к высадке. Это была агент гитлеровской разведки Эдита Риц. Двадцати пяти лет, стройная, привлекательной внешности, знающая безукоризненно русский язык, профессию медицинской сестры, обученная радиоделу.

Ей выдали удостоверение личности и другие документы на имя младшего лейтенанта медицинской службы Вероники Егоровны Рюминой, сопровождающей тяжело контуженного мужа капитана Петра Ильича Рюмина – Отто Бенцера – в тыловой госпиталь.

В пасмурный декабрьский день на станции Крымская появились капитан Рюмин и сопровождающая его жена младший лейтенант медслужбы Вероника Рюмина. Они устроились в углу переполненного пассажирами зала и принялись за еду, которую достала из вещевого мешка заботливая жена Вероника. Затем она пошла за кипятком, осматривая всех и все вокруг. Бенцер, казалось со стороны, был совершенно безучастен к окружающим, хотя прикрыв болезненно веки глаз, он внимательно осматривал пассажиров в душном зале.

Не найдя ничего интересного, он обратил внимание на тщедушного носильщика в брезентовом фартуке и с потускневшей бляшкой на груди. Тот стоял в двери и курил. Чем он привлек внимание Бенцера, сказать трудно, но в его голове зародился план. Когда Эдита принесла кипяток, Бенцер кивком головы указал ей на носильщика. Эдита поняла и стала пробираться к носильщику, переступая через ноги и вещи пассажиров.

Абверу было известно, что фондовые ценности Керченского музея проследовали через станцию Крымская. А вот куда их повезли дальше? В сторону Краснодара, Новороссийска или Ростова? Первоочередной задачей Бенцера-Риц было узнать, в каком направлении ушел музейный груз и когда.

Конечно, Бенцер мог обратиться к военному коменданту или начальнику станции и попытаться все выяснить, но на это он не решился. Его предупредили перед забрасыванием, что недавно в Крымской провалилась агентура, И теперь здесь проявляли повышенный интерес ко всем: и к здоровым и к контуженным. Поэтому он решил действовать очень осторожно, вынюхивать и расспрашивать у железнодорожников…

Тщедушный носильщик оказался словоохотливым человеком. Он выслушал вздохи и жалобы молодой медсестры и когда та попросила помочь ей уехать с раненым мужем ночным поездом в сторону Новороссийска, а за это она отблагодарит его фляжкой спирта и закуской, носильщик широко улыбнулся и с сочувствием спросил:

– А что, в Новороссийске будет продолжать лечиться?

– Да нет, нам бы лучше до Краснодара… – вздохнула Вероника. – Но деда в том, что в Новороссийск как будто эвакуирован брат мужа из Керченского музея. Вот он и хочет… А там, возможно, пароходом и на Кавказ.

– Э-э, так разве музей в Новороссийск поехал? – покачал головой носильщик. – Помню, ящиков много было… С Петром мы перетаскивали их к путям. Неужели в Новороссийск?.. – силился вспомнить он.

Вероника, затаив дыхание, ждала самого главного. Но железнодорожник махнул рукой и добавил:

– Может, и в Новороссийск их отправили… В такой суете разве упомнишь, кто куда поехал, когда оно..– сочно сплюнул он за порог.

– И у нас сомнения, – вздохнула Вероника. – Никто толком не знает. То ли в Новороссийск, то ли в Краснодар.

– Это точно, – поддакнул носильщик. – А может и к Ростову, на Тимошевскую. Иди знай, любезная.

– На Тимошевскую? – удивилась Вероника.

– Может, и туда. От нас три дороги: на Новороссийск, Краснодар и на Тимошевскую, а там к Ростову, – начал сворачивать новую самокрутку носилыцик.

– Вот это да-а… – озадачено протянула женщина.

Ее собеседник раскурил свое табачное изделие, выпустил клубы дыма в сторону не закрывающихся дверей вокзала и спросил:

– Так куда грузиться будем?

Вероника пожала плечами и ответила, что поскольку неясно куда поехали их родственники, то она теперь и сама не знает, как им быть.

Носильщику, видать, вовсе не хотелось упустить флягу спирта с закуской и он сказал:

– Ты где с мужиком своим-то? – и когда Вероника указала в угол зала, обнадежил: – Будь на месте, я сейчас разузнаю.

Вскоре к «Рюминым» носильщик привел замасленного, сурового на вид пожилого машиниста и кивнул на наго:

– Вот он помнит, что подавал на «овечке» вагон под эти самые ящики, о которых я говорил. И что эти музейные ящики поехали

Страница 14

Тимошевскую.

– Это точно? Вы уверены? – встрепенулась Вероника.

– А чего тут быть не уверенным, буркнул машинист, – Так оно и было. Я сам подавал вагон под тот груз музейный…

Этой же ночью с помощью носильщика «Рюмины» втиснулись в забитый до отказа пассажирами вагон поезда, следующего в сторону Ростова через Тимошевскую. Поезд еще не успел отправиться, когда в их вагон протиснулся с руганью знакомый им тщедушный носильщик. Он был уже навеселе и еще от прохода прокричал:

– Ящики выгрузили на станции Протока! Там их сгрузили, ясно? Уточните, военные, уточните! – стал он пробиваться назад, так как вагон дернулся, готовясь тронуться в путь. – Счастливо!

Бенцер сомневался, что музейный груз увезли в сторону Ростова. Там был неустойчивый фронт и подобного рода ценности туда не могли эвакуировать. Но, может, оттуда повезли дальше? Когда прибыли в Протоку, все прояснилось. Ящики действительно разгрузили здесь, но затем отправили в Краснодар.

Абверовцы добрались без особого труда до Краснодара, оттуда – до Кавказской, и здесь след керченского музейного фонда неожиданно оборвался. Но искать его надо где-то здесь, в Кавказской, решили «Рюмины». Однако их поиски были тщетны: никто ничего не знал и не ведал о ящиках из Керченского музея. Устроившись на частной квартире на Базарной улице, продолжили розыски интересующего их груза.

И вот однажды от грузчика они узнали, что какие-то ящики осенью сняли с эшелона, сложили у багажного отделения станции, а после увезли на машине. А вот куда – неизвестно.

Начали искать машину Это было нелегким делом, хотя машин в городе не так уж много.

И не видя иного выхода, Бенцер пошел на риск. Он позвонил в отдел культуры горисполкома. Его внимательно выслушали, попросили подождать, а затем сообщили, что им ничего не известно о дальнейшем следовании фондов Керченского музея. Бенцер выругался в сердцах и решился на еще один отчаянный шаг – пошел к станционному начальству. Здесь он разыграл сценарий, что якобы ищет своего родного брата, сопровождавшего музейные экспонаты из Керчи, что потерял его след, так как по железной дороге эти музейные вещи почему-то со станции Кавказская не отправляли. Где же они? Он очень разволновался, его стали успокаивать. И тут в кабинет вошел именно тот дежурный, который осенью объяснял Юлию Ивановичу, что отправить его в Армавир не представляется возможным в связи с ремонтом моста.

– Так куда же они девались, если вы не отправляли их по железной дороге? – кричал Бенцер, проявляя явно выраженную нервозность.

– Предписание у него было, насколько я помню, – вмешался вошедший дежурный, – до Армавира, товарищ капитан. Вы не волнуйтесь, от нас туда рукой подать. Сегодня же и отправим вас, дорогой товарищ. Поймите и наши трудности…

Так Бенцер и Рид оказались в Армавире. Но здесь их ожидало новое разочарование. В местном музее о керченских фондах ничего не знали. В адресном столе фамилии Митин Юлий Иванович и Иванцова Ольга Федоровна не значились. Надо было искать следы керченского золота другим способом. И они, посоветовавшись, решили выходить на русских немцев-фольксдойче, прибегнуть к их помощи. Таковых в Армавире было чрезвычайно мало: когда началась война, многих выслали в Казахстан, Сибирь и в другие отдаленные места.

Спустя некоторое время Бенцер вышел на Юстов. Узнал, что Берта Фридриховна преподает немецкий на курсах, что ее сын и невестка служат в армии, поэтому их, очевидно, и не выслали. Но вот их сын – Эрих Юст… Бенцер и Эдита начали за ним следить и вскоре установили его связь с воровским миром, и не просто связь, а то, что он является главарем банды уголовников.



Ночь стояла холодная, непроглядная. Полоска света от фонаря, словно луч кинопроектора, выхватывала из кромешной тьмы колеса вагонов и проплывала дальше.

Юст заметил тень вынырнувшего из-под вагонов человека, а затем услышал голос:

– Я туточки!

– Туточки… – передразнил Юст. – Разорался. и, всматриваясь в темноту, зло прошипел: – Я что, ждать должен?

– Так мы… – попытался было что-то объяснить подошедший.

– Где остальные? – перебил его Юст, постучав молоточком по колесу вагона.

– За насыпью прилегли, ожидают, – перешел на шепот Гришка.

– Быстрей их сюда, болван. Берем этот, – указал Юст на один из вагонов в составе.

– Понял, – юркнул в темноту Гришка.

Юст, постукивая по колесам, медленно пошел вдоль состава, затем, не заметив ничего подозрительного, вернулся назад. Из-под вагонов появились люди. Без разговоров и шума, они по указанию Юста сорвали пломбу с вагона, отодвинули дверь другого вагона, стоящего напротив, и стали быстро перегружать в него тюки мануфактуры из опломбированного вагона.

Среди воров были и две женщины: высокая, худощавая Симка и Люська – невысокого роста толстуха. Операция проходила четко, и, когда после свистка отдаленного паровоза состав тронулся, вагон был почти освобожден от груза. Дверь задвинули, и Юст ловко навесил пломбу, зажав ее плоскогубцами.

Набрав скорость, состав прошел мимо. Вагон с

Страница 15

юками мануфактуры банда, толкая руками и плечами, покатила на ответвленную тупиковую линию.

А Юст, как ни в чем не бывало, опять методично постукивал молоточком по буксам и колесам вагонов, освещая их фонариком.

В течение этой смены его не покидало ощущение, что за ним следят. Причем он почувствовал это еще с вечера, когда шел на смену, засунув руки в глубокие карманы короткого пальто и надвинув на самые глаза кепку.

При подходе к станции Юст остановился, чтобы закурить папиросу. Загораживая пламя спички от ветра, он прислушался – не идет ли за ним кто-то, но ничего не услышал. И, кинув быстрый взгляд через плечо, увидел лишь пустынную улицу, унылую и скучную…

В общем-то такое уже случалось с ним не первый раз. Во время возвращения в Армавир, когда удачно ускользнул из рук ростовского НКВД, затем, когда устроился на работу осмотрщиком железнодорожных вагонов по чужим документам, и вот сейчас…

Желая убедиться, что это всего лишь игра его воображения, он возвращался снова и снова к проверенным составам, переходил от одной линии к другой по тормозным площадкам вагонов, крутился на месте, но преследователей обнаружить не удалось. Если они и были, то исчезали, как привидения.

Немного успокоившись, он зашел в дистанционную своего участка. Здесь в этот поздний час никого не было и ему никто не мешал внимательно осмотреть станционный участок у дистанционной. Но из окна не все вокруг было видно. А предчувствие, что кто-то посторонний находится здесь, рядом, не покидало Юста. Решил залезть на одну из железнодорожных цистерн стоящего состава. Взобрался по лестнице наверх. Округлое тело цистерны было мокрым и скользким. Но это не остановило его.

Он долго оставался неподвижным, забыв про дождь и холод, но обнаружил лишь железнодорожный патруль и своих товарищей по работе, возвращающихся на участок, чтобы обогреться. Ноги его окоченели, руки с трудом держались за металл. Наконец его терпение было вознаграждено: в просвете между вагонами и дистанционной он увидел силуэт человека. Свет, падающий из окна участковой конторки, осветил мужчину в плаще и фуражке военного образца.

Юст ни минуты не сомневался, что этот человек следит за ним. Он быстро спустился вниз и решил понаблюдать со стороны. Но как не пытался теперь обнаружить своего преследователя, тот словно сквозь землю провалился.

На следующий день, как только Берта Фридриховна вышла из дому, Бенцер поднялся и позвонил в квартиру Юстов. Долго стояла тишина, затем послышалось легкое движение, лязгнул запор, дверь приоткрылась и показалось лицо Юста. При виде посетителя он судорожно дернулся, рванулся назад и попытался захлопнуть дверь, но Бенцер успел просунуть в щель ногу.

– Что вам надо? – неуверенным голосом проговорил Эрих. – Зачем вы пришли?

Бенцер в ответ усмехнулся, с силой толкнул дверь, вынудив Эриха попятиться, и вошел в маленькую прихожую.

– Надо поговорить.

Юст состроил неопределенную гримасу, пытаясь держаться непринужденно. Это ему плохо удавалось: было заметно, что он боится. Бенцер огляделся вокруг и остановил взгляд на растерянном лице Эриха.

– Мне кажется, мы станем друзьями, – многозначительно произнес абверовец.

Юст сделал шаг назад и прислонился к стене, пытаясь сообразить, кто этот странный гость.

– Чего вы хотите?

– Проходи, – велел Бенцер. Он больше не улыбался. – Поговорим.

Юст неохотно повиновался. Бенцер проследовал за ним в комнату и закрыл за собой дверь. Присев в кресло и обведя комнату цепким взглядом, сказал:

– У вас здесь уютно. – И вдруг, понизив голос, добавил: – Тебе привет из Ростова.

Юст издал какой-то неопределенный звук и с натянутой улыбкой спросил:

– От кого?

– Ты словно боишься, – произнес Бенцер, не спуская с него глаз. – Привет от твоих друзей, таких же как и ты, Юст, воров.

В комнате повисло гробовое молчание, нарушаемое лишь монотонным тиканьем стоящих в углу часов. Губы Юста то растягивались в улыбке, то сжимались.

– У меня нет таких друзей и… – наконец проговорил он.

– Не будь идиотом, Юст, – грубо оборвал его немец, вытащил из кармана офицерской шинели пачку «Беломора», закурил, а спичку сунул в коробок.

– Прошлой ночью ты со своими людьми взял вагон мануфактуры. Впрочем, это меня не интересует.

– Неправда, – выдавил Юст. – Я понятия об этом не имею, вы меня с кем-то путаете. – Он оттянул воротник, который стал ему мешать – С чего вы взяли, что я причастен к этому? Это чушь!

– Ну ладно, – Бенцеру надоела эта затянувшаяся болтовня. – Повторяю, это меня не интересует.

– А что вас интересует? – спросил Юст. Он начал приходить в себя, понемногу к нему возвращалось обычное его нахальное самообладание. – Какое вам дело до меня?

Бенцер медленно выпустил кольцо дыма.

– Хочешь, чтобы я тебе дал настоящее дело? – без обиняков спросил он.

Юст подвинул стул с прямой спинкой и сел напротив Бенцера.

– А почему я должен отвечать на ваши вопросы? – возразил он. – Что все это означает? За кого, товарищ военный, вы меня принимаете?

Казалос

Страница 16

, не слыша этого потока вопросов, немец продолжал:

– Мне необходимы люди для одного дела… Наблюдая за тобой, я убедился, что ты именно тот человек, который требуется.

– Плевал я на все поручения! Зря тратите время.

– Разве тебе, Эрих, не нужно богатство, за которое можно купить полмира? – прищурив глаза, Бенцер в упор смотрел на Юста. – Возможно, несколько миллионов, – задумчиво произнес он.

Юст наконец понял, что это не шутка, что за этим кроется что-то важное и необычное.

– О каком деле идет речь?

Бенцер улыбнулся, понимая, что заинтриговал Юста серьезно.

– Так в чем же все-таки дело? – резко повторил Эрих.

– Для начала необходимо найти двух людей, эвакуированных из Керчи, – ответил Бенцер. – Мужчину и женщину. И я хочу поручить это тебе, – сказал он, глядя на тлеющий кончик своей папиросы. – Об остальном – после.

Так состоялось их первое знакомство. А вскоре, интересуясь Ольгой, Юст узнал от Берты Фридриховны, что она эвакуирована из Керчи. Он ухватился за это и решил доложить Бенцеру.



Проверив составы, Юст зашел в дистанционную своего участка. Обменялся несколькими словами с мастером и направился в буфет.

За столами при скудном освещении сидело много людей. Пили, ели, курили, толпились у стойки, – за которой хозяйничала Верка – огромная, мрачная и неопрятная.

Юст протиснулся к прилавку.

– Что тебе? – спросила буфетчица усталым голосом, рассчитываясь с покупателем.

– Выпить найдется? – подмигнул ей Юст, делая вид, будто не слышит недовольных– голосов стоящих в очереди.

В противоположном конце зала какой-то пассажир в ватнике и армейских галифе играл на мандолине с профессиональной виртуозностью.

– Пей, – буфетчица придвинула к Юсту стакан и бутылку. – Ты вроде был вчера на смене?

– Да, а сегодня подменяю Трофима, – усмехнулся Юст и отошел в сторону.

Игра на мандолине прекратилась и музыкант, уложив инструмент в матерчатый чехол, небрежной походкой приблизился к Юсту.

– Привет, – сказал он.

Юст ответил, не разжимая губ:

– Привет.

Отто Бенцер, а это был он, не сводил глаз с Эриха.

– Что-нибудь узнал?

Эрих отставил стакан с вином и тихо, сквозь зубы, произнес:

– Есть одна милашка. Вчера узнал, что она оттуда.

Бенцер достал папиросу, размял ее, не спеша прикурил и пристально взглянул на Юста.

– Кто такая?

– Учится на курсах у бабушки. Красивая, молодая. Зовут Ольга. Мне кажется, одна из наших земляков.

Бенцер кивнул.

– Это все?

Юст рассмеялся:

– Просила, чтобы я не набивался к ней в провожатые. Отвергла, так сказать, меня.

Бенцер вскинул брови.

– Видно, придется мне познакомиться с ней. Я загляну к тебе завтра. Продолжай свою смену, дружище, – похлопал Эриха по плечу и удалился.




6


Митин прислал обстоятельное письмо, в котором по просьбе Ольги описал со слов очевидцев, как была освобождена Керчь и что там происходило в период ее оккупации.

«… Жизнь налаживается, но город все еще остается прифронтовым. Война совсем рядом, Оленька, и придется повременить с возвращением сюда наших ценностей…» – писал директор музея.

Прочитав письмо, Ольга почувствовала большую тоску по родному городу. Она отправилась снова в военкомат проситься на фронт, и именно в Крым, защищать свой родной город.

Военком внимательно выслушал девушку и устало сказал:

– Это хорошо, Иванцова, что вы усовершенствуете знание немецкого языка, пригодится. Но послать вас на фронт я не имею права, поймите.

– Другие же едут?! – решительно настаивала она.

– Другие не из музея, Иванцова…

– Но ведь все музейные фонды уже сданы армавирским властям, – парировала девушка. – Вот акт.

Разговор был продолжительным, Ольга просила, уговаривала, требовала. Но, увы, напрасно, военком твердо стоял на своем: он не имеет права распоряжаться ее судьбой. Не выдержав, Ольга ультимативно заявила:

– В таком случае, я вынуждена буду писать в краевой исполком.

– Это ваше право, Иванцова, – произнес военком, закуривая уже третью папиросу за время их беседы. – Я вам еще раз говорю, вы у нас на учете, как владеющая немецким языком, и если… – он не договорил. Резко зазвонил телефон. Военком поднял трубку и молча слушал, сбивая пепел с папиросы на пал, затем спросил:

– На когда это надо? – и после паузы: – Хорошо, займусь немедленно этим формированием, Иван Корнеевич. Понял.

Военком положил трубку и посмотрел на Ольгу. Улыбнулся неожиданно и сказал:

– Ну вот, на ловца и зверь бежит, Иванцова. Только что я получил указание о направлении подходящих людей в спецшколу.

– Не на фронт, а в школу? – разочарованно протянула девушка.

– Не в школу, а в спецшколу, – с ударением произнес военком. – Там вы пройдете подготовку для действий в тылу врага, ясно?

– Ясно, товарищ военный комиссар! – просияла девушка и сказала с искренней благодарностью: – Спасибо, я вначале не поняла…

– Ну вот и договорились, Иванцова, – вздохнул с облегчением военком. – Пока продолжайте учебу на курсах, мы вас вызовем.

И Ольга Иванцова продолжа

Страница 17

а усердно заниматься на курсах, терпеливо ожидая вызова в военкомат.

Однажды днем на улице Халтурина ее остановил радостный оклик:

– О, как приятно встретить землячку!

Она удивленно посмотрела на мужчину лет тридцати, в телогрейке, армейских галифе и в шапке-ушанке со звездочкой. Его приветливое лицо со смеющимися глазами располагало к себе.

– Извините, но я… вас… не знаю… – отступила девушка.

Незнакомец рассмеялся и сказал:

– Вы ведь из Керчи? – поправил он шапку, сидящую набекрень, из-под которой выбивались светлые волосы.

– Из Керчи… Вы тоже?! – обрадовалась Ольга и уже приветливее смотрела на незнакомца. – Давно оттуда?

– Несколько дней… Постойте… кажется… Иванкова? – добродушно улыбался земляк.

– Иванцова, – поправила его девушка. – А откуда вы знаете…

– Бывать в исполкоме, и не заметить такую девушку… – покачал он головой. – Это было бы непростительно.

– Ну как там? Расскажите? – нетерпеливо перебила его Ольга.

Мужчина тяжело вздохнул и серьезно проговорил:

– Война… Сейчас там наши, но фронт рядом. Обстановка сложная. Бомбежки, гибнут люди… – и замолчал. – Я здесь из-за ранения… А вы с фабрикой или с заводом сюда эвакуировались?

– Нет, с музейными фондами… Керченского историко-археологического музея имени Пушкина, – с ноткой гордости ответила она.

– О, какая жалость, что мне ни разу не пришлось побывать в нашем музее. Знаете, учеба в училище, служба в армии… Давайте пойдем сейчас в музей и посмотрим экспонаты, которые вы привезли, хорошо? А потом вместе пообедаем, – предложил он Ольге.

– С удовольствием, но дело в том, что там наших экспонатов нет, – с присущей ей простотой ответила девушка.

– Как нет? – с явным разочарованием спросил незнакомец.

– Они не экспонируются здесь, – на этот раз девушка ответила ему с улыбкой. – Мы сдали их городским властям, а когда война закончится, фонды вернутся в Керчь. И тогда приходите в музей…

– Странно… Почему бы их не показать здесь народу… – искренне удивился солдат. – Я внесу такое предложение своему командованию, – пообещал он. – Где эти фонды? С кем надо говорить?

– Где, мне неизвестно, – на всякий случай прикинулась незнайкой Ольга. – А говорить надо, конечно, с горисполкомом. Но вряд ли что-то получится.

– Ну ладно, – рассмеялся земляк, – это я так… Кстати, меня зовут Николаем. Капитан Крамаренко, – и он вопрошающе посмотрел на девушку.

– Ольга, – ответила Иванцова.

– Ну так как насчет обеда?

– Я бы с удовольствием, но сейчас у меня нет времени, товарищ капитан, – ответила Иванцова.

– Ну тоща до завтра. Я вам еще кое-что расскажу о Керчи, договорились?

– Хорошо, – кивнула девушка, собираясь уходить.

– Завтра в четырнадцать ноль-ноль на этом месте! – крикнул он уже вдогонку.

Иванцова была рада этой встрече. Капитан понравился ей, кроме того, она возлагала надежды, что он, как военный, поможет ей быстрее попасть в действующую армию.

А Отто Бенцер – «земляк» Ольги, с удовлетворением думал, что первый шаг сделан неплохо – он вошел в контакт с нужной ему керчанкой. И теперь необходимо продолжать начатую игру, пока не выяснит, где хранится керченское золото. Не может быть, чтобы она не знала этого…

Дождь со снегом кончился. Робкие лучи солнца лишь подчеркивали грязь и запустение улиц города военного времени.

В назначенное время Бенцер пришел на встречу с Иванцовой. Посмотрел на часы. Оставалось еще две минуты. Девушки не было видно. Бенцер расстегнул шинель и стряхнул с нее капли дождя. Потом закурил, прохаживаясь по улице.

На противоположной стороне улицы заметил Эдиту и сделал знак не ходить за ним. Она тут же исчезла в подъезде какого-то дома.

Прошло пятнадцать минут. Ольга все еще не появлялась. Вновь застучал по тротуару дождь, Бенцер посмотрел на часы: половина третьего. Он оглядел малолюдную улицу и зашагал к дому, в подъезде которого притаилась Эдита.

– Похоже, она не придет, – сказал он. – Это беспокоит меня, Вероника. Может, она заподозрила что-то… – Он на миг задумался. – Оставаться здесь нет смысла, пойдешь к ее дому и понаблюдаешь. Только, запомни, она не должна ничего заметить.

Бенцер направился к центру. Он знал, что Юсг сегодня работает в дневную смену и решил переговорить с ним. «Нужны сведения из горисполкома и… конечно же, из банка. Если ящики определили где-то на складе, то чемодан с золотом должны хранить, несомненно, в банке», – решил он.

…О встрече с капитаном-земляком Ольга Иванцова не забыла и собиралась быть в назначенное время. Но когда после занятий она пришла домой, ее ждала повестка в военкомат. С утра она проходила медицинскую комиссию. Это заняло без малого весь день. О свидании уже не могло быть и речи. Уставшая, она с облегчением вздохнула, узнав, что ее признали годной для службы в армии.

На следующий день около двух часов дня она обедала в горисполкомовской столовой, куда у нее имелись талоны. Получив скромный обед: салат из квашеной капусты, перловый суп, котлетку с ложкой картофельного пюре и чай с соевым пряником впр

Страница 18

дачу, она уселась у окна и время от времени поглядывала на заснеженную улицу.

Вдруг ее глаза расширились от удивления.

По улице не спеша шли знакомый ей капитан-земляк и… Эрих Юст. Они о чем-то говорили между собой, как давнишние хорошие друзья. Ольга выбежала из зала в вестибюль, но они уже скрылись за углом. Вернувшись к столу, она мучительно думала, что связывает этих людей.

«Капитан из Керчи, знает ее по исполкому, – размышляла она, допивая чай. – Но я его раньше никогда не видела, не встречала. На свою зрительную память я пожаловаться не могу…» Неожиданно ее пронзило подозрение, она вспомнила, как капитан интересовался музейными ценностями. «Где они? С кем надо говорить?»… И еще: «Никогда не был в нашем музее… Учеба, служба…» Нет, здесь что-то не так, – покачала головой Иванцова. – Не узнал ли этот капитан все обо мне от Юста? Но откуда Юст?..» И тут ее осенило: «Ой, да от своей бабушки, господи!.. Ведь я ей как-то рассказывала о себе, провожая домой! Боже! Все вяжется… – Она уже допила чай и продолжала сидеть, анализируя свои догадки. – Зачем я понадобилась этому капитану? Познакомиться, провести время? Ничего здесь нет странного… Конечно, нет, если бы не Юст… Нет, что-то здесь неладно, – пришла к твердому заключению Ольга. – Чем же все-таки интересуется капитан Крамаренко? Мной или… – у нее перехватило дух. – Или музейными фондами?»

Ольга быстро оделась и вышла на улицу. Если бы она была более наблюдательной, то заметила бы, что на определенном расстоянии за ней следует женщина в лисьей шубке. Это была Эдита Риц, по указанию Бенцера следившая за Ольгой.

Иванцова, закрываясь от ледяного февральского ветра, пошла к военкомату, куда ей сказали явиться к четырем часам. Дорогой мысли о капитане из Керчи Юсте не покидали ее.

В военкомате Ольгу отослали в один из отделов, где ее встретил озабоченный делами майор.

– Вы направляетесь служить в часть особого назначения, Иванцова.

– А как же спецшкола? – вырвалось у нее.

– Спецшкола… – загадочно протянул майор. – Сейчас вы будете служить там, где необходимо. Ведь вы просились в армию?

– Так точно, – уже по-военному ответила девушка.

– Вот адрес и направление, – подал бумагу майор. Вопросы есть?

– Когда мне надлежит явиться к месту службы?

– Сегодня же.

– И еще, как быть с учебой на курсах немецкого языка?

– Это решат на месте вашей службы, Иванцова. Желаю всего хорошего, – встал майор, давая понять, что разговор окончен.

– Спасибо, – повернулась на каблуках Ольга и вышла из кабинета.

Она отправилась по указанному адресу. В проходной сидел пожилой человек в штатском. Ольга объяснила, что пришла по направлению из военкомата. Дежурный кивнул и набрал номер телефона. Доложил будничным служебным голосом. Затем просмотрел внимательно направление и документы девушки, открыл дверь во двор части и сухо указал, куда идти.

Она вторично удивилась, когда увидела и здесь человека в штатском. Усталое, угловатое лицо. Из-под реденьких бровей на нее смотрели проницательные глаза. Хорошо выглаженный шевиотовый костюм темносинего цвета сидел на нем, казалось, тесновато.

– Иванцова. Прибыла для прохождения воинской службы, – доложила Ольга.

– Очень приятно познакомиться, Иванцова, мне звонили о вас. Прошу садиться, – указал он на стул. – Меня зовут Петр Алексеевич Родин. – Он открыл дверцу сейфа и достал папку с каким-то номером, положил ее перед собой. – Это ваше дело, Иванцова… Итак… 1916 года рождения… город Керчь… Русская… хотя имеется линия происхождения по отцу из русских этнических немцев… Университет… Работа в отделе культуры горисполкома… Эвакуация с музеем… Желание служить в армии… Так?

– Так точно, товарищ Родин.

– Бот и прекрасно, Ольга Федоровна, – улыбнулся он и неожиданно заговорил на чистом немецком языке к превеликому удивлению девушки.

Беседа продолжалась долго. Вопросы в основном задавал Петр Алексеевич, а Ольга отвечала. Когда разговор между ними подошел к концу, девушка спросила:

– И все же мне не ясно, товарищ Родин, где я буду служить? На армию что-то не похоже.

Он улыбнулся и ответил:

– Так и должно быть, Иванцова. Жить будете здесь на полном обеспечении, курсы не будете посещать, ваше знание языка прекрасное. А сейчас можете быть свободной до завтрашнего дня. В семь ноль-ноль вы должны быть здесь, вот пропуск, – подал он листок девушке. – Все остальное – устройство, знакомство с распорядком дня и так далее узнаете завтра. До свидания, Ольга Федоровна, – встал Родин.

– До свидания, – ответила девушка и покинула хорошо натопленную комнату. Она была несколько обескуражена и взволнована, так как все этой ей представлялось совсем по-другому.

Выйдя из проходной, девушка заспешила на квартиру, чтобы собраться и оповестить хозяйку, что она уходит в армию.

Небо было пасмурным, холодным, тусклым. Хотя время было не позднее, но уже на город опустилась ночь. Поеживаясь от холода, из подъезда вышла Эдита и последовала за Ольгой Иванцовой.

На следующий день, с нетерпением дожидаясь

Страница 19

прихода Эдиты, Бенцер перебирал в памяти то, что вырисовывалось из поисков керченского золота.

Эдита, едва переступив порог, простонала обхватив голову руками.

– Какой холод! – Я с половины девятого утра на этом холоде. Если так будет продолжаться, я схвачу воспаление легких. Не так давно ты мне говорила, что мороз тебе совсем не страшен, – невозмутимо ответил Отто, подходя к ней со стопкой водки. – Не хочешь ли согреться?

– О нет, конечно, нет! – решительно отвернулась она– Я хочу у тебя кое-что спросить.

Бенцер поставил стопку на стол и сел.

– Но прежде сообщить, – усмехнулась Эдита, – Иванцова исчезла. Я караулила ее у дома все утро, но напрасно, она не появлялась. А когда из дома вышла ее хозяйка, я подошла к ней и спросила: «Иванцова дома? У меня ей повестка из военкомата». Та удивилась и переспросила: «Из военкомата? Но она сегодня на рассвете ушла в армию, милая». Я тут же сориентировалась и рассмеялась: «А-а, наверное, залежалась повестка». Что ты на это скажешь?

Бенцер спокойно, как будто ничего особенного не произошло, сказал:

– Итак, Ольга исчезла. Дальше.

– Я искала ее в военкомате, но там никаких следов. Отправки в армию сегодня нет. Никто из служащих военкомата ее не видел. Она словно в воду канула.

Бенцер взял папиросу и закурил.

– Мы должны напасть на след музейных ценностей во что бы то ни стало. Я уверен, что они здесь.

– И что же ты намерен предпринять? – тихо спросила Эдита.

– Я думаю, что горисполком будет прекрасной отправной точкой, – ударил кулаком по столу Бенцер.

Эдита широко раскрыла глаза:

– Горисполком? Но почему именно городские власти? Как нам туда сунуться?

– Иванцова говорила, что музейными ценностями распоряжается исполком, – медленно произнес Бенцер.

– Надо бы поискать машину, которая доставила их сюда, – подсказала Эдита.

– Банк, вот куда должны были сдать керченское золото, – вставая сказал Отто. – Вот куда нам надо найти ход. Я должен поговорить с Юстом. Он подскажет, кого можно подцепить из банка.

– Может быть, он также скажет, как нас может подцепить после этого армавирский НКВД? – съязвила Эдита.

– Ты доставишь мне огромное удовольствие, если не будешь злословить, – строго предупредил ее Бенцео. – Итак, горисполком, машина, банк и… таинственное учреждение, которое вчера вечером посетила Иванцова.




7


Дыкин бросил в костер паклю и отступил назад. Масляный квач тотчас вспыхнул сильным желтым пламенем. В гараже должен быть порядок и он всегда находил что сжечь в морозное утро: коробки, ящики, старые покрышки, грязную ветошь. Мотор его полуторки ровно урчал, разогреваясь.

Дыкин смотрел на огонь, и ему совсем не хотелось уезжать из теплого гаража. Волна дыма, поднятая ветром, заставила его отступить на несколько шагов. Он увидел военного. «Уже кто-то идет, чтобы заполучить машину», – подумал он.

К костру подошел Бенцер, в шинели с портупеей.

О гараже и машине Бенцер узнал от вахтера горисполкома, с которым разговорился. Он сетовал, что не может отыскать своих земляков, которые, как ему известно, осенью привозили в Дом Советов ящики. И вахтер сообщил, что ящики привозила машина торгового отдела исполкома. А ездила она в Кавказскую за халвой и маслом. «Дыкин-шофер часто туда ездит по разнарядке»– добавил служака исполкома.

– Шофер Дыкин? – спросил Бенцер и протянул руку. – Капитан Крамаренко.

– Рад познакомиться, товарищ капитан. – Дыкин быстро пожал руку капитану. – Разогреваю… Вы по разнарядке пришли? Видите, какие у нас условия…

– Довольно сносные, на фронте хуже, – вздохнул Бенцер и продолжил: – Машина нужна мне будет позже, дорогой товарищ.

– Да? Так чем могу…

– Хочу поговорить с вами, – «Капитан» извлек пачку «Казбека» и, раскрыв, предложил шоферу. – Я думаю, вы помните людей с ящиками, которых привозили с Кавказской в горисполком? Осенью это было.

Дыкин согласно кивнул и ответил:

– Что-то припоминаю… – Вдруг насторожился и торопливо сказал: – Но я с них ничего не брал, ничего, товарищ капитан.

– А надо бы, уважаемый, – рассмеялся Бенцер. – Им для этого выдавали средства, не обеднели бы.

Костер догорал, они закурили, и Дыкин понял, что капитана интересует не то, брал ли он плату с пассажиров или нет, а что-то совсем другое.

– Поехали к проходной, возьму путевку. Потолковать можно и в машине, товарищ капитан.

Они сели в полуторку, Дыкин подвел машину к воротам гаража и пошел за путевкой.

Когда выехали на улицу, Дыкин взглянул на капитана:

– Так что надо, товарищ капитан? Груз есть какой, а?

– Еще какой калымный… – засмеялся Бенцер. – Но сначала скажи, куда эти самые ящики ты отвез тогда? Постарайся вспомнить, – допытывался абверовец.

– А что вспоминать, часть сгрузил в горисполкоме, а часть отвез на склад горздравотдела, товарищ капитан.

Бенцер чуть было не выдал своего удивления, но сдержался и спросил:

– А в горисполкоме что сгрузил?

– Пассажиров с чемоданом и пять, кажется, ящиков? А что?

– Чемодан они в кабине везли?

– Нет, в куз

Страница 20

ве, мужчина и девушка из рук его не выпускали. Товарищ капитан, что-то случилось с ними? – испугался Дыкин.

– Да нет, дорогой товарищ, ты смотри вон, не врежься в сани, они как-то боком несутся, – засмеялся Бенцер.

Дыкин умело объехал широкие розвальни, перебросил из одного уголка рта в другой папиросу и сказал:

– Март уже, а все еще на санях. Мне на базу надо, товарищ капитан, вас куда подвезти? И как договоримся? Что за груз?

– Груз – те же ящики, дорогой товарищ, – рассмеялся Бенцер. – Но прежде надо посмотреть на них. Для начала вот, возьми, – протянул он шоферу сторублевку. – На базу успеешь, заскочим на склад горздравотдела, я посмотрю на ящики, целы ли они, а потом пойду оформлять вывоз их. Договорились?

– Уже еду, товарищ капитан, – очень довольный ранним калымом, Дыкин повернул полуторку к улице Кирша.

Когда Бенцер и Дыкин вошли к заведующему складом, тот сразу признал шофера, который осенью привозил ящики Керченского музея. Без расспросов он провел капитана в помещение, где были складированы заветные ящики, и Бенцер с видом ответственного лица переписал их номера в записную книжку, а затем сказал:

– Еду в исполком оформлять вывоз, товарищ заведующий. Сегодня оформлю, а завтра постараемся забрать… – и, козырнув, вышел.

Дыкину сказал:

– Если сегодня оформлю, завтра буду у тебя, Дыкин, договорились?

– Ясно, товарищ капитан. Куда теперь?

– К Дому Советов, куда же еще, – усмехнулся Бенцер.

Распрощавшись с Дыкиным, он вошел в вестибюль горисполкома на улице Розы Люксембург. Козырнув вахтеру, направился к окошку, к которому выстроилась очередь за пропусками. Постоял немного и вышел на улицу.

Бенцер, разумеется, и не думал оформлять вывоз ящиков. Это был блеф для Дыкина и заведующего складом горздравотдела.

Вернувшись в маленькую, с одним оконцем, комнатушку, которую они снимали на окраине города, Бенцер не застал Эдиты дома. В квартире было тепло и уютно. Он выпил стопку водки и закурил, подводя итог своей сегодняшней деятельности.

«Ящики Керченского музея обнаружены, он их даже трогал руками и записал все номера. Чемодан доставили в горисполком, как сказал шофер. А вот где этот большой черный чемодан хранится? Вот что надо выяснить во что бы то ни стало. Скорее всего, его спрятали в каком-нибудь сейфе городского банка. Но как это выяснить?» Пока Бенцер не находил ответа на мучивший его вопрос.

Пришла Эдита. Продрогшая, заснеженная, недовольная тем, что ничего интересного, заслуживающего внимания не обнаружила. А была она у того дома, куда позавчера вечером ходила Иванцова.

– Какое-то гражданское учреждение, мало кто входит, а еще меньше выходит, – доложила она. – Въехала конная фанерная будка с надписью «Хлеб» и вскоре выехала. Вот и весь транспорт, Отто. Нет, если там что-то и есть у них, то никак не связанное с нашим интересом.

Бенцер ухмыльнулся и поведал помощнице о своих делах. Эдита сразу же повеселела и сказала:

– Я хочу выпить, Отто, за успех.

– С удовольствием, дорогая.



Юст приоткрыл дверь квартиры и внимательно посмотрел вниз. На тускло освещенной лестничной площадке никого не было. Он прислушался, затем вернулся в комнату и плотно закрыл дверь.

– Раньше чем через час бабушка не появится, – сказал он. – Что тебя сюда привело?

У стола сидел высокий черноволосый мужчина в испачканной маслом шапке. Его ватник в пятнах резко контрастировал с аккуратным убранством квартиры. Холодные черные глаза пристально смотрели на Юста.

Юст угрюмо ждал ответа. Чувство неуверенности никогда не покидало его при встречах с Казаком. Он чувствовал, что тот опасен, и коша расстался с ним в Ростове, облегченно вздохнул. Этот главарь воровской шайки действовал на него словно удав на кролика.

Казак вынул из кармана грязную тряпицу и небрежно развернул ее. Внутри были кольцо и серьги, украшенные бриллиантами.

У Юста жадно загорелись глаза. Даже когда брали ювелирный магазин, он ничего подобного там не видел. Но через мгновение осторожность взяла над ним верх. Ну и что, мол из этого… Зачем это ему?

– Я тебе и в Ростове говорил, что не стоит сейчас этим заниматься! – рявкнул он, хотя в эти минуты ужасно завидовал Казаку. – Закон военного времени, слишком опасно. Кому сейчас предложишь продать?

– Оставь свои фраерские замашки, – произнес Казак хриплым голосом. – Мне нужны деньги.

Юст покачал головой.

– Я не берусь, – выпалил он. – Слишком опасно!

Казак из-подлобья испытующе смотрел на Юста.

– И все же тебе придется дать мне пару кусков, Юст. Я в бегах. На мне мокрое дело. Даешь монету и я рву дальше.

Юст оцепенел. Его сердце сперва замерло, затем забилось в бешеном ритме.

– Я сам, кажется, под надзором.

Гость взял из пачки «Беломора» папиросу и усмехнулся.

– Ты хочешь сказать, что мой приход сюда могут засечь?

– Ты не осторожен! – бросил Юст. – Тебе надо уходить, и поскорее. Ты и меня за собой потянешь.

Казак лениво потянулся. Он знал, что Юст сгущает краски. Ростовчанин не верил, что тот сейчас в стороне от

Страница 21

воровских дел.

Он закурил, швырнул спичку на пол и твердо произнес:

– Мне нужно пару кусков. Ты меня понял?

– Но я же не скупщик краденого, – передернул плечами Юст.

Казак нахмурился. Затем расстегнул ватник, и Юст увидел торчащую из бокового кармана ручку нагана.

– Монеты, – в холодных глазах гостя явно читалась угроза. – И быстро…

Юст пошел на кухню, вынул из тайника пачку сторублевок. Отсчитал двадцать, вернулся и бросил деньги на стол. Казак криво усмехнулся, сунул деньги в карман и встал из-за стола.

– Я сообщу тебе, где меня найти, если вдруг понадоблюсь. А теперь прощай. Выглянь наружу. Не хочу лишних неприятностей.

Юст подошел к двери. Осмотрел подъезд, прислушался и вернулся.

– Все в порядке.

Не оглядываясь, Казак побежал по ступеням вниз, легко и бесшумно.

Юст возвратился в комнату, сел и начал рассматривать ювелирные изделия. Это были самые дорогие вещи из всех, какие он когда-либо держал в руках.

Он встал и пошел на кухню. Там, приподняв доску подоконника, спрятал кольцо и сережки в тайник, где у него хранились деньги. Затем достал из буфета бутылку водки, налил полстакана и залпом выпил, закусив щепотью квашенной капусты из фарфорового бочонка.

Неожиданно в прихожей раздался звонок. Юст подошел к двери, насторожился. Кто бы это мог быть? Неужели Казак вернулся? Но открыв дверь, увидел Бенцера. Изо рта у него торчала потухшая папироса.

– Привет, Юст, – сказал немец, рассматривая Эриха своими блестящими глазами. – Что это ты вроде испуган?

Юст усмехнулся, не разжимая рта.

– С чего это вы взяли? – спросил он, закрывая за гостем дверь.

Бендер опустился в кресло, прикурил папиросу.

– Видел, как какой-то здоровяк от тебя выбежал, – сказал он, поглядывая на Юста. – Кто это был?

– Один из моих людей. Зашел, поговорили, выпили – вот и все.

Бенцер молчал. Он знал теперь о Юсте многое. Знал, что тот мечтает о богатстве. Но его воровская деятельность на железной дороге может плохо закончиться.

– Играешь с огнем, Юст, – попытался предостеречь. – Смотри, чтобы не поставили тебя к стенке за чистку вагонов. Размениваешься на мелочи.

Подобные разговоры вызывали у Юста неприятное ощущение.

– Что вас это так волнует, товарищ капитан? Выпить хотите?

Бенцер поудобнее устроился в кресле.

– Идешь на дежурство и пьешь, – покачал он головой и потер рукой массивную челюсть. – Когда ты возьмешься за ум, Юст?

Эрих заставил себя рассмеяться:

– Я предложил вам, а не себе, товарищ капитан.

– Мне нужно кое о чем поговорить с тобой, – сказал Бенцер, глубоко затянувшись. – Возможно, вскоре будет работа, о которой я говорил. В случае успеха ты получишь уйму денег. Миллионами пахнет. Сейчас я ищу подходящих людей. Тебя это интересует?

Миллионами пахнет! Глаза Юста округлились. Наконец-то капитан снова заговорил о крупном деле. После того как он навел его на Иванцову, разговор об этом между ними не возникал.

– Ну, конечно, – ответил он, перегнувшись через стол. – Что от меня требуется?

– Сейчас одно, Юст, выйти на нужных людей…

– А Иванцова? Кстати, она уже не ходит на курсы, знаете?

Бенцер кивнул и затоптал в пепельнице выкуренную папиросу.

– Она ушла в армию, Юст, и вышла из игры. А я хочу знать, могу ли я на тебя положиться?

Юст отвел глаза в сторону. Он решил быть осторожным, с ходу не ввязываться в дело, о котором не имел ни малейшего понятия.

– Но, может быть, вы объясните, хотя бы в общих чертах, что это за дело, товарищ капитан? Например, большой ли риск?

– Не больше того, которому ты подвергаешь себя на железке, – усмехнулся Бенцер. – Опасность тебе не грозит. В худшем случае пойдешь в армию, да и только. Но о деле поговорим потом. Сейчас главное – выйти на нужных людей.

– Кто эти люди, товарищ капитан?

– Работники горисполкома и городского банка, – признался Бенцер. – Может быть, ты знаешь кого-нибудь?

Юст на миг задумался и сказал:

– Есть один. Зовут его Петр Лодкин. Мы с ним учились когда-то. От него можно получить интересующие вас сведения. Да и во всех отношениях он подходит, – с уверенностью сказал Юст.

Бенцер, скрывая волнение, спросил:

– Тот ли это человек, Юст? Сперва я хотел бы посмотреть на него. Ты можешь показать мне этого Лодкина?

– Обещаю, как только с ним свяжусь, организовать вам встречу.

– Ладно. Но обо мне ему пока ни слова.

– Вы всегда можете на меня положиться, – нетерпеливо произнес Юст. – Я все же хотел бы знать, какова моя доля в этом деле?

Прищурив глаза, Бенцер сказал:

– Если ты выполнишь свою работу, получишь определенный процент от многомиллионной суммы, а если нет, то… – развел он руками.

У Юста перехватило дыхание:

– Проценты от многомиллионной суммы? Это такое большое дело?

– Я тебе уже говорил.




8


Петр Лодкин печально смотрел вслед поезду, увозившему Веру. Махнул ей на прощанье рукой, она тоже взмахнула в ответ и исчезла из виду.

Он медленно направился к выходу с перрона. И тут его кто-то окликнул. Обернувшись, он увидел сво

Страница 22

го школьного товарища.

– Привет, Петр, – радостно пожал ему руку Юст.

– Здравствуй, Эрих! – улыбнуся Лодкин. – Вот проводил жену в Белореченскую, мать ее сильно больна. Как живешь, в армию не призвали?

– А кто же поезд с твоей женой будет осматривать? – рассмеялся Юст. – На железке вкалываю, бронь. А ты, Петр?

– Да все там же, в банке служу, после экономического. В армию комиссия пока не пускает, живу…

Они стояли в станционном зале и разговаривали, но ни один не заметил, что за ними наблюдают Бенцер и Эдита. Им было достаточно взглянуть на Лодкина, чтобы запомнить его надолго, не перепутав ни с кем другим.

А между тем Юст говорил, обнимая товарища юности.

– Надо бы встретиться, по сто грамм опрокинуть, а?

– Я не прочь, тем более я сейчас один. Давай встретимся… Позвони мне в банк, условимся.

– Идет, пиши номер телефона, – решительно произнес Юст.

На клочке газетной бумаги Лодкин написал карандашом своей служебный номер и протянул обрывок Юсту.

– Договорились, Петюша, – не сгоняя своей характерной улыбочки с лица, сказал Юст. – Я непременно позвоню…

– Конечно, звони, Эрих!

Еще немного поговорив о том о сем, школьные товарищи расстались.



Лодкин пришел на службу после обеденного перерыва, что ему было разрешено управляющим банком.

Фонин, работающий за соседним столом, приветствовал его многозначительной улыбкой.

– Ну, теперь ты снова стал холостым, сказал он, открыв одним поворотом ключа дверцу сейфа. – Я многое отдал бы, чтобы моя жена уехала хоть на несколько деньков. А то все читает мне нотации и жалуется на трудности. Все ей не так, все ей не этак…

Фонин в свои сорок лет начал уже полнеть и седеть. В разговоре с друзьями он любил вспоминать свое веселое и бурное довоенное прошлое. И доказывал, что время от времени полезно менять женщин.

– Ну и меняйте себе на здоровье, – со смехом отвечал ему Петр, – а меня полностью удовлетворяет моя.

Тем не менее в этот день он чувствовал какое-то странное состояние. При мысли о пустом доме ему становилось не по себе.

После работы Лодкин спустился по лестнице к служебному входу. С невеселым видом проследовал он по тротуару. Высокая стройная женщина в облегающем фигуру пальто шла впереди. Невольно его взгляд привлекали легкие движения ее бедер, и внезапно его охватило непреодолимое желание побыть с ней наедине.

Он быстро отвел глаза. Никогда, с тех пор как женился на Вере, он не смотрел так на женщин.

«Что со мной происходит? – подумал он. – Я становлюсь таким, как Фонин».

Следующий день тянулся медленно. В первый раз работа была ему неприятна, и он ловил себя на том, что все время смотрит на часы.

В шесть двадцать он закончил работу и вышел из банка. «Через час будет совсем темно, – подумал он, идя по улице, и вдруг остановился – впереди, как и вчера, шла та же высокая блондинка. Ему захотелось познакомиться с этой женщиной. Он ускорил шаг и поравнялся с ней.

– Вы не скажете, где находится кинотеатр? – спросил он, не придумав ничего лучшего.

Женщина улыбнулась и кокетливо ответила:

– Я провожу вас. Вы что, не здешний?

Втянув голову в плечи, Лодкин сказал:

– А как вы угадали? Всех здешних знаете?

Она снова улыбнулась и посмотрела ему прямо в глаза.

– Не всех. Но раз вы спрашиваете, то ясно, что вы не здешний.

– Вы умница! Меня зовут Петр, – сразу решил знакомиться он.

Она подмигнула заговорщически:

– Я сразу поняла, что вы для этого и заговорили со мной. Но у меня почему-то возникло доверие к вам. Сейчас, знаете, время военное…

– Да, вы правы… – протянул он медленно, шагая рядом с незнакомкой.

Они приблизились к кинотеатру. Здесь было светло, толпился народ.

– Ну вот мы и пришли, до свидания, – остановилась незнакомка, обворожительно улыбаясь.

– Может, пойдем вместе в кино? – не спуская завороженных глаз с девушки, спросил Лодкин.

– Благодарю, я уже смотрела этот фильм.

– Тогда, может, в ресторан? – с дрожью в голосе предложил он.

– Только не сегодня. Я иду по очень важному делу, – мягко засмеялась она. – До встречи. Завтра в семь, на этом месте… Мое имя – Вера.

Вера!.. Лодкин растерянно пожал руку девушке. И долго еще стоял и смотрел ей вслед, сдерживая себя, чтобы не броситься за ней.

Когда Эдита, а это была она, повернула за угол, ее догнал Бенцер.

Смеясь, она доложила:

– Распустил слюни, готов. Завтра в семь встречаемся.

– Молодец, товарищ младший лейтенант медицинской службы, – похвалил Бенцер.



На следующий день Бенцер отправился в горисполком. Выстоял в очереди за пропуском к председателю Малых.

В приемной сидели в ожидании посетители как военные, так и гражданские. Бенцер подошел к секретарше – очень славной девушке и представился:

– Капитан Рюмин. Я вижу, здесь можно просидеть не один час, не так ли?

– Да, у председателя дел невпроворот, товарищ капитан. Сейчас у него заведующая спецчастыо и представитель крайкома. Вы по служебному вопросу или…

Бенцер, обворожительно улыбаясь, восторженно смотрел на девушк

Страница 23

. Наконец ласковым шепотом произнес:

– По личному. Вас, кажется, зовут Наденька?

– Надя, – ответила девушка, с удивлением глядя на бравого капитана, которого она видела впервые.

Имя секретарши Отто узнал в приемной заместителя председателя без особого труда и сейчас разговаривал с ней, как с давней знакомой.

– У меня совсем нет времени, Наденька, – взглянул он на часы в приемной. – И на прием надо, и…

Девушка улыбнулась:

– Приходите в конце дня, я вас пропущу, – ей определенно нравился этот капитан.

– Очень вам благодарен, – козырнул Бенцер, окончательно пленяя девушку своей улыбкой. Круто повернулся и вышел из приемной.

Пока он стоял в коридоре, разминая и продувая папиросу, обдумывая, что ему делать дальше, из приемной вышла небольшого роста женщина. В руках у нее была папка с бумагами, которые, очевидно, она носила на подпись председателю. Щупленькая, с миловидным лицом, она строго посмотрела на Бенцера и предупредила:

– Товарищ капитан, здесь курить не разрешается. – И хотела подниматься по лестнице, но дверь приемной отворилась и оттуда показался полный мужчина в очках.

– Анна Моисеевна, Василий Петрович просит вас вернуться.

– Что там? Иду. – Она вернулась в приемную, и Бенцер не успел ей сказать, что он и не собирался здесь курить.

– Она у нас строгая, товарищ капитан, – сказал проходивший парень в кепке и с лестницей на плече. Не то монтер, не то еще какой рабочий, обслуживающий Дом Советов.

– Кто строгая? – сделал вид, что не понял, о ком идет речь, Бенцер.

– А наша энкавэдистка Авдейкина, кто же еще, – засмеялся парень, удаляясь по коридору.

«Ага, значит, это и есть заведующая спецчастыо, – отметил про себя «капитан». – Авдейкина Анна Моисеевна..?

Если бы он знал, какова роль этой хрупкой худенькой женщины в тайне «золотого» чемодана! Если бы он знал, то предпринял бы совсем иные шаги в поиске керченского золота. Но он этого не знал и не мог знать…

Часы пробили шесть. Наденька быстро все убрала со стола, закрыла футляром пишущую машинку, затем торопливо поправила прическу, припудрила нос и, бросив последний взгляд в зеркальце, заспешила к выходу.

Надя была очень привлекательна: высокая, хорошо сложенная, с черными блестящими глазами и слегка вздернутым носиком. Должность секретарши, которую она занимала уже почти два года, была неинтересна, и она часто порывалась пойти в армию, где бы она, как ей казалось, могла принести больше пользы, чем в приемной председателя.

Сейчас она спешила на свидание с Бенцером. Капитан заинтересовал ее. Он пришел, как и договорились, в конце дня, но председателя уже не было, и в приемной находилась одна Наденька. Немного пофлиртовав, они договорились о встрече.

Бенцер ожидал ее у ресторана. Со счастливой улыбкой он двинулся ей навстречу:

– Рад и очень благодарен, что вы сдержали свое обещание и пришли.

– Пришла, потому что выпал свободный вечер, товарищ капитан, – улыбнулась девушка.

– Только поэтому… Значит, я должен быть очень благодарен этому вечеру…

Вечер действительно был хорош. По-весеннему светлый, безветренный и теплый.

– Приглашаю вас в ресторан, Наденька, – взял под руку девушку «капитан».

– Нет, нет, меня многие знают, я туда не пойду, товарищ капитан. Мое служебное положение…

– Понимаю, – согласился Бенцер. – В кино?

– Нет, – возразила девушка, – давайте просто погуляем. Хочется побыть на воздухе. Целый день в здании… – высвободила она руку.

– Согласен. Как прикажете, – пошел рядом Бенцер, доставая папиросы. – Разрешите? – спросил он.

Девушка согласно кивнула. Он прикурил, выпустив дым в сторону, и сказал:

– Я лечился после ранения в Краснодаре. В госпитале получил письмо, что мой брат с музейными фондами из Керчи эвакуирован сюда в Армавир. После госпиталя, прежде чем отправиться на фронт, мне разрешили повидаться с ним. Но найти его никак не могу. В адресном столе не значится, в местном музее ничего о нем не знают, сказали только, что действительно фонды керченского музея привозили, но не к ним, а в горисполком. Вот я и набивался на прием к председателю, чтобы выяснить, где эвакуированный музей? А где он, там и мой братец, – рассмеялся Бенпер.

– Ерунда какая-то, – покачала головой Надя. – Причем здесь горисполком, председатель? Уж я бы знала обо всем этом, товарищ капитан.

Да, Надя должна была знать, но не знала, потому что музейные ценности привезли в горисполком поздним вечером, и она уже ушла домой. А оформление прибытия керченского золота проводилось при соблюдении строгой секретности в присутствии всего трех человек и самих сопровождающих.

Бенцер вздохнул, затянулся глубоко и возразил:

– Да, но горисполком должен ведь знать, что прибывает в город эвакуированное? Если не он, так кто же?

Наденька подумала и ответила:

– Горисполком знает, разумеется. Но у нашего председателя столько дел… Хорошо, я попытаюсь выяснить, где керченский музей.

Они гуляли по вечернему городу, много говорили обо всем. Бенцер проводил девушку домой, и они расстались

Страница 24

настоящими друзьями. Условились, что он ей позвонит завтра, и они договорятся о встрече.

В этот же вечер Эдита встретилась у кинотеатра с Лодкиным. Она пришла в военной форме младшего лейтенанта медслужбы и бухгалтер банка не сразу узнал ее. А когда узнал, то удивился и растерялся.

– Удивлены, что я в военном? – спросила Эдита.

– Откровенно говоря, да, – кивнул кавалер. – Вы служите? Врач?

– Служу, – ответила она и сказала: – Я пришла потому, что обещала, Петр. Вы меня извините, но у меня настроение совсем не для свидания. Я так надеялась, что получу известие от моей сестры и мы отметим с вами это событие, но… – огорченно молвила Эдита и замолчала.

– Может, я могу вам чем-нибудь помочь? – участливо спросил Лодкин.

Они не спеша шли по улице. Он хотел взять ее под руку, но Эдита мягко отстранила его.

– Не надо, я в форме… – горестно вздохнула и продолжила: – Чем можете помочь… Моя сестра с экспонатами музея из Керчи была эвакуирована сюда, в Армавир. Я была на фронте… – опять вздохнула Эдита. – Теперь вот приехала, чтобы увидеться с ней, но никак не могу найти ее. Ни в адресном бюро, ни в местном музее ничего сообщить мне не могут. Никто ничего не знает, – приложила ежа платок к глазам.

– Где эти музейные экспонаты? Где они, там и она…

– Ну, это же не трагедия, Вера! – воспрянул духом Петр. – Найдем, непременно найдем вашу сестру.

– Да, но у меня нет времени, надо возвращаться в часть…

– Когда? – озадаченно спросил Лодкин.

– Через два дня, – тихо ответила девушка. – Меня волнует не погибла ли она с музеем под бомбежкой, когда эвакуировались? А может, ее ограбили и убили. Сейчас такое время… Мне довелось видеть, что творится на железной дороге, – печально покачала головой Эдита.

– Ну зачем же так… Зачем предполагать самое худшее? Она что, сопровождала большие музейные ценности одна?

– Нет, как она мне писала, не одна. Но ценности… золотые изделия из музея. Она писала: «…Сестра, помнишь, я к тебе приезжала с таким огромным фанерным, обтянутым черным дермантином чемоданом? Так вот, буду ехать снова с ним, но на этот раз в нем будут не подарки тебе, а золотые экспонаты из музея».

– Напрасно она так разоткровенничалась в письме. Вдруг бы оно попало в нехорошие руки…

– Вот видите, Петр. Это меня и беспокоит. Зачем она об этом мне написала… – Эдита снова приложила платок к глазам. – Была в горисполкоме у самого председателя, товарища Малых. Но он ничего не знает, Представляете? Посоветовал обратиться в банк.

– В банк?! – остановился как вкопанный Лодкин.

– Да, в городской банк. Такие ценности могли быть доставлены на хранение только туда. Что вас так удивило, Петр?

– Дело в том, Вера, что я работаю в госбанке… – с улыбкой ответил Лодкин.

– Работаете в госбанке?! – остановилась теперь и Эдита, глядя на него с надеждой.

– Да, бухгалтером, – кивнул парень. И, как бы оправдываясь, добавил: – Уход в армию пока отсрочили, жду призыва.

– Ну так узнайте, узнайте, пожалуйста, Петр, прибыли ли туда эти музейные ценности?! – с мольбой в голосе сложила руки на груди Эдита. – Узнайте…

– Уже знаю, Вера. Поверьте, никакие ценности не могут поступить к нам без приемной комиссии. А я являюсь постоянным членом этой комиссии. И поступление этих ценностей пройти мимо меня никак не могло. Ни в черном чемодане, ни в какой-либо другой упаковке. Ведь все поступления в банк фиксируются строго.

Слушая Лодкина, Эдита все больше убеждалась, что в городском отделении банка Армавира «золотого» чемодана нет.

– Я ужасно расстроена вашим сообщением. Извините, Петр. Проводите меня, пожалуйста, до гостиницы. У меня прескверное настроение.

– Но мы можем встретиться завтра, Вера? – с надеждой в голосе спросил Лодкин.

– Да, – тихо ответила девушка. – Завтра там же и в то же время.

У гостиницы они распрощались. Эдита вошла в вестибюль, где толпилось много военных и гражданских, пытающихся устроиться на ночлег. Прошлась, вернулась к окну и, увидев, что ее воздыхатель удалился, отправилась домой.

Несмотря на свою опытность в делах слежки, она не заметила Юсга, как тень следовавшего за ней на большом расстоянии. Он не знал и не ведал, кто эта женщина в военной форме. Все началось с того, что он позвонил Лодкину и предложил встретиться. Тот ответил, что никак не может. Засмеялся и загадочно намекнул, что у него встреча.

Вечер у Юста был свободным и он решил посмотреть новый фильм. Подойдя к кинотеатру, неожиданно увидел Петра Лодкина. Его школьный товарищ нетерпеливо высматривал кого-то. Юст отступил в толпу и решил понаблюдать за ним. Спустя некоторое время к Лодкину подошла женщина. Звания Юст не различил, но вид ее был такой неотразимый, что он присвистнул в восхищении. Они о чем-то говорили, затем пошли по улице. Юст перешел на другую сторону и последовал за ними. У гостиницы они расстались, и перед Юстом встала проблема – идти за Лодкиным, или плюнуть на все это. Но тут он увидел, как из гостиницы тут же вышла эта женщина в военной форме и быстро пошла в противопол

Страница 25

жную сторону от Лодкина.

Это Юста заинтересовало, и он тенью последовал за незнакомкой. Воровской опыт слежки у него был, здесь никто не осмелился бы назвать его новичком.

Вышли к Кубани, здесь Юст чуть было не нарвался на неприятность. Навстречу незнакомке из темноты вынырнул военный, схватил ее за руку, и они стремительно прошли мимо затаившегося за забором Юста. Присмотревшись, Юст едва сдержался, чтобы не воскликнуть. Военный, встретивший девушку, был никто иной как капитан Крамаренко! В руках у него был небольшой чемоданчик и вещевой мешок.

Смутно различая их далеко впереди, Юст не отставал от пары. «Похоже, смываются, – подумал он. – Итак, Лодкин – в военном красавица – капитан. У капитана интерес к банку. Я навел его на Петра. А он, очевидно, навел на того эту красавицу», – размышлял Эрих. На какое-то время он потерял преследуемых из виду, затем неожиданно споткнулся, осел и, уже теряя сознание, ощутил, как на него опрокинулся, вращаясь, черный небосвод.

Бенцер обрушил удар рукояткой нагана на голову преследователя, не узнав в темноте Юста.

– Отстал надолго, – тихо произнес Бенцер, догнав Эдиту.

Они спешили к вокзалу, чтобы успеть на ночной поезд к Ростову. Этому предшествовало шифрованное письмо, в котором было указание перебазироваться в Ростов и заняться там музеем изобразительных искусств. Бенцер понимал, что его ждут крупные неприятности, если командование узнает, что след «золотого» чемодана он не обнаружил.

«Но идет война, и все еще остается под вопросом», – думал он, пробиваясь в тамбур вагона, чтобы покурить.

Поезд дернулся, заскрежетал, зашипел тормозами и под хриплый крик паровоза остановился.




9


Юста с проломленным черепом подобрали прохожие и доставили в больницу. Лечился он долго, а когда его выписали, наступило лето.

Проанализировав то, что произошло с ним, Юст пришел к выводу, что многомиллионное дело, о котором говорил «капитан Крамаренко» связано с банком, Вот почему тому понадобилось выйти на Лодкина, подставив бухгалтеру военную красавицу. Но ведь не для того же, чтобы ограбить банк. Это дело гиблое. Не дурак же этот капитан, чтобы затевать подобное. Нет, здесь что-то другое…

Юст встретился с Лодкиным и пытался выведать что-либо у него. Но тот, прилично выпив, начал попросту врать и хвастать о своей победе над красивой женщиной.

Так ничего и не выяснив, Юст решил ждать, надеясь, что вновь появится капитан. Но тот не появлялся.

Однажды, когда Юст возвращался после дневной смены, кто-то тронул его за локоть. Он обернулся и невольно вздрогнул от неожиданности. Перед ним стоял, ухмыляясь, Казак.

– Привет, Юстик, – произнес он. – С работы?

Юст кивнул и спросил:

– Какими судьбами, Казак?

– Жизненными, – и видя, что тот несколько опасливо оглядел улицу и прохожих, добавил: – Не дрейфь, у меня все в порядке.

Казак был в форме майора, грудь его украшал орден Красной Звезды, сапоги начищены до блеска.

– Что смотришь? Перед тобой орденоносец майор Боков, так значится в документах, ясно? – криво усмехнулся бандит. – Идем выпьем.

У Юста была первоначальная мысль отвязаться от Казака под каким-нибудь предлогом, но затем он решил принять предложение, а уж потом видно будет.

Симка, любовница и сообщница Юста, работала в ларьке при вокзале. Это была молодая женщина лет двадцати пяти, с серыми глазами, не очень опрятная, но с приятно округленными бедрами и тугой грудью, что очень нравилось Эриху.

В этот день, усталая и злая, она наливала пиво в плохо вымытые кружки и тыкала их в протянутые к ней руки покупателей, не спеша давать сдачу. Вдруг пиво перестало литься из крана, и Симка пошла в подсобку выяснить причину.

Вытирая на ходу фартуком руки, она вошла в подсобку. На табуретках у бочки сидел Юст и незнакомый ей майор с орденом на груди.

– Выпивку, закуску, – приказал Юст. – И не мешай нам.

Оправившись от неожиданности, Симка обрадовано зашептала:

– Эрих! Сейчас накрою вам стол, сейчас… Объявить, что пиво кончилось?

– Не надо, торгуй, – повелительно сказал майор.

– Я сейчас, сейчас… – выбежала Симка.

Через считанные минуты они сидели за бочкой-столом, на котором стояла бутылка «Московской», порезанная кружочками колбаса, хлеб, две кружки пенящегося лабинского пива и горка красных раков. У прилавка за перегородкой было шумно, и в подсобке можно было говорить без боязни, что их услышат. Но по выработанной привычке они разговаривали вполголоса.

Выпив стакан водки и закусив, Казак сказал:

– На тех побрякушках я потерял деньги, Юст. Впрочем, к чему вспоминать прошлогодний снег, как говорится… Время такое, что можно снимать и снимать сливки… Ты согласен со мной?. – Или стать к стенке, Казак, – усмехнулся Юст.

– Забудь мою фамилию, Юстик, – строго предупредил бандит. – Перед тобой майор Красной Армии Боков. Так и говори, ясно? Юст кивнул и поинтересовался:

– Что-то есть на примете?

Казак мотнул отрицательно головой и выпустил струю дыма.

– А у тебя? – внимательно посмотрел на Юста.

Юст в

Страница 26

общем-то не думал посвящать Казака в дело капитана, но внезапно его осенило, что это загадочное дело сам со своей малограмотной шайкой не осилит. А вот если подключить к нему этого бравого «майора», одного из главарей ростовских воров, то, может быть, многомиллионный куш можно будет взять и без исчезнувшего капитана. Юст мастерски очистил шейку рака и ответил:

– Если бы у меня ничего не было, я не сидел бы в Армавире. Наклевывается кое-что грандиозное. Нужно подобрать надежных ребят.

И Юст подробно изложил все, что ему было известно о многомиллионном капитанском деле и о том, что ему случайно довелось узнать.



День тянулся медленно. Горячий воздух, проникающий через окно, шум проезжающих машин, красные от духоты лица сотрудников раздражали Лодкина.

– Петр Васильевич! Вас к телефону, – позвали неожиданно.

Лодкин, не торопясь, встал и пошел к телефону. Взяв трубку, услышал женский голос.

– Алло! Я говорю с Петром?

– Да. Кто у телефона? – разволновался Лодкин от мысли: «А вдруг она?» – Вы меня не знаете. Я служу вместе с Верой… Лодкин задохнулся от нахлынувших чувств.

А вибрирующий голос продолжал:

– С лейтенантом медслужбы, помните ее?

– Я мечтаю увидеть ее. Но она исчезла…

– Нет-нет, срочный вызов, теперь она снова здесь и поручила мне позвонить вам. Вы сможете прийти к ней?

Заикаясь, Лодкин проговорил;

– Я не знаю, где она живет.

– Санитарный вагон у водокачки, дверь будет открыта. Вера будет ждать вас.

– Договорились, – выдохнул Петр и повесил трубку.

Достав из кармана носовой платок, он вытер лицо. Затем взглянул на часы. Времени у него было достаточно, чтобы забежать домой и переодеться в новый костюм.

Санитарный вагон у водокачки Лодкин нашел без особого труда. Дверь была распахнута настежь. Не успел он подняться по ступенькам, как навстречу ему выпорхнула Симка с ведром и веником. Она была в гимнастерке и походила на военнослужащую.

– Проходите, пожалуйста, Вера ждет вас в среднем купе, а мне надо… – не договорила она и побежала деловито куда-то.

Поправив галстук, Лодкин вошел в вагон и был немного удивлен, что он имеет нежилой вид. Но встреча с обворожительной девушкой притупила его осмотрительность. Как и то, что ему звонила почему-то не сама Вера, а ее подруга. И что та назвала ее звание не младший лейтенант, а лейтенант, и этот тупиковый вагон, совсем не похожий на санитарный.

Он прошел из тамбура по коридору, заглядывая в ошарпанные купе, и внезапно остановился. Навстречу ему вышел крупный мужчина в форме майора с орденом на груди.

– А-а, влюбленный, ну-ну, проходи, проходи, поговорим.

– Да, но я… – начал было Лодкин. – Я пришел к младшему лейтенанту медицинской службы… Ее зовут Вера… – растерянно оглянулся он и запнулся, – позади него стоял здоровяк в галифе и расстегнутой гимнастерке.

– Садись и не мямли, парень, – приказал грозно майор.

Казак протянул руку и схватил Лодкина за лацканы пиджака. Приподнял и небрежно бросил к окну. Лодкин плюхнулся на полку, словно тряпичная кукла.

– Я ее муж, – сказал Казак и ударил Петра по щеке. – Рассказывай! – приказал майор. – Или схлопочешь еще.

Дрожа, Лодкин прижался к стенке. Он дотронулся к покрасневшей щеке и, не переставая дрожать, заговорил.

– Между нами ничего не было, уверяю вас, товарищ майор. Мы только говорили… Мы познакомились с ней, когда я шел с работы… – начал свою исповедь Лодкин.

Он подробно рассказал о знакомстве с Верой, об их свиданиях, о том, что она разыскивала сестру, которая эвакуировалась с ценностями Керченского музея. Вспомнил и о большом черном чемодане с золотыми изделиями.

По ходу его рассказа Казак несколько раз перебивал Лодкина, задавал ему вопросы. Наконец сказал:

– Хватит. Шмаляй отсюда и никому ни слова. Прикончу, понял? – снова схватил за грудки бухгалтера.

Лодкин попятился к выходу и, все еще оправдываясь, пролепетал на прощанье:

– Она не разрешила мне даже под руку ее взять, товарищ майор…

– Я предупредил тебя, бухгалтер, и смотри, – погрозил ему пальцем Казак.

Теперь прояснилась загадка того многомиллионного дела, о котором говорил капитан. Надо было искать этот волшебный чемодан.

Спустя несколько дней Юст и Казак узнали, что из горисполкома на склад горздравотдела были отправлены пять небольших ящиков с экспонатами Керченского музея.

– Порядок, – радостно засмеялся Эрих. – Где ящики, там и чемодан должен быть, а, Боков? Ведь в банке его нет, как заверил бухгалтер.

Тот согласился с доводом Юста и решительно сказал:

– Надо побывать на складе и пощупать все руками…

Они стояли у ограды, окружающей складские помещения. Было так темно, что Казак и Юст не различали ни забора, ни дома, ни друг друга.

– Все в порядке, стой на стреме, – приказал Казак. – Когда возвращусь, свистну тебе.

Он бесшумно ухватился за край забора, подтянулся, закинул ногу и оказался сидящим на нем. Бесшумно спрыгнул вниз. Постоял в темноте, придерживаясь за стену дома и вслушиваясь в тишину. Затем, пригнувшись, стал двигаться к

Страница 27

складу. Фонарь и отмычки были готовы к работе. Наган – к обороне. Ни огонька кругом.

Казак медленно приблизился к складу. Нервы были напряжены до предела. Оказавшись возле двери, пошарил рукой по ней, нашел ручку и нажал, но дверь была заперта. Казак достал отмычку. Потихоньку стал нащупывать замочную скважину. Наконец дверь отворилась. Он вошел внутрь помещения, запер дверь и сунул отмычку в карман.

Очутившись в складе, Казак немного успокоился и включил фонарь.

Аптечные упаковки, коробки, флаконы, бутыли, пакеты ваты, бинты его не интересовали. Он прошел по складскому помещению, освещая стеллажи вдоль прохода. Вдруг остановился и присвистнул, осветив пирамиду из ящиков. Прочел опечатку и удовлетворительно хмыкнул. Ящики были из Керченского музея.

Казак начал внимательно осматривать их, передвигая и снимая верхние вниз. Каждый ящик был обвязан шпагатом и опломбирован.

Тщательно осмотрев все, Казак вытер пот с лица и зло сплюнул: чемодана с золотыми экспонатами здесь не было.

Он присел, закурил и стал обдумывать, что делать дальше. Похищать все это не было никакого смысла. Деньги, золото, бриллианты, меха, дорогая одежда – вот что представляло интерес для Казака. А это…

Он встал, затушил папиросу, сунул ее в коробку и покинул помещение.

На выходе со склада бандит столкнулся нос к носу с охранником. Не раздумывая, он врезал сторожу по шее своим огромным кулаком, а затем дважды ударил его в корпус, от чего тот осел мешком, не успев ни свистнуть, ни тем более, выстрелить из ружья.

Казак перемахнул через забор, и вместе с поджидавшим его Юстом скрылся в темной улице.

– Ящики на месте, но чемодана там нет, – сообщил Казак на квартире у Симки, когда они сидели за столом, уставленным бутылками и закусками.

Юст недоверчиво поглядывал на своего сообщника и его не покидала мысль, что тот мог не сказать ему правду, обставить его. Но когда Казак высказал предположение, что чемодан находится наверняка в одном из сейфов горисполкома, Юст немного успокоился.

На следующий день они пошли в горисполком, решив потолкаться там, авось, что-нибудь удастся разведать.

Но в горисполком их не пропустили. Вахтер объяснил: в связи с участившимися бомбежками все отделы городской власти рассредоточены по разным учреждениям города.

– Вам в какой отдел, товарищ майор? – поинтересовался вахтер. – У меня список, и я укажу вам, по какому адресу обратиться. А здесь, кроме председателя и двух его заместителей, сейчас никого нет.

Казак с Юстом переглянулись, и собирались уходить. И тут они увидели спускающегося по лестнице банковского бухгалтера Лодкина.

После того злополучного дня Лодкин, придя домой, почувствовал себя плохо. Приложив полотенце с холодной водой к лицу, он лежал на кровати и размышлял: «Что за майор, этот ее муж? Вовсе не майор. Допрашивал меня, избил… И эта, которая встретилась мне с ведром и веником. Это она мне звонила. Где я ее видел? – терзался Лодкин. – И откуда она знает мой служебный номер телефона? Вере я не давал, отлично помню. Разве что… Юсту, Да, да Юсту, в день отъезда жены… И разве это санитарный вагон? Ой, да эта же женщина продает пиво в ларьке на вокзале! – вспомнил Петр. Он аккуратно вытер лицо и продолжал рассуждать. – И у Веры, и у этого майора очень большой интерес к чемодану с музейными ценностями. Что за всем этим кроется?» – мучительно думал Лодкин и не находил ответа.

И вот – непредвиденная встреча в горисполкоме, куда Лодкин ходил с управляющим подписывать документы, связанные с предстоящей эвакуацией банка. План мести созрел мгновенно.

Пересилив себя, он улыбнулся Юсту и поздоровался с ним. Затем, словно ничего между ними не произошло, отвел «майора» в сторону и доверительно сообщил:

– Товарищ майор, передайте своей жене, что ее сестра жива и находится с музейными сокровищами в местном музее Кавказской.

– Откуда вам это известно? – с подозрением спросил Казак.

– Вот бумаги, – потряс Лодкин папкой, которую держал в руке. А вот мой управляющий, – указал он на представительного мужчину в очках, ожидающего его на улице. – Я должен был ехать за этим чемоданом, принять его на сохранность в наш банк, но командировку пока отложили. У меня все, товарищ майор. – И не попрощавшись, вышел на улицу.

Лодкин ликовал, видя, что его сообщение приняли за чистую монету.




10


Ростов фашисты называли «воротами на Кавказ». Летом Гитлер бросил сюда 1-ю танковую армию генерал-полковника Клейста и 17-ю армию генерал-полковника Руоффа, приказав им открыть эти ворота.

Более двух недель самолеты воздушного корпуса Рихтгофена днем и ночью бомбили город. Уже горели сотни домов, уже курились на улицах сизые пепелища, а налеты не прекращались.

22 июля фашисты прорвали фронт под Ростовом и, охватывая полукольцом город, устремились к донским переправам.

Последние части советских войск, отстреливаясь от наседающего врага, в ночь с 23 на 24 июля 1942 года оставили Ростов.

Отсюда по донским и кубанским степям на Армавир двинулся 3-й танковый корпус

Страница 28

генерала фон Маккен– зена, входивший в состав 1-й танковой армии. Началась эвакуация города.

Тягостные и мрачные чувства охватили Иванцову, коща она, в который раз побывав в Армавирском военкомате, бежала к дому хозяйки Анисии Григорьевны, чтобы собраться в дорогу. В военкомате, наконец, ей сказали, что завтра утром она с другими будет эвакуирована. «Снова военкомат, эвакуация… – подумала она. – И неизвестно, направят ли меня снова в спецшколу? И где она теперь?»

… В тот трагический майский день она была на занятиях. Цвели деревья, воздух был чист и по-весеннему ароматен. Но Ольга была настолько расстроена, что получила замечание инструктора, когда работала на ключе радиопередатчика.

– Что стряслось, Иванцова? – строго спросил он по-немецки.

– Фашисты вновь заняли Керчь… – тихо, чуть не рыдая, вымолвила Ольга по-русски. – Прошу вас, Иван Карлович, извините меня, что я отвечаю по-русски, но не могу себя пересилить сейчас… Это мой родной город, – горестно закончила она.

– Что вы себе позволяете, Иванцова, – тем же строгим тоном, по-немецки, сказал инструктор. – Вы забываете, где находитесь и чему учитесь, фрейляйн! Идите, погуляйте немного по лесу, соберитесь, что это за проявление слабости… – отошел от нее недовольный Иван Карлович.

А к вечеру Ольгу охватил сильный озноб, резко поднялась температура, и она в беспамятстве была доставлена в госпиталь, в тифозное отделение, где пробыла около двух месяцев. А когда вышла на летнюю улицу без своих роскошных русых волос, худая и слабая, спецшколы в городе уже не было. Она пошла в военкомат и там ей сказали, что теперь она вновь должна пройти специальную медкомиссию, тогда и решат, куда ее направить. Ольга опять поселилась у Анисии Григорьевны.

Время было тревожное. Над Армавиром круглые сутки клубился черный дым, и небо над городом багровело от пожаров. Не утихали вой сирен и гул самолетов, судорожно тарахтели зенитки.

Иванцова наведалась в горисполком, чтобы узнать о судьбе имущества Керченского музея. Но там никого не было. Почти все отделы горисполкома были переселены из здания Дома Советов в разные учреждения города в связи с частыми бомбежками Армавира. Но все же ей удалось выяснить, что ящики с экспонатами хранятся на складе горздрава, а чемодан с более ценными вещами, очевидно, сдан в банк. Иванцова решила проверить эти сведения.

Отправилась на улицу Кирова, где размещался склад. Приблизившись к нему, остановилась как вкопанная. Складские помещения были охвачены огнем. Длинные, желтые языки пламени вырывались из окон, лизали стены.

Девушка заметалась в ужасе, призывая на помощь. Не помня себя, бросилась в огонь, но ее перехватили пожарные, оттащили от горящего склада. Ольга обессиленно опустилась на землю и, глядя, как пламя безжалостно поглощает и разрушает дом, где хранились экспонаты, громко разрыдалась.

Через какое-то время она пришла в себя и, вытирая глаза платком, направилась к городскому отделению госбанка. Чем ближе к цели, тем тревожнее становилось у нее на душе. «А вдруг и там разбомбили, сожгли?» – не могла она избавиться от навязчивой мысли. Но, прибежав к банку, облегченно вздохнула и решительно направилась к входу. Дверь была заперта, на ее стук никто не отозвался. Она постучала сильнее и настойчивее. Безрезультатно.

Из ворот дома напротив какая-то женщина выкатила тачку с вещами и прокричала:

– Не стучи, милая, они все эвакуировались, уехали на машинах.

– Куда? – растерянно спросила девушка.

– Куда и все, подальше от немца, – ответила женщина, таща за собой тачку.

«Эвакуировались… Значит, и наш чемодан увезли… Не может же быть, чтобы такие ценности оставили», – успокоила себя Ольга.

И вот эвакуация с военкоматом. Из Армавира выехали на рассвете. Иванцова вместе с другими устроилась на мешках с документами в кузове полуторки. Рядом сидели работники военкомата с винтовками. Выехав за город, сразу же застряли в потоке грузовиков и обозов. Отовсюду слышался крик, гиканье, щелканье бичей, ругань возчиков, водителей, военных, эвакуируемых. Над кубанской степью висел слившийся в единое целое шум движущегося транспорта, военной техники и многих тысяч людей. На тележках, повозках и просто пешком, словно огромная пестрая гусеница, вся эта масса ползла, извивалась, останавливалась и снова ползла… А позади оставался город с горящими улицами и подступающей к нему фронтовой канонадой.

Военкоматовской машине, наконец, удалось втиснуться в этот плотный бесконечный поток, и она медленно двинулась вперед по пыльной дороге.

Вечером добрались до станицы Отрадная на берегу реки Большая Тикинь. Здесь было тревожно, как и везде. Отступающие части не задерживались в станице. Многие жители собирали вещи и вливались в поток воинских частей и беженцев.

Из Отрадной поехали было в сторону Черкесска, но вскоре пришлось вернуться – впереди были фашистские танки. Повернули к станице Спокойной. Утро застало работников военкомата между Спокойной и Предгорной.

Солнце ярким светом заливало кукурузные поля, дорогу, в

Страница 29

сь этот живой поток. Вдруг пронеслось:

– Воздух! Воздух!

Все отчетливо услышали прерывистый гул самолетов, который приближался, нарастая. Машины остановились. Люди в панике шарахнулись в стороны, рассыпались по полю. Раздался характерный свист, затем – взрыв, огонь, столбы дыма.

Оставив грузовик, Ольга вместе со всеми бежала по полю под резкий вой самолетов, которые поливали их очередями из пулеметов. Фашисты бомбили и расстреливали все живое на дороге и в поле.




Конец ознакомительного фрагмента.