Страница 1

Продавец воздуха
Александр Романович Беляев


«„Окаянный край!“ – так писатель В. Г. Короленко назвал Туруханский край. Но название это вполне приложимо и к Якутии. Печальная тощая растительность: в местах, защищенных от ветра, – хилые кедры, тополь да корявые березки; дальше к северу – как будто скрюченный болезнью кустарник, ползучая береза, стелющаяся по земле ольха, вереск; еще дальше – болота и мхи. Когда глядишь на эти хилые, пришибленные деревья и кустарники, бессильно льнущие к земле, кажется, будто несчастные растения хотят уйти в глубину, скрыться от леденящих ветров, не видеть этого „окаянного края“, куда закинула их злая судьба. И если бы их воля, они вытащили бы из мерзлой земли свои корявые корни и поползли бы туда, на юг, где благодетельное солнце, тепло и ласковый ветер… Но деревья принуждены умирать там, где они родились; все, что они могут сделать, – это пригнуться ниже под ударами ветра судьбы и ждать своей участи…»





Александр Беляев

Продавец воздуха





Глава 1. Окаянный край


«Окаянный край!» – так писатель В. Г. Короленко назвал Туруханский край. Но название это вполне приложимо и к Якутии. Печальная тощая растительность: в местах, защищенных от ветра, – хилые кедры, тополь да корявые березки; дальше к северу – как будто скрюченный болезнью кустарник, ползучая береза, стелющаяся по земле ольха, вереск; еще дальше – болота и мхи. Когда глядишь на эти хилые, пришибленные деревья и кустарники, бессильно льнущие к земле, кажется, будто несчастные растения хотят уйти в глубину, скрыться от леденящих ветров, не видеть этого «окаянного края», куда закинула их злая судьба. И если бы их воля, они вытащили бы из мерзлой земли свои корявые корни и поползли бы туда, на юг, где благодетельное солнце, тепло и ласковый ветер… Но деревья принуждены умирать там, где они родились; все, что они могут сделать, – это пригнуться ниже под ударами ветра судьбы и ждать своей участи.

Не таков человек: он сам выбирает свой путь и свою участь, оставляет солнце, тепло и уют и идет, влекомый стремлением к борьбе, в неведомые, негостеприимные страны, чтобы победить природу или сложить свои кости рядом с хилой, корявой березой на холодной земле…

Эти несколько мрачные мысли невольно приходили мне в голову, когда я пробирался со своим проводником и помощником, якутом Николой, вдоль берега реки Яны. База нашей экспедиции находилась в «столице» Якутии Верхоянске – маленьком городке с населением, которое могло бы вместиться в одном московском доме средней величины.

По внешности Верхоянск остался тем же, чем он был много лет назад: несколько десятков деревянных домов, большею частью без кровель, и столько же юрт, разбросанных без всякого порядка по обоим берегам Яны, в низменной болотистой местности, усеянной большими озерами. Почти перед каждым домом имеется «собственное» озеро, но вода в нем мутная, пить ее нельзя, и жители принуждены запасаться льдом на круглый год. Только вывески советских правительственных учреждений, магазинов Якторга и кооператива напоминают при первом ознакомлении с городом о современности.

Все мои сложные и дорогие инструменты: барографы Ришара, микробарографы, анемометры и барометры – я оставил в Верхоянске. Со мною были только небольшой барометр, термометр и довольно примитивный флюгер, доставляющий немалое удовольствие Николе. Для него это была такая же занятная игрушка, как детская ветряная мельница.

Наша экспедиция, во главе которой я стоял, была организована для изучения метеорологических условий полюса холода, находящегося в окрестностях Верхоянска, главным же образом для выяснения причин изменения в направлениях ветров.

Дело в том, что с некоторого времени метеорологами было установлено странное явление: пассаты и муссоны обнаружили, что в области Верхоянска образовался какой-то центр, куда и направляются ветры, как лучи, собираемые в огромный фокус. Это повлекло за собою (правда, еще малозаметное) изменение средней температуры: на экваторе она несколько понизилась, на севере повысилась. Такое явление вполне понятно, если иметь в виду, что холодные ветры с Южного полюса начали направляться к экватору, а экваториальные теплые – на север. Замечались и другие странные явления, пока обнаруженные лишь точными физическими инструментами да некоторыми инженерами, наблюдавшими за работой пневматических машин. Эти наблюдения говорили о том, что атмосферное давление несколько понижено. О том же говорили и наблюдения над ослаблением силы звука, в особенности на высотах (летчики жаловались на перебои мотора уже на высоте двух тысяч метров).

Люди и животные, по-видимому, еще ничего опасного и вредного в этих метеорологических изменениях не чувствовали и не замечали, но ученые, бодрствовавшие за своими инструментами, были обеспокоены и, еще не волнуя общественного мнения, изыскивали меры к выяснению причин всех этих странных явлений. На мою долю выпала честь принять участие в этой работе.

И пока в Верхоянске заведующий хозяйственной частью экспедиции за

Страница 2

анчивал последние приготовления и покупал лошадей и собак, я решил отправиться налегке, чтобы точнее определить направление нашего пути. В этих широтах ветер дул с запада на восток сильно и равномерно, так что даже с моими несложными инструментами можно было довольно точно ориентироваться. Наш путь лежал к отрогу Верхоянского хребта.

Мой спутник и проводник Никола был типичным якутом: у него были длинные тонкие руки, маленькие кривые ноги, медлительные и тяжеловатые движения. Его идеалом было ничего не делать, много есть и жиреть. Но, несмотря на этот «идеал», он был отличный, исполнительный работник и неутомимый ходок. Природа наградила его большой жизнерадостностью: без нее Никола едва ли выжил бы в «окаянном краю». Впрочем, для него этот край совсем не был окаянным: Якутия была самым лучшим местом на земном шаре, и Никола не променял бы свои мхи и корявые березы на роскошные пальмы юга.

Он или курил деревянную трубочку, или мурлыкал песни о солнце, не заходящем на небе, о реке, о камне, о пролетевшей птице, о всем, что видит. А его черные глаза с немного скошенными веками видели многое, ускользавшее от моего внимания, несмотря на то что Никола, как я убедился, не различал некоторых цветов: слишком бедны были краски его родины, и он видел мир почти таким же серым, как мы его видим в кино.

– Сильно хоросо лето, – говорил он, сплевывая желтую от табака слюну. – Сильно тепло.

Он был прав: для Якутии стояло необычайно теплое лето. Даже ночью (при незаходящем солнце) температура не опускалась ниже нуля, а днем поднималась до 30 °C, иногда и выше.

Мы переправились через реку и начали взбираться на горный склон, поросший тальником, лиственницей и кустарниковой березой. Несмотря на очень теплую погоду, нам время от времени случалось переходить наледи, или «тарыны», – целые островки еще не растаявшего льда. Огромные трещины – работа лютого холода – покрывали землю густою сетью, похожею на сеть морщин, украшавших лицо Николы.

Стояла «красная ночь»: багровое солнце медленно катилось на севере, окрашивая в красный цвет вершины холмов, покрытые снегом.

Мы благополучно перебрались через горный ручей, и я уже начал осматриваться кругом, выбирая стоянку для ночлега, как вдруг Никола остановился, вынул трубку, сплюнул и спокойно сказал:

– Крисит.

– Кто кричит?

– Селовек крисит.

Я прислушался. Ни единого звука не долетало до меня.

– Я не слышу, – сказал я.

– Далесе крисит! – И Никола махнул рукой в сторону. – Беда с ним, однако.

– Если беда, так пойдем на помощь. Может быть, на охотника напал зверь…

– Как хоцес. Пойдем. Не надо ходить на зверя, когда стрелить не умеесь. Стрелить не умеесь – ворона обидит, – нравоучительно говорил Никола, быстро взбираясь на гору.

Я едва поспевал за ним.

Мы прошли не менее километра, когда, наконец, и я услыхал заглушенный крик человека. Острота слуха Николы была изумительна! Крик прекратился, и вдруг я услышал два глухих выстрела.

– Сильно дурак. Снасяла крисит, а потом стрелит. Надо снасяла стрелить, – продолжал ворчать Никола.

Мы взобрались на вершину и увидали заболоченную горную поляну. В каменистый берег упиралась топь, поросшая мхом. В нескольких метрах от берега я увидал человеческую фигуру, наполовину засосанную тиной.

Человек также, по-видимому, увидал нас и начал размахивать руками. Прыгая с камня на камень, мы поспешили ему на помощь. Я протянул утопавшему конец ружейного ствола, человек уцепился за ствол правой рукой – в левой он держал какой-то предмет, который казался мне похожим на вымазанный в грязи цилиндрический бидон для керосина.

– Бросай кусын! – крикнул Никола человеку. Но утопавший, по-видимому, ни за что не хотел расстаться с бидоном. Он кряхтел, раскачивался, напрягал правую руку, но продолжал держать в левой свой сосуд.

– Бросай на берег! – крикнул я.

Этого совета человек послушался. Он размахнулся, бросил бидон на берег, ухватился обеими руками за ствол ружья и начал вылезать из тины.

Не без труда удалось нам извлечь на берег неизвестного человека. Вид его поразил меня. Его довольно полное бритое лицо было совершенно европейского типа. На нем был измазанный грязью, но хороший костюм альпийского туриста, на голове – серое кепи.

Выйдя на берег, он прежде всего схватил бидон, которым, по-видимому, очень дорожил, потом протянул мне руку и сказал на ломаном русском языке:

– Очень благодарю вас. В этих местах я не надеялся на помощь. Ви услыхали мой выстрелы?

– Да, выстрелы, и вот он, Никола, еще раньше услыхал ваш крик.

Неизвестный одобрительно кивнул головой в сторону Николы.

– Револьвер пропал, но это пустяк, – продолжал неизвестный. – Хорош якут. Ви удивлены? Я чшлен экспедиции изучений Арктики Английски королевски географически общества. Ви тоже наушный работник?

– Да, я от Академии наук СССР… Не хотите ли посушить вашу одежду? – спросил я, продолжая внимательно осматривать его.

То, что я принял за бидон, оказалось чем-то иным, но я не знал, что это такое. Цилиндр, отсвечи

Страница 3

авший сквозь грязь ртутью, заканчивался вверху узким горлышком и, судя по натяжению руки, державшей его, был довольно тяжелым.

– Осушиться? Нет, благодарю вас. Мне не надо. Благодарю вас.

Кивнув головой, он неожиданно повернулся и начал быстро подниматься вверх по склону.

Я с недоумением смотрел ему вслед. Человек, только что спасенный от смерти, мог бы проявить больше внимания к нам. И откуда он появился здесь? Мне не приходилось слышать об экспедиции, отправленной сюда из Англии. И этот странный бидон…

– Сильно дурак. Ливольвел бросил, кусын спасал, – высказал Никола свое мнение о неизвестном.

Потом он задумался, неодобрительно мотнул головой и начал собирать сучья для костра. Мы сами вымокли, спасая англичанина.

– Эй! Эй! – вдруг услышал я голос неизвестного. Он стоял на большом поросшем мхом камне и махал рукою. – Услуга за услугу! – крикнул англичанин. – Не ходите туда, – он протянул руку по направлению ветра, – там смерть! – И, кивнув головой, он спрыгнул с камня и скрылся.

«Что за странное предупреждение! – думал я. – Не ходить в ту сторону, куда дует ветер?» Но именно туда мне и нужно было идти. Я должен был исследовать тот «фокус» – куда направлялись ветры со всех сторон земного шара.




Глава 2. «Мертвый каюк»


Как только мы остановились, туча комаров облепила нас. Но, очевидно, это был пустяк по сравнению с тем, что здесь обычно бывает летом.

– Однако, сильно мало комаров, – сказал Никола. – Ветром сдувает.

– Куда уж больше! – проворчал я.

– Надо сильно больсе. Солнце не видно, гор не видно. Вот сколько комара надо, – ответил Никола, разжигая костер и устанавливая походный чайник на треножнике из сучьев.

Пока вода вскипела, Никола раскурил трубку, растянулся на земле и погрузился в думы. Против обыкновения, он не пел и не говорил. Молчание продолжалось довольно долго. Потом Никола, выпустив густую струю дыма, сказал:

– Однако плохо. Сильно плохо. – Никола, видимо, был чем-то озабочен.

– Что плохо, Никола? – спросил я его.

– Этот человек… Сильно нехоросо. Пусть бы он тонул. Три раза лето и три раза зима – я видел такой человек.

– Ты знаешь его? – с удивлением спросил я Николу.

– Не его. Похож на него. Там!.. – и Никола показал рукой на север.

– Не говори загадками, Никола, – нетерпеливо сказал я. – В чем дело?

И Никола рассказал мне на своем бедном словами, но богатом образами и меткими выражениями языке удивительную историю.

Это было три года назад. Никола со своим отцом и братом рыбачили в Селлахской губе. Был конец лета. Ветер дул еще с берега, но ледяные глыбы, все в большем количестве появлявшиеся в Северном Полярном море, говорили о близком наступлении зимы. Никола советовал вернуться скорее домой, но лов был хороший, и отец Николы, старый опытный рыбак, не торопился. Он уверял, что вместе с морозами подует северный ветер, который быстро принесет их к берегу.

Однако умиравшее лето не хотело уступить зиме без боя. Южный ветер все усиливался и перешел в шторм. Рыбаков относило к острову Макара. Небольшой парус сорвало, рулевое весло сломалось о ледяную глыбу. Седые волны трепали маленький каюк, как щепку. Но привыкшие к опасностям своего промысла, рыбаки не теряли присутствия духа. Льдины им давали пресную воду, а рыбы было в изобилии. Им приходилось страдать только от холода, но недаром они выросли в самом холодном месте земного шара. Их организм стойко сопротивлялся. Полузамерзшие, оледенелые, они подбадривали друг друга шутками.

На третий день их странствования случилось несчастье: их каюк попал между ледяными глыбами, которые смяли его, как яичную скорлупу. Рыбаки едва успели выбраться на льдину и продолжали на ней путешествие.

Предсказание отца Николы, хоть и с опозданием, исполнилось: береговой ветер утих, и скоро потянуло ровным ледяным дыханием с севера. Льдина направилась к берегу, но до него было далеко. А голод начинал не на шутку беспокоить потерпевших крушение. Рыба погибла вместе с каюком. Ловить руками было не так-то легко. Рыбаки начали слабеть от голода. Море, взбаламученное переменой ветра, кипело. Ледяные брызги окатывали путников с ног до головы. Иногда волны перекатывались через них.

– Сильно плохо было, помирать надо, – пояснил мне Никола.

Однажды ночью – хотя солнце в это время уже заходило за горизонт, но ночи были очень светлые – рыбаки увидали «сильно большой каюк», который шел прямо на них, сверкая огнями.

Это был пароход, но такой огромный, какого Никола никогда не видал в своей жизни. Рыбаки закричали и замахали руками. Пароход приближался, но людей на нем не было видно. Однако, судя по тому, что он направлялся прямо к льдине, рыбаки решили, что их заметили на пароходе. «Почему только он не кричит?» – думал Никола. Чем ближе подходил пароход, тем он казался больше. «Мне надо было смотреть вот так», – объяснил Никола, поднимая лицо к небу.

Радость рыбаков скоро сменилась ужасом. Нос огромного парохода уже был в нескольких метрах от них, а на палубе его не было видно ни одного чел

Страница 4

века… Еще минута, и киль парохода врезался в льдину и разбил ее пополам. Раздался страшный треск, ледяная вода залила Николу, – он почувствовал, что льдина ушла из-под его ног. Когда Никола вынырнул, отца и брата не было. Они оказались на той половине льдины, которая пошла мимо левого борта, а Никола оказался справа от парохода… С тех пор Никола никогда больше не видал ни отца, ни брата и не знает, что с ними.

Никола барахтался в воде, а железная стена пароходного корпуса проплывала мимо него. Сомнений не было: команда парохода не заметила их… Никола был обречен на гибель, если сам не позаботится о себе. Давлением воды Николу относило от парохода, но он был хороший пловец и, делая невероятные усилия, держался вблизи. Мимо Николы проплывали освещенные иллюминаторы. Никола кричал, но никто не показывался в иллюминаторе.

Вдруг Никола увидел конец троса, спущенного с палубы. Рискуя вырвать руки из плеч, Никола бросился к нему, но волной Николу отнесло в сторону, и он проплыл мимо троса, когда тот находился всего на расстоянии полуметра от руки. Никола приходил в отчаяние. Но ему не суждено было умереть. Скоро он увидел болтающийся над самой водой трап, спущенный с палубы. Вскочив на обломок льдины, Никола подпрыгнул, протянув руки к трапу. Льдина перевернулась под ним, но Никола уже держался за трап. Он был спасен. Быстро поднялся Никола по трапу и взошел на палубу корабля, ожидая встретить удивленные лица матросов.

Но удивляться пришлось не матросам, а самому Николе: палуба была пуста. Ни одного человека! Мертвый корабль! Только снизу глухо доносился гул мощной машины…

Никола никогда не слыхал легенды о «Летучем Голландце», но бедного якута обуял такой ужас, как если бы он попал на этот легендарный корабль.

Ужас был так велик, что в первую минуту Никола подумал, не прыгнуть ли за борт. Но, посмотрев на бушующий океан, он одумался.

«Может быть, люди боятся холода и находятся в каютах», – решил он и начал осмотр парохода, пробираясь по трапам и коридорам осторожно, как вор. Каюты были пусты, не исключая капитанской; рубка, кубрик и камбуз также.

Никола переходил от ужаса к недоумению. Если все здесь умерли, то должны были остаться хоть трупы тех, кто пережил других. Если все бежали с корабля, то он не может идти. А если он идет, то машинист, кочегары и рулевой должны быть на месте.

Никола сошел в котельную, но и там никого не было. В машинном отделении также никого. Как будто пароход шел, управляемый невидимой рукой мертвеца. Никола почувствовал, что у него поднимаются от ужаса волосы. Не помня себя от страха, он взошел на палубу и пробрался к штурвалу. Никого! Гонимый ужасом, Никола побежал на нос корабля. И здесь он впервые увидел человека, стоявшего на самом носу с опущенной головой.

– Эй! Это я!.. Кто ты?.. – крикнул Никола хриплым голосом.

Человек стоял неподвижно. Это было страшно, как все на пароходе, но Никола чувствовал такую потребность видеть возле себя хоть одно живое существо, что, пересилив страх, подошел к человеку, стоявшему на носу, и заглянул ему в лицо. Это был мертвец! Никола только теперь увидел, что мертвец был привязан тонким линем к фальшборту…

По описанию Николы, этот мертвец был очень похож на англичанина, которого мы вытащили из болота: такой же бритый и так же одетый. Теперь мне было понятно мрачное настроение Николы: встреча с нашим англичанином напомнила Николе о самом трагическом происшествии в его жизни.

– Ну и что же было дальше, когда ты увидел мертвеца?

– Я завыл, как волк, – ответил Никола.

И он продолжал свой рассказ. Страшней «мертвого парохода» Никола не встречал ничего во всю свою жизнь. Но на пароходе было по крайней мере тепло и сухо. Голод превозмог ужас, и Никола отправился на поиски съестного. Он нашел несколько бочек пресной воды, но с провиантом дело обстояло хуже. Николе удалось разыскать только мешок сухарей, завалившийся за пустые ящики. Однако для невзыскательного якута и это было хорошей находкой.

«Мертвецы, значит, пьют воду, но мало едят», – решил Никола и не без страха засунул первый сухарь в рот. Он боялся, что из-за его спины вдруг протянется мертвая рука и мертвец крикнет: «Отдай мои сухари!»

Но мертвецы оказались покладистым народом и не помешали Николе съесть сразу десяток сухарей и запить их двумя ковшами воды.

Когда Никола поел и обсушился, то почувствовал себя совсем неплохо. Он выбрал себе удобную каюту и, на всякий случай похвалив мертвецов за их доброту, улегся, не раздеваясь, на мягкую койку. Последней его мыслью была та, что пароход, очевидно, прислан специально для него каким-то духом-покровителем. Жалко, что погибли брат и отец, но одному судьба жить, а другому умереть!..

Никола крепко уснул и проспал очень долго. Его разбудили скрежет, треск и покачивания парохода. Открыв глаза, Никола долго не мог понять, что с ним и где он. Вспомнив, что он находится на «мертвом каюке», он вскочил. С каюком, по-видимому, творилось что-то неладное: как будто ожили мертвецы и пляшут, гремя костями. Николе

Страница 5

пять стало страшно. Он поднялся на палубу. Резкий, сильный ледяной ветер едва не сбил его с ног. Пароход качало. Никола посмотрел вперед и обмер от ужаса. С громом и скрежетом вокруг судна плясали, сталкивались и ломались большие ледяные глыбы. Но не это испугало Николу. Подхваченный сильным течением, пароход бешено летел между двумя отвесными скалами в узком проливе и направлялся прямо на такую же отвесную каменную стену. Мертвецы играли плохую шутку, и судно, пожалуй, было подослано Николе не духом-покровителем…

Никола подбежал к мертвецу, привязанному на носу парохода, и, схватив его плечо, начал так трясти, что мог бы вытрясти из него жизнь, если бы кто-то другой не сделал этого еще раньше.

– Ты сто делаесь?! Не видись? – закричал Никола. – Верти назад!

Мертвец упал туловищем вперед, кепи его свалилось за борт. Но он не послушал Николы, и пароход продолжал нестись к скале. Никола бросился к штурвалу, но скоро понял, что рулем тут не поможешь, пролив был слишком узок. С последней надеждой Никола вбежал в капитанскую рубку и крикнул в слуховую трубку приказ в машинное отделение:

– Садни ход! – как это делал капитан парохода на Лене.

Но дух машиниста не хотел повиноваться. Машина гудела…

– Сильно дураки! – выбранил Никола своих воображаемых спутников.

Он привык к быстроте решений. Видя тщетность своих усилий предотвратить катастрофу, он сделал все, что можно было успеть, для спасения себя: быстро слетел вниз, принес мешок с сухарями, бросил в шлюпку и взобрался в нее сам, ожидая событий. И они наступили очень скоро. Пароход ударился о скалу с такой силой, что Никола вместе со шлюпкой сразу оказался лежащим на палубе. Страшный треск столкновения был заглушен еще более ужасным ревом взорвавшихся котлов, и пароход начал тонуть. Он лег на правый борт, так что волны покатились по палубе. Никола воспользовался этим и стащил шлюпку в воду.

Водовороты завертели шлюпку, льдины мешали грести. А пароход при своем погружении мог увлечь за собою и его. Это был очень опасный момент. Но Никола, поглядывая на пароход, понемногу выбивался на простор и, наконец, попал в течение, огибавшее скалу. Его шлюпка быстро понеслась вдоль каменного отвеса скалы и завернула за угол, прежде чем закружился страшный всасывающий водоворот на месте погружения парохода.

Никола был спасен. Через два дня он на шлюпке добрался до острова Макара, а оттуда уже прямо по льду – зима наступила – до берега…

Никола замолчал, окончив рассказ о своей одиссее, и начал в задумчивости остругивать палку охотничьим ножом, имевшим рукоять из мамонтовой кости, сделанную в виде длинной оленьей головы с вытянутой шеей. Никола был большой мастер резать по кости.

Я также задумался… История с «мертвым каюком» была так необычна, что казалась вымыслом. Но я знал Николу: он мог приукрасить события, но не был лжецом. Неожиданная мысль пришла мне в голову.

– Как назывался тот пароход? – спросил я Николу. В ответ он только неопределенно чмокнул губами и отрицательно покачал головой.

– Ты видал надписи на спасательных кругах? Не вспомнишь ли ты хоть первую букву? На что она похожа?

Никола подумал и сказал:

– На эти козлы для чайника. – И он нацарапал на ладони концом ножа фигуру, довольно близко напоминающую букву «А».

Неужели мое предположение верно?..

Я вспомнил, что три года назад из Англии была отправлена экспедиция, снаряженная крупным капиталистом мистером Бэйли, на ледоколе «Арктик». Экспедиция была прекрасно оборудована всем необходимым и предполагала пройти вдоль всего берега Сибири, вплоть до Аляски. На борту парохода находилось несколько крупнейших ученых.

Однако экспедиция эта закончилась трагически. Последние передачи по радио были получены с ледокола, когда он находился недалеко от мыса Борхая. Затем несколько дней «Арктик» не подавал о себе вестей, потом появились тревожные SOS, и с тех пор всякие вести прекратились. Только на другой год рыбачьими судами были обнаружены на одном из небольших голых островов две разбитые шлюпки ледокола, а к устью Лены был прибит волнами спасательный круг «Арктика». Это, по-видимому, все, что осталось от ледокола. Отважных мореплавателей почтили должным образом, записали их имена в длинный список жертв науки, вычеркнули «Арктик» из списка судов. Этим дело и окончилось.

И вот теперь, в «окаянном краю», из уст якута мне пришлось выслушать историю, которая проливала некоторый свет на судьбу ледокола и вместе с тем окутывала эту судьбу еще большей тайной. Куда девались его пассажиры? Каким образом пароход без команды оказался идущим на всех парах в океане? И как он мог идти? Машины не могли действовать без управления. Или должен был взорваться котел, или, что вернее, котлы должны были остыть без топки и пароход остановиться.

И кто этот англичанин, спасенный нами из болота? Он сам назвал себя членом английской арктической экспедиции. Но он совсем не выглядел человеком, потерпевшим крушение несколько лет назад и долго прожившим в одном из самых глухих углов земного шара.

Страница 6

аконец, что значит его предупреждение? Почему смерть угрожает мне, если я пойду туда, куда дует ветер? В этом предупреждении тоже скрывается какая-то тайна. Но он не запугает меня! «Идти по ветру» – задача нашей экспедиции.

Как бы то ни было, мне необходимо быть осторожным. Благоразумие подсказывало, что мне следует вернуться в Верхоянск и идти на исследование со всей экспедицией. И если бы я послушался этого голоса благоразумия, многое вышло бы иначе. Однако мое любопытство и неспокойный дух исследователя неудержимо влекли меня вперед. Обманывая собственную осторожность, я уверял себя, что пойду вперед еще несколько километров, чтобы посмотреть, какая опасность может подстерегать меня.

– Чай готов, – сказал Никола, снимая с огня кипевший чайник.




Глава 3. «Ноздря» ай-тойона


Утомленные путешествием, мы крепко уснули, укутав головы от комаров. Когда Никола разбудил меня, незаходящее солнце передвинулось на восток. Было утро. Ветер, несколько утихавший ночью, начал опять свою работу. Он дул равномерно, без порывов, все более усиливаясь.

– Идем туда, – сказал я, указывая Николе направление по ветру.

Перед нами поднималась горная гряда.

– Опять туда? – спросил Никола, видимо несколько встревоженный. – Надо назад. Дальше я не пойду.

Этот ответ удивил меня. Никола, бесстрашный и исполнительный Никола отказывался продолжать со мною путь! Может быть, его напугали слова англичанина?

– Почему ты не пойдешь туда? – спросил я его.

– Один мой товарищ и еще один товарищ шли, и они не вернулись, – ответил Никола, нахмурясь. – Оттуда никто не возвращается. Там ноздря Ай-Тойона.

Я уже знал, что Ай-Тойон – «священный старик» – верховное божество якутов. Но мне никогда не приходилось слышать о ноздре Ай-Тойона.

– Неужели ты еще веришь бабьим сказкам о тойонах и ерах? И как ты можешь бояться, если я иду с тобою?

– Я знаю, ты сильно большой человек. Большевик ты. Но оттуда никто не возвращался.

Никола не льстил мне, называя меня «сильно большим человеком» – большевиком. (Для него все городские жители, приехавшие из больших городов России, были большевиками.) Его похвала была искренна. Якторг освободил его, как и других якутов, от эксплуатации прасолов, покупавших за бесценок пушнину и спаивавших якутов водкой; его дети учились в школе, а жена была вылечена от болезни, насланной злым духом – ером. Все это была «агитация фактами», понятными Николе. Там, где является сомнение в могуществе богов, колеблется и вера в них. И мне казалось, что Никола уже терял эту живую веру в богов и относился к ним как к поэтическому вымыслу, обобщающему те или иные явления, – так, как мы иногда говорим о «фортуне», о «карающей Немезиде», забывая о религиозном происхождении этих слов и передавая ими только известные понятия. Боги Николы явно подгнивали, но не умерли еще совершенно в его сознании. Они оживали тогда, когда он встречался с каким-нибудь непонятным и страшным явлением. Так было с ним на пароходе мертвецов, так, очевидно, было с ним и теперь. Страх заглушал голос разума и пробуждал первобытные верования в злых духов…

– Что же это такое – ноздря Ай-Тойона?

– Обыкновенная ноздря. Ай-Тойон дышит. А там, – Никола показал на гору, – его ноздря.

– Но почему же он дышит только в себя? Видишь, ветер дует все время в одну сторону? – спросил я Николу.

– Ай-Тойон сильно большой. Тысячу лет, однако, он может брать воздух в себя и тысячу лет выпускать…

Очевидно, я присутствовал при рождении новой легенды.

– Глупости все это! Идем со мной, Никола, и ты сам убедишься, что нет никакой ноздри Тойона.

Но Никола не двигался с места и отрицательно качал головой.

– Идешь?

– Сильно боюсь. Однако и ты не ходи! – сказал он. Я колебался. Идти одному было рискованно. Слова англичанина были брошены неспроста. Меня действительно могли ожидать непредвиденные опасности. Но во мне вдруг заговорило самолюбие. Мой отказ Никола мог понять так, будто и я поверил в эту глупую ноздрю.

– Если ты отказываешься, я иду один! – решительно сказал я и направился вверх по склону горы. Ветер дул мне в спину, облегчая путь.

– Не ходи! – закричал мне Никола. – Не ходи!

Я, не оглядываясь, продолжал путь.

Скалы поднимались все выше и круче. Скоро я начал уставать и пошел медленнее. Перед крутым подъемом я остановился, чтобы перевести дух, и вдруг услышал за спиною чье-то сопенье. Я оглянулся. Передо мной стоял Никола. Он улыбался своим широким ртом, скаля кривые зубы.

– Однако ты пошел, и я пошел, – сказал он, видя мое недоумение.

– Молодец, Никола! – радостно сказал я. Мне приходилось кричать. Ветер выл и свистал так, что мы с трудом слышали друг друга. – Ты не боишься, Никола?

– Сильно боюсь, однако. Пойдем!

Мы начали карабкаться по скалам. Скоро ветер сорвал мой походный флюгер, висевший у меня за спиною. Никола бросился было за ним, но я остановил его. Ветер дул с таким постоянством, что флюгера не нужно было. Никола же рисковал сорваться в пропасть, гонимый этим сумасшедшим ветром.

Страница 7

– Иди сюда! Держись за меня! Пойдем вместе! – крикнул я якуту.

Мы уцепились друг за друга и, помогая один другому, продолжали путь. Нам приходилось сильно откидываться назад, и все же мы не всегда могли удержаться на ногах. Мы падали на землю и с трудом поднимались. Ветер, как тяжелые мешки с песком, давил нам на спину. Мы обливались потом и выбивались из сил. Я уже начал сожалеть о своем опрометчивом поступке, но возвращаться не хотелось. Мы были недалеко от вершины, и я дал себе слово только заглянуть, что делается по ту сторону каменной гряды, и вернуться назад, не искушая больше судьбы. Это небольшое расстояние до вершины горы нам пришлось ползти по земле. Ветер, казалось, готов был раздавить нас, как слизней. Он был плотный и тяжелый. Можно было подумать, что мы находимся на большой глубине океана и сотни тонн воды давят нас своею тяжестью. Нам приходилось закрывать рот и нос, чтобы задерживать воздух, который душил нас; выдыхали же мы с большим трудом, как это бывает с больными астмой.

Я знал, что на самом гребне горы ветер будет свирепствовать еще больше. Чтобы нас не снесло в какую-нибудь пропасть, я принял меры предосторожности, высмотрел расщелину меж скал и направил наш путь туда, чтобы можно было двигаться, укрываясь за гранитными выступами.

Мы благополучно проползли по узкой расщелине, загибавшейся на середине углом, и, наконец, подползли к самому гребню. Я наклонил голову и посмотрел вниз. Открывшееся зрелище изумило меня.

Я увидал огромный отлогий кратер, подобный лунному. Но что меня особенно удивило – скат этого огромного кратера был как будто отшлифован. Ни камня, ни выступа. Совершенно гладкая, пологая воронка, а глубоко внизу, в центре ее, виднелась круглая дыра чудовищного, как мне показалось, диаметра. Неужели шлифованная воронка и геометрически правильная дыра на дне кратера естественного происхождения? Трудно было допустить это.

Крепко уцепившись за острый выступ скалы, Никола махнул рукой, что-то показывая мне, и крикнул, но я не расслышал, что он сказал, и посмотрел по направлению его руки. Я увидел в воздухе дерево, которое неслось вдоль окружности кратера, описывая огромный круг, как будто его кружил смерч. Мы стали наблюдать за деревом. Оно продолжало описывать правильные круги, вернее – двигаться по спирали: каждый круг становился у?же и проходил ниже предыдущего, причем движение дерева все ускорялось. Это был какой-то воздушный Мальштрем!.. Вот дерево сделало еще несколько кругов и скрылось в черном колодце на дне кратера.

Я стоял перед новой загадкой. Было очевидно, что ветер направлялся куда-то под землю. Это было непонятно и бессмысленно, как «ноздря» Ай-Тойона.

«Но где же другая „ноздря“, из которой воздух должен выходить обратно?..»

Мои размышления были прерваны новым явлением. Огромный камень, весом с добрую тонну, сорвался вдруг с вершины скалы. Но он не полетел вниз, как было бы естественно. Он пролетел в воздухе по спирали почти две трети окружности кратера, прежде чем достиг дна и скрылся в круглом колодце.

«Какова же должна быть сила ветра!» – подумал я и невольно вздрогнул, вообразив себя на месте камня.

Мы стояли перед совершенно исключительным, загадочным явлением природы, и хотя я не верил в божественную «ноздрю», все же я уже с большим уважением вспомнил мифотворчество Николы: в его вымысле была доля правды; мы открыли какую-то чудовищную «ноздрю» в коре земного шара, втягивающую воздух с поверхности земли.

«Это сообщение произведет в научном мире сенсацию!» – мелькнула тщеславная мысль. Однако теперь не время и не место предаваться таким мыслям. Надо подумать о том, как выбраться из этого воздушного водоворота. С величайшими предосторожностями освободив одну руку, я тронул Николу за плечо и кивнул ему головой, приглашая вернуться.

«Но почему не засоряется эта дыра?» – подумал я… И в этот самый момент произошло нечто такое, что сразу вымело все мысли из моей головы.

Никола слишком поспешно и неосторожно отнял обе руки, и вдруг его тело под давлением плотных масс воздуха начало быстро соскальзывать с площадки, на которой мы лежали. Я едва успел ухватить Николу за ноги, но с ужасом почувствовал, что и мое тело движется к краю обрыва. Я начал цепляться носками сапог за выбоины, чтобы задержать наше продвижение, но все было напрасно: мы медленно, неуклонно продвигались к краю пропасти. Тело Николы уже наполовину висело в воздухе. Ветер сдул мешок, висевший на его спине. Мешок еще держался на ремнях и висел горизонтально впереди головы Николы. Еще мгновение – и уже все тело Николы висело над пропастью. Вдруг я почувствовал, что Никола дергает меня ногами, как бы желая освободить их. Я не мог понять этого поступка. Никола с трудом повернул ко мне голову и крикнул:

– Брось!

Он был верный товарищ и настоящий мужчина. Видя неизбежную гибель, он хотел по крайней мере спасти меня. Я не мог принять этой жертвы и продолжал крепко держать его ноги. Тело Николы вытянулось в струну. Мешок с провизией, чайником и инструментами оторва

Страница 8

ся и помчался влево, вдоль края гигантской воронки. В ту же секунду Никола так сильно дернул ногами, что я невольно выпустил их. И Никола с бешеной скоростью помчался вслед за мешком, как бы догоняя его. Еще мгновение – и мое тело последовало за Николой…

Ужасные, незабываемые минуты! Первое ощущение, которое я вслед за тем испытал, было то, что ветер будто утих: теперь мы летели в его потоке. Вместе с тем я чувствовал необычайное уплотнение окружающей меня среды, как будто я находился на большой глубине океана. С большим трудом мог я отвести в сторону руку, желая ухватиться за край кратера. Я летел всего в каком-нибудь метре от скал. Но дышать мне было как будто немного легче.

Повернув голову, я посмотрел на Николу, летевшего впереди меня. Он, видимо, также пытался зацепиться за стену кратера. Несмотря на свое неуклюжее тело, он изгибался дугою, как червяк, протягивая свои длинные руки и раскидывая ноги. На одно мгновение ему удалось коснуться ногой каменной стены. Но это не остановило, а только несколько задержало его полет. Его тело перевернулось и немного приблизилось к моему. Он опять вытянулся пластом, а я протянул руки вперед, желая ухватить его. Но если бы даже всего один сантиметр отделял нас, я не в силах был бы достать его, так как расстояние между нами оставалось неизменным. Мы были бессильны предпринять что-либо.

Мешок уже сделал полный круг и летел теперь немного ниже места нашего падения. Вслед за мешком это место пролетел Никола, а потом и я. Вблизи стена кратера не казалась уже так отшлифованной, как издали. В ней кое-где виднелись трещины, выбоины, выступы скал. Но зацепиться за них было немыслимо. Если бы даже это и удалось, рука была бы оторвана бешеным потоком, как мушиная ножка. Приходилось подчиниться своей участи и ждать, что будет.

Вероятно, Никола одновременно со мной заглянул вниз, чтобы посмотреть, что нас ожидает. Там виднелась черная круглая дыра, все увеличивавшаяся по мере того, как мы приближались к ней воздушной винтовой дорогой, летя все суживающимися кругами все скорее и скорее…

У меня начало мутиться сознание. Круги становились все меньше, мы опускались все глубже… Наш смертный час настал. Я не сомневался в том, что гибель неизбежна. Я должен был упасть в бездну и разбиться насмерть о каменное дно. Когда мы летели уже над самым колодцем, я нашел еще силу заглянуть вниз, и – быть может, это был бред – мне показалось, что я вижу свет огромных электрических ламп и решетку внизу. Эта решетка вдруг завертелась, свет померк, я потерял сознание…




Глава 4. Неожиданная встреча


Когда сознание начало возвращаться ко мне, я прежде всего почувствовал свое тело: оно ныло и болело. Еще не открывая глаз, я ощутил чье-то прикосновение. С трудом разомкнув веки, я увидел перед собой моего верного спутника и друга Николу. Но я не узнал его сразу. Вместо обычной меховой одежды из оленьей шкуры на нем был надет серый больничный халат.

Я лежал на чисто застланной кровати, покрытой серым пушистым одеялом, в небольшой комнате без окон, освещенной электрической лампой, спускавшейся с потолка.

– Приехали! – сказал Никола, приветствуя меня своей неизменной улыбкой.

– В ноздрю Ай-Тойона? – попробовал я пошутить. – Вот видишь, Никола, никакой ноздри нет.

– А ты ее видел? Может быть, она как раз такая, – и Никола обвел рукою комнату.

– С электрическим освещением?!

Наш разговор был прерван. Дверь открылась, и в комнату вошла молодая девушка в белом халате – сестра милосердия, как решил я. Я уже не сомневался, что нахожусь в больнице. Но долго ли я был без памяти, как избежал смерти и как попал в эту больницу, я себе не уяснял.

Сестра обратилась ко мне с вопросом на неизвестном мне языке. Я жестами дал понять, что не понимаю, и в то же время рассматривал девушку. Она была молодая, краснощекая и очень здоровая. Русый локон выбивался из-под белой косынки. Она улыбнулась, сверкнув белыми ровными зубами, и повторила вопрос на английском языке. Этот язык мне был более знаком – я читал по-английски, но говорить не умел. И я опять развел руками. Тогда девушка в третий раз повторила свой вопрос по-немецки.

– Как вы себя чувствуете? – спросила она.

– Благодарю вас, хорошо, – ответил я, хотя, признаться, чувствовал себя далеко не хорошо.

– У вас что-нибудь болит?

– Что у меня не болит! Я как будто прошел через мельничные жернова, – ответил я.

– Могло быть хуже, – сказала девушка, добродушно улыбаясь.

– Где я нахожусь, не будете ли вы так добры объяснить мне? – спросил я.

– Вы это скоро узнаете. В состоянии ли вы подняться с кровати?

Я сделал попытку приподняться и закусил губу от боли.

– Лежите, я сейчас принесу вам завтрак. – И она ушла, беззвучно ступая мягкими туфлями.

Никола чувствовал себя лучше. Правда, он потирал себе то бок, то спину, однако уже был на ногах. Расхаживая по небольшой комнате, он кряхтел и придерживал правое колено.

– Трубка пропал, табак пропал, курить хочется, – сказал он.

Вновь открылась дверь, и вошла се

Страница 9

тра, на этот раз с человеком лет тридцати, бритым, одетым в шерстяную фуфайку и в сары – сапоги из конской кожи. Это напомнило мне, что я нахожусь в приполярных странах. Человек нес с собой такую же, какая была надета на нем, одежду для меня и Николы, а сестра принесла на подносе завтрак: яичницу, тартинки и чашки дымящегося какао.

– Кушайте, – сказала она приветливо, – а когда почувствуете себя в силах подняться, наденьте костюм и позвоните в этот вот звонок.

Она кивнула головой человеку в фуфайке и вышла с ним из комнаты. Я принялся за яичницу, поставленную на столик возле моей кровати. Несмотря на перенесенные волнения, мы с Николой позавтракали с аппетитом. Какао доставило Николе еще не испытанное им наслаждение. Он даже закрыл глаза и причмокивал, втягивая большими глотками горячий напиток.

Однако в этой больнице, очевидно, залеживаться долго не полагалось. Покончив с завтраком, я с трудом поднялся и осмотрел свое тело, вымытое кем-то и одетое в чистое белье. По всему телу виднелись многочисленные кровоподтеки, но кости были целы. Правое плечо вспухло и сильно болело. Похоже было на то, что кость в плечевом суставе вывихнута и вправлена. Да, могло быть и хуже…

Мы с Николой переоделись, помогая друг другу, и я нажал кнопку звонка, находившуюся у двери. Скоро к нам в комнату вошел человек в фуфайке и знаком предложил нам следовать за ним.

Мы вышли из комнаты и отправились по длинному загибающемуся коридору, освещенному электрическими лампочками. По обеим сторонам в стенах мы видели двери с крупными номерами: 32, 33, 34… и против них: 12, 13, 14… Как в отеле или наркомате.

Мы шли довольно долго, все время заворачивая. Откуда-то доносился ровный непрерывный гул. Где-то работали огромные машины. Нет, это скорее похоже на завод!

Наш провожатый неожиданно остановился у двери № 1 и постучал. Мы вошли в большой кабинет с прекрасной мебелью, устланный коврами. Я обратил внимание на то, что и в этом кабинете не оказалось окон. Стены были заставлены шкафами с книгами и увешаны техническими чертежами. В углу стоял несгораемый шкаф, а возле большой шведской конторки – вращающаяся этажерка с папками. У конторки, освещаемой лампой под зеленым абажуром, сидел бритый человек и что-то писал. На столе затрещал телефон. Сидящий за столом взял трубку.

– Алло! – и он отдал краткое приказание на неизвестном мне языке.

Потом он откинулся на спинку вращающегося кресла и повернулся к нам лицом. На нем был серый пиджак и вместо жилета серая шерстяная фуфайка с острым вырезом на груди, из которого выглядывал отложной воротничок и клетчатый галстук. Можно было подумать, что мы находимся в кабинете директора фабрики. Окончив осмотр костюма, я перевел глаза на лицо иностранца и невольно вскрикнул от удивления. Перед нами был англичанин, которого мы вытащили из болота.

Он также, по-видимому, был удивлен этой встречей.

– А, старые знакомцы! – сказал он. – Садитесь. – Мы сели возле стола. Минуту англичанин смотрел на нас, как бы раздумывая, потом неодобрительно покачал головой и, постучав по столу чертежным угольником, сказал: – А вы все-таки не послушались моего совета.

– И пока живы, – заметил я, стараясь держаться непринужденно.

– Пока! – многозначительно ответил англичанин. – Это чистая случайность, что вы не разбились, как яичная скорлупа…

Он побарабанил пальцами по столу и вдруг быстро повернулся вместе с сиденьем кресла и углубился в бумаги, как бы забыв о нас. Наступила довольно томительная пауза. Потом он так же резко опять повернулся лицом к нам.

– Те, кто идет по ветру, не возвращаются! – отчеканил он, повторяя слова Николы, сказанные мне. – Или они умирают прежде, или… теперь… Но вы спасли мне жизнь. Я в долгу перед вами, и я не хочу вашей смерти. Но, – англичанин поднял палец вверх. Потом опять повернулся вполоборота, что-то быстро написал на листке бумаги и спросил: – Как вас зовут и кто вы?

– Клименко, Георгий Петрович. А его зовут Никола. – Англичанин тщательно записывал мои ответы, как судебный следователь. Он спросил меня о возрасте, должности, образовании, цели путешествия (это последнее интересовало его больше всего). Я не считал нужным скрывать что-либо от него.

– А можно узнать, с кем я имею честь говорить? – спросил я, чтобы несколько уравнять наше положение. Англичанин как-то фыркнул и бросил:

– Можно. Вы имеете честь говорить с мистером Бэйли…

– Мистер Бэйли? – удивленно переспросил я. – Тот самый, который снарядил экспедицию на «Арктике»? Значит, вы не погибли?

– Для всех, кто там, против ветра, я погиб. Но для вас, как видите… Вот что, мистер… Калименко…

– Клименко, – поправил я.

Но мистеру Бэйли не давалась моя фамилия, и он повторил ее на свой лад:

– Вы, мистер Калименко, не уйдете отсюда. Вы тоже погибли для всех, кто живет против ветра. Вы метеоролог, это хорошо. Вы мне будете полезен. Нужно сделать, чтобы вас не искали вант… товарищи.

– Это невозможно. Как только обнаружится, что я пропал без вести, на поиски будет снаряжена экспедици

Страница 10

.

– О, вы очень любите разыскивать пропавших людей! – с иронией сказал Бэйли. – Своих и чужих: Нобиле, Кулик, Горский…

Это удивило меня. По-видимому, Бэйли знал все, что делается «против ветра», то есть во всем мире. Очевидно, он имел радиостанцию.

– Да, мы не привыкли оставлять без помощи человека, нуждающегося в ней, – ответил я с некоторой горячностью.

– Очень хорошо, – с той же иронией ответил Бэйли. – Но мы устроим так, что вам не нужна будет никакая помощь. Не беспокойтесь. Я уже сказал, что пощажу вашу жизнь. Но можно будет взять вашу одежду, в которой вы путешествовали, разорвать, окровавить ее и бросить на пути тех, кто будет искать вас. Вас разорвали звери. Кончено! Экспедиция вернется назад. Я не хочу, чтобы сюда кто-нибудь приходил… Вы можете идти, – закончил Бэйли, неожиданно обращаясь к Николе.

И когда Никола вышел из комнаты, мистер Бэйли поднялся, прошелся по кабинету и сказал:

– Мне еще надо с вами поговорить.

– Мне также, – ответил я, все еще пытаясь «уравнивать положения», если только можно уравнять положения пленника, каким я был, и человека, в руках которого находилась моя жизнь. И, не давая говорить Бэйли, я быстро продолжал: – Вы говорите о том, что не желаете, чтобы кто-нибудь узнал о вашем существовании и нашел дорогу сюда. Это невозможно. Допустим, что вам удастся инсценировать мою гибель. Но научные исследования не будут приостановлены. Я еще не знаю, что вы здесь делаете, но для меня уже вполне ясно, что это по вашей вине изменилось направление ветров, а следовательно, изменился и климат. Пока население еще не очень обеспокоено, но ученые всего мира уже давно с тревогой следят за необычайными явлениями, происходящими в атмосфере. Рано или поздно все почувствуют понижение атмосферного давления. На смену нашей экспедиции пойдут «по ветру» другие, и ветер неизбежно приведет их сюда.

– Я это знаю, – ответил Бэйли, с нетерпением выслушав меня. – Рано или поздно это должно случиться. Они придут сюда, и… тем хуже для них! А вы… вас я однажды уже предупреждал, но вы не послушались меня. Вот вам еще одно предупреждение: не пытайтесь убежать отсюда. Это может вам стоить жизни. Больше я не пощажу вас. Скажите это и вашему якуту. Поняли? Я предоставлю вам некоторую свободу, если вы дадите мне слово… Впрочем, можете не давать: вы сами увидите, что бежать отсюда немыслимо. У вас здесь будет много работы. Теперь идите, мистер Калименко. Уильям покажет вам вашу комнату.

Бэйли позвонил. Вошел слуга.

– Уильям, проводите мистера Калименко в комнату номер шестьдесят шесть. До свиданья.

– Разрешите Николе поселиться в одной комнате со мной? – сказал я.

Мистер Бэйли подумал.

– Пожалуй, можно, – сказал он. – Но помните: никаких заговоров. До свидания.

Я откланялся, и мы с Уильямом отправились по длинному дугообразному коридору, затем спустились этажом ниже и углубились в настоящий лабиринт. Меня удивило то, что на всем пути мы не встретили ни одного человека. Я спросил моего проводника, где же люди, но он ничего не ответил. Быть может, он не знал ни русского, ни немецкого языка, а вернее – не хотел говорить.




Глава 5. С неба на лекцию


Я вошел в мою «камеру заключения». Комната имела около тридцати квадратных метров, высота же едва ли достигала четырех метров. Стены были покрыты фанерой. Одна лампочка на потолке, другая на письменном столе. Две узкие кровати у стен и несколько простых стульев.

После роскошного кабинета мистера Бэйли эта комната показалась мне более чем скромной. Но… «могло быть и хуже», – вспомнил я слова сестры милосердия и потому не очень опечалился. Уильям ушел, и скоро мое внимание было привлечено большим чертежом, закрывавшим половину стены.

На синей чертежной бумаге я увидел профиль подземного городка мистера Бэйли, изображенного в разрезе, и отдельно планы каждого этажа. На чертежах не имелось пояснительных надписей, но все же они давали общее представление о всем сооружении. Центр городка занимала огромная труба, в которую мы упали. Вокруг этой трубы шли пронумерованные помещения. Городок имел пять этажей ниже уровня земли и три этажа в стенах кратера. Ниже восьмого этажа виднелись две пещеры, по-видимому естественного происхождения.

Вправо от центральной трубы, вдоль пятого (считая сверху вниз) этажа шла боковая труба, и оканчивалась она далеко за пределами комнат, выходя наружу. Эта труба больше всего заинтересовала меня. Первою моей мыслью было, что эта труба предназначена для отвода воздуха, входящего сверху. Однако если бы через эту боковую трубу выходило столько же воздуха, сколько входило, то на поверхности должно было бы существовать второе воздушное течение – и убыли воздуха не замечалось бы, тогда как тщательно составленные нами синоптические карты показывали, что воздушные течения со всех концов земного шара направляются к одному месту, не встречая никакого обратного течения.

Если же ветер всасывается в подземный городок и никуда оттуда не выходит, то – черт возьми! – давлением воздуха весь городок дол

Страница 11

ен был бы давно взорваться, как котел, переполненный паром…

Дверь открылась, и в комнату вошел Никола. Он тщательно закрыл за собой дверь и, почесав голову, вздохнул. Я ожидал, что он будет укорять меня за пренебрежение к его советам, но он заговорил об ином: Никола сообщил мне, что в одном из коридоров он встретил «двух Иванов» – двух якутов, пропавших год назад в ноздре Ай-Тойона.

– Ты еще веришь в ноздрю? – спросил я его.

– Лучше было бы нам попасть в ноздрю Ай-Тойона, чем этого ера, – ответил озабоченно Никола.

Он успел перекинуться несколькими словами со здешними якутами и узнал, что они работают в какой-то большой трубе по уборке и отвалке мусора, приносимого ветром из центральной трубы. Я посмотрел на план. Так вот для чего существует боковая труба!..

«Два Ивана» жаловались Николе, что их держат как рабов, никуда не пускают, «но кормят сильно хорошо».

В комнату постучались. Вошел Уильям и пригласил нас на своем непонятном языке, подкреплял слова жестом следовать за ним.

Мы повиновались. В коридоре у двери стоял якут «Иван-старший». Уильям поручил ему Николу, а со мной двинулся дальше. Мы пересекли коридор, сели в кабину лифта № 50, поднялись этажом выше и остановились у двери № 13. Уильям без стука отворил дверь, и я следом за ним вошел в большую комнату. Здесь, видимо, была лаборатория. На столе в идеальном порядке были расставлены сложные аппараты с компрессорами, медными трубами, змеевиками и холодильниками. Целыми рядами были расставлены стаканы, чаши, сосуды. Их посеребренная поверхность блестела при ярком свете двух дуговых ламп.

Вид этой ослепительной посуды был таков, как будто богатый наследник вынул из сундуков дедовское серебро, чтобы полюбоваться своими сокровищами. Но я уже знал, что такие сосуды (с посеребренными стенками для отражения теплоты) употребляют при опытах с жидким воздухом.

Жидкий воздух!.. Ведь его плотность в 800 раз больше атмосферного. Не представляет ли городок Бэйли фабрику для превращения атмосферного воздуха в жидкий?

Занятый своими мыслями, я сперва не заметил человеческую фигуру, склоненную над одним из столов. Это была женщина в белом халате. Она подняла голову, и я узнал сестру милосердия. Она также узнала меня и улыбнулась, видя недоумение, отразившееся на моем лице.

– Пожалуйста, пройдите в кабинет, отец ждет вас, – сказала она, протягивая руку по направлению ко второй двери.

Я постучал и вошел в комнату. Она была почти такой же величины, как первая, но здесь не было инструментов. Зато все стены были уставлены полками с книгами, а на большом письменном столе лежали груды листов, исписанных химическими формулами.

При моем появлении из-за стола поднялся очень высокий, пожилой, но еще моложавый на вид человек с русыми волосами, серыми глазами и румяными щеками. Его добродушная улыбка очень напоминала улыбку девушки. Он крепко пожал мою руку и сказал:

– Мистер Бэйли и Элеонора уже говорили мне о вас. Мы нуждаемся в таких людях, как вы. К сожалению, вы не химик, но все же ваша специальность довольно близко соприкасается с моею… Вы, так же как и я, «питаетесь воздухом», – улыбнулся он.

Он говорил так просто, как будто я пришел к ним по своей воле и предлагал им свои знания и труд.

– Моя фамилия Энгельбрект, – сказал он. – Садитесь, прошу вас.

– Энгельбрект! – с удивлением воскликнул я, продолжая стоять. – Вы Сванте Энгельбрект, гибель которого на «Арктике» оплакивалась всем культурным миром?

– Слухи о моей смерти были значительно преувеличены, – повторил знаменитый шведский ученый остроту Марка Твена. – Да, я живой Сванте Энгельбрект.

– Но почему… Что заставило вас скрываться?

Энгельбрект нахмурился.

– Садитесь, прошу вас, – сказал он. – Я служу у мистера Бэйли главным инженером. Мы изготовляем жидкий воздух, водород и гелий, добываем из воздуха азот, кислород…

– И что же вы делаете с ними? – не удержался я от вопроса.

– Это уже дело предпринимателя мистера Бэйли. Очевидно, он продает…

– Но как?.. Я как будто не слыхал о концессии…

– Финансовая сторона дела мало интересует меня, – несколько торопливо прервал меня Энгельбрект. – Об этом вы можете узнать у мистера Бэйли. Я работаю по контракту и, кроме своих лабораторий, ни во что не вмешиваюсь. Мистер Бэйли – человек с исключительно широкой инициативой и большим деловым размахом. Он не скупится на расходы, чтобы обеспечить мне спокойную научную работу. Когда вы ознакомитесь с ней, то увидите, что нами сделаны ценнейшие научные открытия, еще неизвестные миру. Мистер Бэйли пускает их в оборот, это его дело. В его финансовые затеи я не вмешиваюсь, – еще раз, видимо, торопясь сообщить все необходимое, повторил ученый. – Я испытываю единственный недостаток: в лаборантах. Мне даже нет времени самому делать опыты. Я их провожу только здесь, – и Энгельбрект показал на листы бумаги, испещренные формулами. – Мне помогает дочь, Элеонора.

– Сестра милосердия?

Энгельбрект улыбнулся.

– Она у нас и сестра милосердия, и ученый-лаборант, и хозяйка моег

Страница 12

маленького хозяйства, – сказал он с теплотой в голосе. – Она молодец. И я надеюсь, что вы поможете ей работать в лаборатории. Она введет вас в курс дела. Если вы не справитесь с каким-нибудь заданием, обращайтесь ко мне, я вам всегда помогу, если это понадобится… Итак, за дело! – закончил Энгельбрект, протягивая мне руку. – Не теряйте времени.

Я откланялся и вышел в лабораторию.

– Сговорились? – спросила Элеонора.

Я развел руками с видом покорности судьбе.

– Садитесь и давайте работать, – просто сказала она мне, подвигая ближе к себе свободный табурет.

Я уселся с видом прилежного ученика. Она приступила к настоящему экзамену.

– Способ добывания жидкого воздуха?.. Гм… гм… Он состоит в том… – начал я свои ответы, разглядывая волосы Элеоноры, выбивающиеся из-под белой косынки, – в том, что охлаждением, получаемым от расширения самого воздуха, пользуются для его охлаждения. Воздух сжимают постепенно до двухсот атмосфер, а потом давление падает сразу до двадцати, и температура вследствие происходящего расширения понижается до тридцати градусов ниже нуля. Так проделывают несколько раз, пока температура не достигнет ста восьмидесяти градусов ниже нуля. Тогда при давлении в двадцать атмосфер воздух может уже перейти в жидкое состояние…

«Какие у нее красивые волосы…» – это, конечно, не вслух.

Элеонора поймала мой взгляд, прежде чем я успел опустить веки, поправила выбившийся локон, едва заметно улыбнулась и сказала с важностью, так не шедшей к ней:

– Поверхностно и не совсем точно, однако для начала сойдет. Вы знаете этот аппарат?

– Аппарат Линде для сгущения воздуха, – ответил я, радуясь, как школьник, своему знанию. Элеонора кивнула.

– Да, но это детская игрушка. Вы увидите сложные машины, которые сконструировал мой отец. – Экзамен продолжался: – Однако вам еще надо приобрести много теоретических знаний. Добывание жидкого воздуха…




Конец ознакомительного фрагмента.